1.2. Смута как системный кризис России

Системы, кризисы и катастрофы. Понятие система (греч. целое, состоящее из частей) использовали в античной философии для описания упорядоченности мира. В ХХ в. системами занялись физики и математики. Под системами они по‑ прежнему понимали набор элементов, образующих целое, но подразделили их по свойствам, выделив простые и сложные системы. Появилась наука синергетика, изучающая законы развития и самоорганизации сложных систем. К числу таких систем относятся биологические и общественные системы.

Динамическая устойчивость самоорганизующихся систем поддерживается благодаря следованию законам ритма, цикличной смены состояний. Ритмы выступают как механизмы, позволяющие системе оптимально приспособиться к меняющимся условиям. При этом на внутренние ритмы системы накладываются ритмы окружающего мира. Их суммация влияют на свойства системы, которая в определенные фазы развития при наличии сильных или, напротив, незначительных, но попавших в резонанс, внешних воздействий может потерять устойчивость. Наступает состояние неустойчивости системы, известное как кризис.

Кризис (греч. решение, исход) означает резкое изменение, крутой перелом, тяжелое состояние. В синергетике кризис – период дезорганизации системы и вместе с тем – фактор ее организации. Кризис системы сопровождаются нарушением порядка в ее организации, нарастанием хаоса. Но кризис есть также естественная фаза развития системы, когда в развилке бифуркации (раздвоения) система имеет два или больше вариантов выбора и может в той или иной степени перестроиться. Если системе удается преодолеть кризис, то видоизменив свои параметры, она вновь приобретает устойчивость и продолжает функционировать до следующего кризиса. Если же кризис углубился настолько, что система уже не может его преодолеть, то в зоне бифуркации запускается качественная перестройка, свойства системы меняются коренным образом и прежняя система перестает существовать. Это явление называют катастрофой.

В древней Элладе катастрофой (греч. поворот, переворот) именовали заключительное действие драмы, означавшее итоговый поворот, когда статус героя резко менялся: в трагедии – это смерть или крушение, в комедии – женитьба. Слово катастрофа вошло в европейские языки, сохранив значение трагической развязки. В ХХ в. была создана математическая теория катастроф, определившая катастрофу как скачкообразную потерю стабильности динамической системы и полную ее перестройку, сопровождающуюся исчезновением старой системы.

Смута – кризис или катастрофа? Смуту XVII в. и смены общественного строя в России и СССР в ХХ в. нередко рассматривают как явления одного порядка. Белоэмигранты называли российской смутой период с 1916 по 1922 гг.: развал армии, отречение государя, Февральскую и Октябрьскую революции и Гражданскую войну. [5] Со Смутой сравнивали и горбачевскую «перестройку» вкупе с последним, «ельцинским», десятилетием ХХ в. Действительно, во всех трех «смутах» есть много общего как в характере событий – ослаблении государства, смене власти, развале экономики, гражданской войне, территориальных потерях, обнищании народа, так и в психическом состоянии общества – вере в социальные утопии, легковерности и податливости на демагогию, последующем разочаровании и общественном хаосе – падении морали и росте преступности.

Общие черты всех трех «смут» показывают, что Россия в начале XVII в. и дважды в ХХ в. вступала в системный кризис, затрагивающий все стороны жизни государства и общества, т. е. в политический, экономический, социальный и нравственный кризис. Но тут выступает принципиальная разница между Смутой XVII в. и «смутами» века ХХ. В первой Смуте российское государство и общество вышли из кризиса мало изменившимися – сменилась лишь династия. В 1917 и в 1991 гг. поменялось всё: государственное устройство, форма правления, состав элиты, характер собственности и общественные отношения. Поэтому о Смуте XVII в. можно говорить как о системном кризисе, с которым российское государство справилось, и вернулось на прежний путь развития, тогда как в смутах ХХ в. системные кризисы переросли в катастрофы: на развалинах старых появлялись новые государства.

Исторические циклы кризисов. Изучение динамики народонаселения, экономического развития и политических событий позволило выявить циклы демографических, экономических, и политических подъемов и спадов. Наметился общий исторический подход, известный как структурно‑ демографическая концепция. В основе ее лежат неомальтузианские представления о связи кризисов в аграрных странах с перенаселением. Суть концепции сводится к следующему. Перенаселение приводит к нехватке продуктов, росту цен, падению оплаты труда и уровня жизни. Люди не могут больше платить налоги, что ведет к финансовому кризису. Внутри элиты обостряется борьба за дележ уменьшившихся доходов. Наступает системный кризис. Люди гибнут от неурожаев и эпидемий, элита занята междоусобными войнами, ослабевшее государство не способно себя защитить. В результате, часть населения вымирает. Начинается новый цикл. Нехватка рабочих рук приводит к удорожанию труда, повышению уровня жизни и росту населения. Когда потери восполняются, происходит новый кризис.

Цикличность кризисов была обоснована на примерах средневековой Европы, Китая, стран Древнего Востока. Здесь же стали очевидны недостатки теории. Главным пробелом является отсутствие анализа психологии социальных групп, вовлеченных в кризис[6]. Между тем известно, что во время системных кризисов и катастроф в обществе нарастают явления аномии (от фр. anomie – отсутствие закона) или общественного хаоса. Рушится система ценностей, падает нравственность, растет преступность, религиозность сменяется суевериями. Народ легко превращается в толпу, бездумно идущую за случайным вожаком. В этот период люди особенно восприимчивы к слухам и различного рода мифам.

В России неомальтузианское направление развивает С. А. Нефёдов. В книге «Демографически‑ структурный анализ социально‑ экономической истории России. Конец XV – начало XX века» (2006) он предложил новую трактовку вхождения России в кризис Смутного времени. Нефёдов полагается на данные о демографии и хозяйстве России и пытается увидеть прошедшее без покрывала исторических мифов. Ниже кратко изложена неомальтузианская версия событий Смуты.

Смута как социально‑ экономический кризис. Согласно Нефёдову во второй половине XVI века Россия вступила в фазу относительного перенаселения в областях исторического проживания русского народа. Ухудшение жизни крестьян и городской бедноты усугубилось благодаря активной внешней политике Ивана Грозного, требующей людских и материальных средств. Царь постоянно увеличивал число служилых людей, жалуя им поместья, и повышал налоги на тяглых людей. Следствием стали голод, эпидемии и массовая гибель крестьян в 1568–1571 гг. Северозападные области страны опустели, стало некому кормить воинских людей и царю пришлось в 1582 г. закончить Ливонскую войну на невыгодных для России условиях.

Вопреки неомальтузианской теории, бунтов не было, что Нефёдов связывает с сильной государственной властью. Крепкая власть при Иване Грозном действительно была, но препятствием для бунтов служили не войска и опричники, а народная любовь к грозному и справедливому государю Ивану Васильевичу (герою скорее мифологическому). Нефёдов преувеличил масштабы вымирания крестьян. Запустение хозяйств чаще было связано не с вымиранием, а с бегством крестьян. Ведь на просторной Руси всегда находилось куда убежать, особенно после обширных завоеваний Грозного.

При Фёдоре Ивановиче и Годунове правительство старалось угодить дворянам – главному войску страны. После голода 1568–1571 гг. помещики остались без рабочих рук. Мужики не только мёрли, но стремились уйти на монастырские земли, в боярские вотчины или вообще утечь незнамо куда. Правительство под давлением нищавшего дворянства, пошло на закрепощение крестьян. В 1592–1593 гг. вышел указ о «заповедных годах», запрещавшие выход крестьян с земель помещика, а в 1597 г. был установлен 5‑ летний срок сыска беглых. Для крестьян настала тяжкая пора: помещики произвольно увеличивали барщину и оброк. Хотя запрет на выход касался только владельца двора, а не младших братьев и сыновей, помещики с этим не считались: непокорных заковывали в «железа».

1580‑ е и 1590‑ е годы были временем расселения русского народа. От тягот поместной жизни крестьяне толпами уходили на юг и юго‑ восток, заселяя Черноземье и Поволжье. Сказались, наконец, плоды побед Ивана Грозного. Укрепления засечной черты, продвинутые на юг по указанию Грозного, прикрывали переселенцев от набегов татар. Переселялись на юг и обнищавшие дворяне. Там лежали плодороднейшие земли, ныне известные как русское Черноземье. О размахе колонизации можно судить по строительству городов и распашке земли. В 1585 г. построены крепости Ливны, Елец, Воронеж, в 1586 – Самара, в 1589 – Царицын, в 1590 – Саратов, Цивильск, Ядринск, в 1593 – Оскол, Валуйки, в 1599 – Царев‑ Борисов. За 4 года (1585–1589) размеры пашни в Тульском уезде увеличились в два с лишним раза; в Каширском уезде распахали 2/3 земель, в Свияжском – 9/10.

Девственный чернозём давал урожаи в 3–5 раз больше чем в центре. Поселенцы жили зажиточно, но небезопасно – татары давали о себе знать. Многие крестьяне записались в казаки и в стрельцы: стали воинами‑ пахарями. Освоив пищаль, они могли ссадить с седла пулей набеглого татарина или конного дворянина. Переселенцы дворяне держались за статус, но, не имея крепостных, часто пахали сами. Правительство раздавало наделы и служилым казакам, нередко переводя их в боярские дети (чин дворянства). Переселенцев заставляли пахать «десятинную государеву пашню» и строить крепости. Царскую барщину должны были исполнять не только крестьяне, но боярские дети и казаки. Раздраженное население юга, закаленное в схватках с татарами и хорошо вооруженное, представляло опасность для власти, тем более для неприродного царя Бориса Годунова.

В 1601 г. пришла беда: летом в центральной России выпало необычно много дождей, хлеба полегли, а ранние заморозки их добили. [7] В прежние времена свободные крестьяне всегда имели запасы, но теперь у крепостных, обобранных помещиками, не было зерна ни для пропитания, ни для посева. Начались волнения, и правительство уже в ноябре 1601 г. издало указ о крестьянском выходе. Крестьяне вновь получили право уходить от помещиков, но не от богатых московских дворян или с монастырских земель, а от мелких провинциальных помещиков, т. е. богатых землевладельцев обязали кормить своих крестьян, а уход от бедных помещиков давал крестьянам шанс на спасение. Замысел был неплох – ведь запасы хлеба в стране были: в монастырях, у богатых помещиков, у крестьян юга России, да и на севере недород был не повсеместно.

Но владельцы хлеба его придерживали. Исаак Масса, живший в Москве, писал: «Запасов хлеба в стране было больше, чем могли бы его съесть все жители в четыре года, …у знатных господ, а также в монастырях и у многих богатых людей амбары были полны хлеба, часть его погнила от долголетнего лежания, и они не хотели продавать его…». Цены стремительно росли. Весной 1601 г. четверть пуда ржи стоила 30 денег, а в феврале 1602 г. – рубль (200 денег). Весной мороз погубил посевы озимых. Осенью 1602 г. цена ржи достигла 3 рублей за четверть. Разразился страшный голод. Масса пишет: «…наступила такая дороговизна и голод, что подобного не приходилось описывать ни одному историку. …Так что даже матери ели своих детей… ели также мякину, кошек и собак… И на всех дорогах лежали люди, помершие от голода, и тела их пожирали волки и лисицы». Годунов приказал выдавать в Москве хлеб из государевых житниц. Прослышав об этом, в Москву стал стекаться люд со всей Руси, хлеба не хватало и люди умирали на улицах. Авраамий Палицын сообщает, что в Москве было похоронено 127 тыс. погибших от голода.

Разбои охватили всю центральную Россию. В 1603 г. вспыхнуло восстание Хлопка с трудом подавленное. В 1604 г. на границе с польской Украиной, в Северской земле, появился с небольшим отрядом юноша, объявивший себя царевичем Дмитрием, чудом спасшимся от убийц. Северская земля его поддержала. Крестьяне не хотели закрепощения, казаки и дворяне не желали нести тяготы «государевой пашни» и были не прочь пограбить богатых московитов. Беглые холопы Годунова ненавидели, многие были повстанцами Хлопка. «Царевич» обещал всем всё: «живущим во градех и селех от большого чину до малого великую свою милость показать: оным величество и славу, оным богатство и честь, иным вольность и во всех винах пощада». Народ откликнулся. В мае 1605 г., после смерти Годунова, самозванцу присягнуло царское войско, стоявшее под Кромами. Сын Годунова, Фёдор, и его мать были задушены. В июне 1605 г. «царевич» вступил в Москву и 21 июля венчался на царство.

Часть своих обещаний новый царь выполнил. Дворянам он увеличил денежные и земельные оклады за счёт денег, выданных из царской и монастырской казны, и намеченного им пересмотра монастырских земельных владений. Южные районы, отблагодарил за поддержку, на 10 лет освободив от налогов и отменив отработку «десятинной пашни». Указом от 1606 г. он признал законным уход крестьян от помещиков во время голода 1601–1603 гг., если они «сбрели от бедности»{1}. Указ закреплял беглого крестьянина за тем помещиком, «хто его голодное время прокормил». Этот указ был выгоден южным помещикам, ведь именно на хлебный юг бежал народ от голода. «Дмитрий» облегчил положение холопов, указав вписывать в кабальную запись на холопство имя только одного владельца. [8] При нём готовился к изданию новый «Судебник», где сохранялось право крестьянина на выход от помещика в «Юрьев день».

Годы 1604–1606 были для России благополучными: хлеба в стране вновь было с избытком, и цены на рожь вернулись к тем, что были до голода. В связи с нехваткой рабочих рук, реальная плата за труд возросла против старых сытых времен в полтора раза. Но собирать налоги в прежних размерах стало сложно, ведь число тяглых людей уменьшилось. Между тем, «Дмитрий» остро нуждался в деньгах для выплаты наделанных долгов и подготовки войны с Турцией. Весной 1606 г., после сбора налогов в казну, современники отметили, что «Дмитрий стал тяжёл подданным в податях». 17 мая 1606 г. «Дмитрий Иоаннович» был убит боярскими заговорщиками. 1 июня 1606 г. бояре избрали на престол главу заговора – Василия Шуйского.

Нефёдов не называет причину, запустившую системный кризис в России, поскольку она не укладывается в неомальтузианскую концепцию. Между тем, она очевидна – это убийство боярами любимого в народе царя. В течение года правления «Дмитрия Иоанновича» в России было спокойно, теперь же страна всколыхнулась: поднялся мятежный юго‑ запад. Нашелся и вождь. Им стал Иван Болотников, решивший постоять за якобы спасшегося царя. Во главе войска из казаков, мелкопоместных дворян и крестьян Болотников дошел до Москвы и в октябре 1606 г. осадил столицу. В «листах», обращенных к городской бедноте и холопам, он призывал, чтобы они расправлялись с врагами царя Дмитрия – «побивали бояр… гостей и всех торговых людей» и захватывали их имения. Повстанцы говорили: «Идем вси и приимем Москву, и потребим живущих в ней и обладаем ею, и разделим домы вельмож сильных, и благородные жены их и тщери приимем о жены себе».

Царь Василий спешно собирал войска. Чтобы вознаградить верных ему людей, он разрешил превращать захваченных повстанцев в холопы. Одновременно, Шуйский обещал свободу холопам – перебежчикам из войска Болотникова. Больше всего он стремился угодить дворянам – главной военной силе государства. В марте 1607 г. царь утвердил «Уложение», где запрещал любые переходы крестьян и разрешал помещикам требовать их возвращения вместо пяти до пятнадцати лет. Василий раздавал дворянству не поместья, а вотчины[9]: он даровал вотчины 2000 дворянам. Усилия Шуйского принесли успех: ему удалось перетянуть на свою сторону многих дворян из войска Болотникова и, в конечном итоге, разбить его.

В 1607 г. на западных границах России появился самозванец, утверждавший, что он спасшийся царь Дмитрий. Летом 1608 г. его армия подошла к Москве и сделала ставку в селе Тушино – отсюда пошло прозвище самозванца – «Тушинский вор». Состав его армии был пестрый: польские искатели фортуны, дворяне, казаки, остатки болотниковцев. Вор всячески стремился перетянуть к себе боевых холопов. [10] Конрад Буссов пишет: «Дмитрий приказал объявить повсюду…, чтобы холопы пришли к нему, присягнули и получили от него поместья своих господ, а если там остались господские дочки, то пусть холопы возьмут их себе в жены и служат ему. Вот так‑ то многие нищие холопы стали дворянами». К сказанному Нефёдовым следует добавить, что ни Болотников, ни Тушинский вор ничего не сделали для облегчения положения крестьян. Их популистские шаги ограничились сменой владельцев части поместий, когда помещиками становились холопы или казаки. После убийства Вора (декабрь 1610) гражданская война в России сменилось борьбой против интервентов. Провозглашение Земским собором царя Михаила Романова (21 февраля 1613 г. ) означало завершение гражданской войны.

Нефёдов проводит параллель между демографической катастрофой в России в XVI в., приведшей к закрепощению крестьян, затем к голоду и Смуте, и Великой Чумой XIV в. в Англии, когда из‑ за нехватки рабочих рук выросла плата батракам, на что лендлорды запретили им менять хозяев. Беднота ответила восстанием Уота Тайлера, подавленным феодалами. Затем феодалы боролись друг с другом за скудные людские ресурсы – началась «война Роз». На самом деле, события в Англии мало похожи на Смуту. Хотя во время голода 1601–1603 гг. происходили крестьянские бунты (Хлопко и др. ), основным ответом на закрепощение крестьян было бегство их на юг, «показачиванье». Во время Смуты не было крестьянской войны: крестьяне самостоятельно не бунтовали, а присоединялись к движениям, обещавшим «доброго царя».

Для крестьян последствия Смуты были неопределенны – крепостную зависимость не отменили, но и не ужесточили{2}. Нефёдов по этому поводу пишет: «В конечном счёте, главная причина войны – проблема крепостного права – так и не получила своего разрешения. Положение оставалось противоречивым: формально законы о прикреплении крестьян и 5‑ летнем сроке сыска остались в силе, но фактически они не действовали. На Юге крестьяне официально могли уходить от помещиков; в других районах они уходили, не обращая внимания на законы». Главным итогом Смуты, заключает Нефёдов, «была всеобщая разруха». С заключением можно согласиться, хотя непонятно, что тут внёс неомальтузианский анализ.

Роль личности в истории. Неомальтузианский подход страдает тем же недостатком, что исторический материализм – упрощением. Все сводится к схемам: у неомальтузианцев – к соотношению численности трудящихся и элиты и перепроизводству, у марксистов – к производственным отношениям и классовой борьбе. Разница не так уж велика. В обоих случаях нет анализа общественной психологии людей того времени – этносов и социальных групп. Выпадает из рассмотрения человек, а вместе с ним – роль личности в истории. Между тем, история изобилует примерами, когда один человек влиял на судьбу народа или государства. Особенно возрастают возможности подобных людей в переломные моменты истории, в частности, в периоды кризисов.

Роль личности в истории вполне согласуется с теорией систем. Ведь в случае кризиса системы её ритмы разбалансированы, возможности перехода в другие состояния резко возрастают и сравнительно небольшие воздействия приводят к далеко идущим последствиям. Возникает известный в теории хаоса эффект бабочки, когда машущая крыльями бабочка может вызвать лавину событий, в результате чего за тысячи километров пойдёт дождь. В человеческом обществе действуют не порхающие бабочки, а личности, активные и нередко облачённые властью. Их жизнь и дела обрастают легендами и нередко трудно разобраться, где кончается реальность и начинается миф. Понять, как создавались мифы Смутного времени, можно из записей современников – людей XVII в., страстных и предвзятых, склонных видеть мир в чёрно‑ белых красках.