Страх перед конфликтами

Легко объяснимый страх перед скандалами распространяется на ссоры вообще и более того — на любой разлад в отношениях. На этот раз я не стану прибегать к своему архиву, а воспользуюсь примером одного коллеги, Алана Браконье.

Тридцатилетняя женщина по имени Сильвия рассказывает о своем муже и, не минуты не сомневаясь, называет диагноз: „Он страдает тревожным расстройством. Постоянно находится в напряжении. Спрашивает, не пригорят ли помидоры, таким тоном, словно сообщает о пожаре в доме. Любое происшествие в его глазах выглядит катастрофой, которая требует общей мобилизации всех наших душевных сил“.

Данный случай нетрудно объяснить. Родители мужчины развелись, когда ему было пять лет. Единственное, что он прочно запомнил о том времени, — это чувство непреходящего страха перед любой конфликтной ситуацией. Даже теперь, в тридцатилетнем возрасте, в ушах у него звучат ссоры между отцом и матерью из-за денег. И еще одна сцена: он, шестилетний мальчик, выходит за руку с мамой из магазина и видит у дверей подкидыша в колясочке. „Мы не можем взять его, — говорит мать. — Это нам не по силам. У нас нет средств!“ Тогда мальчик подумал, что если бы у родителей вдруг кончились деньги, его бы тоже бросили.

Как мы видим, мужу Сильвии, человеку по натуре тревожному, размолвки между отцом и матерью привили страх перед всеми трудностями вообще. Исследуя ипохондрические расстройства, М. Стреттон, П. Саловей и Д. Майер обнаружили одну общую тенденцию в восприятии и переживании проблем, возможно присущую многим беспокойным людям. Они предпочитают устраняться от проблемы, прятать голову в песок, делают вид, что ничего не знают, — лишь бы не бороться. Такие из страха перед правдой скорее умрут, чем пойдут к врачу. Окружающие считают их просто ленивыми, и иногда это действительно так, но чаще речь идет о боязни предпринимать любые шаги, нарушающие спасительную рутину. Немецкий психолог Юлиус Куль называет их пассивными личностями. Опираясь на его исследования, я пришел к выводу, что существует связь между стремлением все откладывать на потом и страхом перед активными действиями. Подобная боязнь носит избирательный характер и распространяется не на все дела, а лишь на те, которые требуют особых усилий. У меня в архиве хранится несколько описаний таких случаев. Например, одному молодому человеку стоит большого труда прервать начатое дело. Если он ведет машину, то никак не может заставить себя заехать на заправку. Если работает, то необходимость сложить бумаги и убрать книги превращается в непосильную задачу. Для выполнения этих простых действий ему нужно выделить их в отдельную графу: завтра встану и уберу. Вот доеду до дома, тогда и заправлюсь. Но иногда осуществлению планов что-то мешает, и в результате беспорядок на столе растет, а бензин кончается в самый неподходящий момент. Это вызвано не страхом перед волевым усилием, а скорее неспособностью переключаться с одного дела на другое, с отсутствием гибкости, с излишней инертностью.

А вот другой случай. Женщина не может делать вообще ничего, поскольку любое действие вызывает у нее чувство тревоги. Самое страшное — это принять решение, пусть даже самое незначительное. В свое время она была прекрасной секретаршей, но потом получила повышение по службе и возглавила отдел. Энергия, с которой моя корреспондентка выполняла чужие распоряжения, точно испарилась, когда ей пришлось решать самостоятельно. Видимо, она принадлежит к числу людей, боящихся независимых действий. Как правило, такие индивиды легко подвержены стрессу и не умеют с ним справляться. Обостренный страх такого рода имеет двойственную природу: с одной стороны, это боязнь всего нового, а с другой — неуверенность в момент принятия решения.

Страх перед новизной продиктован прежде всего нашей привычкой цепляться за успокоительную рутину. Это страх перемен, ужас перед неизвестностью. Такие эмоции широко распространены в животном мире, хотя отчасти компенсируются любопытством, то есть интересом к неизведанному. Желание бежать и искушение подойти поближе борются друг с другом, и никогда не знаешь, что одержит верх. Нерешительность хорошо знакома всем живым существам. Однако, возвращаясь к человеку разумному, следует напомнить, что Фрейд связывал пугающее с незнакомым: „Немецкое слово unheimlich, то есть „ужасный“, „роковой“, без сомнения, является антонимом к прилагательному heimlich, „родной“, „знакомый“, „домашний“.

Браконье приводит случай одной своей пациентки:

Агнес находится в сложной эмоциональной ситуации. Многое идет не по плану, а она боится непредвиденного. Этой аккуратной, заботливой, педантичной женщине просто необходимо, чтобы все в ее делах и отношениях было разложено по полочкам. Я много раз советовал и ей, и другим людям, страдающим навязчивой тревожностью, воспринимать жизнь как роман, а не как сборник инструкций. За беспокойством и излишней привязанностью к рутине часто стоит глубоко скрытая импульсивность и подавленное стремление выразить свои желания. В первый и последний раз Агнес позволила себе недолгий период „свободы“ перед замужеством, когда ушла из родительского дома и три года жила одна. Свою болезненную тревожность сама она объясняет отношением родителей, а точнее — матери, которая вечно критиковала ее за оценки в школе, за дружбу с другими подростками, за выбор профессии или партнера. Агнес жалуется на властный характер матери, на ее психологическое давление. К сожалению, первый муж моей пациентки вел себя с ней точно так же. Супруги расстались, но женщина снова выбрала в спутники жизни человека с похожими наклонностями. Агнес убеждена, что всегда поступает неправильно и не способна хорошо себя проявить; она сомневается в самой себе и в чувствах любимого мужчины. Стараясь побороть эту неуверенность, женщина стремится к аккуратности и порядку во всем.

Одна моя знакомая долго и старательно выстраивала вокруг себя уютный мирок, как вдруг получила неожиданное предложение: продать свой дом. Конечно, Всегда приятно узнать, что за недвижимость можно получить гораздо больше, чем когда-то заплатил. Но нет, она не захотела продавать — в этом не было никакой нужды. Однако же ее странным образом выбило из колеи само вмешательство непредвиденных обстоятельств, необходимость принимать решение, а точнее — просто сказать „нет“, поскольку на самом деле решение уже было принято.

Кьеркегор говорил, что страх есть осознание возможности. Но часто это и осознание свободы, необходимости решать. Эрих Фромм в своей книге „Бегство от свободы“ пытался объяснить тотальную приверженность немцев нацистской идеологии. Некоторые люди просто жаждут, чтобы ими руководили. Покорность — прекрасное лекарство от тревоги. Такие индивиды становятся легкой добычей для всевозможных организаций, сект, церквей и партий. Они не переносят сложных или неоднозначных ситуаций, предпочитая черно-белую реальность. Способность принять мир в его многообразии присуща далеко не всем. Бесчеловечный приказ — умереть за фюрера — представлялся многим желаннее, чем отсутствие всяких приказов. Дюргейм изучал тревогу, порожденную аномией, или отсутствием четких норм, тревогу, которая охватывает людей, когда резко меняются привычные установки. Возникновение радикальных реакционных движений зачастую объясняется страхом, который вызван крушением традиционных ценностей.

Что же происходит в сознании робкого, нерешительного человека? На первый взгляд, речь идет о когнитивных процессах: он не может найти достаточно оснований, чтобы предпочесть черное или белое. Когда ситуация очевидна, сомнения не посещают нас. Любой без колебаний отправится к зубному врачу, если у него разболится зуб. А вот если ничего конкретно не происходит, но нужно пересмотреть свое отношение к действительности, то сомнения тут как тут. Механизм принятия решений в последнее время стал популярной темой. Люди наивные предполагают, что надо просто просчитать все „за“ и „против“. Однако строгие подсчеты — задача для вычислительных машин. Человек же существо нелогичное, подверженное влияниям и не слишком-то рациональное. Антонио Дамасио пришел к заключению, что когнитивный фактор тут ни при чем, все зависит от интенсивности эмоциональных импульсов. То есть все дело в душевном состоянии. Напомню, что в мозгу имеются глубокие структуры, сформировавшиеся на ранних стадиях эволюции и связанные с эмоциями и памятью, а также поверхностные кортикальные отделы, не такие древние и отвечающие за сложные мыслительные процессы. Участки коры лобной области обеспечивают планирование и организацию действий. Так вот, если в результате хирургического вмешательства или несчастного случая нарушаются связи между лобной областью и лимбической системой, то наблюдается любопытное явление: интеллект пациентов, равно как и способность анализировать возможные поступки, остается сохранным, а вот окончательного выбора они сделать не могут. По-видимому, импульс, необходимый для этого, исходит из глубоких участков мозга, где зарождаются эмоции. Вот она, удивительная особенность нашей мыслительной динамики: в принятии некоторых решений участвует не только рассудок, просчитывающий все плюсы и минусы, — например, в решении иметь ребенка на каждое „за“ найдется свое „против“. Решающую роль здесь играет глубинный эмоциональный импульс, помогая преодолеть сомнения, вызванные нехваткой разумных аргументов.

Так чего же опасаются нерешительные люди? Они не знают, правильно ли поступят, к нужному ли выводу придут. Боятся утратить равновесие, покой, душевный комфорт, наконец. Робеют перед жестокой действительностью. Иногда просто боятся взрослеть. Детство, по крайней мере теоретически, — период уютный, безопасный и защищенный от соприкосновений с окружающим миром. Так стоит ли удивляться, что некоторые навсегда хотели бы остаться детьми? Питер Пен, герой Д. М. Барри, бежит в волшебную страну „Нетинебудет“, потому что „если расти так тяжело, то я вовсе не хочу расти“. В 1983 году Дэн Кайли описал синдром Питера Пена: он наблюдается у взрослых людей, избегающих ответственности, возлагающих свои проблемы на других и обитающих в замкнутом воображаемом мирке, где нет места ни трудностям, ни конфликтам.

Страх перед скукой

Совершенно иную природу имеет другой страх, который всегда очень меня занимал. Это страх перед скукой. Отсутствие раздражителей воспринимается как наказание. Даже этимологически испанское существительное aburrimiento („скука“) связано с крайне неприятными эмоциями, так как происходит от латинского abborrere („испытывать отвращение“). Агнес Геллер, большой специалист в этом и во многих других вопросах, также хочет понять, почему в определенные периоды людей охватывает „жажда событий“; вот что она пишет: „Мы стали свидетелями несчастного случая… Вот оно, событие! Подобная жадность до происшествий нередко играла негативную роль в истории человечества. Устав от монотонности дел насущных, многие восприняли Первую мировую войну как захватывающее предприятие, сулящее необычные приключения“. Человек, который томится скукой, может представлять опасность. Некоторые индивиды — экстраверты, emotion seekers (охотники за острыми ощущениями) — плохо переносят однообразие. Их гнетет беспокойство, и избавиться от него можно, лишь повысив уровень возбуждения. Бурные развлечения, алкоголь или наркотики рискуют превратиться в привычные средства, на время облегчающие душевный дискомфорт. Как писал один французский сатирик, англичане готовы удавиться, лишь бы не скучать.