 |
Сестры. Молитва Ярбы
|
|
|
|
Сестры
Распорядившись о ночлеге для гостей, царица отослала слуг. Сон не шел. Бросало из жара в холод. Она то вставала, то садилась. В памяти стояло божественное лицо Энея. Одна за другой сменялись картины его рассказа. Не находя себе места, она вышла в коридор, соединявший ее покои с горницей сестры Анны.
Оставляя родной Тир, принесший ей столько горя, Дидона взяла Анну девочкой. Выросла она вместе с Карфагеном в трудах и волнениях о нем. Дитя странствий, она ничем не напоминала изнеженных царевен, окруженных бесчисленными нянюшками и рабынями. Встреться ей на побережье, как Европе, бык, она бы без малейших колебаний взобралась на его спину и поплыла на нем, болтая ногами над морской пучиной. Такой был у нее характер.
Приведись ей стать матерью, она бы наверняка родила и воспитала одного из тех финикийских мореходов, которым ничего не стоило на утлом суденышке выйти в океан и обогнуть Ливию. Но Анна – ей на десятый год от основания Карфагена исполнилось двадцать лет, – слава Юноне, не помышляла ни о замужестве, ни о материнстве. Где бы здесь отыскать ей супруга, могущего занять собой ее деятельную натуру. Она ни в чем не уступала тем воинственным девам, которые, если верить басням данайцев, живут где‑ то за северным ветром, проводят всю жизнь в охоте и чуждаются мужского общества и мужской ласки.
Нумидийцы, среди которых тирянам приходилось жить, словно в осаде, взирали на Анну с восхищением, смешанным со страхом. И девушке было поручено вести переговоры с наглым царьком Ярбой, вообразившим, что если город построен на его земле, то и царица должна быть его супругой. Анна вернулась уже после наступления темноты, и Дидона еще не знала о результатах переговоров.
|
|
|
Но нет, не за вестью шла Дидона к сестре. Ей не терпелось поделиться с нею нахлынувшими чувствами. Внезапно Дидона остановилась. «А поймет ли меня Анна? – подумала она. – И пристало ли мне, заменившей ей мать, делиться с девушкой самым сокровенным? »
Из‑ за стены, за которой находилась горница Анны, раздался какой‑ то странный звук, напоминающий львиный рык. Встревоженная и удивленная, Дидона толкнула дверь. На ковре обнаженная Анна боролась с почти взрослым львом. Конечно, это была игра, но на плечах алели свежие царапины.
– Анна! Что за безумие? Откуда этот зверь?
– Это твой львенок, – ответила Анна. – Я пробую его силы.
– Мой?! Мне еще не хватает зверинца!
– Но тем не менее он твой. Его тебе подарил Ярба, я не осмелилась отказаться от подарка. Это было бы величайшим оскорблением. Передавая мне клетку, Ярба сказал: «Моей львице! »
Анна схватила львенка за шею, затащила его в деревянную клетку и закрыла задвижку. Звереныш рычал и скалил зубы.
– Наглый варвар. Ты же должна была объяснить, что я не собираюсь вступать в брак, что я никогда не буду его женой.
– Он этого не хочет понимать. У нас пока еще нет войска, и с ним не нужно ссориться.
– А я получила другие дары, – проговорила Дидона. – От троянских беглецов. Они прибыли в наш город.
– Что это за люди? – спросила Анна.
– Их вождя зовут Эней. Как он прекрасен, как могуч и отважен! Говорят, что он происходит от бессмертных богов, и глядя на него, нельзя в это не поверить. Не из малодушия покинул он родину. На него ополчились беды. Его грозная доля гнала. Он прошел через страшные битвы и опасности. Не мне тебе говорить, что я испытала после горькой гибели моего супруга. Я дала зарок больше никогда не вступать в брак: ведь кто может заменить мужа, коварно убитого в первый год брака! И вот теперь пришелец склонил к себе мою шаткую душу, пробился огонь любви сквозь золу. Это великий дар. Но пусть подо мною разверзнется земля и всемогущий отец свергнет меня к бледным теням Эреба, если я решусь признаться ему в своих чувствах.
|
|
|
Поток слез прервал речь Дидоны, склонившей голову на колени сестры.
– Дорогая моя! – начала Анна. – Я давно с грустью наблюдаю за тобой. Мы оказались на чужбине в окружении необузданных варваров. А из‑ за моря тебе угрожает войною наш брат. И вот теперь впервые к нам повернулось счастье. Какой великий город ты создашь с таким мужем, как Эней! Мы сольем силы троянцев и финикийцев. И кто нам тогда сможет угрожать! Пока еще море опасно для плаванья, есть время для того, чтобы привязать чужеземцев к Ливии. Эта земля, как никакая другая, богата зверями. Судя по твоему описанию, Эней страстный охотник. Я устрою для вас охоту, какой еще не видывала Ливия.
– Но ведь это опасно! – воскликнула Дидона.
– Нет! Нет! – успокоила Анна. – Вы не будете охотиться на львов. Если хочешь, за несколько дней я изгоню с окружающих гор всех хищников. Пошлю к Ярбе за опытными ловчими. Пока же пойдем в храм и принесем жертву богам, и прежде всего Юноне, освящающей браки.
Дидона удивленно смотрела на сестру. «Как она быстро распорядилась моей судьбою. Она не дала мне сказать главного». И все же Дидона встала и покорно двинулась вслед за Анной.
Охота
Пещеры свод навстречу встал из чащи,
Тенистый вход в темнеющую тень.
А крови стук – тревожнее и слаще,
Трепещет грудь, как загнанный олень…
Войди сюда, не хмурь угрюмо бровь:
В любви лишь власть познанья мы обрящем.
Уйми свой бег, что тянет вновь и вновь
Идти вперед к иным, все новым чащам.
Михаил Кузмин
Колесница Авроры уже показалась из волн, но ее розовые персты едва лишь коснулись высоких кровель Бирсы.
Распахнулись дворцовые ворота, и из них со звонким лаем вырвалась стая узкомордых гетулийских псов. За ними проскакал отряд массилов[70]. Блестели в их загорелых руках копья с широкими лезвиями. Ловчие несли сети и тенета. Царица задерживалась во дворце. И ее конь, которого привела Анна, нетерпеливо бил копытами и грыз увлажненные пеной удила. А вот и она, Дидона, в сидонском плаще, отороченном пестрым узором, в пурпурном одеянии, края которого сколоты золотой застежкой, с золотым луком за плечами. Конь заплясал под нею и понес.
|
|
|
Троянцы выступали одним отрядом. Впереди, затмевая спутников красотой, шествовал Эней. Так вступает на землю каменистого Делоса Аполлон, возвращающийся на родину из холодной Ликии[71] во главе толп дриопов, критян, агафирсов с разрисованными телами. Увенчаны мягкой листвой волнистые кудри и стянуты золотой повязкой, стрелы звенят в колчане. Такая же сила и ловкость в движениях.
Загонщики уже достигли холмов, окаймляющих город. Из чернолесья вниз по хребту посыпались козы. Стадо оленей, закинув рога, помчалось в низину. Кто это за ними несется? Мальчик Асканий. Но нет, не за ними – он ищет иную добычу: льва или вепря, не ведая о том, что по повелению царицы хищники удалены или перебиты.
Внезапно небо омрачилось тучами, вспыхнула молния, зарокотал гром. Хлынул ливень. С гор по лощине понеслись потоки. Дидона спешилась. К ней подбежал Эней. Перед ними полузаросшее зеленью отверстие. Пещера! Вот где можно переждать непогоду. Дидона на мгновение остановилась, словно бы вспомнив о Молве, наблюдающей за каждым шагом смертных, о своей женской чести, но затем, сжав ладонями голову, рванулась вперед и скрылась из глаз. Вслед за ней в пещеру вбежал Эней.
Снаружи завывал ветер. Потом он стих, но долго еще слышался шум дробящихся о камень капель. Его сменили свист стрел, крики ловчих. Охота продолжалась. В пещере Эней уже настиг добычу. Или добыча настигла его? Юнона, повернувшая корабли с назначенного им пути, могла торжествовать. Но ведь и Венера не оставалась безучастной к тому, что происходило в пещере. Кажется, впервые за долгие годы между богинями‑ соперницами воцарилось согласие.
Но более всех была довольна Молва. Тысячи глаз сплетницы зажглись ликованием. Вымокшие от дождя перья распушились, и выросла она чуть ли не до небес. Гнусная ее физиономия осклабилась в улыбке. Поднялись уши, напоминающие придорожные лопухи. Опережая всех, полетела Молва во дворец. И вот уже по дворцу, по городу, по всей Ливии поползли, зашуршали порожденные ею слухи, будто царица Дидона впустила пришельца Энея к себе на ложе и они проводят дни и ночи в распутстве, будто в плену у страсти тирянка забыла о царстве своем, а троянец решил остаться в Карфагене.
|
|
|
Молитва Ярбы
И проникла Молва во дворец Ярбы, царя массилов. Был он сыном Аммона[72] и в пустынной стране гарамантов воздвиг своему отцу сто алтарей. На них под охраною стражи горел неугасимый огонь, и так же загорелась душа массила при вести, что Дидона сошлась с чужестранцем.
Руки к небу воздев, обратился он к громовержцу:
– О всемогущий отец! Не тебе ль совершаем мы возлиянья на ложах во время пиров? Неужели зренье ослабло твое? Иль мы напрасно твоих перунов страшимся? Чужеземкой я дважды обманут: сначала место я ей уступил, какое было не больше шкуры быка, она же, ее разрезав, охватила ремнями весь холм и на нем воздвигла свой город ничтожный. Уступил я ей под холмом землю для пашни, а она отказалась от брака со мной и власть в царстве своем вручила Энею. Этот чужак, подобно Парису, прикрывшему фригийскою митрой умащенные кудри[73], властвует над нашей землей.
Меркурий (античная статуя в Капитолийском музее).
И всемогущий Аммон внял мольбе любимого сына. Взор на Ливию устремив, он увидел чертоги царицы и сквозь стены – Энея, презревшего славу ради любви. Меркурия вызвав, он к нему обратился:
– Сын мой! На крыльях Зефира несись в Карфаген, к владыке дарданцев. Ведь не затем он был дважды мною спасен от ахейцев, чтобы пребывать средь враждебных племен. Должен Италией он управлять, которая матерью станет великой державы, и среди грома боев от текущей в нем крови тевкров произведет тот род, что заставит весь мир своим подчиняться законам. Если же ленью он обуян и слава его не прельщает, вправе ли он сына лишить твердыни грядущего Рима? Пусть отплывает. Возвести ему это решенье.
|
|
|
