Память преподобного Максима Грека

Святитель Феодосий Черниговский

Преподобный Максим, родом Грек, по своим великим подвигам вполне принадлежит святой Русской Церкви, для которой он остается светильником по своим сочинениям.

Получив начальное образование в отчизне в г. Арте, где отец был знатным сановником, Максим, по любви к наукам, путешествовал по Европе: в Париже у знаменитого Грека Иоанна Ласкаря, потом во Флоренции и Венеции изучал словесные науки, историю, философию, богословие; основательно узнал языки латинский и древний греческий, познакомился с языками французским и итальянским. По возвращении в отечество, поступил на Афон и здесь в Ватопедской обители принял иночество.

Когда великий князь Василий Иванович, желая разобрать в своей библиотеке собрание греческих рукописей и иные видеть в переводе, просил султана и Афонское начальство прислать к нему ученого грека, то на Максима указали, как на человека самого способного исполнить желания великого князя. Максиму не хотелось расстаться с св. горою и ее безмолвием, но, повинуясь воле Афонских старцев, он в 1516 г. отправился в Россию; на пути время случайного пребывания в Перекопе употребил он на знакомство с русским языком и в начале 1518 г. прибыл в Москву. Здесь принят он был ласково и ему указано жить в Чудове монастыре, на счет великого князя. Сокровища Греческой учености, которые увидал Максим в библиотеке Московской, привели его в восторг; сочинений, не переведенных на Славянский язык, нашлось много. На первый раз ему поручили перевести толкование на псалтирь. В помощь ему, мало знакомому со славянским языком, даны переводчики с латинского Димитрий Герасимов и Власий и для письмоводства инок Сергиевой лавры Силуан и Михаил Медоварцов. Через год и 5 месяцев перевод толковой псалтири совсем был окончен. Максима осыпали милостями, и оставили для новых трудов. По воле митрополита Варлаама и на его иждивение переведено им (в 1519 г.) толкование на книгу Деяний Апостольских. Ему поручили еще пересмотреть Славянские Богослужебные книги. По воле великого князя, Максим принялся за исправление перевода триоди, по-прежнему при пособии переводчиков; затем пересматривал он и другие церковно-служебные книги. Грубы были ошибки, какие нашел много сведущий Максим в церковных наших книгах, и разжигаемый, как говорил он, Божественною ревностью, очищал он плевелы обеими руками. По этой ревности резкие высказывал он отзывы о том, что видел в книгах. Но то, что видел он, видели немногие, и слепая страсть к старине принимала отзывы его за оскорбление святыни. Сначала ропот был тайный. Митрополит Варлаам, у которого испрашиваемо было разрешение на важные перемены в древних книгах, понимал преподобного Максима; великий князь отличал его своею любовью. И клевета не смела открыто восставать на Максима. Советами его пользовались в делах Церкви и государства, отличая в нем человека умного и образованного, инока пламенного в любви к истине и вере. Он был усердным ходатаем за вельмож, впадавших в немилость князя, и князь внимателен был к его просьбам. Полный ревности к св. вере, он подал собору отцов совет принять строгие меры против жида Исаака. Митрополиту Варлааму советовал он пересмотреть Славянское собрание церковных правил, и сам начал переводить "Властареву синтагму" законов, — с древней Московской рукописи.

В конце 1521 года правдивый и рассудительный Варлаам оставил кафедру, и его место (в февр. 1522 года) занял Даниил. Новый митрополит любил книги, но одни Славянские; любил заниматься делами веры, но не столько, сколько видами страстей. Блаженный Максим скоро понял, что не может он с прежнею свободою и покоем трудиться для истины; с любовью к истине он обратился к новым предметам деятельности. Папа, обессиленный на западе Лютером, сильно заботился о том, чтобы распространить свою власть на северо-востоке. Легат его Николай Шонберг хитрил в Москве. Немец "к прочим лукавствам" присоединил и то, что тайно пустил в ход (в 1520 г.) слово: "о соединении руссов и латинян". Максиму достали сочинение Шонберга "о начале турков", написанное с видами папизма в защиту астрологической судьбы. Шонберг успел обольстить боярина Феодора Карпова, колебал и других; особенно мысли о фортуне, распространенные Шонбергом, производили впечатление на суеверный народ, и нашли защитника себе даже в каком-то бывшем игумене. Максим восстал против лукавого немца и написал против него до 15 сочинений, преследуя козни его на всех путях. В тоже время писал он против магометан и язычников. Эти труды ревности святой на время оберегали Максима от злобы раздражавшегося против него невежества, так как были не противны и духу времени. Но между трудами его не видно ни одного, который предпринял бы он лично для митрополита Даниила. К 1523 г. окончены им переводы толкований св. Златоуста на Евангелия Матвея и Иоанна, но это было окончанием трудов, начатых при митрополите Варлааме. Даниилу хотелось, чтобы Максим перевел церковную историю Феодорита. Рассудительный Максим представлял, что это сочинение, по содержащимся в нем письмам Ария и Нестория, может быть вредно "для простоты". Даниил принял такой ответ Максима за непослушание непростительное и остался в сильной досаде. Он не только не приближал к себе Максима, но, как видно по последствиям, был очень недоволен им за исправление книг, совершавшееся при Варлааме. Великий князь продолжал быть благосклонным к Максиму. Пользуясь этою любовью, Максим свободно обличал пороки в вельможах, в духовенстве, в народе. Он писал, что неприлично, не полезно, весьма опасно инокам владеть недвижимыми имуществами. Последнее сильно оскорбляло Даниила и ему подобных.

В 1524 г. великий князь Василий задумал развестись с добродетельною, но неплодною супругою своею Соломониею и вступить в новый брак с Еленою, — для того, чтобы иметь наследника. Митрополит Даниил одобрял средство для цели. Но те которые не хотели угождать людям более, чем Богу, свободно указывали великому князю на решение Спасителя. Таков был старец Вассиан, потомок князей Литовских и родственник Василия. Прямодушный Максим был тех же мыслей. Он предложил великому князю на бумаге сочинение, начинавшееся осуждением плотоугодию. "Того признавай царем истинным и самодержцем, писал Максим Василию, кто управляет подданными по правде и закону, а бессловесные похоти и страсти старается преодолевать в себе... Кто побеждается ими в оскорбление смыслу, тот не образ одушевленный Владыки Небесного, а бессловесное животное в виде человека". Великий князь Василий и в других случаях не любил противоречий воле его. Теперь положил он показать, что виновны несогласные с его желанием. И вот теперь-то отмстят Максиму за то, что осмелился он судить и осуждать Русское! В начале февраля 1525 года Максим брошен был в кандалах в темницу Симоновской обители. Прежде всего старались запутать его в дело двух бояр виновных, открыв, что они имели сношение с Максимом. Максим не скрывал, что они бывали у него для бесед; не скрывал ни того, что говорили они, ни того, что он им говорил; жалуясь на нововведения, они говорили: "страна, которая изменяет свои обычаи, долго не стоит". Максим отвечал на то: "страна, которая преступает заповеди Божии, должна ждать себе казни от Бога; а обычаи земные и царские государи изменяют по усмотрению нужды в том для государства". Не успев обвинить Максима по этому делу, обратились к делам церковным. — То во дворце князя, то в покоях митрополита, осыпали Максима обвинениями в порче книг, оскорбительной для веры. В судной список сочли достаточным внести одну вину Максима; в своей триоди написал он о сидении Сына с Отцом: "седел еси, сидев". Максим искренно признал это за ошибку и в извинение указывал на свое тогдашнее незнание русского языка. В судном списке не записали ни сознания в ошибке, ни извинения, а записали, что, по словам Максима, разницы нет между "седе и сидел" — то и другое время прошедшее. Спешили произнести приговор: Максим еретик, портит книги. Великий князь, со своей стороны, объявил Максима виновным в том, что будто он и другой Святогорский инок Савва вели переписку с нашими и возбуждали султана к войне против великого князя. Понятно, что это такая же правда, как и то, что Максим еретик. Но Максима схватили и вывезли из Москвы так тайно, что в Москве долго не знали, жив ли он. Исповедник правды в оковах отправлен, был в Волоколамскую темницу; здесь, от дыма и смрада, от оков и побоев, по временам приходил он в омертвение, но здесь же явившийся ему ангел сказал: "терпи, старец! этими муками избавишься вечных мук". Вассиан, Савва, Силуан, Медоварцов разосланы были по монастырям, под стражу. В стенах, Волоколамской темницы Максим углем написал канон Духу Утешителю, поныне воспеваемый церковью. Спустя шесть лет (в 1531 г.), снова потребовали Максима к духовному суду в Москву. Это потому, что в Москве лучшие люди стали говорить за Максима и против Даниила, а сам Максим не признавал себя ни в чем виновным, когда в монастыре увещевали его каяться. Надобно было оправдать себя в жестокостях с Максимом. Имея в виду такую цель, прибрали из книг Максима все, что можно было выставить против него; теперь успели и в том, что даже Медоварцев говорил против Максима. Но и по судному списку ошибки в поправках оказываются то ошибками писцов, то ошибками незнания русского языка. Теперь допрашивали о переводе Метафрастова жития Богоматери и старались уличить Максима в том, что будто ошибки, допущенные здесь, были прежде защищаемы Максимом. Но Максим отвечал, что Медоварцев говорит не по совести. Указывали в триоди на поправки славословий; "так было угодно митрополиту Варлааму", отвечал Максим. Выставили ошибку в книге правил, пересмотренной Максимом. Максим признал ее за ошибку писца. Снова говорили: зачем вместо "седе" поправил "седел еси"? И в прежнем виде записали ответ его. В Русских книгах написано: "и в Духа Святого истинного", а ты для чего загладил истинного? Максим отвечал, что сам он не зачеркивал; а Медоварцев сказал, что, по словам Максима, нет этого слова в греческом. Протодьякон Чушка, протопоп Афанасий и священник Василий в своем доносе писали, что Максим хулил все русские книги, что, по его словам, в России нет ни Евангелия, ни Апостола, ни псалтири, ни уставов. Но, очевидно, эти люди говорят против себя самих, выставляя свое невежество и злость. Максим, по его признанию, говорил, что в России книги испорчены то писцами, то переводчиками, и потому нужно поправлять и переводить их. В заключение, блаженный Максим три раза повергался пред собором, умоляя о помиловании ради милости Божией, ради немощей человеческих, — со слезами просил простить ему ошибки, если какие и допущены им в книгах. Максима оставили и после сего суда под запрещением церковным; но не малым облегчением для него было то, что послали его в Тверь, под надзор добродушного епископа Акакия. Акакий принял его милостиво и обходился с ним приветливо, — он даже приглашал его к своей трапезе. Особенно приятно было для Максима, что он теперь мог читать книги и писать. В 1532 году написал он для себя самого "мысли, какими инок скорбный, затворенный в темнице, утешал и укреплял себя в терпении".

По смерти великого князя Василия (1534 г.), преподобный решился дать публичное оправдание в возведенных на него винах. В "Исповедании веры" он предложил свое верование, вполне православное; потом показал, что еретическими и неумными словами наполнены не те книги, которые им исправлены, а те, которые противники его считали за святыню. "Свидетель мне, писал он, Господь наш Иисус Христос, Бог истинный; — много у меня беззаконий, но не знаю я за собою никакой хулы против святой, христианской веры". О называвших его врагом России сказал он: "да не вменит им Господь того в согрешение тяжкое"! В заключении же умолял отпустить его в Афон, представляя и то, что суд о нем принадлежит патриарху. Но участь его не переменилась. Крамольные бояре, управлявшие Россиею в малолетство Иоанна, заняты были тем, что душили друг друга. Максим лишился даже и снисходительности Акакия. По случаю пожара, истребившего (в 1537 г.) построенный Акакием великолепный храм в Твери, Максим высказал правду об Акакии и жителях Твери, и Акакий сильно прогневался на Максима.

В 1538 году умерла Елена; а в начале 1539 года Даниил послан в заточение. Максим за долг совести счел примирить с собою совесть изгнанника. Узнав, что Даниил питает прежнее нерасположение к нему, он именем Отца Небесного просил оставить вражду и с глубоким смирением говорил о своей невинности. После того писал он к новому митрополиту ответ "о исправлении книг", и на имя бояр другой ответ "о исправлении Русских книг". Свобода духа и теперь была в нем прежняя. "Бог свидетель за меня недостойного пред вами благоверными; пишу вам не по лицемерию, как будто хотел льстить вам или желал получить от вас облегчение в скорби временной, которая лежит на мне уже 19 лет". Блаженный митрополит Иоасаф утешил страдальца; по его благословению он мог теперь приобщаться святых Таин и ходить в церковь. Это было в конце 1541 года.

В 1545 году восточные патриархи просили царя Иоанна отпустить Максима в Афон. Максим сам в письме умолял о том же. Но подозрительная политика того времени не имела обыкновения выполнять подобные просьбы. В 1551 году Троицкий игумен Артемий и добродетельные бояре упросили царя освободить Максима из Тверского заточения, и Максим, мирно принятый в Москве, с честью вступил в Сергиеву лавру. Страдалец был уже изможден тяжестью темничной жизни; но ум его был ясен. По просьбе ученика своего Нила, бывшего князя Курлятева, перевел он с греческого псалтирь. Преподобный достиг семидесятилетней старости. Дух его, очищенный огнем скорбей и страданий, стал видеть теперь далеко. В 1553 году царь Иоанн посетил келью святого старца, слушал наставления его и объявил ему о намерении своем совершить путешествие в Кириллову обитель, в благодарность за исцеление от болезни. Старец сказал: "обет твой, царь, не согласен со здравым рассуждением. Вдовы и сироты убитых под Казанью льют слезы, ожидая твоей помощи; собери их под царственный кров твой, и тогда все святые будут радоваться о тебе и помолятся за тебя. Бог и святые слышат нас не по месту, а по доброму изволению нашему". Царь не хотел отменять своего намерения. И святой старец просил вельможей сказать от него царю: "если не послушаешь меня, который советует тебе по воле Божией — пренебрежешь кровью убитых погаными, то знай — сын твой умрет". Царь не послушался, и пророчество святого исполнилось. В следующем году царь приглашал Богомудрого старца на собор против Матвея Башкина. Святой старец отвечал, что дряхлость его не дозволяет ему быть в Москве. Царь в письме к Максиму, объяснив причину, по которой приглашает он в Москву епископов и лучших иноков, писал: "так захотелось мне послать и за тобою, дабы ты был поборником православия, по примеру первых богоносных отцов, да приимут и тебя небесные обители, как древних ревнителей благочестия, имена которых известны тебе. Итак, будь сотрудником их, умножь данный тебе Богом талант, пришли отзыв на нынешнее нечестие. Слышно, что ты оскорбляешься и думаешь, что мы посылали для того, что будто причисляем тебя к общинникам Матфея. Нет, верного не считаем мы с неверным. Оставь всякое сомнение и по данному тебе таланту пришли нам ответ на сие послание". Преподобный послал сочинение свое о почитании святых икон.

В 1556 году, после пятидесятилетних трудов и страданий, преподобный скончался 21 января.

В 1651 г. совершились одно за другим два чуда над могилою преподобного Максима. Поселянин небрежно сел на могильном камне преподобного и внезапно был сброшен с него, так что расслаб всем телом. Придя в себя, приполз он к могиле в раскаянии и, когда отслужили панихиду, исцелел. — Тоже самое было с послушником; последнему явился при том во сне преподобный и грозно обличил дерзость его.

В конце XVII века, имя преподобного Максима писали в святцах. Святитель Платон устроил раку и часовню над гробом страдальца истины и правды.

Из многочисленных сочинений великого страдальца истины особенно драгоценен для православной церкви "ответ о исправлении книг".

Доказав примерами, что в Славянские книги вошли многочисленные ошибки, и иные из них до того изменили точный вид подлинников, что выставляют словами своими мысли еретические, противные святой вере, святой Максим говорит: "что скажут на это те, которые так неосновательно клевещут на меня, называя меня растлителем священного писания и осуждая меня за оправдание свое? Порчу ли я книги, когда правильно поправляю не священные писания, а то, что в них составляет неодобрительную ошибку, допущенную по недоразумению, по недосмотру, по забывчивости древних переводчиков, или по невежеству и небрежности переписчиков? Пусть перестанут злословить ближнего, который трудится для славы Божией и для пользы всякому рассудительному и правоверующему брату своему". Противники скажут: "ты делом своим наносишь оскорбление великим чудотворцам, давно прославившимся в Русской земле? Они с этими священными книгами угодили Богу и по смерти прославлены чудесами". Не я буду отвечать им, но пусть блаженный Павел вразумит их. Он говорит: "одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания тем же Духом; иному — вера тем же Духом, одному дар исцелений тем же Духом, другому чудесные действия; иному пророчества, другому различение духов; одному дар языков, другому истолкование языков; все же сие совершает один и тот же Дух, разделяя властью каждому, как Ему угодно" (1 Кор. XII, 7—11). Ясно, что не даются одному все дарования духовные. И я исповедую, что по дарованию свыше прославлены в земле Русской святые чудотворцы, и что Богоносные отцы, как были прежде, так и ныне есть; и я поклоняюсь им, как истинным угодникам Божиим. Но они не приняли свыше ни дара языков различных, ни истолкования их. Потому не должно удивляться, если при их величии прошло мимо их разумения исправление описок, исправленных мною. Им, по их Апостольскому смирению, кротости и святости жизни, даны дары исцелений и чудес; другому же, хотя и грешен он больше всех, даны знание и толкование языков. И нечему тут дивиться. — Иноплеменник Иофор вразумил Моисея о избрании старейшин. Чудный Макарий, после молитвы, не был ли вразумлен отроком пастухом о том, как надобно принимать пищу? Он еще выслушал и укоризну: или ты осел, авво? Таковы все искренние угодники Божии. Они со смирением ищут и с признательностью выслушивают всякого, кто говорит полезное... Честный пресвитер, за незлобие и чистую жизнь, удостоен был благодатью зреть стоящим и служащим ему Ангела; но не был ли он исправлен диаконом, пришедшим из Константинограда? Несколько лет по неведению погрешал он, повторяя слова Севировой ереси при святых тайнах. Он спрашивал Ангела, почему столько лет, стоя близ него, молчал он о таком согрешении его? И услышал ответ: так Бог положил, что человека исправляет человек. Так бывшим во времена гонений святейшим архиереям и мученикам ни малого не наносили оскорбления или поношения бывшие после них разные исправления святого писания Ветхого Завета, совершавшиеся Симмахом, Феодотионом, Акилою и Лукианом, пресвитером Антиохийским, из которых каждый исправлял недосмотренное прежними переводчиками".

В другом сочинении, показав в одном Славянском сочинении суеверные мысли, блаженный учитель говорит: "не сказал ли я правду в самом начале, что великое зло не знать Богодухновенных писаний и неосмотрительно принимать всякое писание? Если бы странные мудрецы нашего последнего времени умели правильно и рассудительно испытывать писания Апостолов и Евангелистов, то не принимали бы так скоро всякое невежественное и не свидетельствованное писание".

"Сказание о том, что надобно в точном виде сохранять исповедание православной веры", обличает изменявших нечто в Символе Веры. Преподобный пишет: "не говори, что не велика разница в мудровании, на которое осмеливаетесь. Вы подвергаете себя анафеме, изменяя Богодухновенные слова — "из Марии", а не "Марии", и "чаем", а не "чаю", и жизнь "будущая веки", а не "будущего века".