Толкование

Епископ Нуайон не был безобидным чудаком. Его заносчивость была весьма зловредного свойства, заставляя его полагать, что он наделен безграничной властью над людьми. Он, ничтоже сумняшеся, наносил окружающим обиды и оскорбления, но при этом никому не было позволено перечить ему или указывать на недостойное поведение. Аббат избрал единственно возможный способ найти управу на этого спесивого человека. Будь насмешка слишком очевидной и откровенной, это вышло бы не так занимательно, а епископу, жертве, даже посочувствовали бы. Сделав свою издевку тонко, почти неуловимо пародийной, да еще и заставив епископа самого поучаствовать в ней, де Комартен и позабавил придворных (всегда важно лишний раз доставить удовольствие сильным мира сего), и помог Нуайону, который слушал сию пародию лучась от счастья, самому себе вырыть могилу, став всеобщим посмешищем. С высот тщеславия епископ был низвержен в глубины унижения и бессильного гнева. Внезапно увидев себя глазами окружающих, Нуайон утратил равновесие, удалившись даже от короля (а того до поры до времени забавляла его напыщенность). Кончилось тем, что, к облегчению многих и многих, Нуайон предпочел удалиться от двора.

Самые сложные, самые неприятные из наших коллег – как правило, люди с раздутым самомнением, которые полагают, что они во всем правы и достойны похвалы. Тонкая насмешка, скрытая пародия – прекрасный способ обрести преимущество над подобными типами. Все выглядит так, будто вы их хвалите, даже подражаете их стилю или идеям, но у этой похвалы есть жало: не таит ли это подражание в себе насмешки? Не скрывается ли за похвалой критика? Эти вопросы не дают им покоя, заставляют томиться подозрениями, вызывают тревогу и неуверенность. Может, вам кажется, что у них есть какие – то изъяны – а может, и другие согласны с этим? Если вам удастся поколебать их несокрушимую уверенность в себе, то реакция может быть неадекватной, избыточной – но тем самым они сыграют против себя. Такая стратегия особенно успешно срабатывает против тех, кто считает себя мощными интеллектуалами и кого невозможно переубедить никакими аргументами в споре. Цитируя их собственные слова или приводя их же идеи, но в слегка шаржированной форме, вы нейтрализуете красноречие этих людей и заставите их засомневаться и встревожиться.

3. В конце первой половины XVI века молодой самурай, чье имя история для нас не сохранила, разработал новый способ боя: он фехтовал сразу двумя мечами, с одинаковой ловкостью действуя правой и левой рукой одновременно. Он показывал настоящие чудеса и был не прочь использовать свое искусство, чтобы приобрести известность. Поэтому самурай решил бросить вызов прославленному мастеру, самураю по имени Цукахара Бокуден. Он вызвал Бокудена на поединок. Бокуден, к тому времени уже человек средних лет, почти удалился от дел и вел уединенный образ жизни. На вызов молодого самурая он ответил письмом: у самурая, который способен орудовать мечом в левой руке так же ловко, как и мечом в правой, есть преимущество, и это несправедливо. Молодой фехтовальщик не мог понять, что имелось в виду. «Если ты думаешь, что пользоваться мечом в левой руке нечестно, – ответил он Бакудену, – откажись от поединка». Вместо этого Бокуден написал ему еще с десяток писем, в каждом из которых повторялась одна и та же мысль, хотя и выраженная всякий раз по – разному: это были обвинения по поводу левой руки. Письма все больше и больше раздражали юного мастера. И все же в конце концов Бокуден сообщил, что принимает вызов.

Кристи Мэтьюсон в последние годы часто вспоминал поразительный случай в первой игре чемпионата 1911 года, когда он играл в составе «Джайентс» и они выиграли 2: 1 у «Филадельфия Атлетике». За «Атлетике» играл Чарли Альберт Бендер (Шеф). В тот день он бросал мощно и жестко, как никогда. Дважды он выходил против молодого Фреда Снодграсса, игравшего за «Джайентс» в центре поля, и буквально сносил того с площадки. Когда Снодграсс вышел с битой в третий раз – Бендер ему улыбнулся. «Смотри в оба, Фредди, – проговорил он, – на сей раз тебе не ударить». Затем он послал первый мяч Снодграссу в голову. Снодграсс пригнулся. Первый промах. «Если ты все время будешь так бросать, – выкрикнул Снодграсс, – мне вообще бить не придется». Бендер продолжал улыбаться. [ «У него были отличные зубы», – вспоминает Мэтьюсон. ] Следующий бросок он у Снодграсса выиграл. «Ты промахнулся на целую милю», – заметил Бендер все с той же улыбкой. Снодграсс, сжав челюсти, отправился в пробежку. «Хронически ухмыляясь» (выражение Мэтьюсона), Бендер послал Снодграссу подачу по кривой – точное попадание! Почему? Ведь Снодграсс не боялся подач Шефа. Он был крепким хиттером и всю жизнь показывал великолепные результаты. В тот раз, рассуждает Мэтьюсон, Снодграсса просто достало сочетание сильнейших ударов с постоянными насмешками и издевательской ухмылкой, не сходившей с лица противника. Выведя парня из игры, Бендер не успокоился, а решил загнать кинжал поглубже и провернуть его в ране. «Ты не бьющий, Фредди. Ты тормоз. В жизни тебе ни отбить ни одного нормального удара! » Хотя в тот день Бендер был побит, он выиграл две другие игры. «Атлетике» выиграла чемпионат. Снодграсс, которого он травил, выступал в том сезоне как никогда слабо. По мнению Мэтьюсона, он не был запуган, а стал жертвой продуманного поведения игрока, искусного не только в бейсболе, но и в психологии. «Бендер нашел способ заставить Снодграсса думать о чем угодно, только не об игре», – говорил Мэтьюсон.

Роджер Кан «Игра головой», 2001

Молодой самурай привык сражаться, повинуясь инстинкту, и двигался очень быстро. Однако, когда начался бой, он невольно стал отвлекаться на мысли о своей левой руке и о том, как ее боится Бокуден. Неожиданно он поймал себя на том, что начал просчитывать действия левой рукой, задумывается, куда ударить, как отвести меч. Казалось, левая рука его не подведет, казалось, она действует сама по себе, словно разумное существо… И тут внезапно Бокуден нанес сильный удар и ранил противника… в правую руку. Поединок был окончен. Молодой самурай оправился от раны, но его рассудок расстроился навсегда: больше никогда не мог он сражаться, повинуясь инстинкту. Он начал задумываться и вскоре совсем забросил меч.

В 1605 году Гэндзаэмон, глава почтенного клана Йошиока, члены которого славились искусством боя на мечах, получил самый странный вызов в свой жизни. Его вызвал на поединок никому не известный самурай двадцати одного года от роду, по имени Миямото Мусаши, одетый в грязные лохмотья, словно попрошайка – нищий. Вызов прозвучал дерзко, а Мусаши держался так заносчиво, словно считал себя непревзойденным фехтовальщиком. Гэндзаэмон поначалу отмахнулся, решив не обращать внимания на выходку юнца: было бы ниже его достоинства отвечать на вызовы всякого выскочи!. Но было в этом юноше что – то, что не позволяло Гэндзаэмону его забыть. В конце концов он принял решение встретиться с Мусаши и преподать ему урок. Поединок был назначен на раннее утро следующего дня – им предстояло встретиться на рассвете за городом.

Гэндзаэмон прибыл в назначенное время, сопровождаемый учениками. Мусаши на месте не оказалось. Минуты тянулись, складываясь в часы. Видно, юнец одумался и дал деру из города. Гэндзаэмон послал ученика на постоялый двор, где остановился молодой самурай. Ученик скоро вернулся и сообщил: когда он прибежал, Мусаши спал, а когда его разбудили, велел ученику передать Гэндзаэмону извинения – впрочем, довольно дерзкие – и сказать, что вскоре прибудет на место встречи. Гэндзаэмон очень рассердился. Он в гневе мерил поле шагами – а Мусаши особо не спешил. Прошло еще два часа, прежде чем его фигура замаячила вдалеке. Он помахал издали и медленно направился к самураю и его ученикам. К тому же на голове у него была ярко – алая головная повязка вместо традиционной белой, какую носил сам Гэндзаэмон.

Самурай злобно окрикнул Мусаши и устремился вперед, горя нетерпением поскорее разделаться с этим невежей. Но Мусаши со скучающим видом отбивал одну атаку за другой. Каждому из них удалось ранить другого в голову, но кровью обагрилась лишь белая повязка Гэндзаэмона, повязка же Мусаши цвета не изменила. В конце концов Гэндзаэмон, рассерженный, озадаченный, снова устремился на соперника – и попал прямо под удар меча, который рассек ему голову. От этого последнего удара самурай упал как подкошенный. Удар был не смертельным, Гэндзаэмон оправился, однако поражение было настолько унизительным, что он никогда более не участвовал в поединках. Он стал монахом и провел оставшиеся годы в храме.