 |
ПРИМЕЧАНИЕ: Все герои, задействованные в сценах сексуального содержания, вымышленны и достигли возраста 18 лет.
|
|
|
|
Спасите наши души
Автор: Чернокнижница
Бета: нет
Рейтинг: R
Пейринг: СС/ГГ
Жанр: POV, Romance
Отказ: Все претензии в Лондон
Цикл: Спасите наши души [4]
Аннотация: Спасать мир – это каждый может. Легко жертвовать собой во имя человечества. Попробуй спасти хотя бы двоих людей… Четвертая часть цикла «Спасите наши души».
Комментарии: написано для Рождественской Елки в Сокровищнице Драконов. автор предупреждает – это начало беспредела; автор информирует – все повторы намеренны, все созвучия продуманны, все щебсши не случайны; авторские тараканы сошли с ума, и тем, кто не приемлет абсурд, лучше себя не мучить. Вот как-то так.
Предупреждения: нет
Размер: миди
Статус: Закончен
ПРИМЕЧАНИЕ: Все герои, задействованные в сценах сексуального содержания, вымышленны и достигли возраста 18 лет.
- Что ты им показал?!
Снейп даже не шипит – яростно хрипит мне в лицо. А я только судорожно разеваю рот, как рыбка-гуппия, и даже хрипеть не могу: сухие профессорские пальцы сдавливают мне горло не хуже чугунных тисков.
Гермиона замерла в углу между лестницей и стеной подземельного коридора, смотрит с недоуменным ужасом на Снейпа и с ужасающим недоумением - на меня. Я хорошо знаю это ее выражение лица – так она смотрит, когда о чем-то догадывается, но сама пугается своей догадки. За кого она боится? За меня? За него? Или боится его?
- Что?! Ты?! Им?! Показал?!
Пусти, Снейп, не души, я сам повешусь! На собственном галстуке! Хотя бы для того, чтобы не расколоться по слабости и не болтануть, что именно я притащил на судилище Визенгамота и выставил на обозрение в огромный судебный думосброс! Потому что никакие объяснения не объяснят, никакие слова не расскажут, не выскажут, не выразят, не отразят… потому что нет оправдания.
|
|
|
Оправдали Снейпа, но меня – меня кто оправдает?!
Визенгамот здесь бессилен.
- Легиллименс!
О нет, Мерлин, нет, ни в коем случае, ни за что, Протего, низа что, низ… ач… то…
- Не пыхти.
- Я не пыхтю.
- И не сопи.
Гермиона и впрямь забавно посапывает – как всегда, когда выполняет сложное домашнее задание.
- Я не сопю.
- Соплю.
- Чью соплю?
- Твою, если не перестанешь шлепать по холодному полу без тапок. Ты почему еще не спишь?
- Жефья жафчфа.
- Перо изо рта вынь, я зельевар, а не переводчик с мертвых языков. Иди спать, три часа ночи.
Два сорок пять, вообще-то. Мне из моего угла часы хорошо видны: я специально стараюсь в этот закуток у шкафа попасть, оттуда вся комната на обозрении, и камин рядом.
- Завтра зелья.
- И что?
- И все. Сам-то не спишь.
- Я большой мальчик, и у меня бессонница.
Снейп развалился в кресле перед камином и на коленке небрежно-презрительно расчеркивает пером чью-то контрольную.
- А я маленькая девочка, и у меня завтра экзамен.
Снейп стряхивает исписанный красным пергамент на пол и берет из стопки следующий лист.
- И что?
Вот от этого взгляда Гермионы мне обычно хочется забиться в щель между обоями - она так смотрит, когда говорит что-нибудь вроде: «Гарри, ты такой дурак только по пятницам, я надеюсь?»
- И я его хочу сдать!
Судя по виду Снейпа, желания забиться у него не возникает. Совсем даже наоборот – он поворачивается к Гермионе с точно таким же выражением лица и пожимает плечами:
- Сдашь.
- Ага, прямо вот так приду и сдам!
- Прямо так и сдашь. Спать иди.
- Какое спать! У меня еще сорок вопросов не повторе…
- Ты их в сороковой раз повторяешь. Спать, я сказал.
Очередной пергамент слетел на пол в компанию нескольких десятков таких же «раскрасневшихся» листов.
- А ты не командуй! Не тебе завтра сдавать…
- Я свое отсдавал. Спать.
|
|
|
- Уже храплю! Волшебное слово где?
- Марш!
Я улыбаюсь во всю рожу. Обожаю эти их вечерне-каминные перепалки, и, бывает, даже закрываю глаза, чтобы уловить малейшие изменения интонаций и оттенки обертонов: вот сейчас Снейп натурально рявкнул, и лет пять назад я от такого рявка обмочился бы, но теперь я слышу правду. Я слышу – он беспокоится, что Гермиона не выспится перед экзаменом и будет плохо себя чувствовать. В легком эхе, которое повисло под потолком после раздраженного профессорского вскрика, позванивает это беспокойство.
Наверное, Гермиона слышит то же, что и я. Во всяком случае, она неохотно закрывает книгу и сгребает в охапку пергаменты:
- Вот завтра меня как поставят в позу Тренделенберга…
- Куда поставят?..
Загадочное название загадочной позы заставляет Снейпа отвлечься от художественного расписывания контрольных.
- В коленно-локтевую позицию.
- А… - Снейп ухмыляется и снова принимается за пергамент. – «А ля креветка»… И что тебя смущает?
- Действующие лица. Если б я тебе экзамен сдавала, то согласилась бы даже на позицию Псоас, не то что на Тренделенберга…
- Хватит умничать. Это не позиция, это тест на опьянение… Хрен выговоришь.
Снейп, едва не вывернув шею, смотрит, как Гермиона раздевается, заплетает волосы, с тоской поглядывая на учебники и конспекты.
- Даже не думай, ребенок. Живо спать, и чтоб через минуту я только храп слышал.
- Я не ребенок!
Гермиона забирается под одеяло – большое, пышное, из какого-то офигенного супер-пуха какой-то супер-клуши. Снейп его недавно добыл, это одеяло, когда Гермиона пожаловалась, что мерзнет ночами. Не, поначалу побурчал, конечно, про гриффиндорскую изнеженность и согревающие чары, а потом на его постели появилось это атласно-пуховое чудо. У самого профессора одеяло – не одеяло, так, тряпочка условно шерстяная, но ему хватает. Жаль, я не могу пожаловаться, я тоже мерзну.
- Еще какой ребенок. Наивный и неумный.
- Ну конечно! Еще «дитя мое» меня назови, - Гермиона возится, устраивая себе из одеяла гнездо, и мы со Снейпом наблюдаем за ней с одинаковым, наверное, удовольствием.
- Дите и есть.
- Ах, так? Ну, раз я ребенок, тогда ты – педофил!
Снейп открывает рот, закрывает, озадаченно молчит. Гермиона молчит торжествующе. Наконец Снейп досадливо машет рукой:
|
|
|
- Логика не просто женская, а еще и гриффиндорская! Спи уже.
- Ну, у меня хоть гриффиндорская логика есть, а у некоторых слизеринцев так вообще никакой.
- На Малфоя намекаешь? Вообще-то, ты уже должна видеть десятые сны. Или станешь утверждать, что разговариваешь во сне?
- Это вы, уважаемый профессор, своим трепом никак не даете мне заснуть. Если я завтра завалю зелья, так и скажу, что не выспалась из-за профессора Снейпа…
- И никого этим не удивишь. Спи.
Гермиона что-то еще бубнит в подушку, но Снейп демонстративно не реагирует. Кажется, ухмыляется даже. Ну-ну, посмотрю я на его ухмылочку, когда Гермиона…
…поднимает от подушки взлохмаченную голову и наигранно-капризно хнычет:
- Не могу заснуть. Полежи со мной!
Вот и все.
Снейп обреченно вздыхает, собирает непроверенные контрольные, переставляет чернильницу с пола на прикроватный столик и укладывается рядом с Гермионой. А я беззвучно ржу над профессорской физиономией: она невозмутимая, как подошва его же ботинка. Интересно, как долго Снейп сегодня вытерпит… В предыдущий раз, когда я здесь был, он героически хмурился минут сорок, потом сдался.
Часы отщелкивают три. Снейп отчеркивает пергаменты один за другим и опять бросает их на пол. Гермиона усердно сопит ему в бок. Я методично пощипываю себя за разные места, чтобы тоже не задремать – нужно дождаться, пока уснет Снейп, и тогда метелить к себе по-тихому…
- Не могу заснуть.
Блин!
Я это чуть вслух не сказал, а Снейп, судя по выражению лица, очень громко подумал то же самое, только менее цензурное.
- Сонного?
- Не… Расскажи чего-нибудь.
- Экзамен за тебя не сдать?
- Нет, это мой квест.
- Что твой?..
- Ну… а, неважно. Расскажи, у тебя голос засыпательный.
- А я все удивляюсь, почему у меня на уроках юные долбо… кхм, идиоты ничего не понимают. Спят, видимо.
- У тебя заснешь…
- Ну и зачем тогда…
- Ну мы же не на уроке. Или хоть песенку спой, колыбельную…
Вот это она зря, издеваться над Снейпом, лежа с ним в одной постели, еще опаснее, чем издеваться над Снейпом у него на уроке, я думаю.
|
|
|
- Если я запою, у меня все чучела оживут и в ужасе разбегутся.
- Ух ты! Живительная сила голоса! Воскрешение из маринованных!
Гермиона хихикает, а Снейп раздраженно кривится. Хотя нет, не раздраженно… чертовы свечи мерцают, тени дергаются, и мне не разобрать – то ли профессор злится, то ли опять ухмыляется. Листы опускаются на пол почти беззвучно, и красные чернила на них выглядят как-то по-гриффиндорски…
- А у тебя сколько ТРИТОНов?
Обреченный вздох, очередной листок на полу.
- Шесть.
- А что так ма…
- Их тогда всего семь было.
- Я знаю. Вот и спрашиваю – а почему не все?
- Потому что я максимализмом не страдаю. Ты будешь спать наконец?
Нет, все-таки он раздражен – перо отшвырнул, непроверенные контрольные спланировали на пол и перемешались с уже проверенными. Снейп приподнялся, ругнулся, но собирать пергаменты не стал: Гермиона потянула его обратно на подушку.
- И я не страдаю, я получаю от него удовольствие. Спать буду. Потом. А что ты не сдал?
- Какая тебе разница?
Какая ей разница… ей до всего есть разница. Кто не испытал на себе таранную мощь любопытства нашей Гермионы, тот ничего в жизни не видел. А кто испытал – тому уже и бояться нечего.
- Интересно…
- Отстань и спи! Интересно ей…
- Руны, наверное?
Все, профессор попал. Она его будет терроризировать хоть до утра, лишь бы узнать, на чем же там сто лет назад срезался наш Великий и Ужасный Подземельник. И я тоже попал. Потому что я отсюда выйду в лучшем случае к завтраку. В худшем – не выйду вообще. Вынесут.
- Нет. Спи.
- Уход?
- Его не было в списке ТРИТОНов.
- Хммм… Нумерологию?
- Честное «Удовлетворительно».
- Неужели Трансфигурацию?
- Спи, ребенок!
- Я не ребенок! Ну не Зелья же?
- Не Зелья. Все, спи, я больше с тобой не разговариваю.
- Зато я с тобой разговариваю! Предсказания?
Гермиона откровенно дурачится: перечисляет предметы, улегшись Снейпу на грудь, а он закинул руки за голову и созерцает потолок, молча и красноречиво. Наконец Гермиона приподнимается и лепечет недоуменно и ошарашенно:
- Но тогда остается… только ЗОТИ…
Снейп не дернулся, не вздрогнул, не вздохнул, не моргнул.
Мерлин, неужели?.. Нет, быть того не может.
- О Мерлин… не может быть… чтобы ты не сдал Защиту…
Профессор замер, как умер.
Вот тебе, отличник, и Тремудрый турнир. Кто бы мог подумать – Снейп, и не сдал… ЗОТИ!
- Я ее не сдавал.
Возможно, Гермиона не заметила... Но я – я вижу отлично, как Снейп нервно, будто невзначай, судорожно и неловко одернул левую манжету.
- А почему?
Профессор отпустил манжету с брезгливой поспешностью.
- Много будешь знать – не успеешь состариться. Спи.
|
|
|
Гермиона медленно скользит ладонью по его плечу, поглаживает внутреннюю сторону предплечья, сжимает запястье. И шепчет осторожно и настороженно:
- Из-за нее?
Снейп молчит. Но лучше б кричал, честно, потому что это его упрямое досадливое молчание говорит больше любых слов. Кажется, он даже напуган немножко: еще бы, он ведь не общался с Гермионой в течение семи лет, как я и Рон, и представления не имеет, что ее способность все замечать и моментально делать выводы действительно порой вгоняет окружающих в ступор, граничащий с опаской. Так тебе, слизеринская сволочь, не ты один тут умный.
А еще профессор не в курсе, что Гермиона в своем стремлении к правде бывает безоглядна, а иногда и жестока.
- Вызвал?..
- Нет.
Я никогда не видел столько эмоций на лице профессора Снейпа. Даже когда он умирал. Даже когда он выжил. Даже когда я в первый раз наблюдал их с Гермионой вдвоем. Эмоции Снейпа оказались похожи на калейдоскоп из одних оттенков черного: боль, досада, гнев, злость, раздражение, усталость мелькнули и пропали, оставив по себе легкую тень тоскливой обреченности. Эта обреченность на мгновение скривила его губы усмешкой – или просто свеча опять мигнула причудливым отблеском? Наверняка знает только Гермиона – она все так же лежит на профессорской груди и смотрит прямо ему в лицо, внимательно и сосредоточенно.
- А что?
Кто другой, не Снейп, наверняка уже давно понял бы, что не отвечать на вопросы Гермионы бесполезно: ей бы следователем работать в Аврорате. Грюм, кстати, намекал… Но Снейп – не Грюм, Снейп – это Снейп, и потому он молча и довольно грубо спихивает с себя Гермиону и вскакивает с постели прямо на разбросанные по полу пергаменты.
Наша староста гипнотизирует его спину. Я засекаю время: минута, две, две с половиной, две сорок три… В тот момент, когда я почти поверил, что взглядом можно просверлить в человеке дырку, Снейп говорит, словно прыгает с Астрономической башни:
- Поставил.
Хм… Волдеморт никогда не отличался своевременностью своих поступков – по себе знаю. Бывало, как похозяйничает в голове, так потом неделю звенит в обоих ухах, и хоркруксы кровавые в глазах. Осчастливить Меткой в день сдачи экзамена по ЗОТИ – вполне в его духе. Странный он был человек, и по-крупному гадил, и по мелочи, и все одновременно. Хотя нет, не человек, по большому-то счету…
- …а утром состояние полной невменяемости, «убейте меня из милосердия».
Ну вот, задумался, снейповские откровения пропустил. Жаль. Второй раз Гермиона его на такие душещипательные воспоминания не раскрутит.
- Напялил первое, что нашел, - даже не все свое, по-моему, - ползу вдоль стеночки на экзамен. И кто-то из наших навстречу случился, не помню уже, кто. «Зеленый ты, - говорит, - какой-то. На, хлебни». Ну я и хлебнул сдуру, что дали. Нет, чтоб понюхать. Думал, укрепляющее, оказалось, огневиски.
- И что?
- Да ничего. Заполз в кабинет, там комиссия сидит, а у меня вид – из Азкабана краше выходят, вискарем тащит за милю, и мантия наизнанку. Экзамен закончился, не начавшись.
Вот не пойму – вроде эта история для него должна быть шоком, вторым после родового, а он так ее рассказывает, будто над собой сам смеется. Что тут смешного? Особенно если учесть, что у них с Волдемортом просто-таки бзик на этой Защите, будь она неладна.
Гермиона смотрит озадаченно и задумчиво, а Снейп ухмыляется, как всегда, криво, и печально, как никогда. Э, нет, больно ему все-таки. Мне бы тоже хреново было, если бы я вот так не сдал ЗОТИ: не оттого, что не готов, и не потому что дурак, а потому что казавшийся правильным выбор с первых же часов начал требовать никому не нужных жертв.
- А ты думала, я начну петь, как меня паскудники-экзаменаторы завалили?
Ну вот, он тоже истолковал молчание Гермионы неправильно. Мы с Роном на этом долго «ловились» - она всегда молчит с таким осуждающим видом, никому и в голову не приходит, что она может просто молчать.
- Если бы ты мне начал про заваливание петь, я бы ни за что не поверила.
А теперь она улыбается.
Кто бы мог подумать, что я стану завидовать Снейпу! Но я натурально подыхаю от зависти. Чернющей, чернее сердца Волдеморта, зависти. Потому что за такую улыбку можно отдать… все, что угодно, можно отдать. За ласковую насмешку в глазах, за спокойную уверенность, и за лукавинку в уголках губ – если бы Джинни хоть раз подарила мне такую улыбку, я бы Волдеморта грохнул голыми руками года на три раньше! Да кто угодно заставит море расступиться, горы врыться в землю, Дракучую иву замереть на сто лет, если его женщина так улыбается!
Правда, я подозреваю, так улыбаться умеет только Гермиона… А Снейп подвигами уже накушался, похоже.
Но что ж теперь, никому горы не сворачивать, что ли?
- Следственный отдел Аврората по тебе плачет горючими слезами, - Снейп снова усмехается, теперь немного смущенно: - Как это ты меня развела на откровения о бурной юности?
Гермиона снова зарывается в одеяло, сворачивается калачиком:
- Просто ты хотел об этом рассказать…
- Следственный отдел Аврората рыдает всем своим тесным дружеским коллективом. Спи.
Снейп даже руки скрестил на груди – не, ну я не могу, только что ронял скупую мужскую слезу по несданному экзамену, а теперь нацепил рожу «кирпич номер три» и думает, что мы ему поверим!
- Сплю, – мне показалось, или Гермиона хихикнула в подушку? – А ты полежишь со мной?..
Да, я пришел к ним снова. И снова, и снова, и еще раз, и опять. Я не знаю, что вело меня в Подземелья каждый вечер, как на уроки. Я не мог спать, я не мог есть, я дышать не мог, если не видел их хотя бы день. Вот так, вдвоем. Уверенных, что они скрыты от чужих глаз, и позволяющих себе делать и говорить то, чего ни за что бы не сделали и не сказали в другое время в другом месте. С тем, что я извращенец, пришлось смириться.
Мне было плохо без них.
Разве я могу это объяснить, когда я сам этого не понимаю?!
Сова оказалась какая-то истеричная: во-первых, какого лысого Мерлина она понеслась в Подземелья, а во-вторых, она принеслась и заметалась по комнате вместо того, чтобы отдать письмо и чинно убраться восвояси. Снейп попытался ее половить, потом матюгнулся Ступефаем, забрал письмо и ногой выпихнул валяющуюся в обмороке сову за дверь.
Птичку жалко.
Судя по всему, Снейп успел тридцать раз пожалеть, что так старался отобрать у совы послание. Он несколько раз перечитал написанное на пергаменте (из своего угла я разглядел нечто, похожее на гербовую печать), скомкал лист и швырнул в негорящий камин, процедив сквозь зубы: «Здравствуй, жопа, Новый Год!» Сидел в кресле, потом ходил туда-сюда по комнате, потом у него книги летали, шкаф хлопал дверцами, стаканы бились об стены, и парочка едва не разбились об меня… Из камина вздымались клубы пепла, звенели стекла, что-то трещало, где-то взрывалось, куда-то падало…
Как я остался жив и не покалечен – сам не понимаю. А Снейп стоял посреди всего этого кошмара и хаоса недвижимо, сжав кулаки и закусив губу, белый, как борода Дамблдора, и такой взбешенный, что мне стало страшно. Не за себя – как-то так беспредметно страшно, вообще.
Закончилось светопреставление эффектным самоубийством зеркала: оно спрыгнуло с каминной полки, пронеслось на бреющем полете прямо над моей головой и неминуемо убило бы еще и Гермиону; слава Мерлину, она успела спрятаться за дверью. Зеркало врезалось в дверь, возопило и осыпалось на пол грудой сверкающих остробоких конфетти.
Гермиона осторожно заглянула в комнату:
- Это у тебя перестановка так проходит?
Кто может похвастаться тем, что видел неприкрытую панику на лице Снейпа? Я видел. И никому такого не пожелаю. Снейп в панике – это все равно что Волдеморт в пачке: нелепо, непонятно и опять страшно.
Вот и Гермиона попятилась, когда профессор к ней обернулся.
- Что случилось?..
Над профессорской головой с истерическим «бдзящ!» взорвалась лампа, и листок – тот самый листок, словно обзаведшись разумом, выпорхнул из камина вместе с очередной порцией пепла и скользнул по полу прямо к ногам моей лучшей подруги.
- Северус? А поче…
Все, что летало по комнате – пергаменты, книги, перья, склянки, тряпки – рухнуло на пол и на меня.
- Нам нужно расстаться.
ЧО?! Не, я не понял!!!
- В смысле?
Гермиона, видимо, тоже не поняла.
- В прямом. Все, свободна, иди рыдай, а я занят.
Охренеть. Нет, не так. Охуеть!!! Вот же падла слизеринская, вот же сука волдемортова недобитая, уебище подземельное, гнида!!! Где моя палочка?!
- Это из-за постановления?
Стоп, натянуть мантию обратно.
Никогда не слышал, чтобы Гермиона говорила таким тоном. Холодно, строго, звеняще-высоко – словно перед нею не профессор и не мужчина ее, а нерадивый первокурсник, шляющийся по коридору после отбоя. Прямо… прямо как МакГонагалл. Только позы самовара не хватает и очков.
- Понятно.
Да, Снейп молчит очень однозначно. Он стоит еще прямо, как черенок от метлы проглотивши, но плечи уже потеряли напряжение, ослабли по-бойцовски сжатые губы, и только желваки перекатываются на скулах – чтоб ты зубы до корней стер, подонок!
- Откуда знаешь?
- Доброжелателей толпы.
Не нравится мне выражение лица Гермионы. Совсем не нравится.
Она поднимает пергамент, покорно лежавший у носков ее туфель, пробегает его глазами. Потом чинно ставит сумку, деловито проходит к дивану, переступая через обломки лампы, усаживается.
- Может… объясните взаимосвязь, сэр?
Снейп коротко и обреченно вздыхает, сует руки в карманы, глядит на нее исподлобья:
- Не понимаешь?
- Нет.
Снейп смотрит исподлобья и – мне отсюда не видно! – как бы не умоляюще…
- Меня уже не спасти. А тебя – можно.
- Точнее! От кого ты собрался меня спасать?
- От себя.
- Спохватился!
Снейп ее как будто не слышит, хотя в другое время – орденом Мерлина клянусь! – отбрил бы так, что мало не покажется…
- Если мы сейчас расстанемся со скандалом, ты выйдешь сухой из воды. Дашь нужные показания – и с тебя взятки гладки, только затверди, как двенадцать способов использования драконьей крови: приставал, домогался, принудил, ну придумаешь что-нибудь.
Гермиона хмурится и усмехается одновременно – как это у нее получается?
- То есть… если я заявлю, что сама… способствовала и всячески поощряла… то тебе не легче, а мне хуже? Я правильно понимаю?
- Правильно.
Снейп не смотрит на нее. Он смотрит в угол, то есть на меня. И я вижу… Ох, я бы отдал все на свете, лишь бы не видеть этого. Я вижу, как с его лица сползают эмоции. Все до единой. Я снова вижу своего ненавистного преподавателя Зелий, вижу, как на первом уроке, – а я так отвык от него такого! Я уже так понял, что он – человек… Но только теперь я совсем понимаю: то выражение зельеварского лица, которое мы наблюдали из года в год, на самом деле не было злобой, отвращением или презрением. Это было отчаяние.
Гермиона в сердцах швыряет пергамент через всю комнату, и он приземляется как раз передо мной. «Именем Британской магической республики… Судебная коллегия Визенгамота… постановляет возбудить уголовное дело… Северуса Тобиаса Снейпа… по факту совращения несовершеннолетней… отягчающие обстоятельства… надлежит явиться… в случае уклонения… меры пресечения… разъясняется право на квалифицированную юридическую помощь…» Или я чего-то не понимаю, или одно из двух. Кто же та сволочь, которая капнула?! Кто же то дерьмо, у которого на счастье гриффиндорской старосты и слизеринского декана аллергическая сыпь? Кто продался?!
Мы сколько угодно можем осуждать и предавать остракизму. Мы – но не всякая дрянь, заглянувшая в нашу жизнь для понюхать и написать про жареное. Не то чтобы мы имеем право на суд – но все остальные даже рядом с этим правом не ходили. Ни у кого нет права судить их; ни Визенгамот, ни Мерлин, ни Бог и ни Дьявол не вправе оценить то, что они сделали. Потому что никто не властен судить о любви.
И у меня на руках волосы встают дыбом, когда я слышу злое, обиженное и остро-обличительное:
- Что ж вы меня, профессор, за дешевку держите?! Думали, Героиня узнает, испугается и сбежит? Шкурку свою спасать от общественного порицания?
Снейп потрясенно молчит. Потом выдавливает трудное и хриплое:
- Боюсь, ты не поняла…
- Я не поняла? – Гермиона вскакивает с дивана и медленно, угрожающе, шаг за шагом приближается к Снейпу. – Я? Не поняла? Нет, профессор, это вы меня не поняли! Что, решил, разок прикрикнешь, и я помчусь впереди собственного визга?! Не с той связался, профессор!
Ой. Ой-ой-ой… Хорошо, что я палочку далеко не убрал, как бы сейчас не пришлось спасать Снейпа от очередной мучительной смерти. Гермиона в гневе – это кранты всему живому в радиусе тридцати футов. Желтыми канарейками Великий и Ужасный точно не отделается…
Гермиона становится к нему вплотную, смотрит снизу вверх и роняет слова, точно отвешивает оплеухи:
- Ты что же, думаешь, я позволю кучке ханжей в мантиях забрать тебя у меня? Да я тебя у смерти отобрала!!! Ты – мой, слышишь? Я не отдам тебя, Северус Снейп, не дождутся! Я! Оставляю! Тебя! Себе!
Четыре последних слова – четыре гвоздя в крышку гроба, где оказалась похоронена знаменитая снейповская выдержка. Знай наших, гриффиндорцы не сдаются. И не предают. Петтигрю не в счет.
Снейп смотрит на Гермиону и молчит. Правильно, а что он может сказать? Гермиона смотрит на Снейпа и тоже молчит. Правильно, она уже все сказала. А вот я бы с удовольствием высказался, но не в том я положении, чтобы речи толкать.
Они молчат и глядят, как Петрификусом огретые, я ни хрена не понимаю – то ли они щас друг друга убивать начнут, то ли пойдут и оба двое утопятся в Хогвартсском озере. Ну скажите же хоть слово, скажите!
Снейп отмер первым.
- Дура.
Не верю! Ну вот хоть убейте меня, хоть убейте, хоть глаза мне выколите – не верю! Я же вижу – у него внутри все воет, ноет, стынет, и он сам, сам не верит… Но это же Снейп! У него же не только сюртук, у него душа на все пуговицы застегнута.
- Сам дурак. А еще профессор…
- Это ненадолго.
- Это навсегда.
- Профессорство ненадолго.
У меня такое ощущение, что они имеют в виду совсем не то, что говорят, но вот что именно они хотят сказать друг другу, я понять не в силах. Они сами-то понимают, интересно? Мое счастье, что я вижу их обоих, потому что следующие слова Гермиона даже не произносит вслух, я читаю по ее губам:
- Так и не понимаешь?..
Снейп качает головой.
- За что ты любишь Лили?
Снейп ошарашенно вздрагивает. Я тоже – как всегда, когда речь заходит о родителях.
- Нет, я не о том, за что ты ее полюбил. Сейчас – вот сейчас за что ты ее любишь?!
Снейп выглядит так, будто ему в спину воткнули зазубренный нож и медленно вытаскивают обратно.
- Любить за что-то просто. Это всегда сначала. Потом – несмотря ни на что.
Гермиона делает шаг назад. И еще шаг. И еще.
А в следующий миг Снейп бросается к ней, сгребает в охапку – блин, ну и гоблин, он же ей так все кости переломает!
- Храбрый глупый ребенок. Сделай одолжение – проваливай.
Ну так ты пусти ее для начала!
- Не дождешься. И я не ребенок.
- Не гриффиндорствуй.
- Любить тебя – значит гриффиндорствовать?
Гермиона вцепилась в профессорскую рубашку, как будто прямо щас прямо сюда заявится весь Визенгамот и начнет их со Снейпом друг от друга оттаскивать.
- Ты мне надоела. Видеть тебя не хочу. Пошла вон.
Снейп, по-видимому, тоже ждет явления Визенгамота – рук не разжимает, наоборот, крепче Гермиону к себе притискивает. Как-то у него слова с руками не совпадают… уж умерла так умерла, если гонишь – гони по-честному, а не по-слизерински. Ишь, и посылает, и держит, и на Дракучую иву влезть, и штанов не ободрать.
- Не верю.
Мне показалось, или Гермиона в самом деле успокоилась?
- Я тебя не люблю, не любил, и любить не буду.
- Неа, на правду не похоже.
Снейп тихо вздыхает.
- Ну… как там… я старый и страшный, а ты молодая и красивая, у тебя вся жизнь впереди… сойдет?
Я слышу, Гермиона улыбается:
- Нет.
Ощущение, что они произносят одно, а говорят совсем другое, аж закололо под кадыком. Я продирался через стереотипы слов, как через поросль «дьявольских силков»: ну что же, что же, о чем же они на самом деле разговаривают?! И только когда Снейп вымолвил это полусерьезное-полукурьезное: «Сойдет?», до меня доперло наконец.
Он же в любви признавался.
Потому и обнимал крепко, а не выгонял пинками из комнаты…
И Гермиона его поняла и успокоилась.
- И что мне теперь с тобой делать?
- А то ты не знаешь?
Уууууу… Вот так всегда – о чем бы они ни говорили, что бы ни делали, заканчивается все одним и тем же. Койкой. Видели, слышали, знаем. Щас они будут долго и вкусно целоваться, так долго, что даже скучно. Хотя делают они это эффектно, что и говорить. У меня поначалу аж поджилки тряслись, теперь ничего, привык.
Гермиона будет первой, как всегда. Она приподнимется на цыпочки, легонько коснется губами уголка профессорского рта, и сразу отпрянет назад, оставляя Снейпу решать, как реагировать и реагировать ли вообще. Его решение всегда неизменно. Он может осторожно придержать ее за руку или сразу сцапать за талию, но в любом случае не дает сделать больше шага. Потом они будут целоваться – шумно, со вздохами и стонами, по всем правилам, одновременно пытаясь как-то сгладить разницу в росте: или в кресло бухнутся, или на кровать, письменный стол тоже временами используют совсем не по прямому назначению… Гермиона обязательно вытянет из брюк Снейпа рубашку и скользнет ладонью под ткань, погладит его по спине прямо над ремнем – от этого у бедного профессора натурально рвет крышу. Интересно, что за нерв у него там такой проходит? Или он у всех проходит, просто не всех трогает Гермиона?
Они делают все то же, что и все – раздеваются, ласкаются, двигаются… чего тут придумаешь нового? Вперед-назад, вверх-вниз, а на столе или в постели – это география. Но почему же я каждый раз не могу оторвать от них взгляда? Почему я постоянно прихожу, прокрадываюсь, проползаю сюда и наблюдаю за ними?
Я и сейчас таращусь на них, как василиск. Это опять стол, и на Гермионе уже нет форменной блузки, и я знаю – она вот-вот запрокинет голову, и ее короткий хрипловатый смешок заставит меня задрожать. Она отклонится назад, опираясь на локти – грудь приподнята, ноги раздвинуты широко – такая бесстыжая, откровенная, предлагающая поза… Но я знаю: эта откровенность и эта смелость предназначены только одному мужчине. Иначе и быть не может.
Снейп это ценит. Нет, правда. Я слишком долго за ним наблюдал. Я уверен. Я знаю.
Он проводит ладонями по раскрытым для него бедрам, поднимая юбку – и мы оба восторженно замираем, а Гермиона довольно улыбается:
- Нравится?
Снейп кончиками пальцев прослеживает ажурную резинку чулка:
- Впечатляет…
Не, ну вот же бревно бесчувственное, а? «Впечатляет…» Да я на его месте кончил бы уже от одного только вида! Интересно, как давно Гермиона носит чулки?
Словно кто-то остановил время, выхватив из его потока ослепительно-короткий, захватывающий дух момент готовности и предвкушения: так замирает хищник перед прыжком, так замирает море перед цунами, так воздух стекленеет в предчувствии урагана. Снейп – рубашка распахнута, расстегнут ремень, волосы растрепаны – стоит между колен Гермионы, словно давая ей последнюю секунду на «нет». Гермиона смотрит на него с настороженной хитрецой – словно и в самом деле скажет: «Нет!» в эту последнюю секунду.
Но секунда проходит, и напряженное молчание сменяется тихим удивленным вскриком: это Снейп резко дернул Гермиону к себе, и она, не удержавшись на локтях, распласталась по столешнице. У меня слабеют колени и почему-то немеют губы, а со стола от сильного грубого толчка падает чернильница, и по полу растекается изумрудно-зеленое пятно…
Под ботинками профессора хрустят осколки зеркала. Гермиона раскидывает руки, хватается за края стола, и ни звука – только зажмурены глаза и губа закушена, как от боли. Снейп тоже молчит, и только ритмичное похрустывание стекла под его каблуками, прерывистое дыхание и влажный шорох кожи о кожу… А я даже дышу в одном ритме с их движениями, и мне кажется, свечи мерцают тоже в такт…
Сейчас весь мир вертится только вокруг этих двоих, для них двоих, и я сам существую только чтобы видеть их. Все вокруг живет только по их законам, они – закон и правило. Нет ни профессора Снейпа, нет Гриффиндорской зануды Грейнджер, есть мужчина и женщина, и мироздание подчиняется им, потому что они суть основа. Я чувствую себя причастным к чему-то главному, единственно значимому, неотъемлемому от самой сущности бытия…
… ну и рука моя, самовольно лезущая в ширинку, видимо, тоже чувствует себя причастной к чему-то эпохальному. И хотел бы я видеть в моих недвусмысленных действиях высокий философский смысл, но с небес на землю спуститься приходится, и стремительно. Высокое – это у них там на столе, а у меня тут в углу… эх. Эскуро.
Пока разбирался с заклинанием, просмотрел, что же там такого сделал Снейп: Гермиона вдруг начала кричать. Высоко, хрипло, надрывно. Снейп крепко держит ее за бедра, а она хватается за его запястья, и то стискивает коленями его бока, то снова широко раздвигает ноги, и каждый новый толчок вышибает из ее груди новый вопль болезненного и мучительного восторга. Снейп выглядит одержимым и безумным, он двигается все быстрее и быстрее – кажется, скалится даже, - словно стремится не получить и подарить удовольствие, а заставить Гермиону кричать исступленней и громче. В этом нет уже ни красоты, которая так поразила меня, когда я впервые увидел их вдвоем, ни страсти, от которой становилось твердо в штанах и пусто в голове, ни спокойной слаженности, которой я любовался все эти дни. То, что они творят, просто не имеет названия – это не страсть, не похоть, не насилие, хотя похоже… они как будто наказывают себя и друг друга за что-то… Ну же, извращенец хренов, думай, если можешь. Не страсть. Не похоть. Не насилие.
Отчаяние.
Они не верят.
И мне почему-то хочется выть, как в Министерстве, когда Сириус падал в Арку. Мне хочется перебить Визенгамот до последнего служки! Мне хочется… ой! Ой, ой, не надо! Так, спокойно, спокойно, Поттер, дыши медленно, соображай быстро: вспомнит Снейп, что во время выброса его магии пол не потрескался, а каминная решетка не превратилась в бесформенный комок чугуна? Впрочем, соображать сейчас уже без толку, остается только надеяться.
Я осторожно поглядываю в сторону стола – что-то там подозрительно тихо, уж не спалился ли я? И вижу, как Гермиона одним сильным плавным движением садится на столе, обхватывает Снейпа ногами вокруг пояса, прижимается, утыкается лбом ему в ключицу… Снейп сгребает ее в охапку, стискивает изо всех сил, зажмуривается, вздрагивает…
Не слышно даже дыхания.
Они замерли, обнявшись, и проходят секунды и секунды, а они все не двигаются и молчат.
- Люстру жаль…
Гермиона проговорила это так тихо, что я даже не сразу осознал окончание молчания.
- Я все равно ею не пользовался…
Снейп тоже шепчет еле слышно – чуть громче тишины.
- И зеркало…
- Что зеркало?
- Разбилось. Плохая примета.
- Я не верю в приметы.
- А я верю.
Наконец Снейп отстраняется, каким-то грубым и ласковым одновременно жестом приглаживает встопорщенные кудри Гермионы:
- С каких это пор?
Гермиона гладится щекой о его ладонь:
- С этих самых.
Какой идиот назвал секс занятием любовью? Кто додумался уравнять? Я и сам уравнивал, пока не увидел, что значит действительно заниматься любовью. Пока они не показали мне.
Заниматься любовью – это каждый миг. Это каждый вздох. Каждый взгляд. Каждое прикосновение. Заниматься любовью – это признаваться в любви самим своим существованием. Заниматься любовью – это состояние души, а не тела.
Это не выскажешь словами, да и незачем. Это не покажешь делами, да и ни к чему. Это надо слышать. Ощущать. Чуять. В этом надо жить.
И сейчас – вот сейчас! – они занимаются любовью.
И это скоро кончится, и не по их воле.
- Ты не останешься?
Гермиона сползает со стола, подтягивает чулок, оправляет юбку.
- Нет. МакГонагалл просила изобразить хотя бы видимость приличия.
- Очень вовремя, - Снейп опять ехидно кривится и оглядывает разгромленную комнату. – Тебе это ничего не напоминает?
- Не напоминай!
У нее еще хватает сил улыбаться…
- Я вернусь. Покажусь на глаза народу в нашей башне и вернусь.
Снейп на нее даже не смотрит, но меня уже не обманешь!
- Как думаешь, Репаро спасает от плохих примет?
- Можно попробовать, - Гермиона сосредоточенно застегивает блузку. – Но лучше выкинь.
- Давно собирался. Ты хоть понимаешь, что не получишь диплом?
Гермиона поднимает сумку, в последний раз оглядывает себя – все ли в порядке.
- Не получу здесь – получу в Шармбатоне.
- Знаешь французский? – Снейп это так буднично произносит, словно уже ничему в отношении Гермионы не удивляется.
- Нет. Но если надо будет – я и по-японски научусь.
Она скрывается за дв
|
|
|
