 |
Биологическое и социальное.
|
|
|
|
Определенные теоретические трудности связаны с решением проблемы соотношения биологического и социального в антропологической структуре первобытной культуры. С одной стороны, соблазнительно конструировать ответ на этот вопрос в соответствии с уже выверенной схемой, т. е. отстаивать тезис о синкретизме биологического и социального, однако это было бы, видимо, неверно, потому что культура собственно и начинается с противопоставления социального биологическому. Так, в самых примитивных реликтовых человеческих сообществах имеют место такие признаки наличия культуры, как общественные меры ограничения негативных последствий ревности самцов и даже ее табуирование, т. е. обуздание животных инстинктов, представляющих угрозу коллективной солидарности, те или иные способы регулирования отношений между полами и регламентация распределения пищи.
Таким образом, процесс становления человеческого общества есть одновременно процесс становления культуры, в рамках которой социальное и биологическое с самого начала выступают как относительно развитые противоположности. Видимо, можно утверждать, что культура и есть способ разрешения в первую очередь именно этого противоречия между социальным и биологическим.
Усложнение социальной жизни приводило к повышению требований, предъявляемых обществом к культуре, что находило выражение в размывании первобытного синкретизма различных ее элементов и функций.
Сферы культуры
Первыми сферами культуры, которые уже в рамках первобытнообщинной стадии развития общества начали отпочковываться от ствола синкретической культуры, были общение и воспитание. Связано это, видимо, с первостепенностью для той стадии развития общества социальных функций этих сфер, направленных, как и мифология, на поддержание целостности коллектива.
|
|
|
Общение
Богатейший этнографический материал позволяет предположить, что как только наш предок стал достаточно ловок и сноровист для того, чтобы высвободить себе малую толику времени, свободную от добывания пищи, он употребил это время на общение с себе подобными в рамках первобытных коллективов.
Это общение имело разнообразные формы, довольно тщательно разработанную систему норм. Подробное описание организации общения у алеутов оставил нам уже упоминавшийся И. Вениаминов, которому, правда, пришлось опираться в основном на рассказы стариков, поскольку уже к его времени (40-е годы ХIХ в.) традиционные формы культуры алеутов были размыты внешними влияниями.
Одной из самых распространенных и любимых алеутами форм общения, по мнению И.Вениаминова, были так называемые «игрушки», или, иначе говоря, праздники, которые делились на торжественные и простые. Подготовка и проведение торжественных праздников требовали много сил и времени. При этом каждое селение в одном случае выступало в роли хозяев, в другом (и в следующий раз) в роли гостей. На этом празднике, длившемся обычно несколько дней, большое значение придавалось материальной пище — все жители селения без исключения отдавали на угощение гостей все, что у них было, после праздника они долго голодали, и эта голодовка считалась очень почетной. Но главным угощением считалась пища духовная. Задолго до праздника хозяева начинали готовить представление, в котором в разных ролях участвовали все жители селения. Когда представление было готово, по селениям рассылались зазывные байдарки. Гостей никогда не приглашали поименно — ехали в гости кто хотел и кто мог. Обязательным условием для гостей было являться не поодиночке, а вместе и непременно днем. И. Вениаминов подробно описывает чрезвычайно сложный церемониал встречи и проводов гостей, являвшийся важнейшей частью праздника. В заключение гостей щедро одаривали подарками. Если у хозяев были основания считать, что гостям понравились их представление, подарки и угощение, то это было для них величайшей наградой.
|
|
|
В перерывах между торжественными праздниками алеуты общались в рамках так называемых «простых игрушек» — они могли быть в любое время, когда случались неожиданные гости. Тут не было торжественной церемонии встречи. Гостей всех вместе сажали на одной стороне бараборы (общественная постройка — нечто вроде клуба), хозяева-мужчины устраивались на другой, женщины и дети располагались по краям бараборы. Таким образом, в центре образовывался квадрат, где все желающие могли плясать. Гости и хозяева попеременно исполняли по две-три песни, главное условие состояло в том, чтобы песни были новыми для противников. Поэтому песни в течение вечера не повторялись. Во время исполнения песен каждый, кто хотел, в том числе и сами певцы, выходили на середину и плясали.
И. Вениаминов свидетельствует, что алеуты, причем не только молодые, но и старые, большие охотники до таких игрушек. «...Несмотря на то, что им завтра предстоит путь от самой зари и до заката солнца, они готовы петь и плясать всю ночь»[134]. «По окончании игрушки, они обыкновенно благодарят друг друга, но не за посещение и угощение, которого почти никогда не бывает, кроме воды, но именно за песни, слышанные ими друг от друга»[135].
Аналогичные, весьма развитые, как мы видим, формы общения сохранили все племена и народности, не утратившие живой связи с истоками своей культуры.
Можно отметить следующие черты общения в рамках первобытной культуры: во-первых, оно имеет самоценный характер — это общение ради общения, а не ради достижения каких-то иных целей; во-вторых, оно сопряжено с очень интенсивной духовной деятельностью синкретического типа, когда каждый человек проявляет самые различные способности; в-третьих, культурная коммуникация осуществляется не только и не столько по принципу «я — они», сколько по принципу «мы — мы», когда производители духовных ценностей являются одновременно и потребителями; в-четвертых, общение носит, как правило, светский характер. И. Вениаминов, например, специально подчеркивает, что во время «игрушек» алеуты никогда не шаманили[136]. И, наконец, в-пятых, этот исторически первый тип общения носит сугубо коллективный, а не межличностный характер. Последнее понятно, поскольку слабо индивидуализированная первобытная личность была плохо приспособлена к беседам tete-a-tete, не подозревая еще о тех глубинах, которые может таить в себе духовный мир человека. Этот недостаток был устранен, как мы знаем, в ходе дальнейшего культурного прогресса, но зато, увы, вместе с бесспорными достоинствами исторически первого типа общения.
|
|
|
Воспитание
Воспитание подрастающего поколения в первобытном обществе первоначально было, как и общение, синкретически сплетено со всеми другими сферами деятельности — и в первую очередь с трудовой. Однако постепенно оно стало отливаться и в свои специфические формы, не разрывая при этом связи с производственной и бытовой сферами деятельности.
К. М. Тахтарев отмечает, что даже у австралийских племен, наиболее примитивных по уровню развития по сравнению со всеми известными нам реликтовыми племенами и народностями, воспитание юношества входит в число трех важнейших общеплеменных дел, первые из которых обеспечение продовольствия и охрана населяемой области, кормовых пространств[137].
Как описывает К. М. Тахтарев, дети австралийцев в первые годы жизни находятся на попечении женщин и живут на женской половине становища. Затем мальчики поступают в ведение мужчин, которые приучают их к мужским занятиям и одновременно посвящают в некоторые тотемические тайны.
Переход из женской половины в мужскую сопровождается знаменательными для мальчиков обрядами — в одних племенах им выбивают передние зубы (резцы), в других — подбрасывают на воздух и т. п. Возможно, смысл их заключается в том, чтобы преподать мальчикам первые уроки мужества.
Заключительным действом первого этапа посвящения является обряд обрезания. К нему ведется тщательная и длительная подготовка. Для этого все посвященные мужчины сходятся в определенное место, куда приводятся и посвящаемые. Днем они охотятся под руководством старших, а ночью, лежа на особой насыпи, смотрят при свете костров представление, в котором рассказывается о жизни их тотемических предков. «Дают» представление старики, хранители знания прошлого. Разрисованные краской, сделанной из человеческой крови, охры, перьев, мела, пуха птиц, увешанные чурингами — деревянными палочками, являющимися якобы вместилищами душ предков, они в такой вот до предела наглядной форме сообщают посвящаемым мальчикам все, что необходимо знать на 1-й ступени посвящения. Длится это несколько недель, в заключение каменными ножами совершается обряд обрезания.
|
|
|
Первому этапу посвящения придается очень большое значение: оно является делом всей тотемической группы. Но еще более важный смысл имеет второй (высший) этап посвящения, который является уже делом всего племени. Для этого все группы одного племени примерно раз в три года собираются в специально предназначенных для этого местах. Они располагаются общим становищем и более месяца проводят в постоянном общении. Снабжение продовольствием, которого требуется в этом случае очень много, является обязанностью посвящаемых молодых людей. Днем они охотятся, а вечером смотрят представление, рассказывающее уже об обычаях и предках всего племени, а не одной только группы. Перед самым посвящением в «настоящие люди» проводится испытание стойкости и силы воли посвящаемых. У всех племен эти испытания разные, но непременно очень жестокие. Так, у некоторых племен проводилось испытание огнем. Для этого приготавливался огромный костер. После того как он обугливался, на него набрасывался слой очень сочной травы. На это раскаленное, пышущее жаром ложе должны были лечь кандидаты в «настоящие» и лежать молча, без единого стона до тех пор, пока старейшины не приходили к выводу, что силы воли и умения хранить тайны у посвящаемых достаточно. Спины посвящаемых покрывались различными тотемическими рисунками — в соответствии с принадлежностью к той или иной группе. Затем следовал еще ряд обрядов, и, наконец, посвященные торжественно шли к сборному месту, где возвышался священный шест, разукрашенный с помощью красок, смешанных с человеческой кровью. Здесь прошедших испытания торжественно объявляли настоящими людьми, полноправными членами племени, посвященными во все племенные тайны.
Заключительная часть племенного сбора посвящалась различным формам общения между всеми членами племени. Через обряд посвящения в «настоящие люди» проходили отнюдь не все юноши. Некоторые из них признавались недостойными перейти в разряд мужчин и даже не допускались к испытаниям.
|
|
|
Воспитанию женщин первобытное общество уделяло гораздо меньше внимания, чем мужчинам, по вполне понятным причинам. Мужчина — охотник и воин, от него, его силы, ловкости, мужества в первую очередь зависела элементарная жизнеспособность и безопасность племени. Однако без того внешнего антуража, которым отличались этапы социального созревания мальчика – юноши – мужчины, девочки, прежде чем быть признанными взрослыми, тоже получали солидный запас навыков и умений. Для примера можно привести свидетельство И. Вениаминова о тех умениях, которыми была славна алеутская женщина. Так, она должна была уметь шить, плести нитки, приготавливать пищу, рвать траву для крыши, подстилок и т. п., собирать ягоды и полезные коренья, соблюдать чистоту у дома и т. п. Всему этому она начинала учиться уже в раннем детстве, наблюдая и участвуя в работе своей матери, сестер и др.
Разделение труда на мужской и женский характерно для всех народов, перешедших от примитивного собирательства к охоте, потребовавшей не только более сложных навыков, но и большей физической силы, выносливости, граничившей иногда, как казалось представителям цивилизованных народов, наблюдавших жизнь реликтовых племен, с полным бесчувствием. Именно в связи с появлением этого нового вида деятельности — охоты — и произошло первое в истории человечества разделение труда — между женщинами и мужчинами. Соответственно в формирующуюся первобытную мораль вошло в качестве одного из важнейших положений требование к мужчинам в совершенстве владеть навыками мужского труда — охоты, к женщинам — женского, связанного в основном с содержанием дома.
Анализируя формы и содержание первобытного воспитания, мы можем отметить, что оно, как и общение, имеет целый ряд типических черт. Так, главной ценностью этой формы культуры, воспроизводившейся и охранявшейся с большим тщанием, была верность традициям. Воспитание этого качества в подрастающем поколении позволило первобытному обществу достигать необходимой степени стабильности и устойчивости. Оборотной стороной медали были, как известно, медленные темпы прогресса. Однако в тех условиях устойчивость как гарантия элементарного выживания была важнее. В соответствии с этим первобытный тип воспитания в целом можно отнести к традиционному типу.
Послушание не является сколько-нибудь важной ценностью такого воспитания, поскольку первобытная культура не оставляет места проблеме непослушания. В самом деле, откуда ей взяться, если личность еще не только не осознала возможности противоречия с обществом, но и сколько-нибудь важных отличий от потребностей общества в целом, если люди еще мало отличаются один от другого и во всяком случае не видят имеющихся различий. В этих обстоятельствах необходимость подчиняться традициям, предусматривающим все мельчайшие оттенки поведения, — не бремя, не зло, а естественное условие жизни. Кроме того, возможность организовать свое поведение по схеме, предлагаемой традицией, избавляла человека от многих сложностей жизни и преумножала его слабые силы в борьбе с внешними препятствиями, ослабляя напряжение, которое возникало в процессе их преодоления, укрепляя чувство общности с соплеменниками и многими поколениями предков.
Таким образом, изучение исторически первого опыта организации воспитания позволяет выявить важные грани проблемы роли традиций не только в процессе воспитания, но и в процессе функционирования общества в целом. Очевидно, что в целях достижения устойчивости общества традиции должны занимать достаточно большое и почетное место в системе воспитания как способ передачи опыта предшествующих поколений. Однако нарушение меры в сторону ненужного увеличения роли традиции чревато для общества застоем, окостенением, для личности — сокращением возможностей развития своей индивидуальности. Нарушение же меры в другую сторону не менее опасно. Общество становится болезненно нестабильным. Личность же, недостаточно укорененная в культурном опыте предшествующих поколений, рискует превратиться в перекати-поле со всеми социальными и социально-психологическими свойствами этого статуса: моральной безответственностью, болезненным стремлением к неоправданной мобильности, территориальной и профессиональной, наконец, потерей чувства общности, которая ведет к психологическому дискомфорту.
Другой чертой первобытного воспитания является его неразрывная связь с трудовой деятельностью. Эту особенность, а точнее говоря, достижение первобытной педагогики унаследовали затем все трудящиеся классы общества. Тезис о необходимости трудового воспитания неизменно включался в культурную программу всех демократических слоев общества.
Наконец, исторически первый тип воспитания демонстрирует еще одну особенность, заслуживающую самого пристального внимания, — связь воспитания с искусством.
Искусство
Ранее упоминалось, что общение неизменно сопровождалось пением и танцами. Таким образом, оказывается, что два важнейших социокультурных процесса — воспитание и общение — были одновременно важнейшими генераторами художественной деятельности. Ее древнейшими формами были, вероятно, танцы и пение. Сравнительно позднее возникло изобразительное искусство.
Если происхождение искусства связывать только с изобразительной деятельностью, то оно предстанет как некое чудо. «Наслаждение чистой формой, красотой есть непонятный шаг, совершаемый человеком. Ни в одной истории человечества я не нашел указаний на этот переход», — недоумевал по этому поводу Ф. Шиллер[138].
Анализ особенностей первобытного воспитания и общения позволяет представить тот скачок, каковым, действительно, было появление искусства, более постепенным.
В самом деле, как передать юношеству содержание преданий и традиций старины, как общаться людям между собой, если язык беден, для обозначения многих сторон жизни еще не выработаны соответствующие понятия? В таком случае, вероятно, возникает необходимость изобразить то, о чем идет речь. И вполне понятно, что первым изобразительным средством, инструментом изображения оказывается само человеческое тело. Подражание голосу и движениям животного рисует образ животного, соответствующие телодвижения показывают содержание и ритм трудовой деятельности и т. п. Чтобы усилить выразительность, люди научились соответствующим образом разрисовывать и украшать тело — перьями, зубами и костями зверей, шкурами. Затем они стали изготавливать различные маски, изображавшие зверей и птиц. И, видимо, именно из этого умения возникла способность нанести изображение зверя на стену пещеры, вылепить его из глины.
Вероятно, первым красящим материалом была человеческая кровь и кровь животных. Но затем было замечено, что охра, на залежи которой человек натыкался и раньше, но не видел, куда ее применить, оставляет такие же яркие следы, что и кровь, но при этом долговечнее. И охра стала первой в палитре красок первобытного художника. К ней были присоединены уголь и глина. Первоначально движимый сугубо утилитарными целями — необходимостью трудиться, общаться друг с другом, передавать свой трудовой и общественный опыт последующим поколениям человек через некоторое время заметил, что процесс создания образов и его конечные результаты представляют интерес и дают наслаждение сами по себе, независимо от способов дальнейшего использования. Так возникло эстетическое отношение к действительности, одним из признаков которого является как раз незаинтересованность, отсутствие утилитарно-практического интереса.
Говоря о роли общения и воспитания как генератора художественной деятельности человека, нельзя умалять и роли труда в процессе происхождения искусства. В самом деле, необходимость изготовления орудий и их совершенствование воспитывало в человеке чувство меры, пропорций, формы и ее соотнесенности с содержанием. Процесс труда невозможен без чувства ритма, без умения владеть своим телом, совершать серии сложных, взаимосвязанных и определенным образом упорядоченных движений. Все это в процессе филогенеза подготавливало человека к овладению различными приемами художественной деятельности, воспитывало способность к эстетического отношения к действительности. Дальнейшая реализация этих, возникших в процессе труда способностей, происходила в процессах общения, воспитания.
Художественная деятельность первобытного человека имеет целый ряд типических особенностей, характеризующих ее способы и содержание. Это позволяет говорить о наличии особого художественного метода. Он полностью и неразрывно связан с мифологическим характером мышления и потому может быть обозначен как «мифологический».
В чем его черты? Это, во-первых, внеличностный характер содержания художественной деятельности. Даже в тех случаях, когда автором был не коллектив, а индивид — он всегда выражал только коллективные представления и ни в коей мере не свои, индивидуальные, кроме того, речь шла всегда о чем-либо внешнем по отношению к человеку, а не о его внутреннем мире.
Другая черта мифологического художественного метода — это смешение фантазии и реальности, особенно часто проявлявшееся в том, что желаемое выдавалось за действительное. Так, первобытный танцор изображал, как он сокрушает или ловит зверя, птицу, первобытный художник рисует самку с отвислым животом, с увеличенными сосками или раненого медведя, льва и т. п.
Особенности содержания изображаемого породили и соответствующие художественные приемы: в рамках мифологического метода связь содержания и формы необычайно явственна. Так, необходимость жить за счет окружающей природы требовала хорошего ее знания, и отсюда черты реалистического стиля в дошедших до нас произведениях первобытных художников. Стремление увеличить свою власть над природой в условиях, когда человек еще плохо знал свои собственные силы, заставляло его прибегать к таким наивным средствам достижения этой цели, как гипертрофия желаемых свойств изображаемого объекта и соответственно отход от реализма. Развитие абстрактного мышления позволило первобытному художнику использовать различные графические символы власти над природой. Особенно часто употреблялись пектиформа, тектиформа и клавиформа — символы соответственно руки, крыши и топора, из которых складывались целые произведения абстрактной живописи.
Таким образом, в основе обескураживающего современных искусствоведов обилия художественных стилей первобытного искусства лежит особенность первобытного мышления, заключающаяся в неумении различать реальное и фантастическое, в частности, неумение различать реальные и фантастические способы приращения человеческих сил и возможностей.
Благодаря мифологичности зарождающееся первобытное искусство использовалось и в еще одном направлении — магии, а затем и в религии. Так, и магические, и религиозные обряды неизменно сопровождались песнями, танцами, требовали изготовления масок, соответствующих костюмов и т. п. Все это вполне понятно: если даже в общении с себе подобными язык и простые, не оформленные художественно, жесты были недостаточны, то в общении с могущественными духами бедность этих средств становилась особенно заметной, и, чтобы достигнуть успеха, человек старался изыскать все возможности воздействия на противостоящие ему силы. Одной из них было искусство.
Однако считать первобытное искусство полностью магиогенным или религиогенным нельзя. Как мы видели выше, искусство своими средствами значительно расширяло диапазон возможностей по освоению действительности во всех сферах деятельности человека. И в то же время оно меняло самого человека, совершенствовало его эмоции, интеллект и тело. В условиях, когда абстрактное мышление еще не было достаточно развито, язык человеческий был беден, именно средствами искусства в основном передавался социальный опыт, осуществлялось общение. И в этом великая историческая миссия искусства.
Религия
Первым социокультурным феноменом, который потребовал для своего функционирования профессионализации деятельности, была религия.
Она возникла в процессе развития мифологического сознания как его производная, более поздняя и качественно более высокая ступень. Если миф — отражение неразвитости и неосознанности общественных и культурных противоречий, то религия, напротив, появляется тогда, когда эти противоречия уже имеют место и начинают осознаваться. Один из первых признаков религиозного сознания — отсутствие мифологического синкретизма субъекта и объекта. Осознавая противоречие между субъектом и объектом, в частности, между человеком и окружающей его природой, религия решает его в пользу внешних, не зависимых от человека сил, которые таким образом и становятся субъектом (божеством), а человек мыслится в качестве объекта их воздействия.
Отсутствие первобытного мировоззренческого анархизма и понимание отношений между субъектом и объектом является признаком даже самых примитивных религий. Более развитые религии возвышаются до осознания других противоречий человеческого бытия.
|
|
|
