Гостеприимство и куначество

Отношение к иноверцам и представителям чужих народов

На Кавказе с его полиэтничным составом населения, несмотря на происходившие время от времени конфликты, военные нападения и т.п., в большинстве своем не сформировалось отрицательных стереотипов в отношении соседних народов. Напротив, нередко подчеркивались положительные качества того или иного этноса. Так, адыги считались на Северном Кавказе законодателями в области этикета. Традиции толерантности в Культуре народов Кавказа отними в области этикета. У ингушей, желая похвалить человека, творили: Благородный, как черкес или Гордый, как кабардинец. Во время экспедиции в Ингушетии приходилось слышать и подобное высказывание: Парень хорош ингушский, девушка – осетинская, а конь – кабардинский.

Согласно нормам «нохчалла» – своеобразного кодекса чести чеченцев – требовалось проявлять уважение к любому человеку, причем уважение тем большее, чем более далек был этот человек по родству, вере или происхождению. В народе говорят: обида, (которую ты нанес мусульманину, может быть прощена, ибо возможна встреча в Судный день. Не прощается обида, причиненная человеку иной веры, ибо такой встречи не будет никогда. У дагестанских народов при совершении торговых сделок считалось предосудительным при прочих равных условиях отдавать предпочтение покупателю-мусульманину перед иноверцем.

Особенности этикета

Этикетные нормы кавказских народов во многом были направлены на то, чтобы создавать благоприятную атмосферу для общения людей, причем не только знакомых, но и случайно встретившихся на пути, в поездке. Для горцев характерно особое внимание к словесным формулам, сопровождавшим различные ситуации общения. Следует отметить, что слово нередко считалось более опасной вещью, чем оружие: Рана от сабли заживает, рана от слова – нет, говорили в Дагестане. Аналогичные пословицы есть у всех народов Северного Кавказа: Ревущий бычок вредит стаду, человек грубый на слова – вредит джамаату; Ружье убивает одного, а слово – тысячу человек;

Лучше оттолкни рукой, чем словом; Язык расколет камень, если не камень, если не камень, то голову; Хорошее слово и кинжал отведет; От хорошего слова и камень добреет. В то же время признавалось: От красивого слова может растаять высокая гора: Красивое слово и змею из норы выманит; То, что не в силах разрубить сабля, разрубить сабля, разрубит благопожелание; Под добрым словом лежит золото.
Преодоление конфликтных ситуаций

Исследования правовых традиций северокавказских народов последних лет показывают, что многочисленные свидетельства путешественников, посещавших Кавказ в ХVIII–XIX веков, о кровной мести, якобы продолжавшейся многие годы и становившейся причиной гибели не только отдельных семей, но и целых селений – довольно сильное преувеличение. В литературе зафиксированы лишь единичные примеры того, как столкновения между тухумами и джааатами периодически возобновлялись на протяжении жизни нескольких поколений. Так, в даргинском селении Кадар два тухума враждовали около 200 лет, с XVII века до 1860-х годов.

На практике в большинстве случаев кровная месть сдерживалась так называемой системой композиций – натуральных или денежных штрафов согласно нормам обычного права. Как отмечал в XIX в. Л.Я Люлье, «у горцев кровомщение не есть необузданное, неудержимое чувство, вроде вендетты корсиканцев; это скорее обязанность, налагаемая честью, общественным мнением, требованием крови за кровь».

О предпочтительности мирного решения конфликтов, о том, что зло влечет за собой лишь новое зло, говорят и пословицы, созданные народами Кавказа: Так, карачаевцы говорили: Полка, которой замахнешься на другого, ударит но твоей голове; Сделаешь добро – получишь добро; Не отвечай злом на зло, не смывай кровью кровь: Если кто-то ударит тебя камнем – ударь его угощением (т.е. ответь добром на зло). О том же и адыгские пословицы: Если бы люди не прощали друг друга, то не было бы конца убийствам; Кинь добро в воду – оно не пропадет; Добром на добро – дело каждого, добром на зло - дело мужчины. Имеются аналогичные пословицы и у дагестанских народов: Враг камнем ударит, ты его хлебом бей; Добро без возврата не останется (кумыкские); Кровь кровью не смывается (бежтинская).

Как показывают специальные исследования, правовая культура народов Кавказа выработала весьма разнообразные методы и фирмы преодоления конфликтных ситуаций.

Необходимость сосуществования в условиях культурного, социального, этнического многообразия способствовала возникновению у народов Кавказа институтов, назначением которых было преодолевать существующее обособление и отчуждение этнических и социальных миров, с помощью которых удавалось налаживать связи и контакты, устанавливать пути взаимного общения и доверия между разными народами и разными группами одного народа. Этой цели служили такие традиционные институты, как гостеприимство, куначество, аталычество, побратимство и другие, чрезвычайно многообразные на Кавказе формы заключения искусственного родства. Рассмотрим некоторые из них.

Гостеприимство и куначество

Традиции гостеприимства, отличавшиеся у отдельных народов некоторыми чертами своеобразия, повсеместно имели сакральное обоснование: Гость – посланник Бога; Гость от бога – общераспространенная на Кавказе пословица. Кто не оказал почета гостю – у того поле не заколосится – говорили в Дагестане. Пословицы вайнахов говорят об этом следующее: С тем, кто не считается с гостем, не будет считаться и бог; Дом, куда не приходит гость, считается могилой; В дом, куда не приходит гость, не приходит и изобилие; Куда не заглянет гость – не заглянет добро. Поэтизация и художественная идеализация этого явления прослеживаются в фольклоре горцев: легендарный пращур чеченцев родился с куском железа в одной руке (символ воинственности) и с куском сыра в другой (символ гостеприимства).

У осетин не соблюдавший законов гостеприимства навлекал позор не только на свою семью, но и на родственников и на ближайших однофамильцев. Свидетельством готовности оказать гостеприимство любому путнику в прошлом считалось наличие во дворе коновязи. Правила гостеприимства, безусловно, распространялись на людей иной веры и иной национальности. Строгое соблюдение адыгами обычая гостеприимства отмечено в сборниках адатов, составленных в первой половине XIX века: «Гостеприимство у черкес считается первейшей добродетелью, и гость у них, кто бы он ни был, есть особа неприкосновенная». Как отмечают исследователи, сосредоточение в кунацкой адыга всего лучшего (оружие, ковры, посуда и т.д.), что есть в доме, имело целью не только украсить помещение, но и подчеркнуть, что все в доме принадлежит гостю. Обычай также предписывал хозяину защищать гостя в случае нанесения ему обиды и всячески помогать ему в его делах, даже если это был преступник или кровник.

По мнению исследователей, чувство гостеприимства – одна из основных черт этнической психологии горских народов.

В традиционно-бытовой культуре народов Кавказа институт гостеприимства осуществлял важную социальную функцию: он позволял поддерживать интенсивные связи и контакты не только внутри одного этноса, но и между представителями разных народов.

Характерно, что у большинства народов существовала пословица Дальний гость почетней ближнего. Именно в силу подобного убеждения с наибольшей пышностью и вниманием встречали на Кавказе путешественников-иностранцев, которые и оставили нам многочисленные восторженные отзывы о гостеприимстве кавказских народов.

У кабардинцев «дальние гости» в свою очередь также подразделились на несколько категорий в зависимости от отдаленности места, из которого они прибыли: наиболее почетными считались «гости из других стран», затем – «гости, переехавшие через три реки (пять, семь, девять рек)» и «гости из других селений». При прочих равных условиях более почетным считался гость, прибывший из мест, лежащих в верховьях реки (по представлениям кабардинцев, верховье реки считалось более почетной страной, чем низовье). С особым уважением относились к гостям – чужестранцам и в Дагестане, независимо от их национальности и религии. При госте, если он не жал языка сельчан, говорил на понятном ему языке. Обычай предписывал дагестанским горцам быть более внимательными и снисходительными к человеку другой национальности, иного языка, волею судьбы оказавшемуся в чужом селе. Обычно ему прощали невольные промахи в поведении, происходившие от незнания местных порядков, которые «своему» никогда бы не простили.

С обычаем гостеприимства был тесно связан институт куначества, повсеместно распространенный на Северном Кавказе. Он близок по содержанию и к институту побратимства (посестримства). Куначество, по сути, было дальнейшим развитием обычая гостеприимства: частое гостеванье одного человека в семье другого сближало их и в конце концов могло сделать их кунаками. Если обычный гость оказывался под покровительством хозяина лишь на тот период, пока он находился в его доме, то кунаки были связаны между собой постоянными и нерушимыми узами дружбы, которой они должны были быть верны при любых обстоятельствах.

Исследователи справедливо подчеркивают, что одно из основных значений обычаев гостеприимства и куначества - их роль в установлении добрососедских отношений и сохранения мирных отношений между народами, общинами.

И.Ф. Бларамберг так описывает эту сторону гостеприимства: «Если один кунак гостит у другого, его угощают самым наилучшим образом, в его распоряжение предоставляется все что только есть у хозяев... посредством этих индивидуальных связей все самые различные народы сближены. Часто случается, что знакомство, вытекающее из обязательств гостеприимства, перерастает в дружбу. Русские, живущие в пограничных с Кавказом районах, и особенно казаки на линии, имеют кунаков среди черкесов, чеченцев и других народностей, с которыми они поддерживают дружеские отношения».

Хан-Гирей (XIX в.) отмечал относительно адыгов, что «каждый старается иметь кунака в отдаленной стране и прибегает к нему в случае нужды, а посредством связей, каковые каждый имеет в чуждой земле, сближаются между собою все народы или по крайней мере есть возможность к взаимному их сообщению. Лучший и весьма употребительный способ обеспечить себя от разбоев на случай переезда из одного места в другое внутри гор, состоит в приискании надежного кунака, каковые охотно нанимаются в провожатые за умеренную плату и отвечают за ценность особы и пожитки путешественника. Частные люди и купцы не иначе ездят из Моздока в Грузию и из Кизляра в Дербент и Баку, как под покровительством кунаков».

Как видно из приведенных выше описаний, этнические и религиозные различия не препятствовали установлению куначеских отношений. Напротив, это в каком-то смысле даже способствовало их возникновению, поскольку, только став кунаком, человек иной веры или иной этнической принадлежности мог с уверенностью рассчитывать на безопасность своего путешествия и успех своей деятельности.

Так, И.Ш. Анисимов пишет относительно дагестанских горских евреев, живших в окружении мусульман: «Каждый горец-еврей имеет в других аулах своих кунаков, еврея или мусульманина, у которых он останавливается; также и каждый мусульманин. Армяне (черкесогаи), издавна жившие в Черкесии, осуществляя свою торговую деятельность, старались иметь кунаков среди адыгов. Грузины Тушети имели кунаков в Дагестане, в селении Хварши. По рассказам стариков, в сезон свадеб все взрослое мужское население находилось в Тушети, приглашенное на празднества. Когда у хваршинца рождался сын, тушинец преподносил своему кунаку в подарок ружье, кинжал или коня. Исследователи осетинской культуры отмечают, что куначество сыграло положительную роль в общении осетин с другими народами – русскими поселенцами на Тереке, грузинами, кабардинцами, ингушами и чеченцами, балкарцами, карачаевцами.

Грузины Горной Рачи, жившие по соседству с карачаевцами и балкарцами, заинтересованные в установлении тесных хозяйственных контактов с регионом Северного Кавказа, вступали в куначеские отношения с горцами соседних балкарских и карачаевских сел. Нередко куначеские отношения становились наследственными, передавались из поколения в поколение в течение десятилетий. Так, Михаил Лобжанидзе из с. Геби Онского района Грузии в конце XIX в. стал кунаком балкарской семьи Шаваевых, поскольку часто бывал в их селе в связи со своими торговыми делами – он закупал молодняк мелкого рогатого скота в с. Верхний Чегем, затем растил его и продавал. Трое его сыновей – Георгий, Лука и Серго – также часто бывали у балкарских кунаков, а Лука даже жил у них в течение года, чтобы выучить язык. Когда в 1944 г. балкарцев выселяли, Шаваевы оставили своим кунакам на хранение кое-что из имущества, в том числе бочонок меда. Вернувшись через 13 лет домой, Шаваевы получили все обратно в целости и сохранности.

Установление куначеских отношений между представителями различных народов Дагестана (или представителями различных общин одного народа) зачастую было обусловлено развитием торговых связей: мастера-ремесленники, сбывая свой товар, объезжали самые отдаленные аулы. По установившемуся обычаю, когда, например, балкарец приезжал торговать посудой в аул, где у него не было кунака, то первый встретившийся обязан был пригласить торговца к себе в гости и оповестить о его приезде сельчан. Он же сопровождал торговца по селу, пока тот не продавал весь товар. Так же происходила торговля различными фруктами и другими товарами.

В Дагестане, как и в других районах Северного Кавказа, было распространено наследственное куначество, когда тесные дружеские отношения поддерживались семьями на протяжении нескольких поколений. Семья, имевшая много кунаков, пользовалась уважением в селе, поэтому каждый по возможности старался иметь своего кунака в других селах, и особенно среди представителей соседних народов. Эта форма личных связей помогала не только решать проблемы повседневной жизни, но и улаживать межобщинные распри и конфликты.

Несмотря на сложные природно-географические условия, даже самые отдаленные дагестанские аулы никогда не были совершенно изолированы от окружающего мира. Русский путешественник, побывавший в Дагестане в конце XIX века, с удивлением отмечал: «Здесь всякий переход из аула в аул, от общества к обществу – своего рода подвиг, риск и во всяком случае большой труд. И однако люди общаются здесь не в пример легче, чем, например, живущие в наших равнинах».

Следует отметить, что для народов Кавказа характерно особое отношение к дружбе, особенно дружбе мужской. Престиж верности дружбе, ее ценности отражен в многочисленных пословицах (Оставшийся без друзей споткнется тысячу раз; Сто друзей – мало, один враг – много; Если у тебя есть друг, следи, чтобы тропа к его дому не заросла травой; Шуба хороша новая, а друг – старый; У кого хорошие друзья, у того родник любви не иссякнет» Хан-Гирей, замечая, «сколь много производит дружба между горцами Кавказа спасительных связей», в то же время указывал на случаи «коварной измены», и на тех преступников, которые становились в результате этого «предметом народного презрения»: «Честные люди теряют к ним уважение и гнушаются их сообществом..., а в прежние времена подобные изверги новее были изгоняемы из общества людей чтимых». Черкесы, «желая память изменников коварных предать проклятию потомства», говорили: «Бог дружбы да накажет злодея!».

Фольклорные произведения народов Кавказа изобилуют красочными описаниями того, как полагается кунакам, побратимам, в том числе и представителям разных народов, вести себя по и отношению друг к другу. Героические фольклорные произведения вайнахов «Илли» содержат массу примеров благородного поведения вайнахов по отношению, например, к своим кабардинским побратимам. Как отмечают исследователи, «чечено-ингушский фольклор с большой художественной глубиной воспевает героев-побратимов чеченцев, ингушей, русских, грузин, кабардинцев, кумыков, представителей других народов. На протяжении всей истории, живя в постоянных контактах с другими народами, знакомясь с их бытом, традициями, культурой и образом их жизни, народ мудро видел, что счастье не на пути вражды и зла к другим народам, а на пути добра и братства».

Покровительство

Родственным гостеприимству и куначеству можно считать известный у ряда народов Кавказа институт покровительства, связывавший или различные группы одного народа (например, у адыгов) или разные народы (абхазов и грузин, грузин ибалкарцев и т.д.). Хан-Гирей так характеризует этот институт: «По введенному в Черкесии обыкновению слабый человек, находя свое положение опасным, ограждает себя посредством покровительства могущественной особы». Лицо, принятое под защиту, «поступает уже под покров гостеприимства на правах гостя». Такие гости-кунаки жили или в селах своих покровителей, или оставались на родине в своих селах, или даже жили «в других племенах». Если покровительствуемому лицу наносилась обида или он попадал в плен, то покровитель помогал своему кунаку и заступался за него как за своего гостя. В условиях частных войн и феодальных усобиц своих покровителей в среде разных народов имели также купцы. Как сообщает Хан-Гирей. «они, нередко потерпев бедствия от разбоев, впоследствии посредством своих покровителей и не только освобождаются от плена, но даже и всю потерю свою получают обратно».

Грузинские торговцы, приходившие из сел Горной Рачи (Геби, Чиора) в Карачай и Балкарию, вынуждены были поступать под покровительство местных таубиев и одаривать их товарами в обмен на защиту. Когда семьи таубиев разрастались и разделялись, они «делили» между собой и торговцев, находящихся у них под покровительством.

Кроме денежных выплат (в соответствии с количеством товаров у купцов), торговцы, находившиеся под покровительством таубиев, обязаны были ежегодно привозить им определенное число железных лемехов для плугов и больших медных котлов. Когда же балкарцы пригоняли лошадей и крупный рогатый скот в Закавказье, то лица, находящиеся под их покровительством, должны были сопровождать их в поездках в качестве переводчиков и прислуги. Существовал и такой обычай: молодые таубии после женитьбы отправлялись в селения Геби и Чиора со своей свитой, где им устраивалось торжественное угощение и преподносились подарки

Аталычество

Аталычество – обычай обязательного воспитания детей вне родительской семьи, приводивший к установлению искусственного родства – был известен практически всем народам Северного Кавказа, но в «классической», наиболее яркой форме аталычество наблюдалось у адыгов, относительно которых Хан-Гирей в первой половине XIX века писал: «Не видано в Черкесии примера, чтобы дети человека значительного воспитывались в родительском доме, под надзором родителей; напротив, по рождении младенца немедленно отдают его на воспитание в чужие руки»

Связи воспитанника с семьей аталыка на протяжении всей его жизни были очень тесными, аталык по обычаю считался главным советчиком и руководителем воспитанника. Аталык (формально – второй отец) нередко был даже ближе воспитаннику, чем родной отец. Жена аталыка считалась приемной матерью воспитанника, дети аталыка – братьями и сестрами. Родственные связи, устанавливавшиеся между аталыком и его семьей, с одной стороны, и воспитанником, с другой, не только приравнивались к кровным, но фактически были сильнее их. Близкородственный характер аталыческих связей подчеркивался обязательным взаимным участием обеих семей в кровной мести, затрагивавшей одну из этих семей, а также в запрещении браков между членами этих двух семей, В условиях феодального Кавказа аталычество служило главным образом целям укрепления сюзеренно-вассальных отношений.

Обратим внимание на одну из социальных функции аталы-чества – установление тесных связей между фамилиями и даже целыми народами. В XIX в. у адыгов детям нередко давали имена по названиям племен, в которых они воспитывались: Убых, Бесленей и др. Среди адыгов воспитывались наследники Крымских ханов, которые, в случае необходимости, всегда находили убежище в Черкесии.

Западноадыгские князья нередко имели несколько аталыков. Так, Асланбек, сын темиргоевского князя Джамбулата Болотокова, имел трех аталыков: первым был кабардинский первостепенный уздень Куденетов, вторым – абадзехский старшина Аджи Аджимоков, третьим – убыхский дворянин Хаджи Берзек, который был аталыком и самого князя Джамбулата.

У кабардинцев были аталыческие связи с другими группами адыгов, а также со многими соседними народами: с балкарцами, осетинами-дигорцами, карачаевцами, абазинами, убыхами. Западные адыги поддерживали с аталыческие связи с абхазам. Так, владетельный князь Абхазии Михаил Шервашидзе воспитывался в известной убыхской фамилии Берзеков, и впоследствии пользовался в этом племени большим влиянием. В трудные годы он помогал убыхам продовольствием и даже учредил в пользу убыхов особый налог (по пять кошелок кукурузы с дыма).

Значительное развитие получил институт аталычества у карачаевцев и балкарцев. Одно из первых упоминаний о воспитании балкарцами представителей иного этноса можно найти и историко-героической песне конца XVI века «Баксанук» – здесь говорится о том, что в семье безенгиевских таубиев Суюнчевых был воспитан кабардинский князь Таусултанов. В балкаро-кара-чаевском фольклорном произведении «Гошаях и Каншаубий» речь идет о том, что в начале XVII в. карачаевский князь Камгут Крым-Шамхалов воспитывался в доме абазинского князя Бибердова, а его родной брат Каншаубий - в семье кабардинцев Атажукиных. Аталыческие связи карачаевцы и балкарцы поддерживали также со сванами и осетинами.

Царское правительство, стремясь ослабить влияние кабардинских федералов на соседние народы, предприняло попытку запретить этот обычай. В 1822 г. А.П. Ермолов издал прокламацию на уничтожение аталыческих взаимоотношений между кабардинскими феодалами и соседними народами Кавказа: «Отныне впредь воспрещается всем кабардинским владельцам и узденям отдавать детей своих на воспитание к чужим народам, то есть: к закубанцам, карачаевцам и вообще городским народам, но воспитывать их в Кабарде. Тех, кои отданы прежде, тотчас возвратить». Тем не менее, отдача детей на воспитание продолжалось, хотя и в значительно меньших масштабах, и в последующие годы. Причиной этого исследователи считают то обстоятельство, что установление аталыческих связей было выгодно обеим сторонам: «даже в условиях глубокого кризиса традиционного общества и утраты политической самостоятельности воспроизводились механизмы поддержания упорядоченных регулируемых по понятным правилам, а потому мирных межэтнических отношений».

Побратимство, усыновление и другие виды искусственного родства

Наряду с аталычеством, у народов Северного Кавказа существовали и другие, весьма многообразные, формы заключения искусственного родства. Так, установление искусственного родства было связано с некоторыми обрядами детского цикла (прием родов, первое кормление грудью, наречение имени, первая стрижка волос), свадебного цикла (помещение невесты в «промежуточный дом», пребывание жениха в «другом» доме).

Повсеместно было распространено молочное родство: оно возникало и как следствие Действительного кормления грудью чужого ребенка (при отсутствии молока у матери), и как стремление примирить кровников или обрести покровительство того или иного человека – когда взрослый человек символически касался губами груди женщины. Побратимство (а у некоторых народов и посестримство), оформлявшиеся различными способами (питье из общей чаши, обмен оружием или подарками), – также известно всем северокавказским народам. Особой формой искусственного родства были присяжные, или клятвенные братства, которые в зависимости от местных условий и конкретных ситуаций оформлялись или как индивидуальное или коллективное усыновление, или как побратимство.

Даже краткий обзор традиции, определявших межэтническое сотрудничество народов Кавказа, свидетельствуют об их богатстве и многообразии. Народа этого региона накопили богатейший опыт взаимной терпимости, разумного приспособления, достойных компромиссов, разностороннего сотрудничества.

Такого рода предания, нормы, представления – отражение ценностных ориентации представителей народов Кавказа, ориентации на толерантность.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: