 |
Геополитика и геостратегия 10 глава
|
|
|
|
На все просьбы и петиции, подаваемые золотопромышленниками, в Претории отвечали уклончиво с молчаливым недоверием. Употреблены были все меры, начали обращаться к членам парламента, учрежден был особый специальный фонд для подкупа. Имелись в виду выборы нескольких депутатов, которые обязались бы вотировать известные законы и отвергать другие, — средство конечно очень дурное, но уитлендеры, испробовав все остальное, нашли, что это единственный путь достигнуть хоть чего-нибудь. Это средство было испытано и дало желаемые результаты <...>.
До сих пор золотопромышленники вмешивались в политику, лишь поскольку она касалась их экономических интересов, теперь же они решили добиться изменения состава парламента, и с этой целью стали домогаться закона о натурализации.
III.
Если Трансвааль не увлекает своей внешностью, то он таит в себе чрезвычайно солидные ка-
чества. Угрюмые скалы его подобно сказочному Кощею, хранят под собой несметные богатства. В стране, начиная с 1887 по 1896 гг. добыто 660 000 фунтов золота, ценностью в 406 250 рублей...
Несмотря на этот все возрастающий прогресс, истощение приисков почти незаметно, и в действительности в Трансваале остается еще золота во много и много раз больше того, которое уже извлечено из недр земли <...>.
Кроме золота в Трансваале найдены алмазы, каменный уголь, ртуть, железо. Пока все эти богатства лежат нетронутыми по разным причинам.
Итак, следовательно, в случае успеха англичане возьмут с Трансвааля контрибуцию, перед которой контрибуция, взятая немцами в 1871 г. окажется жалкой подачкой. Английским финансистам откроется широкое поле деятельности, а они всегда были несравненно лучшими слугами отечеству, чем их сиротам. Под их начальством кавалерия Святого Георгия (на английских золотых монетах изображен Святой Георгий) своими смелыми набегами на европейские биржи очень скоро подымет тот престиж, который уронила армия.
|
|
|
Англичане недаром терпят насмешки, и не даром же Чемберлену, как говорят в Трансваале, обещано за эту войну 50 миллионов.
IV
Ревниво оберегая чистоту своей нации, буры с болью в сердце терпели присутствие в своей среде иноземцев. Поэтому поднятый уитлендерами
вопрос о натурализации явился вопросом первостепенной важности, отодвинувшим все остальное на задний план.
Но посмотрим сначала, имели ли уитлендеры какое-нибудь право на то, чтобы сделаться гражданами Республики и если да, то какие следствия могли вытечь из принятия их в подданство, то есть, угрожала ли государству опасность или же, наоборот, оно могло извлечь из этого пользу и какую именно?
До прибытия иностранцев и открытия золотых приисков Трансвааль был в полном запустении. Не было ни доходов, ни кредитов, не было даже собственной монеты. Во время войны с англичанами в 1881 г. бурам приходилось заряжать свои старинные ружья камнями за неимением пуль. Свою единственную пушку они так же заряжали круглыми булыжниками. Города представляли собой группу домиков, столпившихся вокруг деревянной церкви. Не было ни железных дорог, ни телеграфов. Такое бедное состояние государства представляло большую опасность: окруженная английскими владениями республика могла исчезнуть...
Но началась золотая промышленность и произошла внезапная метаморфоза, — в несколько лет Трансвааль превратился в первое по значению государство в Южной Африке. Быстро выросли и устроились города. Появились почта, телеграфы, телефоны. Три железные дороги соединили пустыню с морем. Явилось новое вооружение.
Всем этим прогрессом Трансвааль обязан, конечно, уитлендерам: но, отлично сознавая это, буры все же смотрели на иностранцев, как на сознательных или бессознательных агентов англичан. А между тем главная масса иностранцев — люди среднего достатка, для которых, в сущности, и важен был новый закон, — не питали, да и не могли питать к Англии ровно никакого пристрастия. Все эти немцы, американцы, шведы, итальянцы бежали с родины вследствие, главным образом, экономических причин: в Трансваале они нашли работу, хорошую плату и забыли свою нищету. Очень многие женились там, стали отцами семейств, собственниками домов и эти связи навсегда прикрепили их к Южной Африке и Трансваалю.
|
|
|
Нужно было принять этих людей, не массами конечно, а понемногу, последовательно. Эти новые граждане оценили бы честь, которую им оказали предоставлением прав, они не ослабили бы национальности, но дали бы государству то, чего ему недоставало, — граждан с высокоразвитой инициативой, людей, способных подвинуть отечество по пути прогресса без толчков и кровопролития. Буры оттолкнули эту хорошую часть населения, и она перешла к английской партии, питавшей другие замыслы.
Теперь борьба принимает новый фазис. На сцену выступают два крупных человека: с одной стороны, — президент Крюгер — мистический старец, как будто выплывший из глубины XVII столетия, говорящий библейским языком и сам глубоко верящий в то, что каждая мысль внушена
ему Богом, человек с железной силой воли и неотразимой силой убеждения. С другой стороны, Родс, — идеал политика-финансиста последней формации, одно имя которого внушает буру ужас, а у уитландера вызывает благоговейный трепет.
История Родса несколько известна русским читателям. Из простого рабочего, сделавшись в короткое время архимиллионером, Родс показал, что в стремлении к богатству им руководила не жадность, не необузданное честолюбие... Сделавшись первым министром Капской колонии, он энергично принялся за устройство дел <...>.
За счет Англии он завоевывает (промышленно-военной политикой) Матабелеленд и Машоналанд [нынешнее Зимбабве] и учреждает Chartered Company [Привилегированную компанию], а в то же самое время зорко следит за тем, как развиваются неудовольствия между уитлендерами и бурами Трансвааля.
|
|
|
Уже давно в Южной Африке существовала идея Соединенных Южно-Африканских Штатов. У кого она зародилась — неизвестно. Но до сих пор, пока она носилась в воздухе, она представляла собой бесплодную химеру, в руках же Родса она сразу получает осязаемую форму.
Служа одновременно и Африканскому союзу, и Англии, Родс, правильнее, заставлял их обоих служить себе. По многим признакам он видел, что назрело время, когда нужно выбрать, которым из этих двух слуг лучше воспользоваться. Если Англия даст ему гарантию в том, что он будет вице-королем или первым министром объединенных южно-африканских владений (включая Трансва-
аль и Оранжевую Республику), он завершит свой удар в пользу Англии, в противном случае он будет президентом Соединенных Южноафриканских штатов!
V.
Дерзость обычно рождается из дерзости. Легкий захват Родезии (для краткости назовем ее так) вскружил голову Родсу, и он решил покончить с Трансваалем простой революцией Йоганнесбургских промышленников, поддержанной отрядом родезийский полиции. Но малодушие уитлендеров, потерявших голову в самый решительный момент, и ослушание Джеймсона разрушили дерзкий замысел. Крюгер замечательно искусно воспользовался этим случаем. Отослав Джеймсона с отрядом на суд Англии, он этим самым отдал Англию на суд всего мира. Вместо того чтобы казнить вожаков-революционеров, их заключили в тюрьму и приговорили к штрафу в 2 миллиона рублей. Такое решение старого президента, будучи само по себе весьма гуманным, являлось вместе с тем актом высокой государственной мудрости. Поступи Крюгер иначе и война с Англией была бы неизбежна, и в то время [пока] пылкая в своих чувствах, но осторожная в своих действиях Европа разбиралась бы в своих симпатиях, почти безоружный в то время Трансвааль скоропостижно закончил бы свое существование <...>.
Видя, что с Англией нельзя вести дружбу иначе, как держа камень за пазухой, и что не сегод-
ня-завтра попытка непременно возобновится, буры начинают готовиться к грядущим событиям. В 1896 г. заключается союз с Оранжевой Республикой, и начинаются вооружения. Англичане теперь уверяют, что все эти приготовления производились тайно, но в английских иллюстрированных журналах еще задолго до войны помещались рисунки, изображавшие учения бурской артиллерии. Ружья провозились через Капскую колонию, и об этом был даже запрос в Капском парламенте. Патроны поставлялись фирмой «Чемберлен и компания» (брат министра колоний). Четыре форта вокруг Претории выстроены немецкими инженерами, но подрядчиками были англичане, наконец, что все это не было секретом, лучшим доказательством служит заявление высшего английского комиссара на Блумфонтейнской конференции 31 мая 1899 г. о том, что Англия отлично знает обо всех приготовлениях буров. Вопрос только в том, насколько точны были эти сведения.
|
|
|
1 (14) марта нынешнего [1900] года статс-секретарь Трансваальской Республики Рейц в разговоре по поводу ответа лорда Салюсбюри на мирные предложения буров, высказал, между прочим, что англичане имели все сведения от своего офицера (White), бывшего шпионом в Трансваале, который доносил, что вооружения буров таковы, что Южно-Африканская Республика может быть без труда завоевана пятьютысячным отрядом.
Очевидно, с Англией повторилось наше: «шапками закидаем». Так или иначе, но англичане все же знали о вооружении буров и если они молча-
ли, то только потому, что Джеймсоновский набег не позволял им кричать об этом.
После этой неудачной попытки скомпрометированный, но не обескураженный Родс вынужден был оставить свою политическую деятельность и удалиться в Родезию, где в это время началась чума рогатого скота, послужившая причиной восстания матабелов. Занимаясь усмирением кафров, Родс, однако, ни на минуту не покидал из виду и Трансвааль.
Нельзя сказать, чтобы англичане отличались даровитостью большей, чем другие народы, наоборот, они менее восприимчивы, менее впечатлительны и менее других способны к творческим комбинациям. Промышленные и торговые занятия сделали их, по их же собственному выражению, сухими как пыль (dry as dust), но у англичан есть три добродетели, отсутствием которых страдаем в особенности мы, русские.
Первое — это решимость взяться за дело, вторая — довести его до конца и третья — не смущаться никакими неудачами. Не смущаясь первой неудачей, Родс продолжал уверять своих высоких друзей в Лондоне, что война с Трансваалем будет просто военной прогулкой, что бурам не устоять перед лиддитными гранатами, что бояться вмешательства Европы нет основания, так как, очень умно говоря о политической экономии, в практическом приложении этой науки она немногим переросла буров.
|
|
|
Родсу важно было только втянуть Англию в войну с бурами. Он знал, что как бы дорого война не стоила, она приведет к успешному концу и для
него лично даст выход его честолюбивой энергии и деятельности, а для англичан откроет перспективы всемирного господства.
В то же самое время оппозиция Йоганнесбургских уитлендеров начала приобретать все более и более острую форму <...>.
Для улаживания недоразумений 31 мая 1899 г, то есть за четыре месяца до войны, съехались в Блумфонтейн президент Крюгер и высший английский комиссар в Капштате сэр Альфред Мильнер. Мильнер потребовал назначения 5-летнего срока для предоставления прав уитлендеров, Крюгер предлагал 7 лет и взамен требовал со стороны Англии уничтожения всякого намека на сюзеренитет. Совещания продолжались недолго и остались нерешительными. Обе стороны чувствовали, что это безнадежная попытка, которую обыкновенно делают в консистории для примирения разводящихся супругов.
Но уитлендеры, боясь, что дело все-таки может кончиться миром, начали сходиться на митинги, на которых господствовало сильное возбуждение. Отлично зная, что сражаться теперь придется уже не им, они были настроены необыкновенно воинственно. Правительство сделало было еще одну попытку. При посредстве некого Липерта оно начало было переговоры с уитлендерами, но Uitlander Counsil в ответ на это напечатал в Йоганнесбургских газетах своего рода ультиматум, требуя разоружения буров и разрушения Преторийских фортов. Война уже чувствовалась в воздухе — она была неизбежна.
VI.
Если в настоящее время военное счастье так круто повернуло в сторону англичан, то это произошло потому, что уже в самом начале кампании буры, обнаружив, несомненно, высокие качества солдат, вместе с тем выказали себя не вполне искусными стратегами. Начав войну при крайне выгодных для себя условиях, то есть когда англичане еще совершенно не были готовы к военным действиям и значительно уступали своему противнику в численности, буры нашумели на весь мир несколькими блестящими победами, но не сумели извлечь никаких выгод из своего превосходного положения.
Лучшим подтверждением этого является победоносный бой у Моддерспруйта (Никомскоп), который мог оказать влияние на ход всей кампании (спустя два месяца я обходил поле сражения и беседовал со многими участниками боя).
18 (30) октября, генерал Уайт, как известно, выступил из Ледисмита тремя колоннами — правая, левая и центр. Последний предназначался для поддержки той из фланговых частей, которой будет угрожать наибольшая опасность. Оттянув на себя правую колонну и центр, Жубер этим дал возможность Преторийской команде, оранжевым бурам и Йоганнесбургской полиции (всего 800 человек) окружить левую колонну, которая после незначительных потерь вся сдалась в плен (1200 человек). Известие о катастрофе в тылу распространило страшную панику в остальных войсках Уайта, и они начали отступление «в порядке», то
есть всё, что только могло двигаться — люди, лошади, мулы — всё в страшной поспешности бросилось к Ледисмиту. Повозки обоза, перемешавшись с орудиями и вьючными животными, загородили дорогу. Солдаты бросали ружья и патроны. При энергичном и безостановочном преследовании (а оно было возможно благодаря необычайно приподнятому моральному состоянию буров) можно было без труда покончить с этой бегущей толпой, гонимой собственным страхом.
Но генерал Жубер удовлетворился легкой победой (буры не потеряли и 10-ти человек) и не только не преследовал противника, а даже дал Уайту 48 часов на уборку убитых и раненых. В течение этого времени англичане, работая день и ночь, успели возвести вокруг Ледисмита траншею. При этом, чтобы сократить длину оборонительной линии, слишком большой для немногочисленного гарнизона, они ухитрились на высоте линий укреплений устроить нейтральный лагерь для женщин и детей. Получился довольно значительный, не требовавший обороны сектор, в котором впоследствии во время продолжительной и скучной осады безоружные противники сходились иногда для мирной беседы. Чем же, в сущности, объясняется такой страшный промах, сознаваемый самими бурами? По словам буров, они не преследовали англичан «потому, что во время этого преследования могли наткнуться на засаду и понести большие потери». Иностранцы говорят, что перемирие и разрешение устройства нейтрального лагеря было дано главным образом из опасения, чтобы буров не сочли варварами.
Все это объяснения невоенного свойства. При энергичном преследовании только часть англичан могла достигнуть Питермарицбурга (заранее укрепленного). Блокировав этот пункт небольшим отрядом, с остальными силами следовало немедленно двигаться к Дурбану с тем, чтобы занять здесь удобную позицию; могли, конечно, быть потери, но они вознаградились бы десятерицею: вместе с англичанами в Ледисмите заперлось 500 буров натальской полиции, на Спионскопе против генерала Бота дрались натальские буры, при оставлении Ледисмита первыми вошли в город натальские же буры. Все это, несомненно, оказалось бы на стороне союзных сил. Вместе с этим не было бы Платранда (неудачная атака 25 декабря [1900]) и других мелких стычек, потери в которых при продолжительном бездействии во время осады Ледисмита незаметно начали уже оказывать свое деморализующее влияние.
Заручившись выгодами времени, то есть более ранней готовностью к войне, надо было скорее заручаться другим чрезвычайно важным условием — пространства, то есть захватом возможно большей территории противника. Не следовало думать о потерях, которые не могли быть особенно чувствительными, а, разделавшись с авангардом противника на восточном театре, все свободные силы перебросить на западный, с тем, чтобы до прибытия главных сил и здесь возможно далее отодвинуть передовые части англичан. Тогда за завесой собственных войск могли бы восстать и Капские буры, которые горели желанием помочь своим, но, к сожалению, не могли, потому что не
было оружия и боевых припасов, которых в Трансваале оставались свободные излишки. С присоединением Капских буров, численность армии возросла бы значительно, притом за счет элемента в высшей степени доброкачественного. (Некоторые сравнивают англо-бурскую войну с нашей 1812 г. По воодушевлению народных масс это совершенно справедливо, но с точки зрения стратегии здесь явление обратное — отступая вглубь России, мы накатывались на собственные силы — у буров же резервы были впереди — А. В.)
Итак, более ранней готовностью к войне, захватив в свои руки инициативу, буры, вместо того, чтобы диктовать свою волю противнику, сами переходят к пассивным действиям — к выигрышу сражения там, где придется, операции начинают вестись изо дня в день, обнаруживается отсутствие одной общей руководящей идеи, то есть того, что на языке стратегии называется планом кампании.
Причину этого печального явления надо искать не в какой-либо капризной случайности, а в самой природе вещей. В частых войнах с кафрами бурам не приходилось задаваться широкими целями. Операции были кратковременными и крайне немногосложны. Их ездящая пехота без труда могла выследить пешую банду вооруженным разным дрекольем дикарей, окружить ее и уничтожить ружейным огнем. Все дело заканчивалось одним боем, не было последовательности событий, а следовательно, не было необходимости в составлении плана компании. От этой маленькой, так сказать, домашней практики бурам сразу при-
шлось перейти к огромной операции, над которой задумался бы не один ученый стратег, а таковых в Трансваале не было. Покойный Жубер, благодаря безукоризненным качествам человека, пользовался большой популярностью, но он, как и многие другие бурские генералы, был хороший тактик — военачальник, способный руководить войсками на поле сражения, но не на театре военных действий. Заступивший на его место молодой (всего 36 лет) энергичный генерал Бота, хотя и обнаружил выдающиеся военные дарования, но к несчастью на его долю выпала крайне тяжелая и неблагодарная задача — тащить телегу, которая уже завязла в грязи.
VII.
Успехами второй половины кампании англичане столько же обязаны даровитому лорду Роберт-су, сколько и не особенно талантливому Уайту, сумевшему, однако, в наиболее важный период стратегического развертывания главных сил привлечь на себя почти три четверти армии буров. Как известно, после боя 18 (3) октября [он] отступил к Ледисмиту. Этот город, получивший такую громкую известность, представляет собой небольшую группу домиков, брошенных на берегу Занд-Ривер. Вокруг него толпятся в беспорядке высокие горы со своими характерными, точно срезанными ножом вершинами. Пользуясь двухдневным перемирием, англичане поспешно укрепились здесь, то есть вдоль наружных гребней ближайших
гор, насыпали траншеи (каменные брустверы без рвов), в некоторых местах эти траншеи были сомкнуты в виде редутов крайне упрощенной формы; редуты связали между собой соединительными траншеями и таким образом получилась маленькая крепость. Главную силу ее составляли, конечно, не каменные брустверы, которые при высоте около двух аршин и сухой кладке давали укрытие только от ружейных пуль и снарядных осколков, а сами горы — это естественные валы, высота и крутизна которых представляла большую трудность при эскаладировании под огнем из траншей. Такую крепостицу можно было взять или штурмом или блокадой.
По окончании перемирия буры передвинули свою артиллерию и в течение первой недели подвергли Ледисмит сильному обстрелу, но на штурм не решились. Между тем энергия, развившаяся очень сильно во время первых наступательных маршей, начала понемногу ослабевать.
Как и всегда, чтобы притупить остроту неприятного сознания только что сделанной ошибки, человек ищет какого-нибудь прецедента. Кем-то произнесено было слово «южноафриканская Плевна» — прецедент был найден, а им диктовался уже и дальнейший образ действий. Решено было блокировать Ледисмит, то есть дождаться, когда изнеможенный голодом Уайт сам положит оружие, хотя о том, сколько у англичан запасов сведений не было; неизвестна была даже более или менее точная цифра гарнизона, полагали «так тысяч 8—15».
Решившись на блокаду, буры раскинули свои маленькие лагери по огромной окружности и вок-
руг осажденного города, началась довольно мирная жизнь, при военной обстановке. Англичане спокойно сидели в крепости, а буры наблюдали их. Каждой команде был отведен особый район охранения. Днем по линии постов располагались несколько человек, которые лежа за камнем с трубкой в зубах и «маузером» (так буры называли маузеровские винтовки) сторожили; не покажется ли где-нибудь голова англичанина. На случай вылазки неприятеля сигналом тревоги служил пастушеский рожок. Одиночные ружейные выстрелы здесь слышались довольно часто. Иногда впрочем, от времени до времени, тяжело нагнется воздух, просвистит где-нибудь граната. Это соскучившие [ся] артиллеристы обеих сторон, заметив какую-нибудь цель, напоминали себе о том, что здесь война. Но если впереди кое-что напоминало собой войну, то в тылу линии обложения картина являлась уже совсем мирной. Вокруг лагерей паслись стада быков, спутанные лошади, мулы, овцы. По дороге из лагеря в лагерь разъезжали легким галопцем буры, очень часто под зонтиком и в сопровождении кафра, везшего ружье и патронташ своего «бааса» (господина).
Все лагери походили один на другой, с тем различием, что у буров-фермеров лагерь состоял из повозок с приделанными на задках будками, а у буров-горожан и в иностранных отрядах — из палаток, частью выданных правительством, частью отнятых у англичан. Но порядок был один и тот же: каждый располагался там, где хотел. У каждой палатки или повозки дымились костры, на которых черная прислуга готовила кофе, пекла бли-
ны, варила мясо. Тут же на солнце сушилась кожа убитого барашка, валялись кости, остатки пищи, на сучьях акации сушилось нарезанное полосками и сплошь покрытое мухами мясо. Известных мест обыкновенно не отводилось. Правда, для наблюдения за порядком существовала должность интенданта, но обязанности его зависели как от собственного усмотрения, так и от доброй воли бюргеров, считающих каждый себя своим собственным генералом.
Пользуясь беспечностью буров, долго бездействовавшие англичане прокрались однажды ночью и взорвали дальнобойную пушку Крезо, в другом месте натальские буры, подойдя для дружеской беседы, предательски испортили орудия Круппа и Максима. С этих пор сторожевая служба под Ледисмитом усложнилась. Во избежание подобных казусов орудия отнесли подальше, и охранение их вверили определенным командам. На ночь установился сильный наряд. Каждая команда выходила вся, оставив в лагере только дневную стражу и административных лиц. Начали ставить посты парных часовых на 100 шагов от поста. Часовые стояли обыкновенно по два часа, сменяя друг друга сами. Пробовали даже высылать вперед патрули, но однажды в Преторийской команде в состав патруля вошли один американец и один испанец, которые при возвращении наткнулись на свой пост и, не успев ответить пароля, были убиты своими же, а когда вскоре после того оранжевые буры пристрелили своего де капрала, то высылку патрулей решено было бросить, как неподходящее дело. (Для стрельбы ночью буры
употребляют такой прием: левую руку накладывают поверх ствола и по косточкам стреляют в грудь, — пуля попадает в голову).
Так в продолжение первых двух месяцев тянулась жизнь осадного корпуса под начальством генерала Жубера.
В то же самое время небольшой обсервационный корпус под начальством генералов Боты и Луки Мейера, продвинувшись было к Исткорту, отступил за Тугелу, избрав эту реку оборонительной линией для удержания Буллера, шедшего на выручку Уайта.
Если продолжительное бездействие под Ледисмитом начало уже оказывать свое расслабляющее действие, то совершенно не то было на Тугеле: близкое соприкосновение с противником, ежеминутное ожидание боя действовало необыкновенно сильно на буров, по природе страстных охотников. Здесь царило не возбуждение, а если так можно выразится, боевая восторженность. Каждый был уверен в своей непобедимости и с нетерпением ожидал англичан на заранее подготовленных позициях.
3 (15) декабря произошло первое большое сражение под Колензо. Подробности его достаточно известны <...>.
VIII.
Самоуверенность у людей обыкновенно растет и падает пропорционально их успехам и зачастую в геометрической прогрессии. После побе-
ды под Колензо буры начали смотреть на своего противника с нескрываемым высокомерием. Даже у наиболее скромных исчезло всякое сомнение в благополучном исходе кампании. Поэтому на советы некоторых европейских офицеров, вместо бесполезной траты снарядов на ежедневную одиночную стрельбу по крепости подвергнуть Ледисмит сильной бомбардировке и затем взять его штурмом, буры с неудовольствием отвечали, что они находят неразумным подвергать разрушению город, который потом достанется им же, а штурмовать город по европейский науке они предоставляют Буллеру.
Между тем в Претории, откуда, собственно говоря, незаметно руководили кампанией, чувствовали, что центр тяжести операций переваливает на западный театр. Туда ежедневно прибывали все новые и новые части войск; вместе с огромной материальной силой, Англия выдвинула и главный свой моральный ресурс в виде лордов Робертса и Китченера. Таким образом, по ходу событий восточный театр войны, на котором были сосредоточены главные силы буров, приобретал второстепенное значение, а следовательно, необходимость поскорее разделаться с Ледисмитом, приковавшим к себе почти половину армии, становилась все более и более очевидной.
И вот на военном совете решено было произвести 25 декабря общую атаку Ледисмита. (Военный совет составляют Главнокомандующий, генералы и коменданты, начальствующие ополчениями каждого уезда (в мирное время наши становые пристава). На военном совете [до] предвари-
тельного обсуждения вопроса поются псалмы, затем каждый из присутствующих излагает свое мнение. Распоряжения даются устно. Ни карт, ни планов, ни письменных диспозиций нет. При покойном Жубере и Кронье в совете всегда присутствовали их жены, голоса которых имели почти решающее значение. Заседание заканчивается пением псалмов.)
Распоряжения об атаке были отданы накануне вечером. В этот день я был при Преторийской команде. Около 7 часов вечера после речи пастора (почти все буры говорят по-английски) и пения псалмов, фельдкорнетом было объявлено нечто вроде диспозиции, согласно которой половина команды — 150 человек назначалась для атаки, другая же половина должна была составить резерв. Атакующей части приказано было ночью занять высохшее русло ручья приблизительно в 1000 шагов от восточных укреплений Ледисмита и с рассветом открыть стрельбу, чтобы привлечь на себя внимание и силы противника и этим облегчить главную атаку оранжевых буров на юго-западную сторону крепости.
Было еще совершенно темно, когда атакующая часть спустилась с горы и расположилась в промоине. Холодная и сырая мгла окутывала всю местность. Не признавая никаких мер предосторожности и не опасаясь обнаружить свое присутствие, буры закурили трубки... Томительное ожидание тянулось уже более часа, но вот ярко горевшие звезды начали мало помалу бледнеть, и в предрассветном тумане показались вершины гор. Впереди на сероватом фоне неба вырисовывалась уже
стена английских укреплений (два редута, соединенные траншеей, — в общем протяжении позиции около 800 шагов). Мертвая тишина царила повсюду. Вдруг откуда-то издалека, словно тяжелый протяжный вздох, пронесся звук орудийного выстрела и эхом раздался по горам. За ним другой, третий, все чаще и чаще, яснее и яснее, — «так», «так-так-так», «так-так», сухо затрещали маузеровские винтовки вперемешку с глухими звуками английского Ли-Метфорда. Это оранжевые буры, не дождавшись демонстративной атаки, повели главную. Команда встрепенулась, все посмотрели на ассистент-фельдкорнета, но угрюмый старик, все время молча сидевший с закрытыми глазами, заявил, что он не получил определенных приказаний и поэтому, если бюргеры желают, то они могут атаковать английские укрепления. После минутного совещания, решено было наступать. По мокрой от росы траве буры ползком двинулись к железнодорожной насыпи, до которой было около 200 шагов. Дойдя до насыпи, атакующая часть раздалась вправо и влево, и эта жиденькая цепь охотников, и по костюму, и по вооружению (винтовки были без штыков), и по всем приемам, начала подыматься на насыпь. Но лишь только показались головы буров, как моментально по всей линии английских траншей вспыхнули огоньки и рой пуль со свистом и жалобным пением пронзился и взрыл песок, кто-то ахнул, все быстро скатились с насыпи и залегли за камнями, из-за которых сейчас же началась редкая одиночная стрельба. Артиллерия обеих сторон открыла частый огонь, и гранаты, злобно шипя, заносились в
воздухе, скрещиваясь над головами атакующих. (Помещенной на горе бурской артиллерии все время пришлось стрелять через головы своих.)
За железнодорожной насыпью местность все время подымается сначала слабо, потом все круче и круче, на первых шестистах шагах покрыта довольно высокой травой и усеяна крупными камнями, дававшими хорошее укрытие стрелкам. Переползая на животе от камня к камню и задерживаясь за каждый из них для стрельбы, наступающие медленно подвигались вперед <...>.
|
|
|
