 |
7. Мистицизм, экстаз и вдохновение
|
|
|
|
7. Мистицизм, экстаз и вдохновение
(1000. 2) 91: 7. 1 Мистицизм – как метод, позволяющий человеку осознать присутствие в себе Божества, – заслуживает полного одобрения, но когда такая практика ведет к социальной изоляции и превращается в религиозный фанатизм, она достойна одного лишь порицания. Слишком часто то, что возбужденный мистик принимает за божественное вдохновение, является проявлением его подсознания. Хотя религиозное созерцание нередко помогает связи смертного разума с внутренним Настройщиком, чаще этому способствует беззаветное и преданное служение и бескорыстная помощь своим собратьям.
(1000. 3) 91: 7. 2 Великие религиозные учители и пророки прошлого не были крайними мистиками. Эти богопознавшие мужчины и женщины наилучшим образом служили своему Богу, оказывая бескорыстную помощь своим собратьям. Иисус часто уединялся со своими апостолами на короткое время, чтобы предаться размышлениям и молитве, однако он делал так, чтобы большую часть времени они могли проводить в общении с людьми и служении им. Человеческая душа нуждается как в духовной деятельности, так и в духовной пище.
(1000. 4) 91: 7. 3 Религиозный экстаз позволителен, когда он является результатом здоровых предпосылок, но такой опыт чаще всего представляет собой продукт эмоционального воздействия, а не проявление истинно духовного характера. Религиозные люди не должны рассматривать каждое острое психологическое предчувствие и каждое сильное эмоциональное переживание как божественное откровение или духовное общение. Настоящий духовный экстаз обычно сочетается с глубоким внешним спокойствием и почти полным самообладанием. Но истинное пророческое видение является сверхпсихическим предчувствием. Такое переживание не есть псевдогаллюцинация, как не является оно и экстазом, похожим на состояние транса.
|
|
|
(1000. 5) 91: 7. 4 Человеческий разум способен реагировать на так называемое вдохновение, когда он чувствителен либо к пробуждению подсознания, либо к воздействию сверхсознания. В любом случае такие расширения сознания представляются человеку более или менее инородными. Бесконтрольное мистическое воодушевление и необузданный религиозный экстаз не являются подтверждением якобы божественного вдохновения.
(1000. 6) 91: 7. 5 Практическое испытание всех этих необычных религиозных переживаний мистицизма, экстаза и вдохновения заключается в том, чтобы выяснить, помогают ли они индивидууму добиться следующих результатов:
(1000. 7) 91: 7. 6 1. Обрести лучшее и более полноценное физическое здоровье.
(1000. 8) 91: 7. 7 2. Действовать более эффективно и с большей пользой в сфере умственной деятельности.
(1000. 9) 91: 7. 8 3. Более полно и с большей радостью разделять свой религиозный опыт с другими.
(1000. 10) 91: 7. 9 4. Достигнуть еще большей духовности своей повседневной жизни и вместе с тем честно исполнять будничные обязанности, связанные с обычным смертным существованием.
(1001. 1) 91: 7. 10 5. Больше любить и ценить истину, красоту и благость.
(1001. 2) 91: 7. 11 6. Сохранять признанные социальные, моральные, этические и духовные ценности.
(1001. 3) 91: 7. 12 7. Расширять свою духовную проницательность – богосознание.
(1001. 4) 91: 7. 13 Однако молитва не обладает реальной связью с этими исключительными видами религиозного опыта. Когда молитва становится излишне эстетской, когда она состоит почти целиком из восхитительного и блаженного созерцания Райской божественности, она в значительной мере теряет свое социализирующее воздействие и может увести своих приверженцев в мистицизм и самоизоляцию. Чрезмерная склонность молящегося к уединению несет с собой определенную опасность, что исправляется и предупреждается групповым, коллективным молением.
|
|
|
8. Моление как личный опыт
(1001. 5) 91: 8. 1 Молитве свойственна настоящая спонтанность, ибо первобытный человек начал молиться задолго до того, как у него появилось хотя бы какое-то представление о Боге. Обычно древний человек молился в двух противоположных ситуациях: остро нуждаясь, он испытывал побуждение обратиться за помощью; ликуя, он отдавался импульсивному проявлению радости.
(1001. 6) 91: 8. 2 Молитва не есть продолжение магии; и та, и другая возникли независимо друг от друга. Магия являлась попыткой приспособить Божество к каким-то условиям; молитва – это стремление приспособить личность к воле Божества. Истинная молитва и моральна, и религиозна; магия не отличается ни тем, ни другим.
(1001. 7) 91: 8. 3 Молитва может стать общепринятым обычаем; многие молятся потому, что так делают другие. Другие молятся из-за боязни чего-то ужасного, что может произойти, если они перестанут обращаться со своими регулярными прошениями.
(1001. 8) 91: 8. 4 Для некоторых людей молитва является выражением тихой благодарности, для других – коллективной хвалой, социальным выражением религиозного чувства. Иногда она является подражанием религии другого человека, в то время как в истинной молитве происходит искреннее и доверительное общение духовной сущности создания с вездесущим присутствием духа Создателя.
(1001. 9) 91: 8. 5 Молитва может быть спонтанным выражением богосознания или бессмысленным повторением теологических штампов. Она может быть восторженной хвалой богопознавшей души или рабской покорностью скованного страхом смертного. Иногда она является патетическим выражением духовных стремлений, иногда – крикливым, показным выражением набожности. Молитва может быть радостной хвалой или смиренной мольбой о прощении.
(1001. 10) 91: 8. 6 Молитва может быть детской просьбой о невозможном – или зрелой мольбой о нравственном росте и духовной силе. Она может просить о хлебе насущном – или заключать в себе чистосердечное стремление найти Бога и выполнить его волю. Это может быть целиком эгоистичная просьба – или истинный и величественный шаг к воплощению бескорыстного братства.
|
|
|
(1001. 11) 91: 8. 7 Молитва может быть гневным призывом к мести или милосердным заступничеством за своих врагов. Она может быть выражением надежды изменить Бога или могущественным способом изменения собственного «я». Она может быть раболепной мольбой пропащего грешника перед якобы непреклонным Судьей или радостным излиянием освобожденного сына живого и милосердного небесного Отца.
(1001. 12) 91: 8. 8 Современного человека приводит в недоумение идея сугубо личного общения с Богом. Многие люди перестали регулярно молиться; они обращаются к молитве только тогда, когда испытывают особые затруднения, оказываются в чрезвычайных ситуациях. Человеку не следует бояться говорить с Богом, но только духовно инфантильный человек может пытаться уговаривать Бога или полагать, что способен изменить его.
(1002. 1) 91: 8. 9 Однако настоящая молитва действительно достигает реальности. Даже поднимающийся воздушный поток не поможет птице набрать высоту, если она не расправит свои крылья. Молитва возвышает человека потому, что является методом достижения прогресса за счет использования восходящих духовных потоков вселенной.
(1002. 2) 91: 8. 10 Истинная молитва помогает духовному росту, изменяет взгляды и приносит то удовлетворение, которое дает общение с божественностью. Она является самопроизвольным потоком богосознания.
(1002. 3) 91: 8. 11 Бог отвечает на молитвы человека, расширяя его понимание истины, улучшая восприятие красоты и углубляя представление о благости. Молитва – субъективный поступок, однако она входит в соприкосновение с могущественными объективными реальностями на духовных уровнях человеческого опыта. Она является значительным стремлением человека к сверхчеловеческим ценностям. Молитва – это наиболее мощный стимул духовного роста.
(1002. 4) 91: 8. 12 Слова несущественны для молитвы: они всего лишь интеллектуальное русло, по которому может направить свое течение река духовной мольбы. Словесное значение молитвы при ее индивидуальном вознесении заключается только в самовнушении, а при совместных молениях – в групповом внушении. Бог отвечает не на слова, а на состояние души.
(1002. 5) 91: 8. 13 Молитва – это не метод избавления от конфликтов, а скорее стимул для роста в самой конфликтной ситуации. Молитесь только о ценностях, а не о вещах; о росте, а не об услаждении.
|
|
|
