 |
О грабежах и разбойных нападениях, произведенных большевиками в городе Ставрополе (Кавказском)
|
|
|
|
С 15 октября по 2 ноября 1918 года
После отхода Добровольческой армии из Ставрополя значительная часть мирного населения, боясь произвола и насилий со стороны большевиков, бежала вслед за армией, оставив свои квартиры и имущество на попечение близких лиц, соседей и прислуги или же прямо запертыми без всякой охраны.
Когда же Красная армия заняла город, то последовало распоряжение большевистских властей произвести обыски в оставленных квартирах, причем красноармейцам было разрешено взять из них все, что они захотят.
Этим распоряжением советской власти город Ставрополь был отдан на разграбление разнузданным и развращенным войскам Красной армии. Группами по несколько человек рыскали красноармейцы по городу и, найдя покинутый дом, разграбляли его. Бралось все, и нужное и ненужное, начиная с икон, автомобилей, велосипедов, мебели, кроватей, тюфяков, одежды, обуви, белья, посуды, продуктов и кончая мелочами домашнего обихода, безделушками и даже вставными зубами. Иногда одни и те же квартиры последовательно разграблялись несколькими группами красноармейцев.
В некоторых же домах грабители, не довольствуясь расхищением имущества, уничтожали то, что не успевали забрать с собою, — они рубили мебель, рвали материю, книги, бумаги и т. п., оставляя после себя вместо ценного имущества груды хлама и мусора.
После изгнания из Ставрополя большевиков и водворения там власти, основанной на праве и законе, в производстве местных судебных следователей возникло множество дел о разбойных нападениях и грабежах, совершенных большевиками в период их властвования в Ставрополе с 15 октября по 2 ноября 1918 года. Осмотром этих дел, в количестве ста семи, было установлено, что не только дома частных лиц, но и многие казенные учреждения и судебные установления подверглись разгрому и расхищению. Так, 27 октября красноармейцами медико-санитарного отдела советской Таманской армии во главе с политическим комиссаром Курочкиным и помощником его Томазиным было разгромлено помещение окружного суда, причем были похищены и уничтожены книги законов и справок о судимости, уголовные дела, вещественные доказательства, многие предметы обстановки и канцелярского имущества, евангелие, крест и епитрахиль; была разбита касса, откуда взяты деньги и марки; затем при помощи вытребованных специалистов были взломаны замки во всех помещениях суда и разбито и уничтожено имущество и дела эвакуированных в Ставрополь из других городов судебных установлений. В помещении съезда мировых судей была разграблена часть канцелярского имущества. В камерах мировых судей 2-го и 3-го участков города Ставрополя и 7-го участка Ставропольского уезда были размещены части Красной армии, которые перевернули вверх дном все дела, архив и канцелярское имущество этих трех мировых судей, так что в целом виде не осталось ни одного дела, книги, бланков и т. д., все это было разорвано, свалено на пол и обращено в кучу мусора.
|
|
|
Из камер судебных следователей 1-го и 2-го участков Ставропольского уезда были похищены и частью уничтожены многие вещественные доказательства по производившимся у них делам и уничтожены книги по их канцелярии и часть дел.
Независимо от этого, большевики-красноармейцы разграбили за тот же период времени склады Ставропольского губернского земского комитета помощи больным и раненым воинам; неоднократно открыто похищали из местного интендантского склада казенное имущество, а перед оставлением города разграбили его окончательно, раздав часть вещей местному населению, и, наконец, расхитили 1 ноября мануфактурные товары из складов Союза труда (Земгора).
|
|
|
Грабежу красноармейцев подвергались также товары и багаж, хранившийся в пакгаузах и складах на станции железной дороги. Большевистские солдаты, спустя неделю после занятия Ставрополя, взломали замки в пакгаузе малой скорости и в товарном складе и сначала брали оттуда только некоторые вещи в присутствии своего коменданта, а затем перед оставлением города они сложили из пакгауза малой скорости все грузы на бронированный поезд, а оставшиеся багажные места на приведенные ими подводы, в количестве около 50, и все это имущество увезли с собою.
Использованы материалы кн.: Красный террор в годы гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. Редактор-составитель Ю.Г.Фельтишинский и Г.И. Чернявский. М., 2004.
Вопросы к документу:
1) Как происходило разграбление г. Ставрополь осенью 1918 г.?
(Пожалуйста, подтверждайте все ответы цитатами из документа)
Документ № 4
Акт
Расследования по делу об аресте и убийстве заложников в Пятигорске
В октябре 1918 года
Громкие призывы руководителей Октябрьской революции 1917 года к беспощадной борьбе с отдельными лицами и целыми классами, не желающими стать на так называемую советскую платформу, провозглашенные в первые же дни Октябрьского переворота, стали приводиться в исполните на Кавказских Минеральных группах не сразу, и шип, по прошествии почти целого года после их провозглашения известные советские власти начали прибегать к таким крайним мерам, как взятие заложников.
Первым шагом в этом отношении, вызванным общим распоряжением центральной советской власти, был приказ № 73 Чрезвычайной комиссии Северного Кавказа по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией, пропечатанный в № 138 от 25 сентября (8 октября) 1918 года "Известий ЦИК Северо-Кавказской советской социалистической республики, окружного исполкома Советов и Пятигорского совдепа".
В этом приказе значится, что во исполнении приказа народного комиссара внутренних дел тов. Петровского подвергнуты заключению в качестве заложников следующие представители буржуазии и офицерства: 1) Рузский (бывший генерал), 2) Багратион-Мухранский (бывший князь), 3) Шаховской Л. (бывший князь), 4) Шаховской Владимир (бывший князь) и другие, всего 32 человека.
|
|
|
Все эти лица, как это изложено в заключительной фразе приказа, подлежали расстрелу в первую очередь "при попытке контрреволюционного восстания или покушения на жизнь вождей пролетариата".
Аресты лиц, содержавшихся затем в качестве заложников, как-то установлено произведенным следствием, последовали в разное время, после набегов отряда полковника Шкуро на Кисловодск и Ессентуки. Так, в Ессентуках 29 августа 1918 года был арестован бывший министр путей сообщения С. В. Рухлов; также 3 сентября был арестован генерал-майор Мсльгунов, 70-летний старец, и приблизительно в те же дни генерал Колзаков, подполковник и штабс-капитан Четыркины, есаул Федышкин и поручик Малиновский.
Затем 11 сентября в Ессентуках же были арестованы: генерал Рузский, генерал Радко-Дмитриев с сыном поручиком, князь С. П. Урусов, член Государственного совета князь Н. П. Урусов, князья Л. В. и В. А. Шаховские, генерал князь Багратион-Мухранский, П. С. Толстой-Милославский и А. К. и П. К.Шведовы.
В Пятигорске были арестованы сенатор барон Медем, подъесаул Колосков, полковник Карганов, подполковник Карташев, генерал Назиненко, генерал Чижевский, капитан Русанов, генерал Евстафьев, полковник Чичинадзе, полковник барон де-Форжет, полковник Саратовкин и полковник Беляев, а в Кисловодске — князь Ф. М. Урусов, бывший министр юстиции Н. А. Добровольский, генерал Шевцов, генерал-лейтенант Цирадов, генерал-лейтенант Тохателов, генерал Перфильев, генерал Бойчевский, генерал Смирнов, полковники Трубецкой, Власов, генерал Корнеев, капитан Софронов, генерал Железовский, генерал Кашерининов, генерал Пархомов, генерал Игнатьев, генерал-лейтенант Ушаков, генерал князь Туманов, генерал Тришатный, полковник Николаев, полковник Рудницкий и др.
В Железноводске были арестованы контр-адмирал гр. А. П. Капнист, бывший начальник Морского генерального штаба и подполковник Г. А. Махатадзе. Наибольшее количество заложников было арестовано в Кисловодске, где 2 октября 1918 года была произведена регистрация гг. офицеров. Руководствуясь данными этой регистрации, большевики на следующий день стали производить самые тщательные обыски, преимущественно у генералов и полковников и, независимо от результатов обысков, арестовывали заранее намеченных лиц. Во многих случаях при этих обысках красноармейцы забирали вещи, оставшиеся на руках их владельцев, несмотря на многочисннныс предыдущие обыски, как-то: одежду, белье, ордена, а в особенности серебро и золото. Последнее, согласно объяснению председателя Чрезвычайной следственной комиссии города Кисловодска вдове генерала от инфантерии В. Д.Певцовой, предназначалось, будто бы, для уплаты контрибуции немцам.
|
|
|
Всех арестованных препровождали в гостиницу "Нарзан 1-й", где их помещали в одной небольшой комнате. Помимо лишения самых примитивных удобств и тесноты, арестованные в течение всей ночи с 3 на 4 октября 1918 года совершенно не могли заснуть, т. к. ежеминутно в их комнату врывались красноармейцы, украшенные похищенными при обысках орденами и лентами, и, глумясь над заключенными, командовали им "смирно".
Утром 4 октября имело место избиение одного из заложников. В тот же день, около 2-х часов пополудни, всех заложников повели из гостиницы "Нарзан 1-й" на товарную станцию Кисловодск для отправления в город Пятигорск. Провожавшим было разрешено проститься с ними.
По приезде в г. Пятигорск заложники были отведены для дальнейшего содержания под стражей в номера Новоевропейской гостиницы на Нижегородской улице; обстановка, в которой находились заложники, была удручающей. Двери в этой гостинице, называемой большевиками "концентрационным лагерем", плотно не затворялись, во многих окнах стекла не были вставлены, дули постоянные сквозняки, и, хотя на дворе стоял октябрь, печи не топились. В постеляx гнездилось такое количество клопов, что многим заложникам приходилось по этой причине спать на полу. При таких условиях случаи заболеваний со смертельным исходом были довольно часты.
Тяжесть положения заболевших усугублялась тем, что тюремного врача не было, и заложники сами должны были заботиться о приглашении частного доктора, что было крайне затруднительно. Не менее затруднительно было получение необходимых лекарств.
Кормили заключенных плохо: раз в день давали борщ и фунт хлеба, но при этом им не возбранялось получать пищу от близких людей.
Заложников за время содержания их в "концентрационном лагере" не допрашивали и заставляли самих исполнять всевозможную черную работу: пилить дрова, мести полы и т. п. Престарелые и заслуженные генералы подчас были вынуждены носить дрова на квартиру молодого коменданта номеров, Павла Васильевича Мелешко.
|
|
|
Генерал Рузский, наряду с другими заложниками, должен был подметать свою комнату, для чего он пользовался веником, принесенным полковнику Чичинадзе его женою. Однажды генерал Рузский мыл тарелки. Заставший его за этим занятием секретарь Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Стельмахович спросил его, как он себя чувствует. Не поднимая глаз, генерал Рузский ответил: "Ничего". "Как ваше здоровье?" — продолжал расспрашивать Стельмахович. Генерал Рузский, опять не глядя на Стельмаховича, сказал: "Какое может быть здоровье при моих преклонных летах?" Затем Стельмахович спросил: "А вы знаете, кто я?" — и получив односложный ответ "нет", несколько раз повторил, что он — Стельмахович, но и это не заставило генерала Рузского изменить своего преисполненного достоинством отношения к навязчивому собеседнику.
Особенно тяжки были для заложников мучения нравственного свойства, которые им приходилось терпеть за время их пребывания в номерах Новоевропейской гостиницы. Нередко в караул попадали озлобленные красноармейцы, и тогда обращение с заключенными становилось невыносимым. Грубые большевики всячески глумились над беззащитными людьми и порой обращались с ними, как с собаками, и гнали их из коридора в номера со словами: "Пошли вон в свои конуры, барбосы".
Взгляд матросов-большевиков, приходивших в "концентрационный лагерь", на заложников в достаточной мере характеризуется словами одного из матросов, сказанными в их присутствии: "Здесь (т. е. в Новоевропейских номерах) сидят не люди, а медведи и волки, которых нужно повести на [гору] Машук и поступить с ними так же, как с Николаем II, рассеяв их прах".
Не могли также не действовать на душу заложников самым угнетающим образом посещения "концентрационного лагеря" палачом, который подробно рассказывал, как он мучит и убивает свои жертвы.
Единственным утешением для заложников были свидания, которые официально должны были продолжаться 15 минут и разрешались лишь два раза в неделю: по средам и воскресеньям; за известное же денежное вознаграждение караульных свидания могли быть ежедневными и более продолжительными.
К несчастью для заключенных в Новоевропейских номерах, и это их единственное утешение длилось недолго. В начале октября 1918 года в коридоре гостиницы испортились провода электрического освещения. Один из рабочих, присланных для исправления этого повреждения, вошел в номер, где содержался граф Бобринский, и шепнул ему, что он казак и что подготовляется попытка освободить арестованных. Граф Бобринский поверил этому человеку, осматривал с ним гостиницу и обсуждал план побега. Каким-то образом действия графа Бобринского стали известны надсмотрщикам, и в результате он был переведен в "яму", подвал Чрезвычайной комиссии. Во всех номерах гостиницы был произведен тщательный обыск, сопровождавшийся отобранием у заложников карандашей и бумаги. Строгости усилились, и свидания с посетителями стали возможны лишь в одном из отведенных для этой цели номеров, и продолжительность свиданий была ограничена пятнадцатью минутами.
В таких условиях содержались заложники в названной гостинице. В середине октября их было там около 160 человек, в том числе и все 59 лиц, показанные в приказе № 6 расстрелянными. Некоторые из заложников, казаки, взятые в станицах Марьинской и Лабинской, были впоследствии освобождены по ходатайству станичников. Там же содержался и бывший член Государственного совета Н. С. Крашенинников, расстрелянный ранее других заложников.
Другим местом заключения для заложников в городе Пятигорске служил подвал Чрезвычайной комиссии, помещавшейся в доме № 31 по Ермоловскому проспекту. Этот подвал, прозванный "ямой", находится в угловой части дома Карапетянца, образуемой Кисловодским проспектом и Ессентукской улицей. Вход в подвал со двора дома и уровень пола подвального помещения находятся на трехаршинной глубине по отношению к уровню мостовой. Высота потолка — четыре с половиной аршина. Небольшие для сравнительно значительной площади подвальных помещений окна устроены, по большей части, на трехаршинной высоте от пола и заделаны решетками. Почти во всех окнах стекла выбиты. Стены сыры. Кроватей в этой мрачной "яме" не было. Лишь нескольким людям удавалось получить места на немногих досках, настланных вдоль стен некоторых помещений; остальные, если они не имели собственных подстилок, были вынуждены лежать прямо на голом до невероятности загрязненном цементированном полу. Временами подвал бывал переполнен до крайности. Так, например, в угловой комнате, площадью от 110—115 кв. аршин, набивалось до 70 человек. Само собою разумеется, что при таких условиях уголовные преступники содержались вместе с заложниками. Света в подвале было настолько мало, что днем с улицы ничего не было видно, вечером же, когда арестованные зажигали керосиновые лампочки, можно было видеть, что некоторые спали на досках у стен, что кое-кто лежал на принесенном из дому матраце; иные же, сидя на полу с вытянутыми вперед ногами и прислоняясь к стене, писали что-то, положив бумагу на свои колени. Заложники сидели скучные, а уголовные из красноармейцев и матросов часто собирались кучкой посреди угловой комнаты и пели революционные песни.
Вершителем судеб лиц, попадающих в "яму", был комендант дома Чрезвычайной комиссии "товарищ" Скрябин, бывший каторжник. Он не расставался с плеткой, бил ею, гонял арестованных из одной комнаты в другую, ругался, кричал и часто повторял, что все офицеры должны быть расстреляны. По мнению Скрябина, заложников слишком хорошо содержали в Новоевропейской гостинице. Если бы это зависело от него, то он сажал бы арестованных попеременно в кипяток и холодную воду. Скрябин сознавался в том, что он воодушевляется, расстреливая людей, и что весь смысл его жизни заключается только в этом. При наличии такого признания, является вполне понятным, что Скрябин не упустил удобного случая, представившегося ему во время бывшей в Пятигорске вследствие занятия отрядом полковника Шкуро Ессентуков паники, и собственноручно убил четырех арестованных, выведенных на двор "Чрезвычайки" для отправления их на вокзал. Одним из любимых видов глумления над генералами и полковниками, попадавшими в "яму", были принудительные работы по очистке двора и отхожих мест без помощи каких бы то ни было вспомогательных средств, лопат, метел или тряпок.
Подвал дома Карапетянца являлся, собственно говоря, этапным пунктом почти для всех арестованных. Из этого подвала арестованных, после непродолжительного содержания в нем, обыкновенно препровождали или в тюрьму, или в "концентрационный лагерь". Лишь некоторых арестованных задерживали в "яме" в течение более длительных сроков. В этот же подвал приводили людей, обреченных на смерть, и сажали их в особую комнату.
Третьим местом заключения арестованных в Пятигорске, по данным произведенного расследования, была тюрьма. По общему правилу свидания с заключенными там не допускались, и если вдова полковника М. И. Махатадзе и получила разрешение на посещение своего мужа, содержавшегося в тюрьме, то это может быть объяснено лишь рассеянностью Стельмаховича, подписавшего поднесенный ему пропуск, не прочтя текста бумаги.
Сначала в означенной тюрьме придерживались принципа отделения политических арестованных от уголовных, но затем это перестали соблюдать.
Питание арестантов было неудовлетворительно. Утром и вечером им давали кипяток, днем похлебку и 2 фунта хлеба на весь день.
В тюрьму часто являлись агенты-провокаторы Чрезвычайной комиссии и под видом контрреволюционеров предлагали заключенным свои услуги для передачи разных сведений. Когда их выгоняли, они грозили расстрелами.
В числе многочисленных арестованных в тюрьме содержались полковник Шульман, Николай Волков, поручик Костич, подпоручик Клочков, подполковник Попов, поручик Гутарев-Иванов, поручик Шафоростов, Семен Куликович, член Государственного совета Н. С. Крашенинников, граф Гавриил Бобринский, подпоручик Кузьмин, о. Иоанн Рябухин и студент Михаил Андреев.
Жизнь не замедлила доставить местной советской власти случай для приведения в исполнение угрозы, заключавшейся в вышеприведенном приказе № 73 "Чрезвычайной комиссии Северного Кавказа по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией", именуемой в просторечии "Чрезвычайкой", и когда умер "товарищ" Ильин, командовавший Северо-Западным фронтом, от полученного им во время боя ранения в голову, то большевики, сочтя это обстоятельство за покушение на жизнь одного из вождей пролетариата, казнили на третий день после похорон Ильина, 6 октября 1918 года, нескольких из арестованных ими лиц, а именно: гвардии полковника Случевского, полковника Шульмана, штабс-капитана Костича, фельдшера Волкова, поручика Шафоростова и бывшего председателя "Союза увечных воинов" Беляева (старика, слепого на оба глаза).
В это время уже назревала так называемая "Сорокинская авантюра", повлекшая за собою столь трагические последствия для многих заложников.
Главком Сорокин, энергичный и крайне властолюбивый человек с ярко проявляемыми юдофобскими взглядами, опасаясь, с одной стороны, мести советской власти, грозившей ему за неудачи на Кубани и за жестокие расправы с провинившимися подчиненными, а с другой — желая заменить былую свою популярность неограниченной властью военного диктатора для ограждения себя от надвигавшейся опасности, попытался совершить переворот. С этой целью 13/26 октября 1918 года Сорокин приказал чинам своего штаба арестовать председателя ЦИК Советской кавказской республики Рубина, председателя краевого комитета партии большевиков Крайнего, заведывающего Чрезвычайной комиссией при Революционном совете Рожанского, товарища председателя ЦИК Дунаевского и члена ЦИК Власова, которые, за исключением последнего, были евреи и казались ему опасными. В тот же день стало известно, что эти лица были убиты.
По объяснению непосредственных исполнителей этого расстрела, Сафронова, бывшего предводителя большевиков на Доно-Кубанском фронте, Костяного — адъютанта Сорокина, и Рябова — коменданта сорокинского штаба, содержавшихся в тюрьме вместе со свидетелем полковником Шведовым, Сорокин ненавидел евреев, которые возглавляли собою краевой исполнительный комитет. При своих поездках в комитет Сорокин окружал себя большой свитой и объяснял это тем, что не хочет быть среди жидов, а хочет быть среди своих. Такие же настроения были и у сотрудников Сорокина. Например, Рябов, необузданный по природе человек, сопровождал Крайнего и, идя впереди него на вокзале, расталкивал толпившийся народ со словами: "дорогу жиду..." Помимо этих черт своего характера, Сорокин, по объяснению вышеназванных его сподвижников, решился на кровавую расправу, негодуя на постоянное вмешательство ЦИК в военное дело, что, как находил Сорокин, мешало военным операциям.
Противная Сорокину партия приняла решительные меры, и Сорокин, видя, что его план потерпел крушение, вынужден был бежать из Пятигорска. Тем временем, на созванном самим же Сорокиным состоявшемся в станице Невинномысской Чрезвычайном съезде Советов и представителей революционной Красной армии бывший главком Сорокин был объявлен вне закона как изменник революции и, согласно изданному приказу, должен был быть немедленно арестован вместе с его "сворой" (штабом) и доставлен под усиленным конвоем в Невиномысскую "живым или мертвым для всенародного справедливого и открытого суда". Во исполнении этого приказа Сорокин был арестован в г. Ставрополе, но доставлен он в Невинномысскую не был, т. к. после ареста был убит одним из членов Чрезвычайного съезда. Дальнейшая участь большинства лиц, содержавшихся в качестве заложников в "концентрационном лагере", была предрешена на упомянутом выше Чрезвычайном съезде в станице Невинномысской. В 4-м пункте резолюции, вынесенной этим съездом, съезд заявляет, что каждый покушавшийся на жизнь члена трудящихся масс без всенародного суда считается изменником дела революции и сами трудящиеся массы на белый террор буржуазии ответят массовым красным террором.
Приведенная резолюция опубликована на первой странице № 157 "Известий ЦИК Северо-Кавказской советской социалистической республики", от 2 ноября 1918 года (по новому стилю). На той же странице начинается статья, озаглавленная "Красный террор" и заключающая в себе приказ № 6 Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией следующего содержания:
Вследствие покушения на жизнь вождей пролетариата в городе Пятигорске 21 октября 1918 года в силу приказа № 3 от 8 октября сего года, в ответ на дьявольское убийство лучших товарищей, членов ЦИК и других, по постановлению Чрезвычайной комиссии расстреляны нижеследующие заложники и лица, принадлежащие к контрреволюционным организациям:
| 1.Рузский (генерал) | 21. Пирадов (генерал-лейтенант) | 41. Игнатьев (генерал) |
| 2.Урусов Сергей (князь) | 22. Похателов (генерал-лейтенант) | 42. Желездовский (генерал) |
| 3.Урусов Николай (князь) | 23. Перфилов (генерал-лейтенант) | 43. Кашерипников (генерал) |
| 4.Урусов Федор (князь, генерал) | 24. Бойчевский (генерал-майор) | 44. Ушаков (генерал-лейтенант) |
| 5.Капнист (граф, контр-адмирал) | 25. Васильев(полковник) | 45. Турин (подполковник) |
| 6.Медем (барон, сенатор) | 26. Смирнов (генерал) | 46. Бобрищев (подъесаул) |
| 7.Колосов(подполковник) | 27. Алешкевич (генерал-майор) | 47. Туманов (князь, генерал) |
| 8.Карганов (полковник) | 28. Трубецкой (полковник) | 48. Чичинадзе(полковник) |
| 9.Рубцов (полковник) | 29. Николаев(полковник) | 49. Форжеш (полковник) |
| 10. Шаховской Леонид (князь) | 30. Радницкий (генерал-майор) | 50. Багратион-Мухранский (генерал) |
| 11. Шаховской Владимир (князь) | 31. Власов Михаил (купец 1-й гильдии) | 51. Шведов (полковник) |
| 12. Рухлов (министр путей сообщения) | 32. Федоров(подпоручик) | 52. Малиновский (поручик) |
| 13. Добровольский (министр юстиции) | 33. Федоров (казак) | 53. Саратовкин (генерал) |
| 14. Бочаров(полковник) | 34. Назименко (генерал) | 54. Покотилов (генерал) |
| 15. Колзаков (генерал) | 35. Чижевский (генерал) | 55. Рашковский (полковник) |
| 16. Карташев (полковник) | 36. Русанов (капитан) | 56. Дериглазова (дочь полковника) |
| 17. Шевцов (генерал) | 37. Мельгунов (генерал) | 57. Бархударов(полковник) |
| 18. Медведев (генерал) | 38. Бобринский (граф) | 58. Беляев(полковник) |
| 19. Исакович (полковник) | 39. Евстафенко (генерал) | 58. Тришатный (генерал-майор) |
| 20. Савельев(полковник) | 40. Радко-Дмитриев (генерал) |
Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией в заседании своем от 31 октября сего года постановила расстрелять нижеследующих лиц:
1. Волкову Феклу Никитишну, за подстрекательство и содействие в грабеже.
2. Случевского Евгения (полковника), начальника штаба контрреволюционной организации в городе Пятигорске.
3. Кашкадамова Павла (юнкера), члена штаба контрреволюционной организации в гор. Пятигорске и соучастника взрыва патронного завода.
4. Назарьяна, агента контрреволюционного штаба г.Пятигорска.
5. Касперсова (офицера), агента контрреволюционного штаба и сообщника в заговоре взрыва патронного завода в гор. Пятигорске.
6. Беляева Николая, за принадлежность к контрреволюционной организации.
7. Волкова Николая, помощника начальника контрразведки Шкуро, Ессентуки.
8. Волкова Владимира, агента контрреволюционного штаба станицы Ессентукской.
9. Шульмана Рудольфа (полковника), члена контр-революционного штаба гор. Пятигорска.
10. Костича Бориса (офицера), члена контрреволюционного штаба гор. Пятигорска.
11. Клочкова (офицера) за неявку на регистрацию согласно приказа ЧК 83 и намерение перейти в отряд Шкуро и за имение у себя подложного документа советской власти.
12. Попова (офицера), члена контрреволюционной организации в гор. Пятигорске и соучастника в заговоре взрыва патронного завода.
13. Бойтенко — агента контрреволюционного штаба в гор. Пятигорске.
14. Шафороста Александра, агента контрреволюционного штаба в Пятигорске.
15. Иванова-Гутарева Павла (поручика), за передачу карт Пятигорского округа в контрреволюционный штаб в гор. Пятигорске.
16. Куликовича Семена (фальшивомонетчика), контрреволюционера.
17. Малина Антона (бывшего жандарма), за провокацию против советской власти.
18. Крашенинникова Петра Николаевича (сенатора)
19. Графа Бобринского, за принадлежность к контрреволюционной организации.
20. Кузьмина Анатолия, за принадлежность к отряду Шкуро (как агента).
21. Пацука (жандарма), за принадлежность к контрреволюционной организации.
22. Черного, за участие в контрреволюционном заговоре по делу Сорокина.
23. Богданова — то же.
24. Гриненко — то же.
25. Коновалова Ивана (фальшивомонетчика), пойманного на месте преступления при сбыте фальшивых знаков.
26. Коновалова Павла, как фальшивомонетчика.
27. Переверзева Ивана — то же.
28. Хандогина Ивана — то же.
29. Буслаева Василия — то же.
30. Бордзаева Пуваль — то же.
31. Тамбиева 1-го (князя) — за организацию контрреволюционного отряда, за участие в боях в таковом.
32. Тамбиева 2-го Мураза Бека — то же.
33. Синько — за принадлежность к отряду Тамбиева и за вооруженное восстание.
34. Супруна — то же.
35. Тарана Якова — то же.
36. Кокаева Фому — то же.
37. Погребняка Ивана — то же.
38. Зайченко Сергея — то же.
39. Щербакова Алексея (командира, контрреволюционера).
40. Карташева Владимира — за расстрел двух невинных женщин.
41. Орлова Василия — за принадлежность к контрреволюционной организации.
42. Прокофьева Николая — то же.
43. Андреева Михаила — то же.
44. Махарадзе Георгия — то же.
45. Рябухина Ивана (священника) — за молебен в станице Ессентукской о даровании победы кадетам.
46. Кошелева Георгия — за денежное вымогательство.
47. Полонскую Эльзу (литераторшу) — за принадлежность к контрреволюционной организации.
Подписали:
председатель Атарбеков
члены: Стельмахович, Щипулин, М. Осипов
Скрепил:
секретарь Абовьян
<…> приведенный выше приказ за № 6, произошло при следующих обстоятельствах.
В холодный и ветреный осенний вечер 18 октября 1918 года, под мелким дождем и при густом тумане, препятствовавшем видеть на один квартал вперед, из тюрьмы было выведено 13 арестованных, которых остановили затем на Нижегородской улице возле номеров Новоевропейской гостиницы.
Тем временем какой-то матрос, командир карательного отряда, состоявшего из конных матросов и называвшегося "батальоном смерти", распорядился вызвать в коридор гостиницы всех бывших налицо заложников и, по имевшемуся у него списку, стал поименно выкликать их. Таким образом, было вызвано матросом 52 человека из числа 59-ти, показанных в приказе № 6 расстрелянными. Остальные 7 человек частью не были в тот момент в "концентрационном лагере", а частью, по невыясненной причине, не были вызваны матросом. Некоторым заложникам хотелось верить, что эта необычная перекличка предвещает перемену к лучшему в их тяжком образе жизни. Настроение у многих повысилось, и людям, склонным к оптимизму, обещание немедленного освобождения после выполнения некоторых формальностей в "Чрезвычайке" не казалось неправдоподобным. Предложение забрать с собою вещи еще больше подбодрило заложников, и многие из них стали надеяться на то, что в худшем случае их тревожат для перевода в более теплое помещение. Но радость заложников была кратковременна. Удары нагаек "товарищей" рядовых "батальона смерти" тотчас же по выходе заложников на улицу быстро вернули их к суровой действительности. Подъезд гостиницы был освещен, а потому, несмотря на густой туман, стоявшие на улице 13 человек, приведенные из тюрьмы, видели, как человек шестьдесят заложников быстро, один за другим, со свертками в руках выходили на улицу.
Раздалась команда "шашки наголо", и вереница людей, обреченных на смерть, тронулась по Нижегородской улице и повернула налево по Романовскому проспекту.
Дул порывистый, холодный ветер. Кто мог, кутался в одеяло. Среди заложников были больные. У одного из них, у Малиновского, было воспаление легких и температура превышала 40°. Его жена накинула на него плед. Какой-то красноармеец сорвал его с несчастного и бросил его г-же Малиновской со словами: "Возьми свой платок. Ты молода, и он тебе пригодится, а ему на Машуке его не надо".
Больными чувствовали себя генералы Рузский и Радко-Дмитриев, а также отец Иоанн Рябухин, который не расставался со Св. Евангелием. Шли медленно и долго. Больные устали.
Всех заложников вели в Чрезвычайную комиссию на угол Ермолаевского проспекта и Ессентукской улицы. Там генерал Рузский падал в обморок.
По прибытии к дому Карапетянца, где помещалась "Чрезвычайка", всех заложников заперли в одну из комнат верхнего этажа. Из этой комнаты их поодиночке вызывали в другую, где с них снимали одежду, которую тут же бросали на пол. К моменту вызова во вторую комнату 59-го заложника там лежали груды всевозможного платья. Тут же заложникам скручивали руки за спину и туго перевязывали их тонкой проволокой, после чего только переводили в третью комнату.
В таком именно виде, в одном белье, со связанными за спиною руками, повели часть заложников на городское кладбище.
К 11 часам вечера жуткое шествие прибыло к месту своего назначения и остановилось у запертых кладбищенских ворот. Красноармейцы стали стучать прикладами ружей в дверь сторожки, где живет смотритель кладбища Валериан Обрезов, и требовали немедленно пустить их на кладбище. На вопрос Обрезова, кто это, последовал ответ "товарищи", после чего Обрезов вышел из сторожки. Следом за ним вышел и кладбищенский сторож Артем Васильев. Еще утром 18 октября большевики заказали Обрезову большую яму. Ее вырыли на городском кладбище в левом заднем углу (северо-западном). К вечеру привезли несколько гробов из больницы, и т. к. других ям не было, то Обрезов приказал опустить эти гробы в яму, заказанную утром большевиками.
Один из конвойных, бывший как бы за старшего, приказа, отсчитать из всей партии приведенных людей 15 человек. Обрезов и Васильев пошли вперед, показывая дорогу к упомянутой могиле, а выделенные из 25-ти приведенных заложников 15 человек, окруженные красноармейцами, вооруженными с головы до ног, пошли за ними. Остальные заложники остались у ворот кладбища. Шли всю дорогу медленно, шаг за шагом, прямо по дороге в глубь кладбища.
Дорогой генерал Рузский заговорил тихим протяжным голосом. С грустной иронией заметил он, что свободных граждан по неизвестной причине ведут на смертную казнь, что всю жизнь он честно служил, дослужился до генерала, а теперь должен терпеть от своих же русских. Один из конвойных спросил: "Кто говорит? Генерал?" Говоривший ответил: "Да, генерал". За этим ответом последовал удар прикладом ружья и приказ замолчать. Пошли дальше все тем же тихим шагом. Все молчали.
Не доходя до приготовленной ямы, около ограды места Тимашева, все остановились, и красноармейцы приказали заложникам раздеться. Среди общей тишины заложники стали исполнять отданный им приказ. Кто-то из них, обратившись к красноармейцу, сказал: "Товарищ! Если я виноват перед вами, простите меня..." Тот ответил: "Нет, не виноват; только раздевайся скорее".
Потом кто-то крикнул: "Немец!" — и опять все затихло.
Началась рубка. Рубили над ямой, шагах в пяти от нее. Первым убили старика небольшого роста. Он, вероятно, был слеповат, и спрашивал, куда ему идти к яме. Палачи приказывали своим жертвам становиться на колени и вытягивать шеи. Вслед за этим наносились удары шашками. Палачи были неумелые и не могли убивать с одного взмаха. Каждого заложника ударяли раз по пять, а то и больше. Некоторые стонали, но большинство умирало молча. Толь ко один казнимый отрывистым голосом выкрикнул: "Товарищи!" — и умолк. Обрезов и Васильев отошли в сторону. До них отчетливо доносился хруст разрубаемых костей. Помимо неопытности палачей, нанесению метких ударов в шею, очевидно, препятствовала темнота. После того как было покончено с первыми четырьмя жертвами, старший команды приказал: "Беритесь теперь за генерала Рузского. Довольно ему сидеть, он уже разделся".
Свидетель Васильев показал, что генерал Рузский перед самой своей смертью ничего не говорил. Это показание находится в противоречии с показаниями свидетелей Вагнера и Тимрота.
Свидетель Вагнер утверждает со слов присутствовавшего при казни Кравеца, бывшего председателя Чрезвычайной следственной комиссии гор. Кисловодска, что генерал Рузский перед самой смертью сказал, обращаясь к своим палачам: "Я — генерал Рузский (произнеся свою фамилию, как слово "русский") и помните, что за мою смерть вам отомстят русские". Произнеся эту краткую речь, генерал Рузский склонил свою голову и сказал: "Рубите".
<|
|
|
