Трагедия карельского перешейка

Территория карельского перешейка всегда притягивала взоры сильных политиков Прибалтийских государств. Этот стратегически важный участок земли обладает громадными запасами пресной воды, главным из которых является Ладога. Да и сотни озёр, соединённые между собой реками и речушками давали возможность перемещаться во всех направлениях. Эту водную стихию охватывали леса на любой вкус. Природа давала жизнь любому северному зверю и всевозможной рыбе. Здесь человек мог легко прожить автономно. Вот почему, с давних пор, здесь люди жили хуторами по многочисленным берегам рек и озёр. Однако, так устроен наш мир, «Сила правит миром, а не мысль, но мысль пользуется силой» (Паскаль). Русские, Шведы, Финны мерялись силой с постоянной регулярностью с летописных времён. При этом страдания людей, их унижение и уничтожение было не в счёт.

Постепенно, после Русско-Шведской войны 1808 – 1809 года, когда Финляндия получила статус Великого княжества Финлянского, в составе Росийской империи, начался довольно быстрый процесс финизации национальных меньшинств. В это время Карелы переходят на финский язык общения. После Октябрьской революции, Финляндия тоже разделилась на «белых» и «красных». Однако, если в России победили «красные», то в Финляндии «белые». Финляндия получила полную независимость, в границах бывшего княжества, поэтому и с карельским перешейком. В это время туда эмигрировали, по данным финской стороны 30 тысяч, а по советским данным 8 тысяч Россиян. С этого времени жизнь финнов перешла в спокойное созидательное русло. Кяккисалми стал четвёртым городом Финляндии по уровню индустриального развития, а Выборг вторым Здесь, как и в Выборге и Сортавала со вкусом оформили главную площадь. Финские архитекторы всегда славились своим особым почерком в строительстве. Благоустройство завершилось в 1939году. Поскольку Финляндия ещё и хуторная страна, все земли переданные в аренду вокруг хуторов были обихожены. В лесах канавы для стока воды, поля чистые, ничем не заросшие. Строения на хуторах капитально построены, обычно на гранитных фундаментах. Каждый дом покрашен. В Кяккисалми (Приозерск) везде сады, два отличных стадиона, рестораны, свой театр, несколько танц.площадок. Население города состояло и из многих русских эмигрантов. Как вспоминают, ещё сегодня, живущие свидетели, «город был как игрушка» В городе было несколько церквей: 3 провославных, 2 лютеранских. На островах Валоамского архипелага и на Коневце проводились православные службы, бой колоколов которых, в хорошую погоду был слышан в Кяккисалми. Но военные со всех сторон тоже не дремали. Европа уже воевала. Финляндия к этому времени построила мощную оборонительную линию Манергейма, используя прекрасную естественную водную преграду: реку Вуоксу, Сувантоярви, Тайпалеенйоки вплоть до Ладоги. Но Ленинград был рядом с финской границей. Именно это обстоятельство привело тогда к трагедии для русского и финского народа на Карельском перешейке. Политики должны были договариваться и находить компромиссный вариант. Ведь он был, но «Сила правит миром». В итоге: сотни тысяч обмороженных, раненных, убитых, пропавших без вести с обеих сторон на Карельском перешейке. Горе пришло как в советские, так и финские семьи. Сейчас измерять, кому досталось больше, а кому меньше не имеет смысла, горе людей не измеришь. В Советском Союзе отрицательную информацию старались не давать. Поэтому создались все условия для уверенности людей в том, что именно в нашей стране самый прогрессивный строй, и вообще, всё самое лучшее. Но вот постепенно, по мере смены руководителей страны, стала появляться информация, которая многих людей повергла в шок. Особенно о потерях Российского народа в Гражданской войне, в Финской, Отечественной войне, о количестве репрессированных и униженных, вынужденных покинуть Родину. Сложите эти потери, ведь это всё русские люди, отправленные на смерть и скитания Коммунистической властью. В 1989 году люди стали массово выходить из Коммунистической партии и комсомола, не желая быть, хотя бы и косвенно, причастными к таким варварским действиям системы. В те годы резко увеличилась смертность, настолько мощным был шок для многих людей. Жители Карельского перешейка получили большой объём информации о новейшей истории этого благодатного уголка земли, ещё и потому, что Финам разрешили посещать родные места. Они могли селиться не только в гостиницах, но и на квартирах людей, которые заключали такие договора. Причём приезжали в основном люди, пережившие сами эти военные годы. Они рассказывали, как трудно было бросить всё трудом нажитое добротное хозяйство. Взять только самое необходимое в дороге и детей, которых в каждой семье было не один и не два. Где на лошади, где пешком, в течении двух недель уходили вглубь Финляндии и потом там как-то устраивали жизнь. Как вспоминают наши переселенцы, город после эвакуации финнов в 1940 году был почти не разрушен. Был повреждён целлюлозный завод и вывезено всё оборудование, сожжены и разрушены отдельные дома. Наши люди, оказавшись здесь, после советской нищеты оказались как в раю. Этот рай оказался слишком коротким. В 1941 году пришлось эвакуироваться из этих мест. Кто вынужден был уехать на старое место жительства, а многие попали в Ленинград, где и очутились потом в блокадном городе. Хлебнули горя все, кто остался там жить. Когда появилась возможность через Ладогу эвакуироваться, кому было куда уехать, покинули город в полуживом состоянии. Уже в августе 1941 года Советская авиация превратила Кяккисалми в груда битого кирпича, бетона, и отдельно стоящих труб. Город красавец пропал. В то время в городе не было никаких стратегических объектов, крупных вооружённых сил или военных складов, что было бы целью для бомбометания. Мне об этом рассказывал лётчик, который по приказу этим занимался. Я думаю, это была плата за Тайпалу, за линию Манергейма в 1939 году. Финским гражданам было разрешено вернуться в свои усадьбы, дома и хутора, которые уцелели. Сюда снова вернулись хозяева этой земли. Однако им не суждено было пожить здесь как прежде. Всеобщая воинская повинность, защита отечества, множество проблем любой войны ввергли простой народ в трагедию. Финское руководство сделало наверно самую большую ошибку в своей истории став союзником фашисткой Германии. Народ, у которого всего населения 4 миллиона поставил на карту жизнь своих людей. В сентябре 1944 года Финский политик Юха Касти Паасикиви (Президент страны с 1946-56года) записал в своём дневнике:»Наше вступление в эту войну явилось колоссальной ошибкой». В 1944 году был заключен мир с СССР, по которому все земли карельского перешейка отошли к Советскому Союзу. И снова Финские граждане вынуждены подвергнуться эвакуации. Дорога на ближайший город Савонлинна была запружена скотом и повозками со скарбом, детьми и женщинами. Советское правительство снова призвало к заселению освободившихся земель. Стали вербоваться целыми семьями, чтобы приехать сюда. Их так и называли тогда «вербованные». Приехали из разных областей для создания колхозов семьи: из Кировской области, из Калининской, Ярославской, Вологодской, Чувашии. Осенью 1944года, пока не было достаточно людей урожай, посаженный ещё Финами, убирали при помощи армии. В сельской местности разрушений было не много. Всё хозяйство обычно было на месте иногда даже тёплые печи с запасами еды, так что пришёл и живи. Очень быстро организовали колхозы. Однако трудно представить, сколько первоочередной работы было в городе. Уцелевших зданий было лишь 7 процентов. Здесь людей размещали в основном на окраинах города, а также сараях, конюшнях, иногда в землянках. Первое, что нужно было организовать – выпечка хлеба. Она была налажена в здании, где остался целым только подвал и часть первого этажа. Для восстановления хоть какого-то жилья, нужно было любыми средствами запустить лесозавод. Первыми рабочими стали в основном изголодавшие оборванные женщины с детьми с Вологодской области. Для восстановления целлюлозного завода привлекли освободившихся из финского плена, труд которых и жизнь, была тяжелей и унизительней чем в плену, так как их тут же поместили под надзор органов МГБ. Так же использовали труд немецких военнопленных, которые строили в основном бараки. Запомнились женщины с детьми, приехавшие с Чувашии. Им просто нечего было на себя одеть. Когда немного разжились, лучшая обувь на ногах была – галоши, подвязанные верёвкой. Героический труд людей, всё же дал свои плоды. Конечно не так классно, как раньше, но город восстановили. Мне довелось на старенькой копейке возить финских граждан на их родные места. Это был уже 1989 год, когда это разрешили. К тому времени почти все хутора были разобраны и вывезены. На островах ещё оставались старые яблони и кусты смородины и крыжёвника. Многие дома на хуторах, были разобраны и перевезены в более крупный населённый пункт, где размещалось правление колхоза, чтобы удобней было руководить и снабжать. Финские гости посидят на фундаменте, поплачут, повспоминают: Какой у них был дом, где у них был скотный двор, где баня, погреб, колодец, где стояли лодки, где купались и в обратный путь. Многие финские кладбища с красивыми гранитными надгробьями срыли. Однажды к нам на квартиру поселили финскую супружескую пару Олави и Ирию Вялеахо. Он оказался писателем, а она художницей. Олави попросил меня свезти их на реку Тайпола (сейчас Бурная), потому что он там жил с родителями, когда ему было 8 лет. Он очень боялся, что не вспомнит этих мест, ведь прошло 50 лет, однако у него с собой была карта. Когда мы приехали, он вспомнил, где у них была школа, в которую он ходил. Она была в восьми километрах от дома. Оказывается его отец был финский офицер. Их семья жила при воинской части на берегу Ладоги в местечке Ярисево, в семи километрах от Тайпалы. Когда мы туда пришли, он никак не мог вспомнить, где был их дом, так как за 50 лет выросли приличные деревья. Мы нашли фундамент от бывшей казармы, потом место где была баня. Но когда он в озере увидел, выложенную красным кирпичём площадку, которую детям для купания делал его отец, он вдруг побежал в лес, мы за ним. В лесу сразу нашёлся фундамент от дома, на который он сел и заплакал. Плакал мужчина, служивший в миротворческих силах ООН. Мы осмотрели остатки мощных бетонных укреплений для орудий, которые защищали от вторжения с Ладоги. В другой приезд, Олави привёз с собой фото-камеру и мы снова поехали на Тайполу. Подъехали к месту, где в Зимнюю войну 1939-40 года Советские войска форсировали реку. Настолько действия наших военноначальников были безрассудны, я не военный, увидел сразу. Наш берег пологий, финский высокий, местами 45 градусов опускается к воде, которая несётся с большой скоростью. Глубина реки у берега не менее двух метров, а дальше намного более. Ширина местами метров 200, а может и более. По всему берегу, метров через 70 стоят бетонные ДОТы. Олави снимает панораму на камеру и говорит, что здесь все деревья и кусты были вырублены, когда русские на лодках начали форсировать реку, а понтонёры ставить понтоны, огонь артиллерии и пулемётов потопил в реке тысячи русских солдат и офицеров. Он сказал, что за эту реку отдали жизнь 30 тысяч русских. «И увиделось впервые, не забудется оно: Люди тёплые, живые шли на дно, на дно, на дно» Так написал об этой переправе Твардовский. Эти сведения были секретны и никогда не отражались в нашей печати и местном музее. Когда приехали домой, Олави рассказал, что они ещё жили на острове Коневец, где тоже служил его отец. Он попросил о возможности в следующий приезд посетить Коневец. Я знал, что этот остров закрыт для посещения, кого бы то ни было, и потому не мог обещать. Однако потом получил информацию, что остров отдают в управление на равных правах и церкви и военным. Нужно получить добро на посещение у командира воинской части и у, только что назначенного, наместника монастыря архимандрита Назария. К этому времени ещё никто из гражданских лиц не посещал остров, тем более иностранцы. Поэтому я до сих пор удивляюсь, что предварительное разрешение командира воинской части, я получил по телефонному звонку. Для получения разрешения церкви предстояло ехать в Ленинград в Александро-Невскую лавру. В следующий приезд Олави и Ирии, мы вместе поехали на электричке в Ленинград. Я никогда до этого не был в Лавре, и как Советский человек был далёк от веры. Я с замиранием сердца вошёл в это благолепное здание. Там ко мне придали студента, который подвёл меня к кабинету только что назначенного, настоятеля Коневецкого монастыря отца Назария. Внешне очень приятный, средних лет, я бы сказал, красивый человек, чем-то притягивал к себе и своей простотой и скромностью. Я, совершенно неизвестный ему человек, рассказал о своей просьбе и тут же получил разрешение на посещение острова. Это дело мы с Олави и Ирией отметили в ресторане. Тогда русские рубли, относительно любой валюты, ничего не стоили. Поэтому здесь иностранцы, беззаботно с переполненными от еды и питья столами, пировали, плясали и пели. Я посматривал в широкое окно на улицу и видел совсем другую картину. Ленинградцы шли с напряжёнными, унылыми, озабоченными лицами. Тогда эта картина мне врезалась в память. Осталась такая обида за страну, у которой всё есть для спокойной, богатой, весёлой жизни, а мы вынуждены пользоваться кошельками гостей, потому что самим нечем рассчитаться за обед в ресторане.

Приехав в воинскую часть, к нам приставили командира острова Коневец и товарища из особого отдела, посадили на военный катер и в таком составе подошли к причалу острова. На пирсе нас приветствовал первый наместник монастыря архимандрит Назарий. Он распорядился, чтобы нас накормили, показали здания, кельи и сам Собор и тут же убыл в Ленинград. К сожалению, к дому, где жил с семьёй отец Олави нас не пустили, сославшись на присутствие там военных. В какой–то мере тот факт, что после войны здесь, кроме военных, никто не хозяйничал, оказался положительным фактором. Все строения сохранились, но конечно, буквально всё требовало серьёзного ремонта. Крыша на главном соборе протекла, здание не отапливалось, поэтому фресок на первом этаже не было совсем. Все стены были чёрные. На втором этаже всё же сохранилась часть фресок. Главный колокол на колокольне оказался с трещиной. Нам разрешили один раз послушать его голос. Сказали, что когда военные сдавали имущество он был целый, а когда его принял монастырь, почему-то треснул. Тогда в монастыре было всего два монаха. Мать одного из них помогала по хозяйству и на кухне. В это время был какой-то пост, поэтому нас накормили рыбой и шикарным ноздреватым белым хлебом из местной пекарни, да ещё и буханку дали с собой. Собор уже осматривал реставратор, который сказал, что для проведения службы у отца Назария нет денег даже на люстру. Иконы и всё имущество монастыря было вывезено финнами во время эвакуации, однако, когда монастырь на Коневце получил второе рождение, финская сторона значительно помогла в восстановлении храма. В дальнейшем мы ещё раз встречались с отцом Назарием на освещении часовни в посёлке Сапёрное. Тогда на его вопрос о жизни, я ответил слишком вольно: «да чёрт его знает» А он, так ласково: «а его-то вы не поминайте» С тех пор, прошло уже более двадцати лет, как наместник Коневецкого монастыря Приосвещенный Назарий стал Наместник Свято-Троицкой Александро-Невской лавры епископ Выборгского Викарий Санкт-Петербургской епархии. Финские граждане Олави и Ирия издали пять книг о зимней войне на берегах Ладоги и Тайпале. Мне он подарил четыре книги, однако я не смог перевести их на русский язык из-за сущей мелочи, нехватки средств пенсионера.

Историю с трагедиями на Карельском перешейке можно было бы и закончить, но только берёт беспокойство за судьбы ныне живущих. «Чтобы оправдать применение силы, надо найти внутреннего или внешнего врага и вдохновить толпу на борьбу с ним. Толпа слепое орудие сильного.» Сегодня такие политики опять появляются, но всё же думается, что генетическая память прошлых поколений вразумит сильных.