Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

для генерал-лейтенантов СС

Слегка тахикардичная колыбельная

 

Весна 1945

 

ГЕРБЕРТ: Не спится?

 

Нора,

столько народа -

по нашему дому.

 

В твоей кровати

спит офицер

с блядью.

 

Офицера не знаю,

блядь мне знакома,

только не вспомнить –

было ли.

 

Так и знай,

в последние дни Берлина

память меня подводила.

 

ФРАНЦ: Шарлотта, милая,

что вы

делаете в этом Содоме,

почему не уехали сразу?

 

ЛОТТА: Вы плохо спали.

 

ФРАНЦ: Ужасно.

Я хотел, чтоб мне снились головки сыра

в домиках

в Хоббитоне,

а снились Гендальфы

и волосатые ноги

хоббитов.

 

Как от такого

не проснуться больным?

 

ЛОТТА: Вас уложить?

 

ФРАНЦ: Не надо.

Вы сладко шепчите…

 

Знаете,

они прекратили обстрел.

 

Лотта, возьмите шампанского,

Герберт – музыку,

Лотта, не скромничайте –

берите две,

и пойдем на крышу,

соседнюю,

она выше.

 

И запах гари.

 

Химический,

обжигающий

незаживающие

трещины

на губах.

 

И запах вина

дорогого,

игристого

от девочки

недовлюбившейся

в генерала,

 

влюбленной,

но как всегда –

недостаточно.

 

Господин генерал,

у вас

невероятно

высокие планки

для породы

людей.

 

Кружись тело!

 

Кружись голова,

 

со всем

в мире

кружись!

 

Вжжжжжжжуууум –

гудит

ночь,

оглохшая

от артобстрела,

незатихающего,

двухмесячного,

волосы в штукатурке,

как в перхоти.

 

Кружись голова,

кружись тело,

танцуй ощущение

века и смысла,

 

танцуй ощущение

реальности

жизни.

 

Герберт,

не ешь это тело

глазами,

и не кури

так

непрерывно.

 

ФРАНЦ: Ой, смотрите – флажки!

Свастички

свернутые.

 

Пузырит

ветер

горький

рубашку.

 

ФРАНЦ: Уу-ху! С какого праздника понаоставалось?

 

ГЕРБЕРТ: Франц,

я нашел кое-что.

Певичку одну

американскую.

My sweet boy,

помнишь?

 

My sweetie of boy,

Штази и яхта,

и райские

месяцы лета

в семнадцать лет.

 

Огибали какой-то остров,

какой,

Герберт?

 

ГЕРБЕРТ: Ты ей танцевал.

 

ФРАНЦ: Я был пьян

морем и ночью.

 

ГЕРБЕРТ: А сейчас?

 

ФРАНЦ: Пьян ночью и гарью.

 

ГЕРБЕРТ: Ставить?

 

ФРАНЦ: Дамы и господа,

Лоттхен,

специально для вас.

 

А то после стольких минетов,

и не одной благодарности,

это ж –

свинство.

 

Смотрите!

 

Не каждый день

генерал-лейтенанты СС

танцуют стриптиз

на крыше,

 

пока родные их,

давясь сигаретным дымом,

мечтают.

 

ЛОТТХЕН: Как у вас хорошо получается!

 

ФРАНЦ: Вот! Не ту профессию выбрал,

иди ко мне, милая,

иди, полевой цветочек.

 

Так танцуешь вдвоем

с девочкой

полумокрой

от шампанского

и не только.

 

ГЕРБЕРТ: Воздух!

 

Действительно,

самолет.

 

И как это мы раньше…

 

Пузырится рубашка –

бела.

 

Идеально стрелять

по белым мишеням

в ночи.

 

ГЕРБЕРТ: Франц! Ну!

 

ФРАНЦ: Ни хера!

У них нет патронов.

 

ГЕРБЕРТ: Франц, идиот,

ебнулся что ли,

лежи! Господи!

 

Встать звездочкой.

 

ФРАНЦ: Ну, сука, стреляй!

 

И моторы ближе.

 

Девка визжит.

 

Да заткните девку!

 

Кожей всей чувствуешь проникновение очереди –

лишь бы не раздробило зубы.

 

И страшно, Господи,

полсекунды

так страшно пока

 

не приходит ненависть.

 

ФРАНЦ: Стреляй, сука,

поспорим

ни хера

мне не будет!

 

О ненависть к людям!

 

К убогости человеческой.

 

Герберт, лежи!

 

Не смей

подбегать ко мне!

 

Живи,

Герберт!

 

И моторы.

 

ФРАНЦ: Не видишь, дрянь,

ослеп что ли?

 

А так, сука, со свастикой, тебе видно?

 

Видно, заметно?

 

О ненависть

красноармейских

пилотов,

не имеющих

очереди.

 

ФРАНЦ: Да! Всосал!

Бригадефюрера упустил,

вот живи с этим,

тварь!

 

Тахикардия.

 

Не вдохнуть,

 

немеет левая половина.

 

И черепица

как-то внезапно близко

к лицу.

 

И руки чьи-то

ощупывают.

 

ФРАНЦ: Я так люблю тебя, брат.

 

ГЕРБРЕТ: Дыши, дурак!

 

ФРАНЦ: Я люблю тебя, Герберт.

 

ГЕРБЕРТ: Ты сдохнешь сейчас от инфаркта.

 

ФРАНЦ: Самым счастливым на свете.

Лотта, девочка,

онемели пальцы,

не плачь, красавица,

разотри.

 

Лежать так на черепице.

 

Похрустывать пылью глиняной.

 

ГЕРБЕРТ: Послушай, а в Аргентине

утро.

Гаучо гонят коров.

Коровы позвякивают колокольцами,

пожевывают

клевер и что-то еще

медвяное,

золотое.

 

И Нора ждет.

 

Франц, она ждет тебя очень.

 

ФРАНЦ: Ожидание украшает женщин.

 

ГЕРБЕРТ: В Нью-Йорке

зимой

пахнет каштанами

на горячих сетках,

и фалафели…

 

ФРАНЦ: Тьфу, еврейскую

гадость жрешь.

 

ГЕРБЕРТ: И фалафели хрустящи.

Тебе бы понравились.

 

Весной на Кони-Айленде

жирные чайки

жрут

размякший

в океанской воде

ярмарочный

попкорн.

 

У меня есть дом…

 

У меня много домов в Нью-Йорке

у океана.

 

Так говорят,

не решаясь сказать:

сейчас же

спустились бы с крыши

и перешли,

обязательно перешли бы

все проволоки

и ямы,

автоматы,

гранаты,

раны

и трупы,

сдались бы американцам,

а там –

твои связи,

мои знакомства,

свобода,

любовь

и томность

барышень с soft ice-cream,

томность барышень

Conney Island queens.

 

Бассейны и вечеринки,

захочешь семейной жизни –

Нора, Ева, фонтаны, виллы.

 

Брат, ничего,

ничего не держит в Берлине,

 

мы охеренно,

охеренно как живы,

и молоды,

и богаты.

 

Нам все простят,

наоборот, погладят,

ах, ненаглядные,

ах, красавцы,

как мы вам охеренно рады!

 

Куда желаете

инвестировать?

 

Так говорят,

говоря «смотри,

я здесь,

потому что –

ты».

 

ФРАНЦ: Ты хотел бы…

 

ГЕРБЕРТ: Нет.

 

Господи,

да как себе простить?

 

Герберт,

verzeih mir,

verzeih mir,

verzeih mir!

 

Я так люблю тебя.

 

Я люблю тебя,

 

Я безумно люблю тебя,

 

но Рейх я люблю

 

больше.

 

Красоту лучших миров,

пусть не наставших

и невозможных

с толпами

человеческими,

 

я люблю больше,

 

я не способен бросить,

 

не сказав, как древнеримский консул:

«Я сделал, Юпитер, сделал,

всё, что только мог,

пусть тот, кто придет

сделает

лучше».

 

Я не могу не слушать, как тихо,

как бело,

как больно

кончается

Рейх.

 

Герберт,

и это «нет»…

 

Так говорят,

говоря

«Я знаю,

все знаю, брат,

когда надо отдать

до последней капли,

то надо.

 

Аргентина, гаучо, парады – ничто

с кошмарами

по ночам.

 

С Гестапо пылающим

и Рейхстагом

в красном налете,

с нечесаным и воняющим злобой

бездумной,

как водкой,

Алешей,

пишущим «Хуй»

на мраморных

животах

Диан.

 

Когда надо отдать,

то надо.

 

И я буду с тобой до конца.

 

Так говорят,

говоря

«нет».

 

ГЕРБЕРТ: Но я очень хочу тебя.

 

Жара и Флоренция.

 

«I don’t want to fuck humans, Franz.

 

I want to fuck art».

 

ФРАНЦ: А я блять, как хочу её.

 

ГЕРБЕРТ: Еврейку?!

 

ФРАНЦ: Да я сдох бы за то,

чтоб ее мокрый нос

еще раз ткнулся

мне в шею.

 

ГЕРБРЕТ: Was für ein glückliches Mädchen.

 

ФРАНЦ: И не было!

 

ГЕРБЕРТ: Ну, ты любишь, чтоб было о чем пострадать.

 

ФРАНЦ: Ты намекаешь, что я

мазохистичен?

 

ГЕРБЕРТ: Эстет.

 

И крыши светлее.

 

Пока девочка

слегка болеет

любовью своей

где-то в ногах,

 

пока лежат

на локте и смотрят,

как ты смотришь на небо,

 

пока отпускает сердце.

 

ФРАНЦ: Хорошо. Через девку.

 

ГЕРБЕРТ: Шарлотта, девочка…

 

ФРАНЦ: Оставь.

Презерватив должен быть

презервативом безмозглым.

Не оскорбляй Шарлотту.

Спустись за.

 

ГЕРБЕРТ: Какую?

 

ФРАНЦ: Scheissegal.

Лотта,

не холодно?

 

ЛОТТА: Вы не замерзли?

 

ФРАНЦ: Ложись, согрей.

 

Любишь кого-нибудь?

 

ЛОТТА: Вас.

 

ФРАНЦ: Зачем?

 

ЛОТТА: Так получилось.

 

ФРАНЦ: Ты знаешь, что это пошло

влюбляться в босса?

 

ЛОТТА: Вас не любить тоже пошлость.

 

ФРАНЦ: Молишься, Лоттхен?

 

ЛОТТА: Да.

 

ФРАНЦ: О чем?

 

ЛОТТА: Чтоб все как-нибудь утряслось

или чтоб я вас застрелила.

 

Ну, чтоб вы не мучались сильно.

 

ФРАНЦ: Боже, услышь молитвы

ангелов

и секретарш.

 

ЛОТТА: Отпустило?

 

ФРАНЦ: Давно уже.

 

ЛОТТА: Вам бы спать.

 

ФРАНЦ: А не спится.

 

И Герберт

с девицей,

ресницы чьи

грязно-пшенного цвета.

 

ФРАНЦ: Шарлотта, девочка, поцелуй.

 

И губки холодные,

а нос сух.

 

Потресканы губки,

шершавы.

 

И больно,

и жжется,

и радостно.

 

Девка моргает.

 

ДЕВКА: Холодно.

 

Брат курит,

спиной о стенку,

голова запрокинута.

 

Герберт,

вы очень красивы.

 

Лоттхен,

неисповедимы пути

благодарности

 

и любви.

 

ДЕВКА: Холодно.

 

ФРАНЦ: Снимай трусы.

 

ГЕРБЕРТ: Мы можем пойти.

 

ФРАНЦ: Стоять. Это – спасибо.

 

За…

 

Да за…

 

Францию,

океан,

Лотарингию,

беседку,

ненастье,

лопатки Штази,

книги,

Италию,

завтраки,

за фразы колкие

и не очень –

«Франц, вы слишком серьезны».

 

За обрыв

и машину в кювете в пяти километрах

от Нор-па-де-Кале.

 

За девок

и сплетни

лежа на летнем

Бугатти,

за Альпы

и Грац,

за катедрали

на крохотных

островках.

 

ФРАНЦ: Pour un rien,

pour de la

bagatelle.

 

ГЕРБЕРТ: Vous êtes

le bienvenu.

 

Gott, mein Gott,

lass mich hier sterben

 

aus Liebe.

 

Aus lauter Liebe.

 

И пуговицы на ширинке.

 

И мысль:

о, Господи,

давай только

без артобстрела.

 

И стон.

 

И еще стон девки,

что между.

 

А, впрочем, тут дело-то –

застегнуть ширинку.

 

Шарлотта меняет пластинки.

 

И снова та американка

под джаз

в двадцатых,

хрипя,

выпевающая:

I’ll love you,

I’ll love you

till the end of times.

 

И тесно,

и жарко,

и устают руки держать

на весу бабу.

 

А баба пахнет,

как ромовая,

баба

недопонимает,

что…

как…

 

Идеальный,

безмозглый контейнер,

теперь ей,

пожалуй,

до боли тесно.

 

Зато не прохладно.

 

Герберт,

у вас невероятно благородные черты

в таком оглушительном

счастье.

 

И это прощание.

 

Вы бледны и ясны,

что море,

что ночь

на северном море.

 

Прощание.

 

Держите бабищу,

держите же бабу

крепче.

 

ГЕРБЕРТ: Gott, mein Gott!

 

Странно

заниматься подобным и к этому призывать бога.

 

О, боже,

услышь молитвы

ангелов

и столь беззащитно,

столь смело

отдающих

сердце

существ.

 

И это конец,

 

Это конец.

 

Till the end of times.

 

---

 

Баба упала,

как только разжали

руки.

 

И шаг назад.

 

Пуговицы.

 

Рубашка,

Китель.

 

Пригладить волосы.

 

Шарлотта в вязанной кофточке.

 

Оборот.

 

Господин брат,

вы очень красивы,

и очень несчастны,

и счастливы.

 

А я…

 

Я благодарен

 

за пустячки,

бездЕлицы,

безделушки,

 

за самое главное

в этих берлинских лужах.

 

Благословенны те,

кого любишь,

 

те, кто позволяет –

о счастье –

любить.

 

ГЕРБЕРТ: Вы фантастически хороши,

господин бригадефюрер.

 

ФРАНЦ: Это к виду или к поступкам?

 

ГЕРБЕРТ: О, к жизни в целом.

 

ФРАНЦ: А я ею

не так

впечатлен.

 

ГЕРБЕРТ: А ты недостаточно нарцисстичен.

С твоими мозгами и видом,

тебе давно стоило бы

стать Нарциссом.

 

ФРАНЦ: Он плохо кончил.

 

ГЕРБЕРТ: А вы полагаете, мы закончим

счастливо?

 

ФРАНЦ: О, обязательно!

 

Смотри, Герберт,

смотри

разве это не счастье?

 

И крыши,

и ночь,

и о радость,

и девочка в вязанном

обнимается

молча,

и сводит обоих,

и обнимает

сестренкой,

хрупкой сестренкой

с каштановым

хвостиком.

 

I will love you

и что-то там,

что-то.

 

О Боже,

о, сахарный мой божок,

дай мне сдохнуть

от счастья.

 

От благодарности,

 

дай мне сдохнуть

от раздирающей

тахикардией

любви.

 

---

 

ЛОТТА: …а врач

ему говорила

ванны.

 

ГЕРБЕРТ: Беги, набирай.

 

ФРАНЦ: Поставь меня!

У меня две ноги,

я хочу ими ходить.

 

У меня очень хорошие ноги.

 

ГЕРБЕРТ: Ты дышать даже не можешь.

 

ФРАНЦ:Херня.

 

ГЕРБЕРТ: Ты сколько не спал?

 

ФРАНЦ: Как ты не понимаешь!

Нет на свете счастливей меня.

 

Не саботируй

счастье.

 

Поставь меня на пол!

 

Это мой дом,

имею я право ходить…

 

ой,

кто-то спит.

 

Потрогай её сапогом.

 

Эй, ты кто?

 

ОНА: Ильзе.

 

ФРАНЦ: Почему, Ильзе, ты спишь

в моем коридоре?

 

ОНА: Мы пришли с женихом.

Он ушел и умрет.

А в квартире страшно.

А у вас… красивей.

Я тихо,

вы ранены?

 

ФРАНЦ: Я влюблен.

 

ОНА: Вам разогреть макарон?

 

ФРАНЦ: При влюбленности,

как-то не очень.

 

ОНА: А-а. А что

разогреть?

 

ФРАНЦ: Что нам,

Герберт?

 

ГЕРБЕРТ: Прибери в гостиной,

задержавшихся выкинь.

И дверь запри.

 

ОНА: Хорошо.

 

ГЕРБЕРТ: Ковры почисть.

 

ФРАНЦ: Да ладно,

хрен с ними.

 

ГЕРБЕРТ: Нет, занятие – это важно.

 

ОНА: Почищу.

А вас навылет?

 

ГЕРБЕРТ: Инфаркт у него.

 

ОНА: Так, может, сосиски?

 

ФРАНЦ: Пошли.

А ты спи

на кроватях,

не побирайся.

 

Что надо сказать?

 

ОНА: Sieg Heil!

 

ФРАНЦ: Ну… как вариант,

а вообще – спасибо.

 

Пошли уже,

Герберт.

 

---

 

Вода горяча.

 

Пар и пена.

 

Пена шуршит,

пахнет летом

в траве.

 

ФРАНЦ: А кому-то греться у труб,

по которым стекать воде.

 

Мы удачливы так,

что даже страшно.

 

Дай мне руку.

 

Лоттхен,

а ты прыгай русалочкой отощавшей в ванну,

погрейся со мной.

 

ЛОТТХЕН: Вам отдыхать бы.

 

ФРАНЦ: А я и не предлагаю,

сказал же –

греться.

 

Залезла.

 

Детский шепот где-то

в затыке

колыбельной –

aus Liebe,

aus Liebe,

aus Liebe…

 

Да, Господи,

 

из любви.

 

И тихо,

так тихо,

так тихо

немеют зрачки.

 

Неужели…

 

Клубись,

как пар от горячей воды,

ощущение

жизни.

 

ЛОТТА: Спит.

 

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...