Тайная история 2 страница

(32) Так обернулись дела для стратига Велисария, которому еще недавно судьба вручила в качестве пленников Гелимера и Витигиса. (33) Но с давних пор Юстиниана и Феодору необычайно мучила мысль о богатстве этого человека, огромном и достойном царского двора. (34) Они утверждали, что он тайно припрятал большую часть из отходивших в казну сокровищ Гелимера и Витигиса, передав василевсу лишь малую и весьма незначительную долю. (35) Однако принимая во внимание труды этого человека и возможные из-за этого злые толки среди прочих людей, к тому же не имея никакого благовидного предлога с его стороны, они ничего не предпринимали. (36) Но теперь, застав его повергнутым в страх и утратившим всякое мужество, василиса одним ударом достигла того, чтобы стать обладательницей всех его богатств. (37) Ибо они тотчас же решили породниться друг с другом, и единственная дочь Велисария Иоаннина была просватана за внука василисы Анастасия. (38) Велисарий хотел вновь получить прежнюю должность и, будучи назначенным стратигом Востока, слова повести римское войско против Хосрова и мидийцев, но Антонина этого никак не позволяла, утверждая, что в этих местах она испытала от него столь сильные оскорбления, что не желает их больше видеть.

(39) Поэтому Велисарий, назначенный главой конюшен василевса, во второй раз был послан в Италию. При этом, как говорят, он обещал василевсу, что никогда не потребует денег для ведения этой войны, но все военное снаряжение для нее оплатит из собственных средств. (40) Все подозревали, что Велисарий уладил дела с женой таким образом, как об этом сказано, и пообещал василевсу относительно войны то, что я изложил, единственно из желания избавиться от необходимости пребывания в Византии, и что как только он окажется за стенами города, он немедленно возьмется за оружие и замыслит нечто благородное и достойное мужчины как по отношению к своей жене, так и по отношению к тем, кто чинил ему насилие. (41) Он, однако, не придав никакого значения тому, что произошло, совершенно забыл и презрел клятвы, данные им Фотию и другим близким, и следовал за женой, нелепым образом охваченный страстью к ней, хотя ей было уже шестьдесят лет. (42) Когда, однако, он оказался в Италии, он каждодневно терпел неудачи, поскольку Бог был явно против него. (43) Прежде то, что этот стратиг задумывал в борьбе против Теодата и Витигиса, по большей части имело успешное воплощение, хотя казалось, что его планы плохо согласовывались с обстоятельствами. Позже, однако, несмотря на то, что, казалось, планы его стали много лучше, ибо он приобрел опыт в ведении войны, исход их оказывался для него несчастливым, что привело к убеждению в безрассудности большинства его действий. (44) Таким образом ясно, что дела человеческие управляются не людскими помыслами, а Божьим соизволением, которое люди обычно называют судьбой, не ведая, почему события происходят так, как они им видятся. (45) Ибо то, что представляется непостижимым, обыкновенно именуется судьбой. Но пусть об этом каждый судит, как ему будет угодно.

V. Велисарий, вторично оказавшийся в Италии, удалился оттуда самым позорным образом. Ибо за пять лет ему ни разу не удалось закрепиться на берегу, если там не имелось какой-нибудь крепости, как мной рассказано в предшествующих книгах. Но все это время он, пребывая на корабле, плавал вдоль побережья. (2) Тотила в ярости стремился застичь его вне стен, но ему это не удавалось, поскольку и сам он [Велисарий], и вся римская армия были охвачены великим страхом. (3) Поэтому Велисарий не возвратил ничего из того, что было утрачено, но в довершение всего потерял Рим, да и, можно сказать, все остальное. (4) Теперь он стал крайне корыстолюбив и больше всего пекся лишь о низменной наживе, ибо он ничего не получал от василевса. И воистину, он беззастенчиво ограбил почти всех италийцев, которые обитали в Равенне и на Сицилии, да и всех остальных, кто попадал к нему в руки, под предлогом того, что взыскивает с них за прошлые годы. (5) Также он стал преследовать и Геродиана, требуя от него денег и всячески ему при этом угрожая. (6) Тот, в гневе из-за этого, отпал от римской армии и немедленно передал всех своих людей и Сполеций Тотиле и готам. (7) А каким образом возникла нанесшая огромный ущерб делу римлян взаимная ненависть между ним и Иоанном, племянником Виталиана, я сейчас расскажу.

(8) Василиса до такой степени ненавидела Германа, и столь очевидной для всех была ее ненависть, что, несмотря на то что он был двоюродным братом василевса, никто не решался вступить с ним в родство, и его сыновья оставались неженатыми до самой ее [Феодоры] смерти. И дочь его, Юстина, хотя она уже достигла восемнадцатилетнего возраста, все еще была не замужем. (9) Поэтому, когда Иоанн, посланный Велисарием, прибыл в Византии, Герману пришлось затеять переговоры о сватовстве с ним, хотя тот [Иоанн] был много ниже его саном. (10) Поскольку дело это пришлось по душе обоим, они решили связать друг друга смертными клятвами, что оба всеми силами будут стремиться к заключению этого брачного союза, ибо ни один из них не был уверен в другом: один – потому, что сознавал, что стремится к тому, на что не давало права его достоинство, другой – оттого, что крайне нуждался в зяте. (11) Феодора, вне себя от гнева, всячески старалась воздействовать и на того и на другого, не колеблясь в выборе средств, чтобы помешать этому предприятию. (12) Когда же, несмотря на то, что она настойчиво пыталась устрашить их, ей не удалось поколебать ни того, ни другого, она принялась недвусмысленно грозить Иоанну погибелью. (13) Вследствие этого Иоанн, вновь посланный в Италию, никак не отваживался до отъезда Антонины в Византии присоединиться к Велисарию, опасаясь коварного умысла с ее стороны. (14) Ибо вполне естественным было заподозрить, что василиса наказала ей его умертвить. Любого, кому был ведом нрав Антонины и кто знал, что Велисарий во всем уступает жене, охватывал ужас, овладел он и им. (15) В подобных обстоятельствах дела римлян, и раньше уже хромавшие, вовсе рухнули.

(16) Так у Велисария протекала война с готами. Наконец, в отчаянии он просил василевса, чтобы ему было позволено как можно скорее удалиться оттуда. (17) Когда он узнал, что василевс внял его просьбе, он тотчас же с радостью ушел оттуда, премного довольный тем, что может распрощаться с армией римлян и с Италией. Он оставил большую часть укреплений в руках врага, а Перузию – в состоянии тяжелейшей осады, и в то время как он еще находился в пути, город был взят приступом и испытал всевозможные беды, как у меня об этом было рассказано ранее. Случилось так, что превратностям судьбы оказались подвергнуты и его домашние дела, о чем я сейчас расскажу.

(18) Василиса Феодора, страстно желая обручить дочь Велисария со своим внуком, часто писала родителям, изводя их своими посланиями. (19) Те же, желая уклониться от этого родства, откладывали свадьбу до своего возвращения. Когда же василиса призывала их в Византии, они делали вид, что не могут в данное время покинуть Италию. (20) Та же жаждала сделать внука владыкой богатств Велисария, ибо была уверена, что девушка окажется его наследницей, поскольку у Велисария не было иного потомства. На Антонину, однако, она положиться никак не могла и, опасаясь, как бы та после ее смерти, невзирая на оказанное ею благорасположение в трудных для той обстоятельствах, не проявила неверности к ее дому и не уничтожила бы договора, совершила безбожное дело. (21) Она свела девушку с юношей безо всякого закона. Говорят, что она тайно принудила ее отдаться против ее воли, чтобы таким путем устроить свадьбу с лишенной невинности девицей, дабы василевс не помешал происходящему. (22) Но когда дело было сделано, Анастасий и девушка воспылали друг к другу горячей любовью и провели вместе не менее восьми месяцев. (23) Когда же после смерти василисы Антонина явилась в Византии, она намеренно забыла все не столь давно сделанное той для нее и, совсем не подумав о том, что, выйди ее дочь замуж за кого-либо другого, получится, что ранее она предавалась разврату, сочла потомка Феодоры недостойным быть ее зятем и заставила дочь совершенно против ее воли отказаться от своего возлюбленного. (24) За это у всех людей она заслужила позорную славу неблагодарной. Когда же прибыл ее муж, она без труда склонила его к участию в этом тяжком грехе. И тогда с полной очевидностью проявился нрав этого человека. (25) Несмотря на то что ранее он, поклявшись Фотию и некоторым из своих близких, совершенно не сдержал своих клятв, все простили его, (26) ибо предполагали, что причиной неверности этого мужа было не господство над ним его жены, а страх перед василисой. (27) Когда же, как нной сказано, Феодора умерла, а ни о Фотии, ни о ком-либо другом из близких ему людей не возникло и речи, стало ясно, что владычицей его является жена, а господином – ее наперсник Каллигон. Тогда все, отшатнувшись от него, принялись насмехаться над ним и, распустив языки, поносили его, словно пораженного безумием. Таковы, говоря без утайки, были грехи Велисария.

(28) Что же касается проступков, совершенных в Ливии Сергием, сыном Вакха, то я достаточно рассказал о них в соответствующем месте моего повествования. В самом деле, этот человек оказался главным виновником того, что дела римлян здесь оказались погублены, ибо он ни во что поставил клятву, данную им на Евангелии левафам, и к тому же без какой-либо причины убил восемьдесят их послов. Здесь необходимо добавить к тому, что у меня, рассказано, что эти люди явились к Сергию безо всякого злого умысла, и у него не было никакого повода подозревать их. Тем не менее он, хотя и связал себя клятвой, зазвал их на пир и бессовестным образом умертвил. (29) Вследствие этого пришлось пострадать и Соломону, и римской армии, и всем ливийцам. (30) Ибо по его вине, особенно после того, как Соломон погиб так, как я об этом рассказал, ни один военачальник, ни один солдат не желал подвергнуть себя опасностям войны. (31) Упорнее же всех из ненависти к нему отказывался сражаться Иоанн, сын Сисиниола – до тех пор, пока в Ливию не прибыл Ареовинд. (32) Ибо Сергий был человеком изнеженным и невоинственным, нравом и летами чрезмерно юный, преисполненный зависти по отношению ко всем людям и хвастовства. Жил он в холе и вечно был надут спесью. (33) Но поскольку он был тогда женихом внучки жены Велисария Антонины, наказать его или отрешить от должности василиса никак не желала, хотя и видела, что Ливия неуклонно катится к гибели. И воистину, и она, и василевс оставили безнаказанным брата Сергия Соломона, совершившего убийство Пегасия. В чем тут было дело, я сейчас расскажу.

(34) После того, как Пегасий выкупил Соломона у левафов и варвары удалились восвояси, Соломон с выкупившим его Пегасием и немногими воинами отправился в Карфаген. В дороге Пегасий, заметив, что Соломон совершил какую-то несправедливость, сказал ему, что ему следовало бы помнить, как его самого еще недавно Бог вызволил от врагов. (35) Тот, в гневе за упрек в том, что он попал в плен, тут же убил его, воздав ему подобным образом за свое спасение. (36) Когда же Соломон явился в Виз& #225; нтий, василевс снял с него обвинение в убийстве под тем предлогом, что он убил изменника Римской державы, (37) и снабдил его грамотой, обеспечивающей ему безопасность. Избежав таким образом кары, Соломон с радостью отправился на Восток, чтобы навестить родные места и родичей. (38) Однако в пути его постигло наказание Господне, и он покинул этот мир. Вот чем кончилось дело между Соломоном и Пегасием.

VI. А теперь я примусь за рассказ о том, что за люди были Юстиниан и Феодора и каким образом они погубили дела римлян. (2) В то время как в Виз& #225; нтии власть автократора находилась в руках Льва, трое юношей-крестьян, родом иллирийцев, Зимарх, Дитивист и Юстин из Бедерианы, чтобы избавиться от нужды и всех сопутствующих ей бед, с которыми им вечно приходилось бороться дома, отправились на военную службу. (3) Они пешком добрались до Виз& #225; нтия, неся за плечами козьи тулупы, в которых у них по прибытии в город не находилось ничего, кроме прихваченных из дома сухарей. Занесенные в солдатские списки, они были отобраны василевсом в придворную стражу, ибо отличались прекрасным телосложением. (4) Впоследствии Анастасий, перенявший царскую власть, начал войну с народом исавров, поднявшим на него оружие. (5) Он направил против них значительное войско во главе с Иоанном по прозвищу Кирт [Горбатый]. Этот Иоанн за какую-то провинность заточил Юстина в узилище с намерением предать его смерти на следующий день, но совершить это помешало явившееся ему между тем видение. (6) По словам стратига, во сне к нему явился некто громадного роста и во всех прочих отношениях гораздо более могущественный, нежели обычный человек. (7) И это видение приказало ему освободить мужа, которого он в тот день вверг в узилище. Поднявшись ото сна, он не придал значения ночному видению. (8) С наступлением следующей ночи ему показалось, что он во сне вновь слышит слова, услышанные им ранее. Но и тогда он не подумал исполнить повеление. (9) И в третий раз явившись к нему во сне, видение грозило уготовить ему страшную участь, если он не выполнит приказанного, и добавило при этом, что впоследствии, когда его охватит гнев, ему чрезвычайно понадобятся этот человек и его родня. (10) Так довелось тогда Юстину остаться в живых, а с течением времени этот Юстин достиг большой силы. (11) Ибо василевс Анастасий поставил его во главе придворной стражи. Когда же василевс покинул этот мир, он сам в силу власти, которой располагал, достиг царского престола, будучи уже стариком, близким к могиле. Чуждый всякой учености, он, как говорится, даже не знал алфавита, чего раньше у римлян никогда не бывало. (12) И в то время, когда в обычае было, чтобы василевс прикладывал собственную руку к грамотам, содержащим его указы, он не был способен ни издавать указы, ни быть сопричастным тому, что совершается. (13) Но некто, кому выпало быть при нем в должности квестора, по имени Прокл вершил все сам по собственному усмотрению. (14) Но чтобы иметь свидетельство собственноручной подписи василевса, те, на кого это дело было возложено, придумали следующее. (15) Прорезав на небольшой гладкой дощечке контур четырех букв, означающих на латинском языке «прочитано», и обмакнув перо в окрашенные чернила, какими обычно пишут василевсы, они вручали его этому василевсу. (16) Затем, положив упомянутую дощечку на документ и взяв руку василевса, они обводили пером контур этих четырех букв так, чтобы оно прошло по всем прорезям в дереве. Затем они удалялись, неся эти царские письмена.

(17) Так обстояло у римлян дело с Юстином. Жил он с женщиной по имени Луппикина. Рабыня и варварка, она была в прошлом куплена им и являлась его наложницей. И вместе с Юстином на склоне лет она достигла царской власти.

(18) Юстин не сумел сделать подданным ни худого, ни хорошего, ибо был он совсем прост, не умел складно говорить и вообще был очень мужиковат. (19) Племянник же его Юстиниан, будучи еще молодым, стал заправлять всеми государственными делами и явился для римлян источником несчастий, таких и стольких, о подобных которым от века никто никогда и не слыхивал. (20) Он с легкостью отваживался на беззаконное убийство людей и разграбление чужого имущества, и ему ничего не стоило погубить многие мириады людей, хотя они не дали ему для этого ни малейшего повода. (21) Он не считал нужным сохранять прежние установления, но ему то и дело хотелось все изменить, т. е. он был величайшим разрушителем того, что хорошо устроено. (22) От той моровой язвы, о которой я рассказывал в прежних книгах, при всем том, что она поразила всю землю, спаслось не меньше людей, чем оказалось тех, кому суждено было погибнуть, либо потому, что их [спасшихся] хворь не коснулась, либо потому, что они выздоровели, когда им случилось заболеть. (23) Но от этого человека никому из римлян не удалось ускользнуть, ибо подобно любому другому ниспосланному небом несчастью, обрушившемуся на весь человеческий род, он никого не оставил в неприкосновенности. (24) Одних он убивал безо всякого основания, других, заставив бороться с нуждой, сделал более несчастными, чем умершие, и они молили о самой жалкой смерти, лишь бы прекратить свое бедственное существование. А у некоторых вместе с богатством он отнял и жизнь. (25) Помимо того что ему оказалось пустячным делом разрушить Римскую державу, он сумел овладеть еще Ливией и Италией, и все ради того, чтобы наряду с теми, кто уже раньше оказался в его власти, погубить обитателей и этих мест. (26) Не прошло и десяти дней по достижении им власти, как он убил, вместе с некоторыми другими, главу придворных евнухов Амантия без какой-либо причины, разве лишь за то, что тот сказал какое-то необдуманное слово архиерею города Иоанну. (27) С тех пор он стал самым страшным человеком на свете. Затем он спешно послал за узурпатором Виталианом, предварительно дав тому ручательство в его безопасности, и принял вместе с ним участие в христианских таинствах. (28) Тем не менее вскоре, заподозрив его в том, что он нанес ему оскорбление, он беспричинно убил его во дворце вместе с его близкими, отнюдь не считая препятствием для этого принесенные им ранее столь страшные клятвы.

VII. Как я уже рассказывал в прежних книгах, народ издревле делился на две части. Перетянув на свою сторону одну из них, венетов, которым случалось и ранее ревностно ему содействовать, он сумел все привести в смятение и беспорядок. И подобным образом он довел государство римлян до полного изнеможения. (2) Однако не все венеты сочли подобающим для себя следовать желаниям этого человека, но лишь те из них, которые являлись стасиотами. (3) Но даже я эти, когда ало зашло далеко, оказались людьми благоразумнейшими. (4) Ибо они грешили гораздо меньше, чем позволяли им обстоятельства. Не пребывали в бездействии и стасиоты прасинов и творили преступления, как только им представлялась такая возможность, хотя их-то как раз постоянно наказывали. (5) Но это постоянно лишь придавало им решимости. Ибо люди, когда их несправедливо обижают, обычно бывают склонны к безрассудству. (6) Итак, в то время как Юстиниан возбуждал и явно подстрекал венетов, вся Римская держава была потрясена до самого основания, словно ее постигло землетрясение либо наводнение, или как будто бы все ее города оказались захваченными врагами. (7) Ибо все и всюду было приведено в смятение, и ничто не осталось таким, каким было прежде, но и законы и государственное устройство, приведенные в расстройство, превращались в полную свою противоположность.

(8) Стасиоты прежде всего ввели некую новую моду в прическе, ибо стали стричь волосы совершенно иначе, чем остальные римляне. (9) Они совершенно не подстригали усы и бороду, но постоянно следили за тем, чтобы те были у них пышными, как у персов. (10) Волосы на голове они спереди остригали вплоть до висков, а сзади, словно массагеты, позволяли им свисать в беспорядке очень длинными прядями. По этой причине такую моду назвали гуннской.

(11) Далее, что касается одежды, то все они сочли нужным отделывать ее красивой каймой, одеваясь с большим тщеславием, чем это соответствовало их достоинству. (12) А такие одежды они могли приобретать отнюдь не дозволенным способом. Часть хитона, закрывающая руку, была у них туго стянута возле кисти, а оттуда до самого плеча расширялась до невероятных размеров. (13) Всякий раз, когда они в театре или на ипподроме, крича или подбадривая [возничих], как это обычно бывает, размахивали руками, эта часть [хитона], естественно, раздувалась, создавая у глупцов впечатление, будто у них столь прекрасное и сильное тело, что им приходится облекать его в подобные одеяния, между тем как следовало бы уразуметь, что такая пышная и чрезмерно просторная одежда еще больше изобличает хилость тела. (14) Накидки, широкие штаны и особенно обувь у них и по названию и внешнему виду были гуннскими.

(15) Поначалу почти все они по ночам открыто носили оружие, днем же скрывали под одеждой у бедра небольшие обоюдоострые кинжалы. Как только начинало темнеть, они сбивались в шайки и грабили тех, кто [выглядел] поприличней, по всей агоре и в узких улочках, отнимая у встречных и одежду, и пояс, и золотые пряжки, и все прочее, что у них было. (16) Некоторых же во время грабежа они считали нужным и убивать, чтобы те никому не рассказали о том, что с ними произошло. (17) От них страдали все, и в числе первых те венеты, которые не являлись стасиотами, ибо и они не были избавлены от этого. (18) По этой причине большинство людей впредь стало пользоваться медными поясами и пряжками и носить одежду много хуже той, что предписывал их сан, дабы не погибнуть из-за любви к прекрасному, и еще до захода солнца они, удалившись с улиц, укрывались в домах. (19) Так как преступления продолжались, а стоящая над народом [городская] власть не обращала на злодеев никакого внимания, дерзость этих людей постоянно возрастала. (20) Ведь преступления, если им предоставить полную свободу, обычно переходят все границы, поскольку даже те злодейства, которые подвергаются наказанию, не могут быть полностью искоренены. (21) Ибо по своей природе большинство легко склоняется к греху.

(22) Так обстояла с венетами. Из стасиотов противоположной стороны многие склонились к ним, охваченные желанием совсем безнаказанно соучаствовать в преступлениях, другие же, бежав, укрылись в иных местах. Многие, настигнутые и там, погибали либо от руки противника, либо подвергнувшись преследованиям со стороны властей. (23) Итак, в это сообщество начали стекаться многие другие юноши из тех, что ранее вовсе не стремились к подобным делам. Теперь же их побуждала к этому возможность выказать силу и дерзость, (24) ибо нет ни одного известного людям греха, которым бы в эти времена не грешили, оставшись при этим безнаказанным. (25) Прежде всего они погубили своих противников, а затем взялись убивать и тех, кто не нанес им никакой обиды. (26) Многие, прельстив их деньгами, указывали стасиотам на своих собственных врагов, и они тотчас же истребляли их, приписав им имя прасинов, хотя эти люди им были вовсе незнакомы. (27) И происходило это не во тьме, и не в тайне, но во всякое время дня, в любой части города, причем случалось, что злодеяние совершалось на глазах у самых именитых лиц. (28) Ведь им не нужно было скрывать злодеяние, так как над ними не висел страх наказания, но, напротив, у них даже появилось своего рода побуждение к состязанию в проявлении своей силы и мужественности, когда они одним ударом убивали какого-нибудь безоружного встречного. И ни у кого уже не оставалось малейшей надежды на то, что он останется жив при такой ненадежности бытия. (29) Устрашенные, все считали, что смерть уже нависла над ними, и никому ни одно место не казалось достаточно надежным, никакое время – безопасным, коль скоро людей без какой-либо причины умертвляли в самых почитаемых храмах и во время всенародных празднеств. Никакой веры не осталось ни в друзей, ни в родных, ибо многие погибли от коварства самых близких людей.

(30) При всем том никакого расследования содеянного не производилось, но несчастье на любого обрушивалось неожиданно, и никто не вставал на защиту пострадавших. (31) Ни закон, ни обязательства, упрочивающие порядок, больше не имели силы, но все, подвергнувшись насилию, пришло в смятение. Государственное устройство стало во всем подобно тирании, однако не устоявшейся, но ежедневно меняющейся и то и дело начинающейся сызнова.

(32) Решения архонтов были подобны тем, какие возникают у объятых ужасом людей, разум которых порабощен страхом перед одним человеком, а судьи, выносящие приговоры по спорным делам, высказывали свои суждения не в соответствии с тем, что представлялось им справедливым и законным, а в зависимости от того, какие отношения были у каждой из тяжущихся сторон со стасиотами, враждебные или дружеские. Ибо судью, пренебрегшего их наказом, ожидала смерть.

(33) Многие из заимодавцев под давлением насилия вынуждены были возвращать расписки своим должникам, не получив ничего из данного ими взаймы, а многие отнюдь не добровольно отпускали на волю своих рабов. (34) Говорят, что и некоторые женщины принуждались своими рабами ко многому из того, чего они вовсе не желали. (35) Уже и дети не безвестных мужей, связавшись с этими юношами, вынуждали своих отцов совершать многое против их воли и помимо прочего отказываться в их пользу от своих денег. (36) Многие же мальчики были против воли принуждены к нечестивому сожительству со стасиотами не без ведома своих отцов. (37) То же самое доводилось терпеть и женщинам, живущим со своими мужьями. Рассказывают, как одна женщина, прекрасно одетая, плыла со своим мужем к пригородному имению, расположенному на противоположном берегу. Во время переправы им встретились какие-то из этих стасиотов, которые, с угрозами отняв ее у мужа, пересадили в свою лодку. Она перешла на их ладью, потихоньку наказав мужу не отчаиваться и не бояться позора для нее, (38) ибо она не потерпит, чтобы глумились над ее телом. И муж ее еще глядел на нее в великой печали, как она бросилась в море и тотчас покинула этот мир.

(39) Вот каковы были дерзости, на которые отваживались тогда эти стасиоты в Виз& #225; нтии. И все же они терзали свои жертвы меньше, чем злодеяния, совершаемые Юстинианом по отношению к государству, ибо претерпевшим даже самое тяжкое от частных злоумышленников значительная часть страданий, проистекших от беспорядка, возмещается постоянным ожиданием кары со стороны закона и властей. (40) Ведь исполненные добрых надежд на будущее, люди легче и не с такой мукой переносят постигшую их беду. Притесняемые же государственной властью, они, естественно, гораздо сильнее переживают случившееся с ними и постоянно впадают в отчаяние по той причине, что нет надежды на возмездие. (41) Он [Юстиниан] совершал злодеяния не только потому, что менее всего жаждал принять сторону обиженных, но и потому, что отнюдь не считал недостойным быть явным покровителем венетов. (42) Он отпускал этим юношам огромные деньги, многих держал при себе, а некоторых счел справедливым удостоить власти и других почестей.

VIII. Такие-то вещи совершались и в Византии и в прочих городах. Подобно некой болезни, это зло, начавшись здесь, распространилось по всей Римской державе. (2) Василевса [Юстина] это совсем не беспокоило, поскольку он ничего не замечал, хотя сам был очевидцем того, что постоянно творилось на ипподроме. (3) Был он на редкость слабоумен и поистине подобен вьючному ослу, способному лишь следовать за тем, кто тянет его за узду, да то и дело трясти ушами. (4) Юстиниан это и делал и все остальное привел в смятение. Как только он захватил власть при своем дяде, он тотчас же принялся радеть о том, чтобы безрассудно истратить общественные средства, как будто он был их полновластным владыкой. (5) Огромное количество государственных ценностей он отдавал гуннам, которые то и дело являлись к нему, и в результате земля римлян оказалась подверженной частым вторжениям. (6) Ибо, отведав римского богатства, эти варвары уже были не в силах забыть сюда дорогу.

(7) Он [Юстиниан] считал возможным бросить многие средства и на морское строительство, желая покорить вечный прибой волн. (8) Кладя от берега моря камни, он продвигался вперед, вступая в спор с морской пучиной словно бы соперничая с могуществом моря избытком богатств. (9) Он со всей земли забрал в свои руки частное имущество римлян, на одних возводя какое-нибудь обвинение в том, чего они не совершали, другим внушив, будто они это имущество ему подарили. (10) Многие же, уличенные в убийстве или других подобных преступлениях, отдавали ему все свои деньги и тем избегали наказания за свои прегрешения. (11) Другие, случалось, затеяв без надобности тяжбу с соседями из-за каких-либо земель и не имея никакой надежды обеспечить судебное решение в ущерб своим противникам, ибо против этого восставал закон, удовлетворялись тем, что дарили ему спорные владения, выгадывая в том, что благодаря этому дару, который им ничего не стоил, они становились известными этому человеку и, кроме того, самым беззаконным образом получали возможность выиграть процесс против своих противников.

(12) А теперь, я думаю, не окажется неуместным обрисовать облик этого человека. Был он не велик и не слишком мал, но среднего роста, не худой, но слегка полноватый; лицо у него было округлое и не лишенное красоты, ибо и после двухдневного поста на нем играл румянец. (13) Чтобы в немногих словах дать представление о его облике, скажу, что он был очень похож на Домициана, сына Веспасиана, злонравием которого римляне оказались сыты до такой степени, что, даже разорвав его на куски, не утолили своего гнева против него, но было вынесено решение сената, чтобы в надписях не упоминалось его имени и чтобы не оставалось ни одного его изображения. (14) И действительно, можно видеть, что его имя повсюду в надписях в Риме и в любом ином месте, где оно было начертано, выскоблено, причем только его одного среди других. И по-видимому, нигде в Римской державе нет ни одного его изображения, кроме единственной медной статуи, сохранившейся по следующей причине. (15) Была у Домициана жена, благородная и к тому же благонравная. Сама она не причинила зла ни одному человеку, и деяния ее мужа ей отнюдь не нравились. (16) Весьма поэтому почитаемая, она была тогда приглашена в сенат, где ей предложили просить для себя всего, чего она ни пожелает. (17) Она же попросила лишь того, чтобы ей позволили взять и похоронить тело Домициана и поставить одно его медное изображение там, где она захочет. (18) И сенат уступил ей в этом. И женщина, желая оставить на будущие времена память о бесчеловечности тех, кто растерзал ее мужа, придумала следующее. (19) Собрав куски плоти Домициана, аккуратно сложив их и приладив друг к другу, она сшила тело целиком. Показав его ваятелям, она велела им запечатлеть в бронзе это горе. (20) Мастера тотчас сделали изображение. Взяв его, женщина водрузила его на дороге, поднимающейся к Капитолию, по правую руку, если идти туда от площади. И до сегодняшнего дня оно являет облик Домициана и постигшее его несчастье. (21) И каждый может заключить, что все особенности строения тела Юстиниана, и облик его, и черты лица явно запечатлены в этой статуе.