 |
Краткие сведения о животных, упоминаемых в книге 9 глава
|
|
|
|
После того как они ушли, я на всякий случай обыскал кустарник, но тигрицы там не нашел. Вчера вечером, следя за тем, как она поднималась на холм, я пришел к выводу, что у нее очень болезненная рана. Сегодня я осмотрел кровавый след на том месте, где она накануне шарахнулась от пули, и убедился, что рана у нее не внутренняя, а поверхностная. Почему же тигрица упала от выстрела как подкошенная и провисела на дереве добрых пятнадцать минут, не подавая признаков жизни? На этот вопрос ни в то время, ни теперь не могу найти никакого разумного ответа. Впоследствии я обнаружил, что пуля с мягкой головкой в никелевой оболочке застряла у тигрицы в правом плечевом суставе.
Когда пуля, выпущенная из тяжелой винтовки, наталкивается на кость, у животного наступает сильный шок. Это понятно. Но ведь тигр — крупное животное с огромным запасом жизненных сил, поэтому неясно, каким образом пуля из легкой винтовки 275-го калибра могла сбить тигрицу с ног и заставить ее потерять сознание на целых пятнадцать минут.
Вернувшись на гребень, я остановился, чтобы осмотреть местность. Оказалось, что гребень тянется на много миль и разделяет две долины. Та, что лежала налево, представляла собой заросшее травой открытое пространство; в верхнем конце ее находился участок густого кустарника. Долина справа, где тигры съели женщину, была покрыта с одной стороны джунглями, другая ее сторона — крутая, сложенная из глинистых сланцев — кончалась скалистым обрывом.
Присев покурить на выступ скалы, я обдумал события прошедшего вечера и пришел к следующим выводам:
а) с момента выстрела и до падения с дерева тигрица была без сознания;
б) падение, смягченное ветвями деревьев и росшим под ними орляком, вернуло ей сознание, но не полностью; она все же оставалась ошеломленной;
|
|
|
в) в таком состоянии она побрела куда глаза глядят, добралась до холма и поднялась на него.
Возникал вопрос: как далеко и в каком направлении ушла тигрица? Спускаться с холма с поврежденной лапой гораздо труднее, чем подниматься, поэтому, как только тигрица окончательно пришла в себя, она перестала спускаться и начала искать убежище, где можно было бы отлежаться, пока не заживет рана. Чтобы достичь убежища, ей пришлось бы перейти гребень. Следовательно, надо было выяснить, сделала ли она это. Обнаружить, перешел ли зверь с мягкими лапами гребень протяженностью в несколько миль, было бы невозможно, если бы не звериная тропа, шедшая вдоль его острого, как нож, края. Тропа имела идеальную поверхность; на ней ясно отпечатывались следы всех проходивших животных. Налево от тропы был покрытый травой склон, направо — крутая сланцевая, отвесно обрывавшаяся осыпь, а под нею овраг.
Покурив, я пошел по звериной тропе и увидел на ней следы горала, сероу, замбара, лангура, дикобраза и отпечатки лап леопарда-самца. Чем дальше я продвигался, тем больше расстраивался, так как знал, что если не найду следов тигрицы на этой тропе, то едва ли увижу ее снова. Но, пройдя вдоль хребта около мили и вспугнув двух горалов, которые ускакали от меня по поросшему травой склону, я все-таки нашел отпечатки лап тигрицы и пятно запекшейся крови. Очевидно, перейдя вчера вечером хребет, она шла вниз по этому склону до тех пор, пока не оправилась от потрясения, затем пересекла холм по горизонтали. Этот путь и вывел ее на звериную тропу. Я прошел по следу тигрицы полмили до места, где она попыталась спуститься с осыпи, намереваясь, очевидно, укрыться в джунглях на другой стороне оврага. Здесь высота осыпи была наименьшей, ярдов пятнадцать. Не знаю, что помешало тигрице, раненая лапа или слабость, но, ступив на осыпь, она проползла вниз всего несколько ярдов, затем повернула обратно и в отчаянном, но тщетном усилии не сорваться с обрыва в овраг стала скрести землю когтями широко расставленных лап. Я держусь на ногах так же уверенно, как горные козы, но даже мне было бы трудно преодолеть эту осыпь. Поэтому я прошел вперед по тропе еще несколько сотен ярдов, пока не увидел расселину и по ней спустился в овраг.
|
|
|
Идя обратно вверх по оврагу, имевшему в ширину ярдов тридцать, я обратил внимание, что обрыв под осыпью достигает шестидесяти — восьмидесяти футов. Ни одно животное, сорвавшись с такой высоты на камни, несомненно, не останется в живых.
Приблизившись к месту, где должна была упасть тигрица, я, к несказанной радости, увидел белое брюхо какого-то большого животного. Но обрадовался я преждевременно: это была не тигрица, а всего лишь сероу. По-видимому, антилопа спала на узком выступе у края обрыва и, почувствовав над собою тигрицу, проснулась. В растерянности она прыгнула вниз и насмерть разбилась о камни у подножия обрыва. Неподалеку от сероу был маленький участок рыхлого песка. Сюда-то, не причинив себе никакого вреда (у нее лишь открылась рана на плече), и упала тигрица. Она прошла на расстоянии ярда от разбившейся сероу, не обратив на нее внимания, затем пересекла овраг, оставив за собой на всем пути отчетливый кровавый след. Высота правого края оврага была всего несколько футов. Тигрица неоднократно пыталась взобраться на него, но безуспешно. Теперь я знал, что найду ее в первом же мало-мальски подходящем укрытии. Но мне не везло. В небе начали сгущаться тучи, и, прежде чем я нашел место, где тигрица покинула овраг, хлынул дождь, смывая кровавый след.
Приближался вечер, а мне предстоял долгий и трудный обратный путь, и я повернул назад.
В любом состязании удача играет немаловажную роль, тигрице же пока она сопутствовала во всем. Прежде всего, вместо того чтобы находиться рядом со своими детенышами на открытом месте, где бы я мог легко отличить ее, она лежала, спрятавшись в густой высокой траве. Далее, пуля натолкнулась именно на ту кость, которая одна лишь могла помешать смертельно ранить ее. Затем, дважды падая с обрыва, она непременно разбилась бы насмерть, не будь в первом случае деревьев и орляка, во втором — рыхлого песка, смягчившего ее падение. Наконец, когда я находился всего в сотне ярдов от места, где она залегла, начался дождь и уничтожил ее кровавый след. И все же кое в чем повезло и мне: опасение, что тигрица уйдет поросшим травой склоном, где я потеряю ее след, не оправдалось; кроме того, я знал теперь, где ее искать.
|
|
|
На следующее утро я вернулся в овраг вместе с моими шестью гарвальцами. Повсеместно в Кумаоне мясо сероу считается большим деликатесом, а так как погибшее животное было в отличном состоянии, оно могло послужить желанным добавлением к рациону моих людей. Оставив гарвальцев снимать с сероу шкуру, я направился к месту, откуда накануне повернул назад. Там я увидел, что на холме есть еще два глубоких и узких ущелья. Поскольку тигрица могла уйти любым из них, я решил обследовать оба и начал с ближайшего. Но, поднявшись по нему на несколько сотен ярдов, я обнаружил, что стороны ущелья слишком круты даже для нераненого тигра и что кончается оно отвесным обрывом высотой футов в тридцать, где во время муссонных дождей, очевидно, образуется водопад. Я вернулся обратно и крикнул находившимся неподалеку людям, чтобы они разожгли костер и вскипятили воду для чая.
Направляясь осматривать второе ущелье на левой стороне холма, я увидел звериную тропу. На ней остались частично смытые вчерашним дождем отпечатки лап тигрицы. Неподалеку от тропы находилась большая скала. Подойдя поближе, я заметил возле нее впадину. Сухие листья в этой впадине были примяты и кое-где покрыты сгустками запекшейся крови. Тигрица, вероятно, пришла сюда после падения с обрыва часов сорок назад и ушла только что, услышав, как я кричал людям, чтобы они вскипятили чайник.
У каждого тигра свой нрав, поэтому нельзя предугадать, что сделает тот или иной раненый зверь при приближении человека. Трудно также сказать, в продолжение какого времени после ранения он будет представлять угрозу для тех, кто его потревожит. Однажды я видел, как тигр, убегая, сильно порезал заднюю лапу, но уже через пять минут после этого напал с расстояния в целых сто ярдов. А другой тигр, зализывая в течение многих часов очень болезненную рану, подпускал к себе противника на несколько футов, даже не пытаясь его отогнать. Еще сложнее предугадать, как поведет себя раненый тигр-людоед. Его нападение может быть вызвано не только тем, что человек побеспокоил его своим приближением, но и желанием, если рана не внутренняя, добыть пищу. Вообще тигры, исключая раненых и людоедов, очень добродушны. Если бы это было не так, тысячи людей не могли бы работать в джунглях, где зачастую тигры встречаются чуть ли не на каждом шагу, а такие, как я, не могли бы годами бродить по лесам пешком без всякого для себя вреда. Иногда какой-нибудь тигр протестует, когда слишком близко подходят к его детенышам или добыче, которую он стережет. Протест этот неизменно выражается рычанием; если оно не производит должного впечатления, за ним следуют короткие броски, сопровождаемые грозным ревом. Но если не помогают и такие предупреждения, тогда уж вина за любое полученное увечье полностью ложится на незваного гостя. Несколько лет назад со мной произошел случай, подтверждающий мое убеждение, что у тигров добродушный нрав.
|
|
|
Как-то вечером моя сестра Мэгги и я ловили рыбу на реке Боар в трех милях от нашего дома в Каладхунги. Я поймал уже двух небольших махсиров, сидел на скале и курил. Внезапно появился Джофф Гопкинс на слоне (позднее он стал начальником Управления охраны лесов штата Уттар-Прадеш). Он ожидал приезда друзей, а так как к столу не хватало мяса, вооружившись винтовкой 240-го калибра, направился подстрелить каркера или павлина. Поскольку мы наловили уже достаточно рыбы, то приняли предложение Джоффа поехать с ним поискать дичь. Мэгги и я сели на слона. Перебравшись через реку, я показал погонщику, куда идти. Местность была покрыта низкой травой и зарослями дикой сливы. Вскоре под одним из деревьев я заметил мертвого читала. Остановив слона, я спрыгнул на землю, чтобы выяснить причину смерти животного. Это оказалась старая самка, умершая сутки назад. Так как на ней не было видно следов насилия, я решил, что она погибла от укуса змеи. Я уже повернулся, собираясь уходить, но тут заметил на траве каплю свежей крови, которая показывала, что животное, потерявшее ее, направлялось в сторону от мертвого читала. Осмотрев траву немного дальше, я увидел еще одно пятно. Озадаченный этим свежим кровавым следом, я стал искать, куда он ведет, дав знак погонщику направлять слона за мной. След тянулся по траве на расстоянии шестидесяти или семидесяти ярдов и кончался у густых кустов высотой около пяти футов. Пройдя вплотную к кустарнику, я обеими руками — моя удочка осталась на слоне — широко раздвинул кусты. Головой ко мне прямо у меня под руками лежал тигр и ел читала-самца с бархатистыми рогами. Когда я раздвинул кусты, тигр поднял голову и посмотрел на меня; его глаза яснее всяких слов говорили: «Ого! Черт возьми!» Точь-в-точь то же самое сказал тогда себе и я. К счастью, ошеломленный неожиданностью, я застыл на месте, — должно быть, потому что мое сердце перестало биться. Тигр, лежавший так близко, что ему ничего не стоило протянуть лапу и ударить меня по голове, взглянул мне прямо в глаза, затем одним плавным и грациозным движением поднялся, повернулся и скрылся в росших позади него кустах. Читала тигр убил в зарослях дикой сливы незадолго до нашего появления. Перенося добычу в укрытие, он прошел мимо мертвой самки и оставил кровавый след, который и привел меня к нему. Трое людей, сидевших на слоне, не видели тигра до тех пор, пока он, прыгнув, не показался над кустами. Тогда погонщик в ужасе закричал:
|
|
|
— Осторожно, саиб! Тигр!
* * *
Снова упустив тигрицу, я присоединился к своим гарвальцам. Пока они разрезали тушу сероу, чтобы ее удобнее было нести, я напился чаю. Затем мы вместе вернулись к впадине возле скалы, где была найдена запекшаяся кровь. Эти люди неоднократно сопровождали меня во время охоты; увидев столько крови на листьях, они единодушно высказали мнение, что у тигрицы внутренняя рана и что она, несомненно, умрет через несколько часов. С этим я не мог согласиться, так как знал, что рана ее неглубока, и если дать тигрице время оправиться, труднее будет ее выследить.
Если вы хотите получить некоторое представление о местности, которую нам предстояло обследовать в тот день, вообразите себе склон крутого холма, прорезанный узким и глубоким ущельем. Склон справа от ущелья покрывал довольно густой лес без подлеска, слева — густые заросли молодого бамбука, орляка и разного рода кусты.
Я решил, что моим людям лучше пройти на правую сторону ущелья и, чтобы не терять меня из виду, влезть там на самое высокое дерево. Если же им понадобится привлечь мое внимание — свистнуть; горцы, как некоторые мальчишки, очень искусно свистят сквозь зубы. На той стороне ущелья они будут в полной безопасности, так как тигрице там негде укрыться. Следы показывали, что, покинув впадину возле большой скалы, она направилась левой стороной ущелья вверх по холму. Туда я за нею и последовал.
Я уже как-то говорил о том, что по учебникам джунгли не изучишь. Знание джунглей приобретается постепенно, и процесс их познания бесконечен. То же самое относится и к выслеживанию зверей. Всякий раз имеешь дело с разными животными и иными обстоятельствами, благодаря чему этот прием охоты — один из наиболее волнующих и интересных. Существует два общепринятых способа выслеживания: первый — идти по следу, на котором есть кровь, второй — по следу, на котором крови нет. Иногда мне удавалось обнаружить раненое животное, наблюдая за полетом мясных мух или питающихся мясом птиц. Из двух упомянутых способов слежки первый — более надежный. Но поскольку раны не всегда кровоточат, раненых животных приходится зачастую разыскивать по следам, которые они оставляют на земле, либо по примятой или сломанной растительности. Выслеживать зверя может быть легко или трудно в зависимости от характера почвы, а также от того, с каким животным имеешь дело: с копытным или с таким, у которого мягкие лапы.
Когда тигрица, услышав мой голос, покинула впадину, ее рана уже не кровоточила, а гнойных выделений (очевидно, рана начала нарывать) было недостаточно, чтобы проследить ее путь. Поэтому оставалось одно: разыскивать людоеда либо по отпечаткам лап, либо по следам на растительности. В той местности, где мы находились, это не составляло особого труда, но требовало много времени, что было выгодно для тигрицы, ибо чем дольше продолжалось бы преследование, тем больше шансов было бы у нее оправиться от раны и тем меньше шансов оставалось бы у меня найти зверя. Сказывалось напряжение последних дней, и я чувствовал себя очень усталым.
Первые сто ярдов след вел через невысокий, по колено, орляк. На этом участке выслеживать тигрицу было легко, она шла более или менее прямо. За орляком начинались густые заросли молодого бамбука. Я почти не сомневался, что она залегла в них. На выстрел я не рассчитывал, потому что бесшумно пробираться сквозь переплетавшийся бамбук было невозможно, разве только тигрица сама выдаст себя, напав на меня. Когда я прошел половину чащи, закричал каркер. Значит, тигрица куда-то направлялась, по-видимому влево, на какой-нибудь открытый участок, так как крик каркера доносился все время с одного и того же места. Я вернулся обратно и обошел заросли слева, но не обнаружил там никакого открытого участка и, как выяснилось, не приблизился к кричавшему каркеру. Вскоре он замолчал. Тут подняли гомон фазаны калиджи. Тигрица все еще шла, но, как я ни прислушивался, поворачивая голову во все стороны, не мог определить направление ее движения.
Умение точно определить направление и расстояние до любого услышанного в джунглях звука — большое искусство. Я довел свое мастерство в этой области до совершенства, чем весьма гордился. Но в тот день я впервые, к своему великому огорчению, ясно осознал, что случившееся со мной несчастье лишило меня этого преимущества. Я понял, что мой слух не поможет мне больше избежать опасности, что я никогда не испытаю удовольствия снова слушать голоса обитателей джунглей, язык которых изучал долгие годы. Если бы мое второе ухо было здоровым! Но, к сожалению, много лет назад в результате «случайного» выстрела из ружья барабанная перепонка этого уха тоже пострадала. Теперь уж ничего не поделаешь. И хотя волей обстоятельств я оказался в невыгодном положении, все же не собирался допустить, чтобы тигр, будь то людоед или не людоед, получил какое-либо преимущество передо мной в борьбе, которая велась не на жизнь, а на смерть.
Я вернулся в орляк, чтобы попытаться там найти тигрицу, полагаясь уже только на свое зрение. В джунглях было много дичи: то тут, то там, указывая на присутствие тигрицы, неоднократно тревожно кричали замбар, каркер и лангур; несколько раз я слышал фазанов, соек и дроздов. Не обращая внимания на эти звуки, к которым обычно так жадно прислушивался, я шаг за шагом шел за тигрицей. Она поднималась на холм то прямо, то зигзагами — от одного укрытия к другому, делая частые передышки. Недалеко от вершины холма находилась открытая площадка шириной около ста ярдов, поросшая низкой жесткой травой. А еще выше — два участка густого кустарника, разделенных узким проходом, тянувшимся до самой вершины. В жесткой траве я потерял след. Тигрица знала, что за ней идут по пятам, и, конечно, хотела как можно меньше быть на виду. Кустарник, который находился справа от прохода, был ярдов на тридцать ближе, и я решил сначала осмотреть его.
На расстоянии ярда или двух от кустарника я услышал, как под тяжестью какого-то крупного животного треснула сухая ветка. В тот момент мне показалось, что звук донесся слева, и я повернул к другому участку кустарника. Это была моя вторая ошибка в тот день; первая — когда я крикнул людям, чтобы они вскипятили воду. Позднее мои люди рассказывали, что я перешел открытый участок сразу же за тигрицей и что в тот момент, как я повернул налево, она лежала на маленькой поляне в кустарнике справа на расстоянии нескольких ярдов от его края и, по-видимому, поджидала меня.
Не найдя в кустах слева никаких признаков тигрицы, я вернулся на открытое место и тут услышал свист людей. Они взобрались почти на самую верхушку дерева, росшего в нескольких сотнях ярдов направо от меня, и, когда я поднял руку в знак того, что вижу их, стали жестами показывать мне сначала вверх, затем вниз, давая знать, что тигрица скрылась за вершиной холма. Я быстро побежал по узкому проходу и, достигнув вершины, увидел, что противоположный склон холма совершенно голый, — недавно на нем выгорела трава. На золе, еще влажной от вчерашнего дождя, ясно отпечатались следы тигрицы. Склон полого спускался к ручью, тому самому, через который несколькими милями выше по течению я перебирался в день прибытия в Таллакот. У ручья тигрица остановилась, чтобы утолить жажду, потом перешла его и скрылась в чаще. Приближался вечер, я повернул обратно к вершине и дал знак моим людям идти ко мне.
От большой скалы, где я напал на след тигрицы, и до ручья было всего около четырех миль, а чтобы пройти это расстояние, мне понадобилось семь часов. Хотя день не принес победы, он был интересным и волнующим. Для меня потому, что, идя по следу тигрицы, мне приходилось все время быть начеку, остерегаясь возможного внезапного нападения раненого людоеда. Для моих гарвальцев тем, что они со своего дерева могли почти все время наблюдать и за тигрицей и за мной. Продолжался этот день долго, мы вышли из лагеря на рассвете, а вернулись обратно только в восемь часов вечера.
На следующее утро, пока мои люди завтракали, я занялся шкурами убитых тигров. Заново натянул их на колышки, а сырые места натер древесной золой и квасцами. Тигровые шкуры требуют массы забот. Если не удалить полностью жир и не обработать как следует губы, уши и подушки лап, шерсть начнет вылезать и шкура погибнет. Незадолго до полудня я закончил работу и вместе с четырьмя моими людьми — двое остались в лагере обрабатывать шкуру сероу — направился к месту, где накануне вечером прекратил преследование тигрицы.
Долина, где протекал ручей, была широкой, довольно ровной и тянулась с запада на восток. С левой ее стороны находился холм, по противоположному склону которого я вчера следовал за тигрицей, с правой — другой холм с дорогой на Танакпур. До появления людоеда часть долины между этими двумя холмами жители Таллакота использовали под пастбище, поэтому землю здесь вдоль и поперек пересекали проложенные скотом тропы и множество узких канав, прорытых дождевой водой. По долине в густых зарослях кустарников и деревьев были разбросаны различной величины поляны. Подходящая местность для охоты на замбара, каркера и медведя, чьи следы я нашел на тропах. Но вряд ли у кого-нибудь возникло бы желание охотиться здесь на тигра-людоеда. Долина хорошо просматривалась с холма, находившегося слева; я разместил своих людей на деревьях вдоль гребня с интервалом в двести ярдов друг от друга. Они должны были наблюдать за местностью и, если понадобится, оказать мне помощь. Затем я отправился туда, где прошлым вечером прекратил преследование тигрицы.
Я ранил тигрицу 7 апреля, то есть три дня назад. Как правило, в течение суток после ранения тигр считается неопасным, так как он предпочитает не нападать. Но многое зависит от характера ранения и нрава зверя. Если рана легкая, то при приближении человека тигр обычно уходит. Однако при тяжелом ранении он может представлять угрозу в течение нескольких дней. Я не знал, какого рода рана у тигрицы, но, поскольку накануне она не сделала ни единой попытки напасть на меня, решил пренебречь тем, что она ранена, и рассматривать ее лишь как людоеда, причем очень голодного — она ничего не ела с того самого дня, как убила женщину, тело которой разделила со своими детенышами.
Там, где тигрица перебралась через ручей, проходила прорытая дождевыми водами канава шириной три и глубиной два фута. Вверх по этой канаве, которую с обеих сторон обступал густой кустарник, она и направилась. Идя по ее следу, я вышел к тропе, проложенной скотом, и обнаружил, что тигрица свернула по ней направо. В трехстах ярдах от поворота росло дерево с густой кроной, под ним она провела ночь. Ее мучила боль, она металась, но на листьях, где она лежала, не осталось ни крови, ни гноя. Далее я шел уже по свежему следу, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не попасть в засаду, устроенную мне тигрицей. До вечера, выслеживая ее, я проделал несколько миль по тропам и водосточным канавам, но не увидел даже кончика ее хвоста. На закате я собрал своих людей. По возвращении в лагерь они рассказали, что могли следить за передвижением тигрицы в джунглях по тревожным крикам животных и птиц, но увидеть ее им тоже не удалось.
Когда во время охоты на нераненого тигра-людоеда идешь против ветра, больше всего следует остерегаться нападения сзади и, но в меньшей мере, с флангов. Если ветер дует сзади, опасность угрожает с флангов. При ветре справа уязвимы левая сторона и спина, при ветре слева — правая сторона и опять-таки спина. Опасность подвергнуться нападению спереди невелика. На опыте я убедился, что здоровые тигры, людоеды они или нет, предпочитают так не поступать. Обычно тигры-людоеды нападают на свою жертву с расстояния, которое могут покрыть одним прыжком. Именно поэтому с ними справиться труднее, чем с ранеными тиграми; последние неизменно нападают с более далекого расстояния, скажем ярдов в десять — двадцать, а иногда и в сто. В первом случае необходимо действовать в течение доли секунды, во втором есть время поднять винтовку и прицелиться. Но так или иначе, реагировать всегда нужно быстро, при этом обычно сопровождаешь выстрел горячей мольбой, чтобы унция или две свинца остановили несущуюся на тебя махину из мяса и костей весом в несколько сотен фунтов.
Я знал, что рана не позволит тигрице напасть одним прыжком и, если держаться от нее на достаточном расстоянии, можно чувствовать себя в относительной безопасности. Не следовало, однако, забывать, что за четыре дня, прошедшие после того, как я видел ее в последний раз, она могла оправиться от раны. Поэтому утром 11 апреля, отправляясь снова выслеживать тигрицу, я решил держаться подальше от скал, кустов и деревьев, за которыми, поджидая меня, она могла бы залечь.
Накануне вечером тигрица направлялась в сторону танакпурской дороги. Я снова нашел место, где она провела ночь, на этот раз на мягком ложе из сухой травы, и пошел по ее свежему следу. Она избегала густых зарослей, возможно, потому, что не могла идти сквозь них бесшумно, держалась водосточных канав и звериных троп. Мне стало ясно, что она пыталась найти добычу. Вскоре в одной из канав тигрица увидела спавшего в лучах солнца на мягком песке маленького каркера, всего нескольких недель от роду, убила его и съела целиком до последней косточки, оставив лишь крошечные копытца. Теперь я находился в одной-двух минутах ходьбы от тигрицы и, зная, что съеденный каркер лишь разжег ее аппетит, удвоил осторожность. Местами канавы и звериные тропы, которых она продолжала держаться, извивались, делали повороты, шли через густые заросли или мимо скал. Будь я в лучшем состоянии, я пошел бы прямо по следу тигрицы и, возможно, нагнал бы ее, но мое самочувствие было скверным. Опухоль на голове, лице и шее[28]разрослась до таких размеров, что я не мог ни поднять, ни опустить головы, ни повернуть ее из стороны в сторону, а левый глаз совсем закрылся. К счастью, оставался здоровым правый глаз, и я еще немного слышал.
В течение всего дня я следовал за тигрицей, ни разу не увидев ее, и думаю, она меня тоже не видела. Там, где канавы, звериные или протоптанные скотом тропы, по которым она шла, пересекали покрытые густой растительностью участки, я огибал их и на противоположной стороне снова находил отпечатки лап. Мне очень мешало незнание местности. Это не только вынудило меня проделать несколько лишних миль, но не позволило предугадать путь тигрицы и устроить ей засаду. Когда в тот день я наконец отказался от дальнейшего преследования, она направлялась вверх по долине в сторону деревни.
Вернувшись в лагерь, я понял, что мое состояние ухудшилось. Я знал и опасался, что это может случиться. Огромный нарыв пульсировал все сильнее, как будто по нему пропускали электрический ток, а по голове словно били молотками. Бессонные ночи и плохое питание (кроме чая, я почти ничего в рот не брал) совершенно измотали меня. Я не мог без содрогания думать о том, что мне придется просидеть на постели еще одну долгую ночь напролет и, мучаясь от боли, чего-то ждать, чего именно, я и сам не знал. Я приехал в Талладеш избавить население от нависшей над ним угрозы, а заодно оправиться от болезни. Но пока добился лишь того, что значительно ухудшил положение жителей этого района. Ранение лишило тигрицу возможности добывать обычную пищу — животных. Если за восемь лет она уничтожила сто пятьдесят человек, то теперь постоянно, пока не заживет рана, она будет стремиться к самой легкой добыче — человеку. Пора было свести с ней счеты. Наступавшая ночь годилась для этого не меньше любой другой.
Я крикнул, чтобы мне принесли чашку чаю (приготовленного, как принято в горах, с молоком), и, стоя, даже не входя в палатку, выпил его. Это был мой обед. Затем созвал своих людей и велел им ждать меня в деревне до следующего вечера; если к этому времени я не вернусь, упаковать мои вещи и рано утром на другой день отправиться в Найни-Тал. Потом я взял с постели винтовку и направился в долину. Никто из моих людей, знавших меня многие годы, не проронил ни слова, никто не спросил, куда я иду, никто не пытался удержать меня. Они молча стояли все вместе и смотрели, как я удаляюсь. Возможно, блеск на их щеках был лишь плодом моего воображения или игрой лунного света. Обернувшись назад, я увидел, что ни один из них не сдвинулся с места.
Одно из самых приятных воспоминаний моей юности — прогулки зимой по залитым лунным светом лесным дорогам в компании десяти — двенадцати человек и ужин, который мы с жадностью съедали по возвращении домой. Цель этих прогулок — рассеять страх, обычно охватывающий человека в лесу с наступлением темноты, а также освоиться со звуками, характерными для ночных джунглей. В дальнейшем многолетний опыт укрепил мою веру в себя, увеличил запас знаний о жизни обитателей джунглей. Поэтому, когда лунным вечером 11 апреля я вышел из лагеря помериться силами с Талладешским людоедом, у меня и мысли не было о возможности поражения в этой борьбе, которая со стороны могла показаться губительной.
Сколько помню себя, меня всегда интересовали тигры, а так как большую часть жизни я прожил в краях, где их водилось очень много, у меня имелась хорошая возможность наблюдать их. В ранней юности моим заветным желанием было увидеть тигра, только увидеть, не больше. Позже появилось желание застрелить тигра. Я осуществил его, отправившись на охоту пешком, со старой, армейского образца винтовкой, купленной за пятьдесят рупий у какого-то моряка, который, как я склонен думать, украл ее и переделал на охотничью. Еще позже мне захотелось сфотографировать тигра. Со временем сбылись все три моих желания. То немногое, что мне известно о тиграх, я узнал именно тогда, когда пытался их заснять. Удостоившись от правительства права «свободного доступа в леса», права, которое я очень высоко ценю и которым во всей Индии пользуется только еще один охотник-спортсмен, я мог беспрепятственно ходить по джунглям в тех районах, где тигров больше всего. Наблюдая за ними по нескольку дней или недель подряд, а однажды даже в течение четырех с половиной месяцев, я имел возможность в какой-то мере изучить их привычки, особенно манеру приближаться к жертве и убивать ее. Тигр не гоняется за своей добычей, он либо лежит в засаде и ждет, либо подкрадывается к ней незаметно. В обоих случаях он настигает жертву очень быстро, одним прыжком, или делает стремительный короткий бросок в несколько ярдов, затем прыгает на нее. Таким образом, если животному удается держаться на расстоянии большем, чем тигр может покрыть в один прыжок, если оно не дает хищнику возможности подкрасться к себе и мгновенно реагирует на опасность, которую увидит, почувствует по запаху или услышит, то у него есть шансы дожить до старости. Цивилизация лишила человека острого обоняния и слуха, свойственных животным. Если человеку грозит опасность подвергнуться нападению со стороны тигра-людоеда, то только зрение может помочь ему спасти жизнь. Когда боль и невозможность найти покой вынудили меня в ту ночь уйти из лагеря, мое положение было не из лучших: я видел только одним глазом. Но зато знал, что тигрица не сможет причинить мне вреда, если я буду держаться от нее подальше, у меня же была возможность убить ее на расстоянии. Таким образом, мое указание людям отправляться в Найни-Тал, если я не вернусь к следующему вечеру, вызывалось не боязнью не справиться с тигрицей, а лишь опасением потерять сознание и быть не в состоянии защищаться.
|
|
|
