 |
С духовным вождем Южной Индии 3 глава
|
|
|
|
После завтрака входит слуга и убирает со стола. Я чувствую, что время уходит, и перехожу к главному.
— Правда ли, что вы обладаете магическими силами? — задаю я острый вопрос.
Он отвечает спокойно и доверительно:
— Да! Аллах Всемогущий наградил меня такими силами.
Я в замешательстве. Его темно-серые глаза пристально смотрят на меня.
— Полагаю, вы хотите, чтобы я продемонстрировал их? — спрашивает он внезапно.
Он совершенно прав. Я киваю в знак согласия.
— Прекрасно. У вас есть бумага и карандаш?
Я спешно нащупываю в кармане записную книжку, вырываю страницу и достаю карандаш.
— Хорошо, — замечает он. — Теперь, прошу вас, напишите какой-нибудь вопрос. — С этими словами он отходит и садится у столика в оконной нише. Он сидит вполоборота ко мне и смотрит вниз на улицу. Нас разделяет несколько шагов.
— А какой вопрос? — осведомляюсь я.
— Какой хотите, — сразу отвечает он.
Мои мысли разбегаются. Наконец я пишу короткий вопрос: «Где я жил четыре года назад?»
— Теперь сложите бумажку несколько раз, пока она не станет крохотным квадратом, — инструктирует он меня. — Как можно меньше.
Я повинуюсь. Он вместе со стулом подсаживается назад к моему столу и снова смотрит на меня.
— Прошу вас, сожмите бумагу и карандаш в ладони правой руки.
Я крепко сжимаю эти предметы. Египтянин закрывает глаза, погружаясь в глубочайшее сосредоточение. Затем тяжелые веки поднимаются, серые глаза глядят прямо на меня, и он тихо произносит:
— Вы спросили: «Где я жил четыре года назад?»
— Вы правы, — отвечаю я ошарашенно. Мысль прочитана сверхъестественным образом!
— Теперь, пожалуйста, разверните бумагу, — врывается в мое оцепенение его голос.
Я кладу клочок на стол и медленно разворачиваю бумагу до первоначального размера.
|
|
|
— Смотрите! — приказывает собеседник. Я подчиняюсь и делаю удивительное открытие. Чья-то невидимая рука написала карандашом название города, в котором я жил четыре года назад. Ответ написан прямо под вопросом.
Махмуд-бей улыбается торжествующе.
— Ответ верен? — требовательно спрашивает он.
Я удивленно соглашаюсь, ибо сбит с толку. Чудо кажется неправдоподобным. Я прошу повторить испытание. Он охотно соглашается и, пока я пишу следующий вопрос, отходит к окну, чтобы избежать обвинений, будто он стоял близко и мог прочитать мои записи. Со своей стороны, я внимательно слежу за ним и вижу, как его глаза наблюдают за пестрой толпой на улице.
Снова я складываю бумагу и крепко сжимаю ее в ладони вместе с карандашом. Он возвращается к столу и еще раз погружается в глубокое сосредоточение, его глаза плотно закрыты. Потом он говорит:
— Ваш второй вопрос: «Какой журнал я редактировал два года назад»?
Он угадывает абсолютно верно. Это, я полагаю, сверхъестественное чтение мыслей.
Он просит развернуть клочок, зажатый в моей правой руке. Я раскладываю тот на столе, и мой изумленный взор видит название журнала, неловко написанное карандашом!
Фокус? Я отвергаю абсурдность такого предположения. Бумага и карандаш вытащены из моего кармана, вопросы случайны, а Махмуд-бей добросовестно отходит от меня всякий раз, когда я пишу их. Более того, чудо совершается при утреннем свете.
Гипноз? Я изучал предмет и сразу догадаюсь о любой попытке влияния. Я знаю, и как противодействовать ей. А мистически дописанные слова все еще остаются на бумаге[4].
Я снова сбит с толку и в третий раз прошу египтянина повторить опыт. Он соглашается на последнее испытание и удачно завершает его.
Факты невозможно отрицать. Он читает (как я полагаю) в моем мозгу; он необъяснимой магией заставляет невидимую руку писать определенные слова на клочке бумаги, который я крепко сжимал в ладони; и, наконец, эти слова правильно отвечают на мой вопрос.
|
|
|
Каким странным методом он пользовался?
Раздумывая об этом, я ощущаю присутствие сверхъестественных сил, что для обычного среднего ума является невероятным. Это нечто, чуждое здравому смыслу. Мое сердце почти замирает от чувства суеверной боязни.
— Может ли кто-нибудь в Англии делать подобное? — говорит он с некоторой долей хвастовства.
Я вынужден признать, что не знаю никого, кто пройдет испытание при подобных условиях, хотя несколько профессиональных фокусников, несомненно, сумели бы повторить это, пользуясь своими собственными принадлежностями.
— Объясните ли вы ваши методы? — интересуюсь я нерешительно, подозревая, что просьба открыть его секреты равносильна требованию луны с неба.
Он пожимает плечами.
— Мне часто предлагали большие деньги за эти секреты, но я не собираюсь открывать их.
— Вы понимаете, что я не полный невежда в духовной стороне вещей?
— Конечно. И если я когда-нибудь приеду в Европу — что вполне возможно — вы могли бы оказать мне определенные услуги. И тогда я обещаю обучить вас моим методам, чтобы вы могли повторять те же самые вещи по вашему желанию.
— Сколько времени потребует обучение?
— С разными людьми — по-разному. Если вы работаете упорно, отдавая все свое время, достаточно трех месяцев для понимания этих методов, но после могут понадобиться годы необходимой практики.
— Не объясните ли вы в общих чертах основу, на чем зиждятся ваши чудеса, — только теоретическую сторону, не раскрывая тайны? — настаиваю я.
Махмуд-бей размышляет некоторое время над моим вопросом, и затем тихо откликается:
— Да, я хочу это сделать для вас.
Я ищу блокнот для стенографии, вытаскиваю его из кармана и хватаюсь за карандаш, чтобы делать заметки.
— Нет, прошу вас, не сегодня утром, — протестует он с улыбкой. — Сегодня я занят; вы должны простить меня. Приходите завтра, за час до полудня, и мы продолжим нашу беседу.
* * *
Точно в указанное время я снова сижу в комнате Махмуд-бея. Он подает мне через стол коробку египетских сигарет. Я выбираю одну. Предложив огня, он замечает:
— Они доставлены с моей родины, и весьма хороши.
|
|
|
Откинувшись в креслах, мы закуриваем и выпускаем несколько первых клубов дыма. Дымок душист и ароматен; эти сигареты действительно великолепны.
— Итак, я должен описать мои «теории», как назвали бы это ваши английские друзья; для меня они очевидны, — смеется Махмуд-бей добродушно. — Возможно, вы будете удивлены, услышав, что я специалист по научному земледелию и защитил по этой теме диплом? — добавляет он некстати.
Я начинаю записывать.
— Я знаю, это едва ли соотносится с моим — как вы скажете — интересом к магии, — продолжает он.
Я поднимаю глаза и вижу улыбку, промелькнувшую на его губах.
— Вам, как журналисту, возможно, интересно, как я стал магом? — спрашивает он.
Я согласно киваю.
— Хорошо! Я родился во внутренней провинции, но вырос в Каире. Позвольте сказать вам, что я был самым обычным мальчиком с интересами среднего школьника. Мне очень хотелось профессионально заняться земледелием, и с этой целью я посещал Правительственный колледж земледелия. Я ходил на лекции с большим энтузиазмом.
Однажды в доме, где я жил, снял комнату старик. Это был еврей с густыми бровями и длинной седой бородой, с важным и серьезным лицом. Он словно явился из прошлого века, ибо носил одежду очень старого образца. Его манеры были так сдержанны, что остальные обитатели дома держались от него подальше. Любопытно, что его замкнутость во мне, наоборот, разбудила интерес. Будучи юным, самоуверенным и без всякого следа застенчивости, я упорно старался завести с ним знакомство. Сначала он резко прогонял меня, но это лишь подогревало мое любопытство. И, в конце концов, он уступил моим постоянным попыткам привлечь его внимание. Он открыл передо мной свои двери и впустил в свою жизнь. И тогда я узнал, что он тратит много времени на необычные занятия и странные упражнения. Короче говоря, он признался мне, что занимается исследованием сверхъестественной стороны вещей.
Представьте себе, что до этого моя жизнь текла по гладкому руслу — юношеские занятия и здоровый спорт. А тут я внезапно лицом к лицу встретился с абсолютно другой жизнью. И она взывала ко мне. Мысль о сверхъестественном не испугала меня, как случилось бы с другими мальчиками. Но она вызвала во мне трепет, ибо я увидел возможности великих приключений, которые становились доступными благодаря ей. Я попросил старого еврея взяться за мое обучение этому предмету, и он уступил моему желанию. Таким образом, я нашел новый круг интересов и друзей. Еврей ввел меня в общество Каира, которое занималось практическими исследованиями в магии, спиритизме, теософии и оккультизме. Он там часто читал лекции. Общество состояло из людей высшего света, серьезных ученых, правительственных чиновников и других персон с хорошей репутацией.
|
|
|
Хотя я был очень юн, мне разрешили сопровождать старика на все встречи общества. При каждом удобном случае я жадно слушал; мои уши впитывали каждое слово их бесед; мои глаза внимательно следили за частыми странными опытами. Конечно же, я запустил техническое изучение земледелия, тратя больше времени на поиски в сверхъестественных материях. Тем не менее, с моей природной одаренностью и памятью прошлых занятий я без труда сдал экзамены и получил диплом.
Я изучал древние старые книги, которые одалживал мне еврей, проводил магические опыты и учился у него многому другому. Я делал такие быстрые успехи, что начал открывать вещи, о которых он и сам не знал. Наконец я получил признание как эксперт в этой сфере. Я читал лекции и проводил демонстрации в Каирском Обществе, затем его члены выбрали меня президентом. И двенадцать лет я оставался их руководителем. А потом я отказался, ибо пожелал оставить Каир и путешествовать по разным странам и, если повезет, поймать удачу!
Махмуд-бей замолкает; его пальцы с изящным маникюром, который я не мог не заметить, стряхивают пепел с сигареты.
— Трудная задача!
Он улыбается.
— Для меня это не составит труда. Нужно только найти несколько клиентов богачей, которые пожелают извлечь пользу из моих магических сил. Я уже познакомился с богатыми персами и состоятельными индусами. Одни приходят посоветоваться о своих проблемах и заботах, другие желают открыть нечто, ускользающее от них, или же им нужна информация, которую в состоянии дать только оккультные методы. Я назначаю им высокие гонорары, само собой. Одна сотня рупий — это минимум. Откровенно говоря, я хочу подзаработать денег, бросить все и уехать в укромную глубинку Египта. Я куплю большую апельсиновую плантацию и снова вернусь к земледельческим трудам.
— Вы приехали сюда прямо из Египта?
— Нет, оставив Каир, я провел некоторое время в Сирии и Палестине. Сирийская полиция, случайно прослышав о моих магических способностях, попросила помочь им. Когда они не могли раскрыть преступление, они пользовались моей помощью, как последней возможностью. Почти всегда мне удавалось найти преступника.
|
|
|
— Как же вам удавалось сделать это?
— Скрытые тайны преступлений открывали мне мои служители духи, создавая перед моим внутренним взором весь ход событий.
Махмуд-бей на миг снова уходит в воспоминания. А я терпеливо жду продолжения его речи.
— Да, я полагаю, меня можно назвать в некотором роде практикующим спиритом, ибо я взываю к помощи духов, — продолжает он. — Однако я так же, как вы называете это, истинный маг — а не фокусник — заодно и читающий мысли. И не претендую ни на что большее.
Его притязания и так поражают, не требуя никаких дополнений!
— Будьте так добры, расскажите что-нибудь о ваших невидимых служителях, — прошу я его.
— О духах? Ну, мне потребовалось три года тяжелых упражнений, чтобы достичь моего теперешнего контроля над ними. Видите ли, в ином мире, который существует за пределами наших материальных чувств, есть добрые и злые духи. Я стараюсь использовать только добрых духов. Некоторые из них — люди, прошедшие через то, что мир называет смертью; но большинство моих помощников — джинны, коренные обитатели мира духов, они никогда не обладали человеческим телом. Одни из них похожи на зверей, другие — умны, как люди. Есть и злые джинны — мы в Египте называем их джиннами, я не знаю подходящего английского слова для них, — их используют низшие колдуны, особенно африканские знахари. А я отказался иметь с ними дело. Это опасные слуги и порой смертельно опасны для человека, который использует их, ибо могут убить его.
— А что за человеческие духи служат вам?
— Могу сказать, что один из них — мой собственный брат. Он умер несколько лет назад. Но помните, я не медиум спиритизма, духи никогда не входят в мое тело и никоим образом не контролируют меня. Мой брат общается со мной, запечатлевая в моем сознании все, что пожелает, или, являя образ перед моим мысленным взором. Так я узнал вопросы, которые вы вчера писали.
— А джинны?
— Мне подвластны только тридцать. Даже научившись властвовать над ними, я учу их выполнять мои просьбы, как детей учат танцевать. Я знаю имя каждого, ибо, не зная их имена, вы не призовете и не заставите их служить себе. Некоторые из этих имен я узнал из тех древних книг, которые давал мне еврей.
Махмуд-бей снова подталкивает ко мне портсигар и продолжает:
— Я закрепляю за каждым духом особые обязанности; каждого из них учу выполнять индивидуальную работу. Таким образом, джинны, которые писали вчера слова карандашом на вашей бумажке, совершенно не помогли бы мне открыть природу ваших вопросов.
— Как вы общаетесь с этими духами? — мой следующий вопрос.
— Теперь я призываю их к себе очень быстро, только сосредоточившись на мысли о них, но обычно я писал по-арабски имя вызываемого духа; этого достаточно, чтобы призвать их почти сразу же.
Египтянин глядит на ручные часы, поднимается и говорит:
— А теперь, мой друг, я с сожалением должен сказать, что никаких дальнейших объяснений моих методов я не могу вам дать. Возможно, теперь вы понимаете, почему я храню их в тайне. Может, мы снова и встретимся однажды, если пожелает Аллах. Прощайте.
Поклонившись, он сверкает белозубой улыбкой. Интервью закончено.
Ночь в Бомбее. Я лег спать поздно, но не спится. Спертый воздух душит меня; он словно не содержит кислорода, а его жар невыносим. Вращение лопастей электровентилятора над моей кроватью приносит мало облегчения. Мои усталые глаза не в силах сомкнуться. Я обнаруживаю, что элементарный процесс дыхания — это особый труд. Воздух так горяч, что причиняет боль моим непривычным легким при каждом вздохе. Мое несчастное тело слабеет и истекает непрерывным потоком пота, который пропитывает пижаму. Хуже того, мой угнетенный мозг не находит покоя. Дьявол бессонницы входит в мою жизнь этой ночью, и он будет преследовать меня, пока я не покину землю Индии. Я начинаю платить тропикам неизбежную цену акклиматизации.
Москитная сетка висит вокруг моей кровати белым саваном. Сквозь высокое окно, которое выхолит на веранду балкона, струится лунный свет, и он бросает жуткие тени на бледный потолок.
Обдумывая утреннюю беседу с Махмуд-беем и удивительный феномен предыдущего дня, я ищу иных объяснений, чем дал мне он, и не нахожу их. Если тридцать с лишним мистических его слуг существуют на самом деле, мы возвращаемся в Средневековье и допускаем, что легенды не всегда лгали, — маги процветали в каждом городе Европы, хотя часто им мешали в их тайных занятиях церковь и государство.
Чем больше я ищу объяснений, тем больше сбиваюсь с толку.
Почему Махмуд-бей велел мне держать карандаш вместе с бумагой? Неужели приписываемое духам вытягивание неких составных частей из атомов грифеля дает им возможность написать ответы?
Я ищу в памяти примеры подобных чудес. Разве известный венецианский путешественник Марко Поло не рассказал в книге о своих странствиях, как он встречался с магами Китая, Тибета и других стран, способными писать карандашом без контакта? И разве эти волшебники не говорили ему, что это таинственное мастерство было известно среди их народов за столетия до этого?
Я вспомнил также, что Елена Петровна Блаватская, загадочная русская леди, основавшая Теософское Общество, проводила подобные опыты лет пятьдесят назад. Некоторые доверенные члены ее Общества получали через нее некие длинные послания. Они ставили на обсуждение философские вопросы и получали письменные ответы — мгновенно, как она говорила — на той же бумаге с вопросами! Любопытно, что мадам Блаватская говорила о своем близком знакомстве с теми самыми краями, где Марко Поло встретился с этим же феноменом. Однако мадам Блаватская не претендовала на власть над мистическими духами, как Махмуд-бей. Она утверждала, что мистические письмена исходили от ее Тибетских учителей, которые жили во плоти и оставались невидимыми вдохновителями ее Общества. По-видимому, они были более опытными, чем египтянин, раз они представляли такие письма за тысячи миль вдали от Тибета. Много спорили, был ли действительно подлинным феномен русской леди и существовали ли в реальности ее тибетские учителя. Но это не мое дело, ведь эта блистательная женщина давно ушла в мир иной, в котором явно была более как дома, нежели здесь. А я знаю свой собственный опыт, который засвидетельствован моими собственными глазами. И должен признать подлинность чуда, даже если приходится откладывать на будущее его объяснение.
Да, Махмуд-бей — маг, волшебник двадцатого века. И моя встреча с ним вскоре после того, как я высадился на землю Индии, кажется предвестником, событием, предвосхищающим нечто и пророческим для чужеземца. Образно говоря, я сделал первую зарубку на посохе моего индийского опыта. А в реальности я сделал первую запись на девственно белых страницах моего дневника.
Глава 4
ВСТРЕЧА С МЕССИЕЙ
«Я буду рад видеть вас», — такое светское приглашение получил я от Мехер-бабы. Ему было предопределено, как я потом узнал, пронестись подобно метеору по небу Запада и пробудить любопытство миллионов людей в Европе и Америке. Более того, подобно метеору, падет он бесславно на землю. Я первым из западных журналистов взял у него интервью, проложив путь к его индийскому жилищу, когда он был почти неизвестен за пределами своей округи.
Я познакомился с одним из его последователей и в результате переписки заинтересовался личностью человека, пополнившего ряды самозваных освободителей человечества. Два ученика парса приезжают за мной в Бомбей, и перед отъездом из города они настоятельно рекомендуют мне подготовить подарок их учителю — цветы и фрукты. Поэтому мы отправляемся на базар, и они набирают большую корзину этих товаров от моего имени.
После ночного путешествия наш поезд прибывает в Ахмаднагар утром. Я вспоминаю, что в этом историческом месте жестокий Император Аурангзеб, Хранитель Истины и Украшение Трона Моголов, погладил свою тяжелую бороду в последний раз, ибо Смерть захватила его здесь, в его шатре.
Шумный старый — военных времен — форд, который служит транспортом в поселении Мехер-бабы, ждет нас на станции. Нам предстоит проделать семимильный пробег по равнине. Вереница платанов расступаются вдоль дороги. Мы проезжаем деревню, чьи сгрудившиеся коричневые крыши теснятся на фоне изящного маленького шпиля местного храма. Потом я вижу ручей, вдоль берегов которого тянутся желтые и розовые цветы, а в мутной воде блаженно отдыхают буйволы.
Мы прибываем в странную, возбуждающую любопытство колонию Мехер-бабы с ее разбросанными строениями. Три здания из старого камня, которые, как я узнал позднее, были остатками демонтированного армейского лагеря, стоят посреди поля. К ним примыкают три простых деревянных домика. В четверти мили от колонии находится маленькая деревня под названием Арангаон. Местность вокруг скудна и кажется полупустынной. Мой эскорт сообщает мне, что это только временная резиденция их учителя, а главный его центр — возле города Насик, где и проживает большинство учеников и обычно принимают посетителей.
Когда мы проходим, из одного бунгало появляются несколько человек. Они слоняются по веранде, улыбаются, жестикулируют и, кажется, радуются появлению среди них европейца. Мы пересекаем поле и доходим до странного на вид строения. Это не что иное, как искусственная пещера, построенная из сцементированных камней и булыжников, примерно восьми футов в глубину. Она ориентирована строго на юг, и яркий солнечный свет попадает в нее утром. Я осматриваюсь вокруг и вижу широкую даль полей, окруженных холмами, которые ограничивают горизонт на востоке; затененную деревьями деревню в лощине. Этот святой человек, несомненно, большой ценитель природы, поскольку он расположил свое убежище в идиллических декорациях этого уединенного мира. И я на самом деле рад найти тихую заводь после суматошной жизни Бомбея.
Два человека стоят на страже снаружи у входа в пещеру подобно часовым. Они поворачиваются при нашем приближении и заходят посоветоваться со своим учителем.
— Уберите сигареты, — шепчет кто-то из моего эскорта. — Баба не любит, когда при нем курят.
Я выбрасываю вызывающие раздражение сигареты. Через минуту меня проводят в высочайшее присутствие так называемого «нового мессии».
Он сидит на корточках в дальнем углу пещеры, весь пол которой покрыт прекрасным персидским ковром. Мехер-баба оказался отличающимся от того облика, каким я его себе представлял. Его глаза не пронизывают меня насквозь, выражению лица недостает силы, и хотя я сознаю нечто аскетичное, не от мира сего, и доброе в его облике, я, к своему удивлению, не чувствую той дрожи, которую можно было бы ожидать в присутствии того, кто собирается завоевать преданность миллионов людей.
Он одет в длинное белоснежное одеяние, которое выглядит нелепо, словно старинная английская ночная рубашка. Вдоль добродушного лица падают на шею волнистые локоны каштановых волос. Их мягкий шелк, на мой взгляд, более подошел бы женщине. Его нос поднимается арочным выступом и падает орлиным провалом. Темные и ясные глаза среднего размера я нахожу невыразительными. Пышные усы тянутся над верхней губой. Оливковая кожа выдает его персидское происхождение, ибо его отец прибыл из страны шахов. Кроме того, он молод, ему, по-видимому, около тридцати лет. Последней характерной чертой, которая остается в памяти, — это его лоб. Он так низок, что кажется меньше средней высоты, и это вызывает мое удивление. Несет ли 
объем мозга качественное значение? Показывает ли лоб человека глубину его мышления? Но, возможно, мессия выше таких физических ограничений!
— Я рад увидеть вас, — замечает он, но не обычной человеческой речью. Ибо он держит на колене маленькую алфавитную доску и тычет указательным пальцем в одну букву за другой. Когда в этой не мой пантомиме буквы складываются в слова, секретарь громко истолковывает их для меня.
С десятого июля 1925 года святой не сказал ни слова. Его младший брат говорит мне, что когда мессия разразится речью, его послание изумит весь мир! А пока он соблюдает обет строгого молчания.
Все так же чертя пальцем по доске, Мехер-баба делает пару радушных замечаний о моем благополучии, расспрашивает о моей жизни и выражает удовлетворение моим интересом к Индии. Он великолепно знает английский, и нет необходимости переводить мою речь. Но большое интервью он откладывает на поздний вечер.
— Вам нужно срочно отдохнуть и поесть, — говорит или, вернее, сообщает он.
Меня провожают в одно из каменных зданий. Оно голо и мрачно внутри, только старая кровать без постели, ветхие стол и стул, которые, может, и служили хорошо, но во времена Индийского мятежа[5]. Теперь это — мой дом почти на неделю. Я смотрю в окно без стекла, и вознагражден видом разбросанных пашен, которые тянутся к зарослям кустарника и точкам кактусов.
В апатичных наблюдениях незаметно проходит четыре часа. И снова я сажусь на персидский ковер напротив Мехер-бабы, человека с притязаниями на великое предназначение принести духовный свет и практическое руководство всему человечеству.
Он предъявляет свои права на эти притязания в первом же предложении на алфавитной доске.
— Я изменю историю всего мира! Моя стенография, однако, мешает ему.
— Не могли бы вы делать свои записи после ухода от меня?
Я соглашаюсь и впредь записываю его слова только на страницах памяти.
—Как Иисус пришел одарить духовностью век материализма, так и я пришел наполнить духовной энергией современное человечество. Всегда есть назначенный час для таких божественных трудов, и, когда он наступит, я открою свою истинную природу всему миру. Великие учителя религий — Иисус, Будда, Магомет и Заратустра — не различаются по сути своих учений. Все эти пророки пришли от Бога.
Главные заповеди проходят сквозь их учения золотой нитью. Эти посланцы Бога пришли в мир, когда их помощь была нужнее всего, когда духовность была в сильнейшем упадке и повсюду побеждал материализм. Такое время скоро наступит и для нас. Весь мир сейчас опутан чувственными желаниями, расовым эгоизмом и денежным культом. Бог забыт. Истинная религия искажена; люди стремятся к откровению, к духовной пище, а священники обычно дают им камень. Поэтому Бог должен послать к людям своего великого пророка, чтобы тот снова возродил истинное богослужение и пробудил народы из материалистического оцепенения. Я только следую за этими первыми пророками; это моя миссия. Бог дал мне завет.
Я слушаю тихо, как секретарь озвучивает эти изумляющие утверждения, пытаясь быть открытым и некритичным, не оказывая внутреннего сопротивления. Но это не означает, что я согласен с ними. Тем не менее, я сознаю, что восточных людей нужно уметь слушать. Иначе западный человек мало что 
извлечет для себя, даже если найдет что-либо ценное для восприятия. Истина может подвергаться безжалостным исследованиям, однако методы Запада должны быть изменены в соответствии с учетом особенностей мышления на Востоке.
Мехер-баба улыбается мне сердечно и продолжает: — Пророки дают правила и предписания, чтобы помочь массам жить лучше и склонить их к Богу. Постепенно эти правила становятся сетями организованной религии, но идеалистический дух и побудительная сила, которые господствуют в течение жизни основателя, постепенно исчезают после его смерти. Вот почему организации не в силах доносить духовные истины, и почему истинная религия всегда личностна. Религиозные организации становятся археологическими ведомствами в стремлении воскресить прошлое. Поэтому я не собираюсь основывать новую религию, культ или организацию. Но я должен омолодить религиозную мысль всех людей, внушить им высокое понимание жизни. Догмы измышляются веками после смерти основателя, часто поразительно отличаясь от первоисточника, но основы всех религий поистине одинаковы, ибо все они происходят из одной Первопричины — Бога. Поэтому, явившись миру, я не буду ниспровергать ни одну из существующих религий, при этом я не буду придерживаться и какой-то особой. Я хочу повернуть умы людей в сторону от сектантских отличий таким образом, чтобы они согласились с сущностью истин. Однако помните, что каждый пророк сообразуется со своим временем, окружением и преобладающим умонастроением народа, прежде чем публично заявит о себе. Следовательно, он проповедует учение более понятное и соответствующее конкретным условиям. Мехер-баба умолкает на миг, давая мне возможность осмыслить его поразительные идеи, и затем его речь принимает новый оборот.
Разве вы не замечаете, как все народы современной эпохи стали вводить быстрые средства сообщения друг с другом? Разве вы не видите, как железные дороги, пароходы, телефоны, телеграф, радио и газеты делают весь мир единым? Важное событие в одной стране становится известно в тот же день за десять тысяч миль народу другой страны. Поэтому человек, который желает передать важное послание, может быть услышан сразу всем человечеством. Все ми, кто имеет здравый рассудок. Наступает время дать человечеству универсальную духовную веру, которая послужит всем народам и всем странам. Другими словами, мне приготовлен путь, чтобы нести послание миру!
Это захватывающее заявление означает, что Мехер-баба обладает неограниченной верой в свое будущее, и, действительно, все его манеры подтверждают это.
— А когда вы расскажете миру о своей миссии? — спрашиваю я.
— Я нарушу молчание и вручу послание только тогда, когда мир будет охвачен хаосом и смущением умов, ведь тогда я буду нужен более всего; когда мир скатится к катастрофам — землетрясениям, потопам и извержениям вулканов; когда и Восток и Запад вспыхнут войной. Поистине весь мир должен претерпеть страдания, чтобы затем быть спасенным.
— Вы знаете дату этой войны?
— Да. И она не является отдаленной. Но я не хочу открывать дату[6].
— Какое ужасное пророчество! — восклицаю я.
Мехер-баба, как бы защищаясь, картинно протягивает тонкие и длинные пальцы.
|
|
|
