Расширение сферы социально-политической опоры шаха

Класс феодалов по прежнему состоял из четырех основных групп; военной знати, мусульманского (шиитского) духовенства, гражданской бюрократии и местной провинциальной знати. Но военная знать теперь состояла не только из кочевых феодалов, как в XVI в.; появились новые кадры военной знати из выслужившихся шахских гулямов (грузин и армян), которых шах старался противопоставить старой военно-кочевой знати. Ослабление влияния последней, особенно знати кызылбашских племен ясно видно из сравнения двух списков эмиров (ханов и султанов, т.е. верхушки военной знати). 1576 г. и 1628 г., приведенных у Искендера Муглим. В первом списке приведены имена 114 эмиров; все они были кочевыми феодалами и почти все из кызылбашских племен. По списку 1628 г. было всего 9 эмиров», из них только 35 кызылбашей, 34 эмира было из кочевых, но не кызылбашских, племен (большей частью иранских-курдских и лурских), и 21 эмир – из шахских гулямов, «отличенных из среды себе равных», наделенных, как и все прочие эмиры, земельынми пожалованиями (элке, азарб., в перс. произношении улька) и имевших, как и все эмиры, свои феодальные ополчения (кошин, монг.). Руководящая политическая роль в XVII в., как сказано, принадлежала иранской гражданской бюрократии.

В XVII в. в Иране продолжали существовать те же категории феодальной собственности на землю и воду, что и раньше.1 Но после реформ, проведенных при шахе Аббасе I, соотношение между категориями земель изменилось. Прежде всего, очень вырос фонд государственных или диванских земель. Управление этим фондом и составляло основу могущества гражданской бюрократии. Необычайно сильно увеличился также фонд собственных доменов шахской фамилии (хассэ, хассэй-и мерифэй-и падишахи, хашеэ). Эта категория земель в Иране существовала издавна, со времен Сасанидов (земли хасеэ, инджу при монгольских ханах). Но никогда фонд земель хассэ не был так велик, как в XVII в.: теперь в фонд этих земель включались не только округа (Исфахан, а также наследственный домен фамилии Сефевидов Ардебиль), но и целые области (оба Гиляна-Бийэ-пиш и Бийэ-пас).

Рафаэль дю Ман (1660 г.) говорит, что в Сефевидской державе государственных земель было много, а мульковых мало. Но надо иметь в виду, что в XVII в. диванскими землями считались и те, что были переданы на разных основаниях (на правах тиула и т.д.) в кормление представителям гражданской и военной знати; сильно расширились территории (юрты), отданные в кормление кочевым племенам и находившиеся фактически в распоряжении наследственных племенных глав (мир-и иль) племенной знати, эксплуатировавших как кочевников (илятов) своего племени, так и в гораздо большей степени живших на этих территориях оседлых крестьян (райятов).

Вырос в XVII в. и фонд земель религиозных учреждений (вакф). Так, в вакф большой мечети Сефевидов в Ардебиле входило в начале XVII в. 650 плужных участков (джуфт-и авамиль) обрабатываемых издольщиками (4-5 тыс. га орошенной и обработанной земли). В 1671 г. среди вакфных имуществ той же мечети числилось 40 селений в одном только южном Азербайджане, не считая других областей; в г. Ардебиль – 200 домов, 9 бань, 8 караван-сараев, вся базарная площадь – мейдан, большой крытый рынок оптовой торговли (айсерийэ), 100 других лавок и право на пошлину (бадж) со всех торговцев; в г. Тебризе – 100 домов и 100 лавок; в г. Казвине – несколько караван-сараев и бань; земли и доходные статьи на Мугани, в Гиляне и Тургане.

Из условных форм феодальной собственности (обусловленных службой государству) – союргала и тиула (или тийюля) и в XVII в. шахское правительство предпочитало жаловать тиулы, ибо они не были наследственными и давали меньше прав их владельцам, служилым людям, нежели союргалы; следовательно, пожалование тиулов меньше ослабляло центральную власть, нежели пожалование союргалов. Согласно «Тозкират ал-мулук», общий годовой доход владельцев союргалов всего Сефевидского государства составлял 367 778 800 динаров, а общий годовой доход владельцев тиулов (тулдаров) – 3 753 663 000 динаров,1 т.е. в десять раз больше. Это указывает на то, что тиулов было гораздо больше, нежели союргалов. В теории и тиулы, и союргалы причислялись к государственным землям, но это была фикция.

Как и в XVI в., пожалования тиулов были двух видов: а) персональные, пожизненные; б) закрепленные за определенной должностью, дававшиеся лишь на время исполнения этой должности. Высшим сановникам передавались в тиул целые округа. Так, согласно «Тазнират-ал-мулук», за должностью курчи-башы (начальника курчиев – в то время начальника феодального ополчения кызылбашских племен) был закреплен, на правах тиула, округ Казерун с годовым доходом в 13 917 200 динаров, за должностью туфенгчи-башы (начальника корпуса туфенгчиев-мушкетеров) – округ Абрекух с доходом 7 115 300 динаров; за должностью куллар-агасы (начальника гвардейского корпуса гулямов, преимущественно грузин) – округ Гульпайган, с не фиксированным доходом; за должностью топчи-башы (начальника артиллерии) – округ Шифт с доходом в 5 млн. динаров и т.д. Львиная доля тиульных пожалований доставалась эмирам (т.е. военной знати) и высшим гражданским и духовным сановникам. Годовой доход с тиулов этих категорий феодалов, согласно «Тазнират-ал-мулук», составлял 3 495 004 300 динаров из общей суммы доходов всех тиулов 3 753 663 тыс. динаров. Позднее (в XVIII в.) тиулы фактически превратились в такие же наследственные лены, как и союргалы.

Низшим служилым людям давали либо мелкие тиулы с малым доходом, либо «хамэ салэ». Так называлось пожалование, в награду за службу, определенной суммы ренты-налога (деньгами или натурой), с определенной территории, но без права управления ею. Суммы хамэ салэ получались служилыми людьми по ассигновкам (хавалэ, берат), выписанным на казначейство данного округа, по предъявлении удостоверения о том, что они в том году действительной находились на службе. В разных источниках XVII в. упомянуты 35 названий податей и повинностей, лежавших на райятах. Но не все эти подати и повинности существовали одновременно и во всем государстве: некоторые из них существовали только в отдельных областях, некоторые были введены лишь в конце XVII в.

При шахе Аббасе I, как сказано, размеры ряда податей были снижены и были отменены надбавки на эти подати, введенные в 70 – 80-х годах XVI в., а некоторые подати, особенно в центральных областях Ирана, были отменены. Но при преемниках шаха Аббаса I размеры податей снова стали постепенно повышаться, а в самом конце XVII в. размеры податей резко увеличились и были введены новые виды налогового обложения. Это объясняется несколькими причинами. Во-первых, в связи с ростом товарно-денежных отношений, государство и феодалы нуждались в средствах и стремились увеличить свои доходы; с другой стороны, около 1640 г. прекратились войны с Турцией и с узбекскими ханствами, приносившие в течение всего XVI в. и первых четырех десятилетий XVII в. постоянную военную добычу.

Главной податью, как и раньше, была поземельная подать – харадж (чаще называемый теперь «мал-у-джихат» или «маллият», взимавшийся чаще всего натурой в виде доли урожая от 15 до 20% ею). В некоторых местностях вместо доли урожая взимался постоянный сбор с плужного участка (джуфта) в деньгах. Налог с садов составлял 10% урожая, с шелковичных садов и с хлопковых посевов 30%. Скотоводы (кроме живших в Иране1 Персидском) платили подать «чобан-беш»: 1/7 со стрижки шерсти и с приплода овец, а с жеребят и ослят 1/3 их стоимости. За орошение полей и садов взимался особый сбор. На содержание разных сановников (великового визиря и др.) взимались сборы, известные под общим названием «ихраджат». Весьма часто с райятов взимали чрезвычайные сборы (авариз). Тяжелы для крестьян были поставки фуража и провиакта (алафэ во улуфэ) на содержание войска (феодального ополчения), почтовая повинность (улаг), постойная повинность (коналга), повинности работой (строительная, по очистке каналов и каризов и т.д.) в пользу государства или феодалов (бигар). С немусульман (христиан, иудеев, зороастрийцев) взималась джизья – в среднем с каждого взрослого мужчины от 20 до 50 лет по 1 мискалю (4,6 г.) золотом в год. Кроме того, все райяты обязаны были ежегодно подносить в строго установленных размерах «подарки» (пишкеш), «поздравительные» (саламанэ) и «праздничные» (иди) властям и своему землевладельцу, натурой или деньгами.

Для разных категорий земельной собственности существовали в основном одни и те же подати; в зависимости от категории земли эти податные сборы поступали либо целиком в пользу государства (с диванских земель), либо целиком в пользу землевладельцев (с земель союргальных, вакфных и юртов кочевых племен), либо делились между государством и землевладельцами в известной пропорции (с мульновых земель). Если землевладелец получал от государства право налогового иммунитета (му’афи), право взимания всех податей переходило к землевладельцу. Таким образом, одни и те же податные поступления, в зависимости от категории земли, могли быть и налогом, и рентой.

Преобладающей формой феодальной экслуатации, как и в прежние века, была издольщина (вид продуктовой ренты). За держание земли (обычно наследственное) крестьянин платил собственнику земли «господскую долю» (бахрэй-и маликанэ); на землях диванских, шахских (хассэ), вакфных, союргальных в эту долю включались и все вообще подати. Господская доля за держание земли и за пользование водою чаще всего устанавливалась в 1/5 – 1/3 урожая, с пахотных земель, с фруктовых деревьев в ½ - 1/3. Доля повышалась, если крестьянин получал от собственника земли, кроме земельного участка и орошения, еще рабочий скот (васов) и семена. В таких случаях она могла пониматься до 80%, даже до 90% урожая (включая все подати).

По рассказу Кемпфера, в Исфаханском оазисе, где преобладали товарно-денежные отношения, рента с крестьян часто взималась в деньгах по 6600 динаров (33 аббаси) с 1 джериба пахотной земли.1 На шахских же землях в Исфаханском оазисе применялись следующие нормы эксплуатации крестьян-издольщиков. Если шах, как собственник земли, предоставлял крестьянину землю, воду (орошение) и семена, а быки (волы) принадлежали крестьянину, то последний отдавал шаху 2/3 урожая, а из оставшейся ему доли платил подати в диван; кроме того, он обязан был отбывать принудительные работы (бигар). В том случае, когда шах предоставлял крестьянину-издольщику также волов, орудия пахоты и освобождал его от податей в диван, доля крестьянина падала до ¼ урожая; ¾ получал шах, как собственник земли. Если же, сверх своего этого, шах освобождал крестьянина от принудительных работ, то доля крестьянина падала до 1/8 урожая, а 7/8 получал шах.

Шарден говорит, что в богатом Исфаханском оазисе персидские крестьяне были более зажиточны, нежели крестьяне во Франции, но так было далеко не во всем Ираке, а главным образом в пригородных районах. Зато, по словам Шардена, крестьяне Ирана жили в условиях полного бесправия и произвола; шахские служилые люди и чиновники их избивали, если не получали того, что требовали; заставляли их работать бесплатно, брали подводы и лошадей для себя даром, останавливались в домах крестьян на столько дней, сколько хотели, кормились за их счет, а иногда еще требовали с них серебро.

Роль кочевников в социально-экономической жизни страны была почти так же значительна, как и тремя-четырьмя столетиями раньше. Статистических данных о численности кочевого населения в XVII в. в Иране у нас нет, но если даже в конце XIX в. в Иране до 30% всего населения составляли кочевники, то в XVII в. их должно было быть еще больше. Кочевники переходили к земледелию и оседлости только в незначительном числе и то лишь самые бедные, притом всегда поневоле, ибо для них это было невыгодно: положение оседлого крестьянина – райята, бесправного и задавленного налогами и рентой, было не в пример хуте и тяжелее положения кочевника – илята: племенная организация давала ему известную защиту; патриархальная оболочка, в какую были облечены феодальные повинности, ставила пределы росту этих последних: иляты, как несшие службу в феодальном ополчении, получали долю военной добычи, и они были вооружены, тогда как райяты были безоружны и не были защищены от насилия со стороны самых мелких чиновников, воинов и даже челяди крупных феодалов.

В Иране сохранялось рабство и работорговля, но рабов использовали теперь главным образом, как домашнюю челядь и гаремных наложниц. Среди рабов различались пленники (асир), купленные на деньги (зархарид) и рожденные в доме (ханэ задэ);1 положение последних было лучше – установился обычай (но не закон) – не продавать рабов, рожденных в доме. Рабов доставляли, главным образом, с Кавказа; их продавали в другие страны, большею частью в Турцию, Индию и арабские страны. Но применение труда рабов в производстве – в земледелии, ремесле и кочевом скотоводстве сократилось до незначительных размеров. Если в 30-х годах XVI в. в шахских шелкоткацких мастерских работали рабыни, то в XVII в. там работали уже исключительно свободные ремесленники, по найму, на определенном жалованье. Таким образом, сохранявшийся столь долго в феодальном обществе Ирана рабовладельческий уклад в XVII в. почти исчез.

Переход руководящей политической роли в государстве из рук тюркских кочевых феодалов в руки иранских оседлых феодалов (гражданской бюрократии) к началу XVII в., реформы времени шаха Аббаса I и, в частности, облечение податного бремени при этом шахе, рост товарно-денежных отношений, наконец, прекращение опустошительных войн с Турцией и узбекскими ханствами и длительный мирный период стимулировали довольно значительный подъем производительных сил в Иране, в частности в земледелии (хотя и теперь экономика Ирана не достигла того уровня, на каком она находилась в начале XIII в., перед можальским завоеванием). Подъем этот продолжался до последней четверти XVIII в.

Путешественники XVII в. отмечают большие оросительные работы в Иране – строительство новых и восстановление старых каризов и каналов. Они отмечают наличие в Иране XVII в. тех же четырех видов ирригации, которые существовали и в раннем средневековье: горные ручьи, речные канали, каризы, колодцы. «Нет, - которая умела бы так хорошо вести подкопы и проводить подземные протоки, как персы». Шарден видел каризы длиною от 32 до 40 км и даже еще длиннее, проведенные от подошвы гор (где накапливаются обычно грунтовые воды) к низменным местностям, со смотровыми колодцами (служившими для спуска людей в каризы для очистки их) на расстоянии каждых 8 м; большинство каризов пролегало на глубине 10-15 м, но некоторые были гораздо глубже.

Колодцы, по рассказу Шардена, приводились в движение животной силой (волами); вода поднималась наверх на веревках в больших бурдюках, вмещавших 200-250 фунтов воды; при помощи блока вода из бурдюков опрокидывалась в бассейн, откуда по канавам шла на поля и в сады. Каризное «колодезное орошение было бесплатным, за орошение полей и садов водой ручьев и речных каналов с каждого дшериба взимался сбор в размере 20 су (немного больше 1 аббаси) в год (Шарден). Согласно Шардену, главный мираб (начальник оросительной сети) Исфаханского оазиса получал от этих сборов 4 тыс. туманов (40 млн. динаров) в год, не считая того, что его помощники собирали для себя.

Путешественники XVII в. отмечают экономический рост отдельных сельскохозяйственных районов, особенно пригородных, где были достаточно развиты товарно-денежные отношения и где сельскохозяйственная продукция шла на городской рынок или на вывоз. По рассказам Кемпфера «Шардена, Исфаханский оазис был густо заселен и обработан. Если по описанию 1329 г. в Исфаханском оазисе, на площади приблизительно в 4500 кв. км числилось до 800 больших и малых селений, то в 70-х годах XVII в. здесь находилось до 1500 селений.

Пшеница и ячмень сеялись повсюду в Иране. По словам Шардена, в Персии было много пшеничного хлеба, и его можно было найти везде по дешевой цене; хлеба здесь было гораздо больше, нежели в индии. Рис также сеялся в большом количестве. Культура хлопка, которая еще в XIV в. сосредоточивалась в отдельных районах, в XVII в. распространилась по всему Ирану, почти вытеснив культуру льна, и хлопковые поля можно было видеть повсюду. Очень расширилось возделывание растений красильных (марена, хенна, шафран), лекарственных и пряных, как и овощеводство, которое в раннем средневековье было сравнительно мало развито. Культура опийного мака, которая хотя и проникла в Иран в XII в., но была мало развита, в XVII в. распространилась во многих районах. Лучший опийный мак разводили в Ленджане, в Исфаханском оазисе; поля здесь были сплошь покрыта им. Новой культурой для Ирана был табак,1 который здесь стали разводить на рубеже XVI и XVII вв. В 70-х годах XVII в. табак разводили уже по всему Ирану; лучшие сорта разводились в Хузистане, Хамадане, Кермане и Хорасане.

Плодоводство и виноградство, после периода упадка, вновь перешло в XVII в. большой подъем. Плодовые деревья (особенно абрикосы, персики, груши, айва, миндаль, гранаты и винные ягоды), виноград и дыни разводились повсюду. По словам Шардена, в течение 4 месяцев сезона дынь, их доставляли в Исфахан в таком громадном количестве, что за один день их там съедали больше, чем за один месяц во всей Франции. Культура финиковой пальмы была очень развита в Хузистане, низменных местностях Фарса, Систане, но особенно в Кермане. В XVII в., как и раньше, персидские финики по качеству считались лучше иракских и аравийских; лучшие финики шли из Джахруна. Персидские финики в большом количестве вывозились в Индию и в другие страны, засахаренными, в гроздьях и оторванными, часто в сосудах или в больших тыквах, весом в 15-20 фунтов, засахаренными в их собственном соку. За границу вывозились финики из Кермана, гранаты из Йезде и Шираза, апельсины – из Мазендерана, крупный и сладкий лук – из Хорасана. Апельсины были очень распространены в прикаспийских областях. Оливку (маслину) разводили в Хузистане и в Мазенде ранее, но оливковое масло было низкого качества. Цветоводство, по словам Шардена, в Иране было более развито, нежели в Европе. Изготовлением розового масла и эссенции из махровой розы по прежнему славился Фарс. Виноделие было распространено повсюду; им занимались христиане (армяне и европейцы), евреи и зароастрийцы. Лучшие вина изготовлялись в Грузии, Армении, Гиляне, Ширазе и Йезде.

Путешественники отмечают дешевизну предметов продовольствия в Иране. В Хузистане в 70-х годах XVII в. на одни аббаси можно было купить 144 фунта ячменя или 54 пшеничных хлеба, или 18 баранов.

В XVII в. шелководство (культура шелковичного червя на тутовых деревьях) в Иране достигла такого высокого уровня, какого оно никогда не достигало ни раньше, ни позднее. По словам Олеария, в государстве Сефевидов ежегодно производилось 20 тыс. тюков шелка-сырца; по словам Шардена, 22 тыс. тюков весом по 376 фунтов каждый. По Шардену, Гилян давал – 10 тыс. тюков шелка-сырца, мазендеран – 2 тыс., Харасан – 3 тыс., Мидия (Южный Азербайджан) – 3 тыс., Карабаг (в Северном Азербайджане) – 2 тыс., Грузия – 2 тыс. Из этого количества не более тысячи тюков оставалось в Иране, весь остальной шелк-сырец вывозился в Индию и Европу.1 Одни только пошлины с вывоза шелка-сырца достигали 4 тыс. тумаков (40 млн. динаров) в год. Лучший шелк-сырец получали в Ширване и Гиляне (лахиджанский сорт). В связи с развитием товарно-денежных отношений, крестьяне Ирана в XVII в. во множестве занимались сбором и сбытом на рынок продукции дикорастущих деревьев – чернильного ореха (особенно в Хузистане), мастики, камеди, смолы ладанного дерева (особенно в Кермане), ассафетиды и т.д.

Судя по рассказам путешественников, скотоводство в Иране, как кочевое (особенно в горных районах), та и оседлое, переживало в XVII в. подъем. Олеарий говорит об огромном количестве овец, в частности курдючных, породы которых были лучше европейских Спутники Олеария вывезли к себе в Гомитинию несколько овец лучших пород. Шерсть высшего качества давали овцы бухарской породы. Козьих стад также было множество, многие из них давали по 25 фунтов сала. Молочных продуктов было изобилие; они составляли, вместе с хлебными лепешками, плодами и овощами, основное питание трудового населения Ирана. Верблюдов в Иране также было очень много, как одногорбых, так и двугорбых при развитом караванном транспорте, хозяйственное значение верблюда было очень велико. Путешественники говорят о «великом множестве» лошадей в Иране в то время; возможно, их тогда там было больше, чем в наши дни. Упоминаются многие породы верховых лошадей арабские, туркменские и др. по сообщениям Олеария и «Тазкират ал-мулук», у шаха были большие собственные конские заводы в местностях, где находились лучшие пастбища – зимние на равнинах и летние в горах. Олеарий говорит о «множестве мулов» и «неисчислимом множестве» ослов в Иране.

Таким образом, есть все основания говорить о подъеме сельского хозяйства в Иране в XVII в. Однако, сравнивая данные источников XVII в. с данными источников IX – начала XIII вв., можно видеть, что даже в XVII в. сельское хозяйство (за исключение одной отрасли его – шелководства и кроме хозяйства некоторых районов, например Исфахана) не достигло того уровня, на каком оно находилось до монгольского завоевания. Развитие товарно-денежных отношений в XVII в. побуждало феодалов и феодальное государство увеличивать размеры ренты и налогов. Рост феодальной эксплуатации обгонял рост производительных сил в сельском хозяйстве. Это гибельно отразилось на положении деревни. В условиях позднефеодального общества господство кочевой знати, жесткая эксплуатация крестьян, закрепощение и крайнее их бесправие оказывали пагубное влияние на сельскохозяйственную экономику. Старые производственные отношения становились явным тормозом для развития производительных сил в деревне. Развитие товарно-денежных отношений вело в несравненно больших размерах, нежели раньше, к процветанию ростовщичества, разорявшего деревню. К. Маркс указывает: «При азиатских формах ростовщичество может существовать очень долго, не вызывая ничего иного, кроме экономического упадка и политической коррупции»1, ростовщичество «консервативно и только доводит существующий способ производства до более жалкого состояния».2

Упадок в сельском хозяйстве стал явным на рубеже XVII – XVIII вв., но первые признаки были заметны уже в 70-х годы XVII в., если не раньше. Вдумчивый наблюдатель – Шарден отметил, что число действующих оросительных сооружений, особенно каризов, в Иране уменьшилось. Всюду, писал Шарден, где находят воду и есть подземные каналы (каризы), земля очень плодородна. Но для того чтобы находить и выводить из земли на поверхность воду в достаточном количестве, не хватало рабочих рук. Недостаток людей в Персии – не от бесплодия страны, а напротив, как и в Османской империи, бесплодие страны – от недостатка людей. Причиной уменьшения населения Шарден верно считал дурное управление (жестокому эксплуатацию) и произвол завоевателей (тюркской и монгольской военно-кочевой знати) за последние столетия. Крестьяне массами эмигрировали, особенно с юга Персии, в Индию, где крестьянам жилось легче. Из-за уменьшения населения плодороднейшие земли оставались неорошенными не обработанными. Даже 1/12 часть территории страны, - отмечал Шарден, - не была заселена и обработана. Часто, отъехав каких-нибудь 2 льё (8 км) от большого города, путешественник затем могло проехать 20 льё (80 км), не видя никаких признаков поселений.