 |
Глава четырнадцатая
|
|
|
|
— Ты можешь сесть?
— Пока нет. — Лукас прикрыл ладонями глаза, потом безвольно опустил руки на пол. — Мне нужна еще минутка.
— Я старалась выпить не слишком много крови. — Я честно, честно не хотела снова обращаться за помощью к миссис Бетани! — Ведь ты мне позволил, да?
— Да. Не уверен, что рассуждал здраво, но виноват я, а не ты. — Струна, до того туго натянутая во мне, слегка ослабла, и я снова смогла вдохнуть. Пока Лукас так думает, все будет в порядке. — Кто тебе велел это сделать — родители или миссис Бетани?
— Укусить тебя?
— Нет, конечно. Рассказать мне про школу.
— Совсем наоборот. Они хотели, чтобы я врала тебе, и сначала я так и делала. — Мне до сих пор было за это стыдно. — Прости, Лукас. Я думала, если буду придерживаться истории, придуманной миссис Бетани насчет того забытого тобой промежутка времени, это будет лучше для нас обоих.
— Это странно. На этот раз я помню, как ты меня кусала, но как в тумане. Ну вот как толком не можешь вспомнить свой сон через пять минут после того, как проснешься. Если бы не твое присутствие и не то, что ты удерживала меня в сознании, я бы, наверное, и это забыл. А ведь вроде бы укус вампира — такое событие, что должно задержаться в памяти. Ты не знаешь, это нормально или так не должно быть?
— То, что человек забывает, является частью укуса. Почему — не знаю. Может, вообще никто не знает. Вряд ли существуют научные объяснения вампиризма.
Лукас сделал глубокий вдох, потом медленно приподнялся на локтях и сел. Я обхватила его за плечи, но он покачал головой:
— Кажется, я уже пришел в норму.
— Зато теперь ты знаешь, почему, когда мы целуемся, мне приходится... ну, отстраняться.
— Теперь понимаю, да. — Он как-то смешно улыбнулся. — И это просто облегчение. Я уж начал думать, что нужно сменить зубной эликсир или еще что-нибудь.
|
|
|
Я хихикнула и чмокнула его в щеку.
— Не волнуйся. Я не превратила тебя в вампира.
— Я знаю. В смысле... сердце-то у меня бьется, значит, никакой я не вампир. — Лукас вытащил носовой платок, прижал его к ранке на шее и поморщился. — Все еще не могу поверить, что ты родилась вампиром. Никогда о таком не слышал.
— Интересно, как бы ты об этом слышал, если не знал даже о том, что вампиры на самом деле существуют?
— Это верно.
— Я никогда больше тебя не укушу, если только ты сам об этом не попросишь.
— Верю. — Лукас рассмеялся, и странный это был смех — будто он смеялся над собой по причине, которой я не понимала. — Я тебе полностью доверяю. Даже сейчас.
Я его крепко обняла. После того как Лукас узнал, как ужасно я ему врала, он все-таки сказал такое — о большем я и мечтать не могла!
Мы так аккуратно забинтовали ему шею, что под формой этого никто не заметил бы, спустились вниз по лестнице и удачно избежали проверки. Он легко поцеловал меня перед тем, как уйти в крыло мальчиков, и по нему никак нельзя было сказать, что сегодняшний вечер чем-то отличался от остальных.
— Ты как-то странно себя ведешь, — сказала Ракель, когда мы с ней чистили зубы перед сном. — У вас с Лукасом вроде были напряженные отношения — и что, все наладилось?
— Все отлично! Мы... ну, не поняли друг друга перед каникулами, но теперь все классно.
Под «странно себя ведешь» она имела в виду мои попытки извернуться так, чтобы она не увидела, как я сплевываю в раковину розовую от крови Лукаса пасту.
— А у тебя как дела?
— У меня? Да потрясающе! — Она сказала это с таким откровенным удовольствием, что в моем взгляде отразилась растерянность. Ракель засмеялась. — Извини. Теперь, без Эрика, «Вечную ночь» в общем можно терпеть.
|
|
|
— Серьезно? Ну если тебя послушать, так к следующему году ты будешь первой и единственной девочкой из группы поддержки!
— Первое. Если ты еще раз назовешь меня так, я вытру тобой пол, — сказала Ракель, не вынимая изо рта зубной щетки. — Второе. Нет никакого удовольствия болеть за школу, в которой единственные виды спорта — это конный и фехтование. Серьезно, прямо как будто мы застряли в Средневековье.
— Скорее, как в начале девятнадцатого века. — Я завернула кран с холодной водой и самодовольно улыбнулась ей. — Я заметила, что ты уже не говоришь о том, что не вернешься сюда на следующий год.
Ракель швырнула в меня мокрое полотенце, но я увернулась.
Ночью, лежа в постели (Патрис вылезла в окно, чтобы перекусить), я попыталась разобраться в своих чувствах. Прежде всего я ощущала какую-то мистическую близость к Лукасу, но на этот раз все было еще лучше. Теперь он знает; он все понимает. Мне не нужно больше врать, и уже одно это даровало мне ощущение невероятного, какого-то головокружительного облегчения. Все остальное не имеет никакого значения.
Так я думала до самого утра.
Проснулась я с такими же обостренными чувствами, что и в прошлый раз. Родители говорили, что я привыкну к этому, но пока этого точно не случилось. Я сунула голову под подушку в бесплодной попытке хоть немножко приглушить мадригалы, которые Женевьева распевала под душем, карканье ворон за окном и скрежет точилки для карандашей, — кому приспичило в такую рань заниматься этим? Наволочка царапала кожу, а запах лака для ногтей был просто невыносим.
— Неужели так необходимо делать педикюр каждый день? — Я откинула одеяло.
Патрис глянула на мои босые ступни, которым определенно требовалось внимание.
— Кое-кто из нас считает гигиену и уход за собой делом первостепенной важности. Это просто вопрос предпочтений. Я не пытаюсь делать из этого выводы о личности.
— Кое у кого есть более важные дела, чем красить ногти, — огрызнулась я.
Она, не обращая на меня внимания, продолжала аккуратно наносить красный лак на мизинец.
К тому времени, как я пошла вниз, мне уже удалось совладать со своими обостренными чувствами. Теперь меня гораздо больше волновала встреча с Лукасом. Пусть он сам предложил мне укусить его, рана-то наверняка болит! Что если это его отпугнет?
|
|
|
Он не ждал меня, когда я спустилась. В прошлом семестре, когда мы были вместе, Лукас обычно дожидался меня у входа в крыло девочек, закинув рюкзак на плечо, а сегодня — нет. Я пожала плечами и сказала себе, что он просто опять проспал. Иногда с ним такое случалось, а уж после вчерашнего вечера он точно нуждался в отдыхе.
Во время перерыва на ланч я поискала его на улице, но Лукаса нигде не было видно. Однако я все равно ничего не сказала ни родителям, ни кому-то еще. Вчера вечером Лукас говорил, что верит мне, а это значило, что и я должна в него верить. Даже придя на химию и не увидев Лукаса в классе, я сказала себе, что нужно верить.
Сразу после урока ко мне в коридоре подошел Вик, с трудом пытаясь вести себя с обычной небрежностью.
— Эй, помнишь, как ты однажды пробралась в нашу комнату?
— Да, как раз перед Рождеством. — Я прищурилась. — А что такое?
— Как по-твоему, можешь проделать это еще разок? С Лукасом происходит что-то странное, а он не говорит, что случилось. Я и подумал — если кто может уговорить его сходить к доктору, так это ты.
К доктору? О нет!
Я в ужасе схватила Вика за руку:
— Пошли к вам! Скорее!
— Уже идем. — Он пошел в сторону спален мальчиков, украдкой оглядываясь, словно нас преследовали. — Не паникуй. Это не похоже на аппендицит или что-то в этом роде. Лукас просто странно себя ведет. Точнее, более странно, чем обычно.
После исчезновения Эрика все были настороже, поэтому проникнуть в комнаты мальчиков оказалось довольно сложно. Вик проверял каждый коридор, дожидался, пока горизонт очистится, а потом неистово махал мне руками. Тогда я вбегала в коридор и пряталась в углу, а Вик шел в следующий.
В конце концов мы справились, и я вошла в их спальню.
Лукас лежал на кровати, прижав руки к животу. Он поднял на меня взгляд, я увидела в нем удивление, а потом облегчение. Он был счастлив видеть меня, несмотря ни на что, и я так обрадовалась, что не смогла сдержать улыбку.
— Эй, — сказала я, опускаясь рядом с ним на колени. — Живот болит?
|
|
|
— Не думаю, что дело в этом. — Он закрыл глаза. Я смахнула прядку волос с его вспотевшего лба. — Вик, выйди на пару секунд, а?
— Не вопрос. Главное, не забудь привязать галстук на ручку двери, если вы тут чем-нибудь займетесь. Обычно я только «за» порнушку, но...
— Вик! — хором воскликнули мы.
Он вскинул вверх обе руки и, ухмыляясь, попятился.
— Ладно, ладно.
Как только дверь за ним закрылась, я повернулась к Лукасу:
— Что случилось?
— Сегодня с самого утра... Бьянка, я слышу абсолютно все. Все, что происходит во всей школе! Разговоры, шаги, даже когда кто-то пишет. Ну, перья скрипят по бумаге. Все ужасно громко. — Все это было мне так знакомо, что по спине пополз жутковатый холодок. Лукас прищурился, словно свет слишком ярко бил ему в глаза. — И запахи тоже усилились. Все стало... преувеличенным, что ли. Это просто невыносимо.
— Со мной тоже такое случилось после того, как я тебя укусила.
Лукас замотал головой:
— Да при чем тут укус? В прошлый раз я ничего такого не чувствовал. Проснулся у миссис Бетани, голова немного кружилась, и все.
— Больше одного раза, — прошептала я, вспомнив слова мамы. — Невозможно стать вампиром, пока тебя не укусят больше одного раза.
Лукас рывком сел и оперся спиной на металлическую спинку кровати.
— Стоп, стоп. Я не вампир. Я еще жив!
— Нет, ты не вампир. Но теперь ты можешь стать вампиром. Это возможно. И раз уж такое возможно... может быть... может быть, твое тело уже начало изменяться.
Он поморщился:
— Ты шутишь, да?
— Я бы ни за что не стала шутить такими вещами!
— Ну а можем мы все повернуть назад? Исправить, чтобы я не стал вампиром?
— Не знаю! Я вообще не знаю, как это происходит!
— Как это ты не знаешь? Разве у тебя нет какой-нибудь книжки «Вся правда о... » обо всем этом?
Лукас опять намекал, что мои родители скрыли от меня важные сведения; меня это по-прежнему раздражало, но теперь я с ужасом подумала, что он может оказаться прав.
— Они рассказывали, как я стану вампиром. Готовили меня к моему собственному превращению, а не к твоему.
— Ясно, ясно. — Он ободряюще положил мне ладонь на руку, и я расстроилась из-за того, что Лукас должен утешать меня, хотя сам напуган и растерян. — Вообще мне очень непросто со всем этим справляться.
— Значит, нас уже двое.
Почему до сих пор мне даже в голову не приходило, как мало я разбираюсь в жизни вампиров? Я никогда раньше не думала, что об этом следует спрашивать. Может быть, родители ничего не скрывали от меня специально; может, они просто ждали, когда я буду готова. Тут меня осенило: вероятно, это и была основная причина, по которой они настояли на моей учебе в академии «Вечная ночь»! Они, наверное, пытались подготовить меня к тому, чтобы я узнала всю правду.
|
|
|
Если дело в этом, они добились того, чего хотели.
— Я попытаюсь что-нибудь выяснить. В библиотеке наверняка должны быть книги. Или спрошу кого-нибудь, кто не станет ничего подозревать, может, Патрис. Балтазар, конечно, все расскажет, но он сразу догадается, что я опять тебя укусила. Он, может, и не скажет ничего моим родителям, а может, и нет, если решит, что это для нашего же блага.
— Только не рискуй, — предупредил Лукас. — Как-нибудь да выясним.
Выяснить правду оказалось труднее, чем я думала.
— Видишь, как просто? — Патрис была так счастлива, когда я попросила ее обучить меня искусству педикюра, как будто я собиралась платить ей за частные уроки. — Завтра поменяем цвет лака на что-нибудь более подходящее к твоей коже. Этот коралловый выглядит немного слащаво.
— О, здорово. В смысле — это будет здорово. — Я как-то не рассчитывала на то, что теперь мне до конца учебного года придется постоянно перекрашивать ногти на ногах, но если я сумею что-нибудь выяснить, оно того стоит. И я начала: — Должно быть, в прежние времена было сложно поддерживать себя в форме — ну, средство для снятия лака и все такое.
— У нас не было лака для ногтей, чтобы его снимать. Но тогда навести на себя лоск было непросто. Здорово помогал тальк. — Патрис вздохнула, и на ее губах заиграла улыбка. — Туалетная вода. Ароматические саше и надушенные крохотные платочки, которые можно было засунуть за лиф платья.
— И это привлекало парней? — Она кивнула, и я рискнула пойти еще дальше: — И тогда можно было их... ну, укусить?
— Иногда. — Тут ее лицо изменилось, и на нем появилось выражение, которого я никогда не видела у Патрис: гнев. — Мужчины, которых я встречала, не были франтами, знаешь ли. Они были аукционерами. Покупателями. И балы, которые я посещала до войны между штатами, были балами для октаронов[4]. Ты, наверное, даже не знаешь, кто это такие, а?
Я замотала головой.
— Девочек вроде меня — в жилах которых текла кровь и белая, и черная, но с кожей достаточно белой, чтобы плантаторы сочли их привлекательными, — отправляли в Нью-Орлеан, и там нас воспитывали как приличных юных леди. Можно было почти забыть, что ты рабыня. — Патрис уставилась на свои недокрашенные ногти. Три из них еще не досохли. — А потом, когда ты подрастала, тебе разрешали посещать балы октаронов, чтобы белые мужчины могли рассмотреть тебя и купить у рабовладельца. И ты становилась наложницей.
— Патрис, это ужасно. — Я никогда не слышала ничего более омерзительного.
Она тряхнула головой и легкомысленно сказала:
— Мое превращение закончилось как раз перед первым балом. Так что я провела весь тот светский сезон, попивая кровь у одного мужчины за другим. Они думали, что будут использовать меня, а вместо этого я использовала их. А потом убежала.
Патрис впервые делилась со мной своими воспоминаниями — во всяком случае, настоящими. Я с радостью послушала бы ее рассказы о прошлом, но мне нужно было сменить тему — ради Лукаса.
— А ты когда-нибудь кусала мужчину больше одного раза?
— Мм?.. — Казалось, что Патрис возвращается откуда-то издалека. — А. Да. Борегара. Жирный. Самодовольный. Мог потерять две пинты крови и даже не заметить этого. Очень удобно.
— И что с ним случилось, с Борегаром?
— В последний вечер сезона свалился с лошади и сломал себе шею. Может, потому что у него кружилась голова от потери крови, а может, просто напился пьян. Как ты думаешь, темно-фиолетовый оттеняет мою кожу?
— Темно-фиолетовый выглядит просто шикарно.
И на этом все закончилось. Едва приоткрывшаяся между нами дверь снова плотно захлопнулась, Патрис опять ушла в свои шелка и духи, не желая вспоминать жестокое прошлое. Я понимала, что не смогу затеять этот разговор еще раз, не вызвав подозрений. Библиотека? Совершенно бесполезно. Вроде бы в вампирской школе в библиотеке должны быть книги про вампиров, так? Ничего подобного. Там на полках стояли только романы ужасов (в секции юмора) и серьезные фольклорные исследования — скорее вымысел, чем факты, вроде тех, что мы читали на уроках миссис Бетани. И ни одной книжки, написанной вампирами для вампиров. Досадливо вздыхая, я запрокинула голову, посмотрела на ряд энциклопедий и подумала, что, может, мне следует однажды самой прорваться на этот рынок. Конечно, такая идея поможет мне с выбором карьеры, но не разрешит ситуацию с Лукасом.
К счастью, через пару дней Лукасу стало лучше. Его обостренные чувства приходили в норму дольше, чем мои, но в конце концов стали прежними, так что эта проблема решилась. Однако появились такие изменения, которые было легче прочувствовать, чем понять, — тоже очень знакомое мне ощущение.
В следующие выходные мы с ним шли по опушке леса.
— Посмотри-ка, — сказал Лукас.
Он подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку сосны и легко повис на ней. Потом медленно задрал вверх ноги, перехватил ветку, подтянулся, обвился вокруг нее и встал в стойку на голове, высоко вытянув ноги.
— А я и не знала, что ты олимпийский чемпион по гимнастике, — пошутила я, ощущая тревогу.
— Ах ты черт, все мои секреты выплыли наружу.
— Кажется, я как-то видела твой портрет на коробке с хлопьями.
— Нет, серьезно. Я, конечно, в хорошей форме, но черта с два я мог бы такое проделать. И спрыгивать тоже... должно быть больно, но... — Лукас легко вышел из стойки, отпустил руки и спрыгнул на землю, — и это теперь ерунда.
— Я так тоже могу, — призналась я, — но только после того, как поем. А родители такое проделывают в любой момент.
— То есть ты говоришь, что это способности вампиров. — Лукасу сильно не понравилось такое предположение. — Что я стал сильнее, чем человек. Может, даже сильнее, чем ты сейчас, хотя я и не вампир.
— На мой взгляд, это полная чепуха, но... может быть.
Январь сменился февралем, а мы делали все новые и новые открытия о переменах в Лукасе. Мы с ним вместе бегали по окрестностям, и я не сдерживала темп. Мы бегали быстрее любого человека, причем иногда часами. Бег нас обоих утомлял, но мы могли это делать. Ночами мы выбирались на улицу или на крышу, и я спрашивала Лукаса, что он слышит. Он улавливал уханье совы за полмили от нас или треск сучка. Слух у него был не таким острым, как у меня, и ни один из нас не чувствовал так живо и ярко, как сразу после того, когда я пила его кровь, но тем не менее чувства оставались сверхчеловеческими.
Мы с ним больше не ходили в комнату на самом верху северной башни. Хотя я так же сильно хотела быть с Лукасом, как и раньше, и знала, что он хочет быть со мной, мы вели себя осторожно. Нам хватало сложностей с обуздыванием моей жажды крови; если что-то сильно изменилось в Лукасе, то имелась другая опасность — если мы опять начнем целоваться, то можем чересчур увлечься и потерять голову. Поэтому нетрудно догадаться, как сильно я хотела найти наконец ответы на свои вопросы.
И однажды вечером я решила провести еще одну, окончательную проверку.
Я встретила Лукаса в беседке с термосом в руках.
— Что это? — спросил он, ничего не подозревая.
— Кровь.
— О... — На лице его возникло странное выражение. — Если ты голодна, то... ну, не обращай на меня внимания.
Он переминался с ноги на ногу, избегая моего взгляда. Очевидно, Лукасу все еще была неприятна мысль, что я пью кровь, и это не сулило ничего хорошего предстоящему эксперименту.
— Это не для меня, — начала я. — Это для тебя.
— Ни под каким видом! — отрезал Лукас, не скрывая ужаса.
— Лукас, давай смотреть правде в лицо. Когда я укусила тебя во второй раз, что-то изменилось, глубоко внутри, может быть, навсегда. Если я частично обратила тебя в вампира или в будущего вампира, как я сама, мы должны это знать.
Он побледнел и плотно запахнул длинное пальто.
— Ты в самом деле считаешь, что именно это и произошло? Потому что... Бьянка, я представить себе не могу, что стану вампиром. Никогда!
Его резкое неприятие этой идеи задело меня: я-то уже размечталась, как мы с ним вместе будем идти сквозь столетия, вечно молодые и красивые вампиры, по уши влюбленные друг в друга, в точности как мои мама и папа. Однако Лукас, похоже, так далеко пока не зашел. Подавив разочарование, я сосредоточилась на проверке. В этот вечер я надела серые перчатки без пальцев, поэтому легко открутила крышку термоса.
— Мы должны выяснить, как ты реагируешь на кровь. Ты знаешь, что я говорю правду, поэтому просто глотни, и покончим с этим.
— Но ведь это не... не от человека, правда?
— Нет! Это коровья кровь. Суперсвежая.
Лукас выглядел так, словно предпочел бы раздеться догола на морозе, но он сделал глубокий вдох, взял у меня чашку и даже умудрился не корчить гримасы, пока я наливала в нее кровь. Я плеснула буквально глоток — этого должно было хватить, чтобы понять. Лукас, сморщившись, поднес чашку ко рту, медленно ее наклонил, выпил... и выплюнул кровь на землю.
— Фу! Господи Иисусе, мерзость какая!
— Вот и ответ. — Я хмуро закрутила крышку на термосе.
Я подогрела кровь и попробовала ее сама, поэтому знала, что она очень вкусная. Раз Лукасу она не понравилась, значит, склонности к крови у него нет вообще.
— Ты не то же самое, что я. Ты что-то другое.
— И как же мы это выясним? — Лукас старательно тер губы рукой, пытаясь избавиться от всех следов крови. — Исследований нет; и мы с тобой никогда ни с чем похожим не сталкивались. И опережая твой вопрос — в Википедии об этом тоже ничего нет. Я впал в такое отчаяние, что проверил. Ничего! Ну то есть вообще нигде ничего.
Лучше бы Лукас перестал говорить так, будто знает что-то о вампирах. Это немного раздражало. Но, с другой стороны, он только что попробовал очевидную для него гадость, и я решила: на этот раз пусть говорит.
— У меня есть предложение. Тебе оно не понравится, но если ты хорошенько подумаешь, то согласишься, что это единственный выход.
— Ну давай, выкладывай свое предложение, которое мне не понравится.
— Давай спросим моих родителей.
— Ты была права, оно мне не нравится. — Лукас запустил пальцы в волосы, как будто хотел от досады вырвать их с корнем. — Просто... рассказать им? Рассказать вампирам, что со мной происходит?
— Думай о них не как о вампирах, а как о моих родителях. — Я понимала, что на это требуется время, но все равно решила настаивать. Ведь он научился принимать меня такой, какая я есть, правда? Значит, раньше или позже научится относиться так же к моим родителям. — Они тебя выслушают, а если могут помочь, то помогут. — Лукас замотал головой. — Уж если они на кого разозлятся, так это на меня. Именно я снова укусила тебя и заварила всю эту кашу.
— Значит, не будем навлекать на тебя неприятности.
— Важно только одно — тебе требуется помощь. Остальное ерунда. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Подумай об этом, Лукас. Получить ответы на все твои вопросы и на мои тоже. Если ты обречен на то, чтобы стать вампиром...
Он передернулся.
— Мы этого не знаем!
— Я сказала — «если». Ты должен узнать о нас все, так? Даже историю. И о могуществе, о котором я пока ничего не знаю. Сможем учиться вместе. — Может быть, Лукасу понравится то, что он узнает, и ему захочется превратиться в вампира. Надеяться-то можно? — Раз уж ты стал одним из нас — не важно, в каком смысле, — они смогут говорить с тобой открыто, а ты можешь задавать любые вопросы. И вдруг мои родители наконец-то поймут, что я уже достаточно взрослая, чтобы узнать всю правду. И тогда мы больше не растеряемся и не запутаемся. Мы узнаем то, что нужно знать. Узнаем вообще все. Разве ты не понимаешь?
Лукас замер. Кажется, он впервые понял, о чем я ему толкую: что случившееся с ним (чем бы оно ни было) каким-то образом сделало его частью «Вечной ночи». Несмотря на его неприязнь к школе, он хотел больше узнать о ней, я это чувствовала. Причем хотел так сильно, что это удивляло нас обоих. Может быть, Лукасу все-таки требовалось быть своим хотя бы где-нибудь. А возможно, он начал подумывать о том, чтобы стать вампиром и навсегда остаться со мной.
— Не проси меня об этом, — спокойно произнес он. — И не предоставляй мне такой возможности.
— Ты боишься, что тебе понравится то, что ты услышишь? — подначила его я.
Он помолчал, но потом медленно кивнул:
— Давай поговорим с ними прямо сейчас.
Я предполагала, что мама с папой будут мною недовольны, но не угадала и половины. Сначала мама прочитала мне нотацию о том, что я наплевала на все их предостережения. Потом папа захотел узнать, о чем думал Лукас, когда тащил девочку на вершину северной башни.
— Мне почти семнадцать! — закричала я. — Вы вечно твердите, что я должна принимать зрелые решения, а стоит мне что-то решить, начинаете на меня орать!
— Зрелые решения! — Папа пришел в такое бешенство, что я думала, он сейчас отрастит клыки. — Ты выдала все наши тайны только потому, что тебе понравился мальчик, а теперь говоришь о зрелых решениях? Ты шагаешь по тонкому льду, юная леди.
— Адриан, успокойся. — Мама положила руки ему на плечи. Я подумала, что она собирается заступиться за меня, но тут она добавила: — Если Бьянка хочет провести следующую тысячу лет, оставаясь на вид такой юной, что ей ни машину в аренду не дадут, ни на работу не возьмут; что она не сможет делать ничего из тех основных вещей, которые делают нашу жизнь сносной, мы не можем ей в этом помешать.
— Этого я не хочу! — Мне даже представить было страшно, что придется провести вечность, постоянно предъявляя удостоверение личности. — Я его не убила. Я не превратилась. Так?
— Ты чертовски близко подошла к этому и знаешь это сама, — возразил папа.
— Я ничего не знаю! Вы никогда мне не рассказывали, что случится, если я укушу человека, но не убью его! Вы никогда не рассказывали, что люди будут или не будут помнить на следующий день! Вы мне многого не рассказывали, и теперь я наконец-то поняла, какой дурой я по вашей милости жила все эти годы!
— Ну, прости нас, раз уж мы не знали точно, как со всем этим справляться! В столетие рождается всего несколько младенцев-вампиров, так что нам, знаешь ли, не к кому было обращаться за советом! — Мама настолько разозлилась, что, казалось, сейчас начнет рвать на себе волосы. — Но да, Бьянка, тут я с тобой согласна. Очевидно, мы где-то здорово ошиблись. Если бы не это, ты бы сейчас вела себя разумно, а не устраивала всего этого!
Со своего места на диване, куда его насильно посадили, Лукас попытался защитить меня:
— В основном это моя вина...
— А ты помолчи. — Своим взглядом папа мог начать плавить металл. — С тобой я как следует поговорю потом.
И только я подумала, что худшее уже позади, как мама сказала:
— Нам придется рассказать все миссис Бетани.
— Что?! — Я не могла поверить своим ушам. У Лукаса широко распахнулись глаза. — Мама, нет!!!
— Твоя мать права. — Папа направился к двери. — Ты выдала человеку тайну «Вечной ночи». Нам придется объяснять все это миссис Бетани, и ты не могла не понимать этого с самого начала.
Дверь за ним захлопнулась. Мама более спокойно добавила:
— Наши тайны защищают нас, Бьянка. Когда-нибудь ты это поймешь.
Мне казалось, что я никогда ничего этого не пойму. Я опустилась на диван рядом с Лукасом, чтобы по крайней мере быть вместе с ним, когда разразится гроза. Мы все трое несколько минут сидели и молчали, и тут на каменной лестнице послышались шаги. От этого звука я задрожала. Миссис Бетани приближалась.
Она ворвалась в комнату так, словно была хозяйкой квартиры, а мы — незваными гостями. Папа, маячивший у нее за спиной, мог с таким же успехом быть ее тенью. Следом за ней тянулся шлейф лавандового аромата, и комната и в самом деле стала уже не совсем нашей. Темные глаза миссис Бетани не отрывались от Лукаса. Тот решительно смотрел на нее, но молчал.
— Вот вам и ваше обещанное самообладание, мисс Оливьер. — Она шагнула ближе, и длинные юбки прошуршали по половицам. Сегодня к воротничку ее блузки была приколота серебряная брошь, такая яркая, что отражала свет. Длинные ногти миссис Бетани покрасила в самый темный пурпурный цвет, но он не скрывал глубоких бороздок на каждом ногте. — Я подозревала, что раньше или позже это произойдет. Оказалось, раньше.
— Бьянка не виновата, — сказал Лукас. — Это моя вина.
— Какая галантность, мистер Росс. Но я думаю, совершенно очевидно, кто играл во всем этом активную роль.
Она оттянула его воротник странно интимным для учителя жестом. Лукас напрягся, и я подумала, что если миссис Бетани положит руку ему на шею, он ее укусит. Его терпение окончательно истощилось.
Однако она только глянула на розоватые шрамы двухнедельной давности.
— Вас дважды укусил вампир. Вы знаете, что это значит?
— Откуда? — спросила я. — Еще два месяца назад он понятия не имел, что вампиры существуют на самом деле.
Миссис Бетани вздохнула:
— Напомните мне на уроке, чтобы я повторила с вами тему «риторические вопросы». Как я начала говорить, мистер Росс, теперь вы отмечены как один из нас.
— Отмечен, — повторил Лукас. — В смысле как Бьянка?
— Поначалу перемены очень незначительны. — Она медленно обходила Лукаса кругом, изучая его с головы до пяток. — Теперь я их чувствую, но только потому, что вы привлекли к ним мое внимание. Однако со временем изменения станут более заметными для остальных вампиров. В конце концов они просто не смогут их игнорировать. Вы уступили вампиру, причем не один раз, и это привело вас на самую грань превращения в одного из нас.
— Значит ли это, — перебил ее Лукас, — что теперь мне придется стать вампиром, несмотря ни на что?
Я заерзала на месте, не в силах скрыть радостную надежду. Мама метнула на меня такой взгляд, что я застыла.
Миссис Бетани покачала головой:
— Необязательно. Вы можете прожить долгую жизнь и умереть по совершенно другой причине, если это вас радует. Однако скоро вы почувствуете, что вас все сильнее и сильнее тянет к мисс Оливьер, которая ясно продемонстрировала всем нам, что ей не хватает дисциплины.
Папа шагнул вперед, будто собираясь защитить меня, но мама, останавливая, положила ему руку на плечо.
— Остальные вампиры тоже сочтут вас очень притягательным, хотя запрет охотиться на чужую жертву вас убережет — на какое-то время. Но в конечном счете, мистер Росс, вы почувствуете, что эта перспектива соблазняет вас так же сильно, как и ее. Вы будете желать этого намного сильнее, чем можете себе представить. Это тяга, которую не в силах понять ни один смертный. Когда это время наступит, вы, вполне возможно, решите стать одним из нас.
Если Лукас собирался распсиховаться, то это был самый подходящий момент. Но он оставался спокойным.
— Значит ли это, что я теперь что-то... между? Как Бьянка?
— Не совсем как она, но близко к тому. — Плотно сжатые губы миссис Бетани слегка расслабились, и я вдруг сообразила, что она почти улыбается. — Вы быстро обучаетесь, мистер Росс.
— Мне бы хотелось узнать больше, — произнес он, уловив ее одобрение. — Я хочу понять эти... ощущения. Возможности. Силу.
— И ограничения тоже. Это доходит до людей медленнее, чем наше могущество, но раньше или позже они понимают. Вы не можете себе позволить роскошь забывать о них. — Миссис Бетани немного подумала, потом кивнула. — Это совсем не то, на что я рассчитывала, открывая школу для учеников-людей, но приходится принять и это. Я передам вам кое-какие документы, которые могут вам помочь. Старые письма, исследования и все в этом роде, относящееся к тем, кто оказался в вашем положении и решил следовать нашему пути. Запомните только одно, мистер Росс: наша тайна теперь и ваша тайна. Чем больше вы узнаете, тем больше станете принадлежать к нам. Вы не сможете выдать тайну «Вечной ночи» без того, чтобы не выдать себя. Начиная с этой минуты, я буду очень пристально следить за вами.
— Я вам верю. И не собираюсь никому рассказывать о вампирах. — Лукас искоса посмотрел на меня. — Во всяком случае, никому из тех, кто о них еще не знает.
Я счастливо и облегченно сжала его руку. Теперь совершенно не важно, что могут сказать мои родители или как долго мне придется сидеть под домашним арестом. Значение имело только одно: правда наконец-то вышла наружу и с Лукасом все будет хорошо. И он может стать — ну вдруг! — моим навеки.
И только много позже я сообразила, что миссис Бетани так и не рассказала Лукасу, что будет, если он не захочет стать вампиром. Она даже не упомянула о таком варианте. Хотела бы я знать: это потому, что теперь он просто не сможет сделать другой выбор, или потому, что ему не позволят выбирать?
|
|
|
