Джон Маркс. Часть I. С чего начинались исследования, связанные с контролем над разумом. Вторая мировая война

Джон Маркс

Вашингтон, О. К.

24 октября 1978

 

Часть I

С чего начинались исследования, связанные с контролем над разумом

 

Если бы двери восприятия были чисты, то каждая вещь представлялась бы человеку такой, какая она есть — бесконечной.

Уильям Блейк

 

Гораздо приятнее сидеть, удобно устроившись в тени, втирая красный перец в глаза какому-нибудь бедняге, чем расхаживать под палящими лучами солнца в поисках улик.

Сэр Джеймс Стивенс, 1883

 

Если прошлое и внешний мир существуют только в мыслях и если мысли можно контролировать — что тогда?

Джордж Оруэлл, 1984

 

Глава 1

Вторая мировая война

 

На окраине Базеля в Швейцарии находится главный штаб фармацевтической и химической империи «Сандоз». Здесь, на берегу Рейна, утром 16 апреля 1943 г. д-ром Альбертом Гофманном было сделано выдающееся открытие. Гофманн, 37-летний очкарик с коротко подстриженными волосами, возглавлял в компании исследовательскую программу по разработке конкурентоспособных лекарств из натуральных продуктов. В то апрельское утро он работал в своей лаборатории, когда внезапно ощутил легкое головокружение. Ощущение нельзя было назвать неприятным, оно напоминало состояние опьянения. Хотелось двигаться.

Казалось, нервы разбегаются в разные стороны. Ничего подобного он ранее не испытывал. Уйдя с работы пораньше, Гофманн с трудом доехал домой на велосипеде. Он прилег, закрыл глаза, но головокружение не проходило. Дневной свет казался теперь неприятно ярким. Отключившееся от внешнего мира сознание лихорадочно работало. Он видел то, что позднее опишет как «непрерывный поток фантастических образов, перемещавшихся с необычайной пластичностью и живостью… Все сопровождалось калейдоскопическими переливами красок».

Через несколько часов видения прекратились, и Гофманн, как любознательный ученый, решил установить их источник. Он предположил, что в его организм случайно попало одно из веществ, с которыми он в тот день работал. В первую очередь его подозрение пало на ЛСД (d-lysergic acid diethylamide) — вещество, которое было им получено в этой же лаборатории пятью годами ранее. В поисках циркуляторного стимулирующего средства (circulation stimulant) Гофманн работал тогда с производными спорыньи — грибка, поражающего рожь.

У спорыньи была таинственная и противоречивая репутация. В Китае и некоторых арабских странах ей приписывали целебную силу, тогда как в Европе она ассоциировалась со страшной болезнью из Средней Азии, антоновым огнем, которая поражала людей подобно чуме. При этой болезни пальцы рук и ног чернели, человек сходил с ума и погибал.

Гофманн предположил, что какая-то производная спорыньи проникла в его организм через кожу, возможно, при замене в одной из пробирок бумажного фильтра. Чтобы проверить свое предположение, он три дня готовил свежую порцию ЛСД, а затем осторожно проглотил 250 мкг (менее 1/100000 унции).

Чтобы добиться результата, Гофманн планировал принять в течение дня еще некоторое количество ЛСД, ибо ни одно из известных в то время веществ не оказывало на человеческий организм влияния в таком ничтожно малом количестве. Он не мог знать, что уже принял такую дозу ЛСД, которая в дальнейшем будет считаться в несколько раз превосходящей нормальную.

Первый прием подействовал уже через 40 минут, и Гофманн отправился в первое добровольное «странствие» нашего времени[12]. Гофманн вспоминает, что чувствовал себя «ужасно… Я был напуган. Боялся сойти с ума. Мне казалось, что я покинул свое тело. Я думал, что умер. Не знал, чем все закончится. Получить удовольствие от пребывания в этой незнакомой стране вы можете, только зная, что вернетесь из нее». Конечно, Гофманн не мог знать, что вернется. Он быстро пришел в себя после первого странствия, но не знал, какое количество ЛСД его вызвало. Не знал он и того, была ли новая доза больше того, что мог обезвредить его организм. Его мысли вращались в неизвестном измерении, но он не был в состоянии осознать что-либо, помимо своего ужаса.

Одновременно в Германии, на расстоянии менее 200 миль от лаборатории Гофманна, врачи, связанные с СС и гестапо, испытывали мескалин (вещество, обладающее многими свойствами ЛСД) на заключенных концлагеря Дахау.

Гофманну и в голову не приходило, что сотрудники немецких секретных служб полагали возможным использовать вещества, подобные мескалину, для подавления воли непокорных людей. По мнению члена исследовательской группы Уолтера Неффа, цель экспериментов в Дахау заключалась в подавлении воли людей на допросах. В поиске научных данных нацисты дошли в Дахау до самых ужасных крайностей. На небольшом, тщательно охраняемом участке концлагеря врачи СС стремились получить ответ на такой, например, вопрос: какое время может остаться в живых летчик, сбитый в феврале над Северной Атлантикой? Такого рода информация рассматривалась германской разведкой как играющая важную роль в связи с недостаточным числом опытных летчиков в немецкой авиации. Так, по личному распоряжению Генриха Гиммлера врачи замеряли время, за которое погибали заключенные, погруженные в большие ванны, заполненные ледяной водой. В других экспериментах, связанных с «авиационной медициной», заключенных убивали в высотных барокамерах (с целью установления безопасной высоты полета); заключенных расстреливали, чтобы испытывать специальные коагулянты на их ранах.

Опыты с мескалином, проводившиеся в Дахау д-ром Куртом Плетнером, были далеко не столь смертельными, как опыты из «авиационной» серии, однако это вещество могло нанести немалый вред здоровью, особенно людям даже с небольшой степенью душевной неустойчивости. Опасность возрастала благодаря тому, что мескалин добавлялся эсэсовцами в питье заключенных тайно. В отличие от д-ра Гофманна, подопытные не подозревали, что их крайняя дезориентация вызывается лекарственным веществом. Вероятно, многие из них думали, что они просто сошли с ума. Жертвами таких экспериментов всегда были евреи, цыгане, русские, а также представители других групп населения, жизнь которых не представляла ценности, по мнению нацистов. Никогда они не были добровольцами, хотя возможно, что некоторые заключенные вызывались участвовать в экспериментах в надежде на лучшее обращение.

После войны Нефф сообщил американским ученым, что реакции испытуемых колебались в весьма широком диапазоне. Некоторые впадали в ярость; другие были печальны или веселы, как при опьянении. Не удивительно, что «во всех случаях проявлялись чувство ненависти и желание мести». Нефф заметил, что это вещество заставляло некоторых людей раскрывать свои «самые сокровенные тайны». Однако немцы не были склонны признать мескалин в качестве заменителя более привычных для них физических методов ведения допросов. Они продолжали эксперименты с гипнозом в сочетании с этим веществом, но, по-видимому, никогда не были уверены, что нашли средство, дающее власть над разумом жертвы. Еще когда эсэсовские врачи проводили свои эксперименты в Дахау, Отдел стратегических служб — Разведывательное управление США в годы войны — учредило комитет по созданию «наркотика правды» во главе с д-ром Уинфред Оверхолстер, директором госпиталя Св. Елизаветы в Вашингтоне.

Учрежденный комитет быстро провел испытания с мескалином, несколькими барбитуратами и скополамином.

Затем, весной 1943 г., комитет пришел к решению о более высокой перспективности марихуаны («cannabis indica») и приступил к проведению испытаний совместно с Манхэттенским проектом — сверхсекретной программой создания атомной бомбы. Неясно, по какой причине ОСС обратился за содействием к создателям бомбы. Возможно, причина заключалась в том, что, по словам одного из прежних руководителей проекта, «наш секрет был столь велик, что мы были надежнее всех других». По-видимому, руководители проекта, которые шли на любые меры для обеспечения секретности, не опасались испытывать наркотики на своих сотрудниках.

Манхэттенский проект дал первую дюжину испытуемых, которых попросили проглотить жидкую концентрированную марихуану, поставлявшуюся одной из американских фармацевтических компаний в небольших стеклянных флаконах.

Один из присутствовавших при этом участников проекта вспоминает: «Все произошло иначе, чем мы предполагали. Видимо, организм человека не желал принимать ее в такой форме. Людей тошнило и рвало». Более того, они не открывали секретов, а один из них был госпитализирован.

Посовещавшись, эксперты ОСС решили, что лучшим способом введения марихуаны будет вдыхание ее паров. Ее раствор выливали на горячие угли, а один из офицеров ОСС по имени Джордж Уайт (который ранее терял сознание от передозировки при относительно высокой концентрации) испробовал на себе воздействие паров, но не добился особого эффекта в госпитале Св. Елизаветы. В итоге группа ОСС обнаружила способ усвоения марихуаны, уже давно известный музыкантам-джазменам и другим потребителям этого наркотика: через курение сигарет. Согласно документам ОСС, курение смеси табака и марихуаны сопровождалось переходом в «состояние безответственности; человек становился разговорчивее, с легкостью делился имеющейся в его распоряжении информацией».

Первое полевое испытание сигарет с марихуаной произошло 27 мая 1943 г. Подопытным был Август Дель Грацио, обозначенный в документах ОСС как «известный нью-йоркский гангстер»[13]. Джордж Уайт, капитан, который пришел в ОСС из Федерального агентства по борьбе с наркотиками, пригласил Дель Грацио в свой кабинет (покурить, поговорить). Ранее Уайт уже обсуждал с Дель Грацио возможность обеспечить содействие со стороны мафии для удаления из Нью-Йорка работавших там агентов стран «оси» на время подготовки вторжения на Сицилию[14].

Дель Грацио сообщил Уайту, что он лично участвовал в убийстве информаторов федеральных служб. Гангстер не отличался разговорчивостью, и уж если он разговорился под влиянием «лекарства правды», то и немецкие пленные могли поступить таким же образом, во всяком случае, подобная возможность существовала. Уайт усиленно угощал его сигаретами, «подопытный повеселел и разговорился». В течение двух следующих часов Дель Грацио рассказал федеральному агенту обо всех тайнах торговли наркотиками. Полученная информация была столь важной, что ЦРУ изъяло ее из всех документов ОСС, опубликованных через 34 года. Во время беседы, уже начав говорить, Дель Грацио сказал Уайту: «Как бы вы ни поступили, никогда не пользуйтесь материалом, о котором я вам сообщаю». Во время одной из следующих встреч Уайт добавил в сигареты такое количество марихуаны, что Дель Грацио примерно на час потерял сознание. Однако в целом эксперимент был признан удачным «для развязывания языка».

Хотя члены комитета до изобретения «наркотика правды» не верили в то, что концентрированная марихуана может заставить человека раскрыть свои глубочайшие секреты, они предложили Уайту продолжить испытания. На следующем этапе вместе с одним контрразведчиком из Манхэттенского проекта он взял в ФБР 15–18 досье и приступил к проверке марихуаны на внушавших подозрение солдатах-коммунистах, расквартированных в военных лагерях на окраинах Атланты, Мемфиса и Нового Орлеана. Как говорит сотрудник Уайта по Манхэттенскому проекту, выпускник Гарварда, в дальнейшем судья, ими была разработана стандартная методика проведения опросов:

 

Прежде чем приступать к опросу, мы с Джорджем покупали сигареты, осторожно доставали их из пачки, а затем с помощью шприца для подкожных впрыскиваний вводили в них жидкую марихуану и давали им просохнуть. После этого мы вновь запечатывали пачку… Мы усаживались с подозреваемым и пытались завоевать его доверие. Например, мы говорили: «Лучше сидеть дома, чем отправляться под пули в другие страны». Мы начинали задавать вопросы из папки, показывая, что у нас есть на них дело… На столе стоял кувшин с ледяной водой; что наркотик подействовал, становилось ясно, когда собеседник брался за стакан. Наркотик срабатывал. Каждый собеседник, за исключением одного (некурящего), сообщал нам новую информацию, которой до того у нас не было.

 

Сотрудник из Манхэттенского проекта вспоминает об этой поездке по южным штатам, как «о добром времени». Они посещали лучшие рестораны, осматривали достопримечательности. «Джордж был хорошим парнем», — говорит он.

«Однажды, после одного из допросов в Новом Орлеане, мы лежали в своем номере отеля «Рузвельт»; Джордж достал пистолет и выстрелами «выгравировал» свои инициалы в лепном украшении потолка. Он воспользовался автоматическим револьвером 22-го калибра, снабженным глушителем, затратив несколько обойм».

На вопрос, испробовал ли рассказчик на себе этот «наркотик правды», он ответил утвердительно. «Сигареты дают ощущение парения над землей на высоте около метра. При этом меня охватывало ощущение полного благополучия… Мои сотрудники до самого конца войны не соглашались принять от меня сигарету».

С конца Второй мировой войны правительство США во главе с ЦРУ тайно искало пути управления поведением человека. В этой книге рассказывается о проведенном поиске, истоки которого прослеживаются во Второй мировой войне.

Программы ЦРУ явились не только продолжением поиска ОСС «наркотика правды»; они отражают также такие события, как нацистские эксперименты в Дахау и открытие ЛСД Альбертом Гофманном. Испытав внутренние пределы сознания, Гофманн сделал открытие, которое вывело его на передовые рубежи науки. Как никогда ранее, воюющие страны искали идеи у ученых, способных дойти до этих рубежей, — идеи, которые позволили бы определить разницу между победой и поражением. В то время как Гофманн, следуя швейцарской традиции, стоял в стороне, другие ученые, подобно Альберту Эйнштейну, помогали превращать лабораторные абстракции в оружие невероятной разрушительной силы. Идеи Ж. Верна о космических кораблях, летящих на Луну, перестали быть абстракцией после того, как ракеты Вернера фон Брауна начали бомбить Лондон. С их созданием ученые превзошли научные фантазии. Никогда ранее их открытия не были столь захватывающими и пугающими. Работа Альберта Гофманна касалась фантазий, реализация которых, согласно легендам, была в древности доступна колдунам и волшебникам, пользовавшимся заговорами и напитками, чтобы подчинять себе людей. В начале эпохи научных открытий мечта об управлении мозгом приняла современную форму в творчестве Мэри Шелли, описавшей чудовище — доктора Франкенштейна. Эта мечта была модернизирована в эпоху холодной войны в виде «маньчжурского кандидата», убийцы, мозгом которого управляло вражеское государство[15].

Кто бы мог с полной уверенностью заявить, что такая фантазия не станет реальностью, подобно ракетам Ж. Верна или расчетам Эйнштейна? И кого удивил бы налет правительственных служб, в частности ЦРУ, на лабораторию Альберта Гофманна в попытке овладеть силой, господствующей над разумом, которой обладает ЛСД?

Проводившиеся в Дахау эксперименты обнажили жестокость, которую человек способен обрушить на людей во имя успехов науки и для содействия своей стране в достижении военных преимуществ. Сказать, что эксперименты в Дахау являются объективными уроками, показывающими, насколько далеко могут зайти люди в оправдании применяемых ими средств, означает преуменьшить то, что происходило в концентрационных лагерях. Ничто из того, что когда-либо после войны делало ЦРУ в разработке технологий, связанных с контролем над разумом, даже приблизительно не сравнилось с бездушной жестокостью, с которой нацисты убивали людей в процессе своих «авиационных» исследований. Тем не менее в попытках отыскать способы и средства, позволяющие манипулировать людьми, сотрудники ЦРУ и их агенты преодолевали те же многочисленные этические барьеры. Они экспериментировали, испытывая неизвестные и опасные методы на людях, не подозревавших о том, что происходило. Они систематически попирали свободную волю и достоинство подопытных и, подобно немцам, предпочтительно выбирали своих жертв среди определенных групп населения, которые рассматривались ими (вследствие предрассудков или по соображениям удобства) как менее достойные, чем те, к которым они относились сами. Там, где спонсоры ЦРУ проводили свои эксперименты, они выбирали собственные эквиваленты для групп, соответствовавших выбранным нацистами евреям и цыганам. Это могли быть душевнобольные, проститутки, иностранцы, наркоманы, заключенные, часто это были люди, принадлежавшие к этническим меньшинствам.

После войны американские официальные лица колебались между этичным и агрессивным подходами к научным исследованиям. После того как трибунал вынес приговор оставшимся в живых нацистским преступникам первого эшелона — герингам и шпеерам, американцы на втором Нюрнбергском процессе обвинили врачей Дахау в «преступлениях против человечности». Ни один из немецких ученых не выразил раскаяния. Большинство утверждали, что самые гнусные преступления были совершены другими. Все перекладывали ответственность на правительство, которое финансировало научные исследования. Так, д-р Карл Брандт, личный врач Гитлера, говорил, что решающую роль играет «ценность эксперимента». На вопрос об отношении к убийству людей в процессе медицинских исследований Брандт отвечал: «Неужели вы думаете, что могут быть получены достойные фундаментальные результаты без гибели определенного количества людей? ». Судьи, заседавшие в Нюрнберге, не признали справедливость таких оправданий. Они предложили особый кодекс, названный позднее Нюрнбергским кодексом по научным исследованиям[16]. Его главными моментами были следующие утверждения: исследователи должны действовать только с полного согласия испытуемых; эксперименты должны давать результаты, идущие на благо общества, причем они не могут быть получены иным путем; исследователи не должны проводить эксперименты, результатом которых может явиться смерть или серьезная болезнь; исключением может быть случай, когда врач, руководящий экспериментом, сам принимает в нем участие.

Судьи, которые все были американцами, приговорили семерых врачей к смертной казни через повешение. Еще девять врачей были приговорены к длительным срокам тюремного заключения. Таким образом, правительство США использовало всю свою моральную силу для обоснования идеи, согласно которой определяются пределы, ограничивающие действия врачей по отношению к человеку, даже если предположить, что от их поведения зависит безопасность страны.

Нюрнбергский кодекс лежит в основе официальной политики США с 1946 г., однако еще до вынесения приговора специальные разведывательные команды тщательно просеивали и анализировали документы, относившиеся к проводившимся в Дахау экспериментам, имеющим важное военное значение. В отчете одной из групп говорится, что, хотя часть данных страдает «неточностью», некоторые выводы в случае их подтверждения явятся «существенным дополнением к имеющимся сведениям». Военные специалисты отправили в Соединенные Штаты собранные отчеты, в том числе и сведения, относящиеся к экспериментам с приемом мескалина и применением гипноза. Данные о немецких исследованиях по контролю над разумом никогда не были опубликованы. Как это обычно случается, непосредственно после войны в мире оживились различные политические течения. Союзники превратились в противников, враги стали союзниками. Происходили и другие перемены. В США новая холодная война принесла с собой пронзительное чувство страха и ощущение важной роли своей миссии, во всяком случае среди американских лидеров. На базе этих чувств и господствующей в Америке веры в технический прогресс возросло стремление ЦРУ усмирить враждебные мысли и сделать реальными фантазии о шпионах.

Эксперименты продолжались, и ученые из ЦРУ, порой переживавшие неудачи, но одержимые, возвращались в лаборатории, чтобы осуществить еще одну, последнюю, попытку. Некоторые теории опровергались, тогда как другие появлялись в новом обличье, которое оказывалось более заметным за пределами ЦРУ, чем в мире секретных операций. Только одно оставалось неизменным на протяжении 25-летнего периода активных поисков: интерес ЦРУ к контролю над разумом человека, его мыслью должен был оставаться абсолютной тайной.

Мировая война породила не только великие темы поведенческих программ ЦРУ. Она сформировала также жизненный опыт руководителей ЦРУ и привела к созданию самого ЦРУ. Тайное безрассудство и мужество ОСС были непривычны для США, а методы ОСС перерастали в привычки ЦРУ. У руководства ОСС появились в дальнейшем аналогичные руководители в Разведывательном управлении. Руководители ЦРУ знали руководителей ОСС, мыслили, как они, копировали их методы, а порой это были даже одни и те же люди. Когда, например, руководители Разведывательного управления решили направить массированные усилия на контроль над мыслями, они обратились к старым документам ОСС и пошли к достижению поставленной цели тем же путем, которым шел ОСС. Руководители ОСС привлекали к работе ученых со стороны; руководители ЦРУ тоже обращались к наиболее престижным ученым из академических и промышленных кругов, настойчиво уговаривая их оказывать помощь государству. Они привлекли даже того самого Джорджа Уайта, который «выбил» свои инициалы в потолке отеля при выполнении задания ОСС.

Деятельность Уайта в ОСС и ЦРУ спустя многие годы приобрела некоторую ранее не предусмотренную специфику. Для тех, кого это непосредственно касалось, управление поведением было смертельно опасным делом. В их сознании возникала путаница, даже простое безумие. В проводившейся ЦРУ кампании некоторые из самых выдающихся американских ученых-бихевиористов вводили подопытным пациентам всевозможные препараты, подсоединяли к ним различные проводочки. Часто они не обращали внимания на очевидно неблагоприятное воздействие на своих подопытных, аргументируя это необходимостью проверки теоретических обоснований. Уместно вспомнить практику ученых-врачей ХIХ в., которые с помощью пиявок пускали кровь своим пациентам и с презрением отзывались о невежестве тех, кто ставил под сомнение применявшуюся ими методику. Если бы схемам этих ученых, направленным на управление мыслями, сопутствовали более значительные успехи, они были бы значительно тревожнее. Однако, по крайней мере до настоящего времени, побеждает человеческий дух. И это можно считать благодетельным итогом кампании, направленной на контроль над мыслительной деятельностью человека.

Вторая мировая война ознаменовала конец американского изоляционизма и невинности. США обнаружили, что им предстоит ликвидировать большой пробел в отношениях как с врагами, так и с союзниками в деле применения секретных военных акций. В отличие от Англии, которая в течение столетий проводила тайные операции, чтобы предотвратить распад империи, у Соединенных Штатов отсутствовала традиция проведения подрывных операций в качестве секретного инструмента государственной политики. Немцы, французы, русские, почти все страны уже давно принимали участие в этой игре, хотя лучше всего это, по-видимому, удавалось англичанам.

Секретная деятельность британских агентов в Соединенных Штатах привела к созданию Франклином Рузвельтом организации, которая получила в 1942 г. название ОСС. Это была первая организация, созданная в США для ведения тайной неограниченной войны. Рузвельт поставил во главе ОСС юриста с Уолл-стрит, героя Первой мировой войны генерала Уильяма Донована — Дикого Билла. Неотесанный миллионер-республиканец» обладавший большой интеллектуальной любознательностью, Донован стартовал, в качестве советника Белого дома по вопросам, связанным с разведкой, еще до Пёрл-Харбора; при этом у него был прямой доступ к президенту.

Обучаясь у англичан, которые делились своим опытом, хотя не всеми секретами, Донован создал организацию на пустом месте. Будучи выпускником Колумбийского колледжа и юристом, закончившим Колумбийский университет, он рекрутировал своих сотрудников из числа выпускников учебных заведений Восточного побережья. «Друзьям или друзьям друзей можно доверять». «Старые ребята» составляли костяк британской секретной службы, и, как в большей части других правил ОСС, американцы и в этом отношении следовали примеру англичан.

Одним из новых «рекрутов» Донована был Ричард Хелмс, молодой газетчик, более всего известный тем, что в 1936 г. сумел взять интервью у Адольфа Гитлера, работая тогда на Юнайтед Пресс. Ученик швейцарской школы Ле Рози, в которой учился и шах Ирана, затем выпускник престижного Уильямс-колледжа, Хелмс свободно вращался в кругу молодых сотрудников ОСС. Он был более скрытен, чем общительный Донован, однако столь же честолюбив и, умело судил о людях. Для Хелмса шпионская работа в ОСС легла в основу жизненной карьеры. Он стал наиболее важным спонсором исследований по контролю над мыслями, которые проводило ЦРУ, пропагандировал и распространял их, продвигаясь к командным высотам управления.

Подобно всем основным руководителям военного периода, начиная с президента Рузвельта, генерал Донован считал, что Вторая мировая война была в значительной степени основана на победах научных достижений. Идея состояла в том, чтобы мобилизовать науку на оборону, и администрация Рузвельта создала систему переплетающихся исследовательских программ, разрабатывающих всевозможные темы, начиная от расщепления атома и кончая борьбой за предотвращение психических срывов в бою. Донован поставил бостонского промышленника Стенли Лавелла во главе отделения исследований и разработок ОСС и назначил его координатором по связи ЦРУ с правительственным научным сообществом.

Выпускник Корнельского университета и «доморощенный химик», Лавелл был надежным, энергичным человеком, обладавшим способностью торговать отвергнутыми идеями. Подобно большинству людей его поколения, он был откровенным патриотом. Вскоре после Пёрл-Харбора он записал в своем дневнике:

 

Как сказал Джеймс Хилтон. «Рассуждать на войне значит предавать». Моя задача очевидна — отдать все, что во мне есть, чтобы помочь Америке.

 

Генерал откровенно сообщил Лавеллу, чего он от него ожидает: «Мне требуется любой самый незначительный инструмент и любой фокус, который наши люди могли бы использовать против немцев и японцев, особенно в программах подпольных движений сопротивления на всех оккупированных территориях. Вам придется изобрести их, ибо вы будете моим человеком». Такими словами описал Лавелл приказы, полученные им от Донована после того, как он был представлен шумному, сверхактивному шефу ОСС. Никогда раньше Лавелл не встречал человека с такой мощной энергетикой.

Лавелл обратился к светилам из академических и промышленных кругов. С целью создания различного рода вооружений для ОСС и британской разведки была организована специальная группа, получившая наименование «дивизион 19».

Группа входила в комитет по исследованиям проблем национальной безопасности, во главе которого стоял Джеймс Конант. Позднее Лавелл писал, что его стратегия заключалась в том, чтобы обнаружить «дрянного мальчишку», скрывающегося внутри каждого американского ученого, и сказать ему: «Отбрось свое законопослушное поведение. Предоставляю тебе шанс организовать веселый шабаш» («merry hell»).

Стенли Лавелла хорошо помнит д-р Джордж Кистяковски, химик из Гарварда, занимавшийся в годы войны разработкой взрывчатых веществ, а позднее ставший научным советником президентов Эйзенхауэра и Кеннеди. Он вспоминает, как Стен пришел к ним с просьбой изобрести такие способы маскировки взрывчатых веществ, которые позволили бы тайно ввозить их в неприятельские страны. С одним из своих сотрудников Кистяковски разработал вещество, которое назвали «Тетушка Джемайма». По вкусу и внешнему виду оно напоминало порошок, предназначенный для изготовления выпечки. Кистяковски рассказывает:

 

Из этого порошка можно было выпекать хлеб и печенье. Я принес его однажды на совещание высокого уровня в Министерстве обороны и в присутствии его участников ел изготовленное из него печенье, демонстрируя, какое это изумительное изобретение. Все, что требовалось сделать, чтобы оно взорвалось, подобно динамиту, — это прикрепить к нему мощный детонатор.

 

С такой маскировкой «Тетушку Джемайму» можно было тайно ввозить в оккупированные страны. Имеются данные, что с помощью порошка был взорван по меньшей мере один большой мост в Китае.

Лавелл просил ученых-бихевиористов ОСС найти что-либо, что оскорбляло бы японские культурные традиции. Входившие в его штат антропологи сообщили, что самым большим позором для японского солдата является процесс испражнения. Тогда Лавелл заставил химиков создать вещество, издававшее запах диареи (поноса). Этим составом заполняли хрупкие трубочки, которые привозили в Китай и раздавали детям в оккупированных японцами городах. Детей научили следовать на людной улице за японским офицером и разбрызгивать содержимое трубочки на его брюки. Лавелл дал этому оружию название «Кто? Я? ». По его мнению, это стоило японцу «потери лица».

«Кто? Я? » не должно было убивать или наносить увечья. Это раздражающее вещество предназначалось для снижения морального духа японского солдата.

Идея поступила из академических кругов, где делались попытки создать науку о поведении человека. В годы Второй мировой войны поведенческие науки едва зарождались, однако в ОСС (ранее, чем в секретных службах других стран) осознали их перспективность на войне. Такие науки, как психология и психиатрия, социология и антропология, являлись источниками сведений, которые можно было использовать для манипулирования противником.

Сам генерал Донован полагал, что методы психоанализа можно проверить на Адольфе Гитлере, чтобы понять, что именно заставляет его поступать тем или иным образом. Донован поручил работу «аналитика фюрера» Уолтеру Лангеру, психоаналитику из Кембриджа, штат Массачусетс; его старший брат Уильям расстался с кафедрой истории в Гарварде и возглавил исследовательский и аналитический сектор ОСС[17]. Лангер возражал. Он считал, что анализ личности Гитлера на базе имеющихся данных будет крайне неопределенным, что обычные психиатрические и психо-аналитические методы не могут быть использованы без прямого доступа к пациенту. Но Донован был человеком, которого не смущали такие детали. Он приказал Лангеру продолжить исследования.

При содействии небольшого штата исследователей Лангер просмотрел все материалы о Гитлере, которые смог разыскать, и опросил людей, знавших его лично. Понимая крайне ограниченный характер имевшейся в его распоряжении информации, Лангер продолжал трудиться и завершил свое исследование. Он охарактеризовал Гитлера как «психопата-невротика» и подверг анализу его психику. Лангер, ныне отставник, живущий во Флориде, полагает, что он довольно близко подошел к описанию реального Гитлера. Особенно он гордится своим прогнозом, согласно которому нацистский главарь, по мере все новых военных поражений Германии, утратит мужество и предпочтет самоубийство плену.

Одной из причин, по которой Гитлера подвергли психоанализу, было стремление найти его слабые места и использовать их в тайных операциях. Стенли Лавелл ухватился за одну из идей Лангера (о женственных чертах, присущих Гитлеру) и получил от руководства ОСС разрешение воздействовать на его сексуальную ориентацию[18]. «Возлагалась надежда на то, что он утратит свои усы и приобретет женский голос», — писал Лавелл. Он использовал агентурную сеть ОСС, пытаясь ввести женские гормоны в пищу Гитлера, но из этого, видимо, ничего не получилось. Ничего не вышло и из других идей Лавелла — довести Гитлера до слепоты, используя горчичный газ, или использовать лекарство, предназначенное для обострения эпилепсии, которой, как полагают, страдал Гитлер. Основная проблема при проведении вышеперечисленных операций (а были осуществлены попытки реализации всех предложений) состояла в том, чтобы заставить Гитлера принять предложенные лекарства. Неудачные схемы введения предлагаемых веществ в организм сохранили Гитлеру жизнь, поскольку ОСС одновременно предпринимал попытки его отравления[19].

Несомненно, убийство человека является решающим способом повлиять на его поведение, и ученые ОСС создали целый арсенал химических и биологических отравляющих веществ, в том числе сильнодействующий токсин ботулин, который предполагалось вводить в организм в желатиновой капсуле размером меньше булавочной головки. Лавелл и его сотрудники знали, что существуют и менее кардинальные способы манипулирования поведением человека. Ими были созданы разнообразные вещества, вызывавшие тошноту, зуд, облысение, понос (или его запах). Меньшим успехом сопровождались их попытки создать вещество, заставляющее говорить правду, но причина заключалась не в недостаточном усердии.

Химические и биологические вещества использовались в войнах задолго до появления ОСС. Так, уже в Первой мировой войне обеими противоборствующими сторонами использовались отравляющие газы; в начальный период Второй мировой войны японцы вызывали в Китае эпидемии, сбрасывая над его территорией бомбы, начиненные болезнетворными бактериями; как союзники, так и страны «оси» (Рим — Берлин — Токио) создали запасы химического и бактериологического оружия (ХБО), которые в конечном итоге заставили противника воздержаться от его применения. Военные рассматривали ХБО как средство уничтожения целых армий и даже популяций.

Подобно секретным службам других стран мира, ОСС индивидуализировал ХБО и превратил его в тайное избирательное средство, сеющее панику среди противника, дезориентирующее, калечащее и даже убивающее его.

Какой бы разнообразной ни была научная деятельность Лавелла в ОСС, она все же была ограниченной в сравнении с деятельностью д-ра Сидни Готлиба, занимавшего аналогичную должность в ЦРУ и курировавшего там послевоенную программу контроля над разумом. Готлиб руководил исследованиями, включавшими широкий спектр деятельности — от изучения амнезии после электрошока до поисков ядовитых листьев я древесной коры в джунглях Латинской Америки. Аналогично исследованиям, в которых речь шла о лишении Гитлера усов, сектор Готлиба приступил к разработке проекта, в соответствии с которым должна была выпасть борода у Фиделя Кастро; подобно Лавеллу, Готлиб. лично посылал оперативников со смертельным ядом, предназначенным для убийства таких руководителей иностранных государств, как руководитель Конго Патрис Лумумба: с равным спокойствием он готов был обсуждать возможности применения новых достижений в области неврологии. В значительно большем объеме, чем Лавелл, Готлиб изучал любые приемы, которые позволяли бы одному человеку управлять разумом другого. Продвигаясь по службе в ЦРУ вместе со своим шефом Ричардом Хелмсом, Готлиб занимался широким спектром проблем от анализа почерков до создания стрессов.

В начале войны англичане подали генералу Доновану еще одну идею. Их психологи и психиатры создали программу прогнозирования поведения военнослужащих. Донован полагал, что такая программа поможет ОСС провести отбор среди новобранцев. Чтобы создать аналогичную систему для американцев, Донован пригласил Генри («Хэрри») Меррея, профессора психологии из Гарварда. В 1938 г. Меррей издал работу «Исследование личности» с описанием целого ряда тестов, которыми можно пользоваться при оценке личности человека[20]. «Шпионская деятельность привлекательна для душевнобольных, — утверждает Меррей. — «Работа в этой области доставляет удовольствие и психопатам». Основная задача программы, согласно Меррею, состояла в том, чтобы исключить из контингента военнослужащих душевнобольных, а также «людей раздражительных, медлительных, ленивых, плохих актеров и болтунов».

Находясь в постоянной спешке, Донован дал Меррею и группе его коллег только 15 дней; по истечении этого срока предстоя

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: