 |
VIII приключения мистера Тоуда 5 глава
|
|
|
|
— О, Рэтти, — воскликнул он в отчаянии, — и зачем только я это сделал? Зачем я тебя притащил в этот старый нетопленый домишко, да еще в такую ночь, когда ты бы мог уже быть на речном берегу и сушил бы ноги возле пылающего камина, а тебя бы окружали все твои милые вещи!
Дядюшка Рэт не обратил ни малейшего внимания на эти скорбные упреки, которые Крот делал самому себе, он носился взад-вперед, осматривая комнаты и шкафчики, зажигал лампы и свечи и всюду их расставлял.
— Какой прелестный домик! — воскликнул он бодро. — Такой компактный! Так хорошо распланирован! И все есть, и все на своих местах. Мы с тобой прекрасно проведем время. Сначала нам надо растопить камин. Сейчас я этим займусь, я всегда все очень здорово нахожу. Это твоя гостиная? Прелестно! Это ты сам придумал приделать коечки к стене? Великолепно! Сейчас я принесу дрова и уголь, а ты неси тряпку. Крот, она в ящике стола на кухне, давай вытирай пыль. Ну, шевелись же, старина!
Ободренный этими словами, Крот поднялся, стал энергично вытирать пыль, возвращая вещам их прежний лоск. А дядюшка Рэт носился с охапками дров и вскоре развел веселый огонь, который зашумел в трубе.
Рэт позвал Крота к огню обогреться, но Крот снова впал в тоску, рухнул на одну из кушеток в черном отчаянии и зарылся лицом в пыльную тряпку.
— Рэт, — простонал он, — а что же будет с твоим ужином, бедный, замерзший, голодный, уставший зверь? У меня ничего нет, ничего, ни крошечки.
— Ну до чего же ты любишь сразу падать духом! — сказал дядюшка Рэт с упреком. — Я только что совершенно отчетливо видел консервный нож в кухне на полке, а всем известно, что это обозначает, что где-то по соседству должна оказаться и консервная банка. Встряхнись, возьми себя в руки и давай займемся розысками продовольствия.
|
|
|
Они взялись за поиски, исследуя каждый буфет и выворачивая содержимое каждого ящика. В конечном счете результат оказался не таким уж печальным, хотя мог бы быть и получше: банка сардин, коробочка с печеньем, немецкие колбаски, упакованные в серебряную бумажку.
— Вот тебе и банкет, — заметил дядюшка Рэт, накрывая на стол. — Я знаю некоторых, которые дорого бы заплатили, чтобы оказаться сегодня за нашим столом.
— И хлеба нет, — печально простонал Крот, — и масла нет…
— И бургундского нет, и паштета из гусиной печенки, — подхватил дядюшка Рэт, смеясь. — Это напоминает мне… Слушай, а куда ведет эта маленькая дверца? Ну, конечно, в погреб! Буквально все есть в этом доме! Погоди минуточку!
Он направился к двери и вскоре вернулся, немного подзапылившись, но неся по бутылке пива в каждой лапе и еще под мышками.
— Ни в чем ты себе не отказываешь, Крот, — заметил он. — Это действительно самый милый маленький домик из тех, где мне приходилось бывать. Ты где достал эти гравюрки? Они делают дом таким уютным. Неудивительно, что ты так его любишь, Крот. Расскажи-ка мне поподробнее, как тебе удалось сделать его таким.
И пока дядюшка Рэт расставлял тарелки, ножи, вилки, горчицу, которую он приготовил в яичной подставке, Крот, все еще вздрагивая от недавно пережитых огорчений, начал рассказывать сперва скромно, а потом все более воодушевляясь предметом рассказа, как это было спланировано, и как то было продумано, и как это просто свалилось в руки в виде подарка от тетушки, и как то удалось совершенно случайно разыскать, а то удачно купить, а вот это было куплено в результате больших трудов и строгой экономии, когда пришлось обходиться без того и без другого. Хорошее настроение окончательно вернулось к Кроту, и ему захотелось пойти и приласкать свое имущество, осветить все предметы лампой и объяснить гостю, в чем достоинство каждой вещи, и рассказать о них подробно, совершенно забывая об ужине, в котором оба так нуждались. Дядюшка Рэт, который был отчаянно голоден, но старался это скрыть, рассматривал все, наморщив брови, и серьезно кивал, приговаривая:
|
|
|
— Великолепно!
Или:
— Это замечательно!
В тех случаях, когда ему представлялась возможность вставить хоть слово.
Наконец ему удалось завлечь Крота и усадить за стол. Когда он всерьез занялся консервным ножом и сардинами, снаружи, со двора, донеслись какие-то звуки, вроде бы шарканье маленьких ножек по гравию и смущенные тоненькие голоса, а потом стали долетать обрывки фраз:
— А теперь все постройтесь в линеечку. Подними немного фонарь, Томми. Откашляйтесь. Не вздумайте кашлять после того, как я скомандую «раз, два, три». Где маленький Билли? Иди, куда ты запропастился, мы тебя все дожидаемся.
— Что происходит? — спросил дядюшка Рэт, прерывая свои труды.
— Я думаю, это, должно быть, полевые мыши, — ответил Крот с некоторой гордостью в голосе. — Они в это время года ходят по домам и поют песни. У них тут целое общество организовано. И они никогда от меня уже не уходят, ко мне приходят к последнему, потому что я всегда их хорошо угощаю. Они напомнили бы мне старые добрые времена.
— А ну-ка, поглядим на них! — воскликнул дядюшка Рэт, вскакивая и устремляясь к двери.
Они распахнули дверь, и их взорам предстало умилительное зрелище. Во дворе, освещенном слабыми лучами газового рожка, восемь или десять полевых мышек стояли полукругом, на шейках — красные шерстяные шарфики, передние лапки глубоко засунуты в карманы, а задние подпрыгивают, чтобы не замерзнуть. Ясными глазками-бусинками, робея, они поглядывали друг на друга, хихикая, шмыгая носами и то и дело пуская в ход рукава своих пальтишек. Когда дверь открылась, самый старший из них сказал: — Ну, раз, два, три!
И тоненькие, пронзительные голоса понеслись вверх, в воздух, исполняя старинную песню, которую сочинили их праотцы на бурых, скованных морозом полях или где-нибудь в занесенном снегом уголке, сочинили и передали потомкам, чтобы эти песни пелись в декабре на холодных улицах перед освещенными окнами. Голоса постепенно замолкли, певцы, смущенные, но улыбающиеся, искоса обменялись взглядами, затем последовала тишина. Но только на одну минуту. Потому что сверху и издалека, по туннелю, по которому они только что прошли, до их ушей долетел еле уловимый звон дальних колоколов, вызванивающих веселую и звонкую колокольную мелодию.
|
|
|
— Хорошо спето, ребятки! — сердечно похвалил их дядюшка Рэт. — А теперь давайте все заходите, погрейтесь у камина и съешьте чего-нибудь горяченького.
— Да-да, заходите, полевые мышки, — воскликнул Крот возбужденно. — Подумать только, совсем как в старые добрые времена! Закройте за собой дверь. Пододвигайте скамейку к камину. Теперь вы минуточку подождите, пока мы… О, Рэтти!
Крот сел на скамью, и слезы уже подступили к его глазам.
— Что же мы с тобой делаем! Нам же нечем их накормить!
— Это ты предоставь мне, — сказал очень властный в этот момент дядюшка Рэт. — Эй, послушай-ка ты, с фонариком! Подойди-ка сюда, мне надо с тобой поговорить. Ну-ка, скажи мне, тут какие-нибудь магазины работают в это время?
— Ну, конечно, сэр, — почтительно ответил старший полевой мышонок. — В это время года наши магазины всегда работают в любой час.
— Тогда послушай, — сказал дядюшка Рэт, — быстренько собирайся вместе со своим фонариком и купи…
Тут последовал длинный приглушенный разговор, и Крот расслышал только обрывки, такие, как: «Только свежего, понял?», «Нет, одного фунта достаточно», «Гляди, чтоб от Баггинса, другого мне не надо, нет, нет, только высшего сорта, если там нет, поищи в другом месте», «Да, конечно, только домашний, никаких консервов, ну, давай, постарайся!». Наконец послышался звон монет, переходящих из лап в лапы, мышонок получил большую корзинку, чтобы сложить туда покупки, и умчался вместе со своим фонариком.
Другие полевые мышки уселись на лавке рядком, как на насесте, постепенно согреваясь и яростно почесывая высыпавшие от холода пупырышки. Кроту не удалось вовлечь их в непринужденный разговор, и он заставил их одного за другим называть имена бесчисленных братишек, которые были еще слишком малы, чтобы отправиться петь песни, но которые в скором будущем ждали на это родительского разрешения.
|
|
|
Дядюшка Рэт тем временем внимательно изучал этикетку на одной из пивных бутылок.
— Я полагаю, что это старый Бэр-тон, — заметил он одобрительно. — Разумный Крот! Это как раз то, что нужно! Мы сможем сделать подогретый эль! Давай-ка готовь все остальное, дружище, а я пока повытаскиваю пробки.
В самое короткое время смесь была готова, жестяной кувшинчик засунут в раскаленное сердце камина, и скоро каждый полевой мышонок прихлебывал, и кашлял, и давился (потому что горячий эль не так-то легко проглатывается), вытирая глаза и смеясь, и вообще забывая, что он когда-либо в жизни замерзал.
— Они и спектакли ставят, эти ребятишки, — объяснял Крот дядюшке Рэту. — Сами их сочиняют и сами после разыгрывают. У них это здорово получается! В прошлом году было отличное представление про то, как полевого мышонка взяли в плен корсары и заставили грести на галере, и как он убежал, и вернулся домой, а его любимая ушла в монастырь. Ну-ка, вот ты! Я помню, ты участвовал, встань и представь что-нибудь.
Тот мышонок, к которому обращались, встал, смущенно захихикал, оглядел комнату и онемел. Его приятели зааплодировали. Крот уговаривал и подбадривал, а дядюшка Рэт даже обнял его за плечи и встряхнул, но ничто не могло победить его страха перед публикой. Они все трудились над ним, как члены Королевского общества спасения на водах над вытащенным из воды утопленником, когда услышали щелчок замка, и дверь открылась, и вновь появился мышонок с фонариком, сгибаясь под тяжестью корзины.
Разговоры о разыгрывании пьесы тут же прекратились, едва лишь только солидное и вполне реальное содержимое корзины было выгружено на стол. Все кинулись что-то делать или что-нибудь подносить, подгоняемые генеральскими командами дядюшки Рэта. В несколько минут ужин был готов, и Кроту на мгновение показалось, что все это с ним происходит во сне. Он уселся во главе стола и увидел, что его еще минуту назад пустынная поверхность была тесно уставлена пикантными закусками, увидел, как проясняются личики его маленьких друзей, без проволочки навалившихся на еду. Крот и сам позволил себе, потому что он умирал с голоду, наброситься на кушанья, которыми, точно по волшебству, всех наделил дядюшка Рэт. Он подумал, что это, в конце концов, очень счастливое возвращение домой. А потом все ели и говорили о старых добрых временах, и полевые мышки знакомили дядюшку Рэта с последними местными сплетнями и отвечали как могли на сотни его вопросов. Дядюшка Рэт почти ничего не говорил, а только следил за тем, чтобы каждый гость получил то, что ему вкусно, и чтобы порция была большая, и чтобы Крот решительно ни о чем не беспокоился и не тревожился.
|
|
|
Ножи и вилки отстучали и замолкли. Мышки стали собираться по домам, изливая на хозяина благодарности и пожелания, а карманы их были набиты гостинцами для младших братьев и сестричек, ожидавших дома. После того как дверь закрылась за последним из них и звяканье фонариков замерло вдали, Крот и дядюшка Рэт снова раздули огонь, пододвинули к нему стулья, приготовили себе еще по одной, последней чашечке горячего эля и сели поговорить о событиях минувшего долгого дня. Наконец дядюшка Рэт, зевнув во весь рот, сказал:
— Крот, дружище, я валюсь с ног. Засыпаю, это просто не то слово. Твоя койка где, вот здесь, у этой стены? Очень хорошо, а я лягу на той. Какой восхитительный у тебя домик, все так удобно!
Он забрался на свою койку, хорошенечко завернулся в одеяло, и дремота окутала его и втянула в себя, как заворачивает и втягивает в себя жатка полосу спелого ячменя.
И Крот тоже был рад улечься, повернувшись к стене, без промедления, и вскоре голова его оказалась на подушке в полном удовлетворении.
Но прежде чем сомкнуть глаза, он обернулся и позволил себе оглядеть старую комнату, розовую от догорающего огня, отблески которого то играли, то отдыхали на знакомых и дружелюбных предметах, что бессознательно уже давно стали частью его самого, и теперь, по-видимому, улыбаясь, радовались его возвращению, не затаив никаких обид. Он пришел в такое настроение, в которое тактичный дядюшка Рэт спокойно и терпеливо как раз и старался его привести. Он отчетливо видел, какой это простой, обыкновенный, даже узенький, домик, но также отчетливо он сознавал особое значение вот такой надежной пристани в существовании каждого. Он вовсе не хотел отказаться от своей новой жизни с ее изумительными пространствами, повернуться спиной к солнцу и воздуху и ко всему тому, что они ему давали. Нет. Мир там, наверху, был силен, он был слышен ему даже и здесь, и Крот знал, что он туда вернется. Но было хорошо сознавать, что ему и оттуда есть куда возвратиться, и что этот домик — это его домик, и что на все эти предметы, которые так ему рады, он может положиться и рассчитывать, что они всегда приветят его — радостно и душевно.
VI МИСТЕР ТОУД
Это случилось ясным утром в самом начале лета. Река вошла в свои привычные берега и вернулась к обычной скорости. Жаркое солнце, казалось, так и выманивало из земли все зеленое — все кустики, и стрелочки, и стебельки — и тянуло к себе, как на веревках. Крот и дядюшка Рэт встали на рассвете, озабоченные делами, связанными с лодками и с началом гребного сезона, красили и лакировали, чинили весла, приводили в порядок подушки, разыскивали лодочные крюки и так далее. Они доедали завтрак в маленькой гостиной и горячо обсуждали планы на предстоящий день, когда раздался сильный стук в дверь.
— Тьфу ты! — сказал дядюшка Рэт, весь перемазавшись яйцом. — Крот, погляди, пожалуйста, кто это там, раз ты уже кончил есть.
Крот пошел отпирать неожиданному посетителю, и дядюшка Рэт услышал его удивленный возглас. Затем Крот распахнул дверь гостиной и торжественно провозгласил:
— Мистер Барсук!
Подумать только! Это же небывалый случай, чтобы Барсук нанес им официальный визит. Он вообще ни к кому не ходил с визитами. Если он кому был нужен, тот его сам выслеживал, когда Барсук, пытаясь остаться незамеченным, проскальзывал вдоль живой изгороди ранним утром или поздним вечером. Или же его надо было ухитриться застать в его собственном доме в середине леса. И было это совсем даже не просто.
Барсук вошел в комнату тяжелой поступью и остановился, глядя на обоих с серьезным выражением лица. Дядюшка Рэт уронил ложку на скатерть и сидел разинув рот.
— Час пробил! — сказал Барсук наконец с большой торжественностью.
— Какой час? — спросил дядюшка Рэт, с тревогой бросая взгляд на каминную полку, где стояли часы.
— Спроси лучше, чей час, — ответил дядюшка Барсук. — Так вот, час нашего друга Жабы, который зовется мистер Тоуд. Его час пробил. Я же сказал, что возьмусь за него, как только зима совсем кончится, и я собираюсь взяться за него сегодня!
— Ну конечно! Его час пробил! — в восторге закричал Крот. — Теперь я вспомнил! Мы научим его быть благоразумной жабой!
— И именно сегодня утром! — продолжал Барсук, берясь за спинку кресла. — Вчера вечером я получил сведения из весьма надежного источника, что еще один новый и исключительно мощный автомобиль прибывает в Тоуд-Холл, чтобы его либо одобрили, либо вернули. Вполне возможно, что в этот самый момент Тоуд облачается в свое идиотское одеяние, которое он обожает и которое превращает его из (относительно, конечно) вполне миловидной жабы в Нечто, что приводит любого порядочного зверя в истерическое состояние. Мы должны взяться за дело, иначе будет поздно. Вы оба немедленно пойдете вместе со мной в Тоуд-Холл, и мы доведем до конца работу по его спасению.
— Ты совершенно прав! — воскликнул дядюшка Рэт, вскакивая. — Мы спасем этого бедного, несчастного зверя. Мы его наставим на путь истинный! Он будет самый наставленный из всех когда-либо существовавших на свете жаб.
И они двинулись по дороге выполнять свою миссию милосердия, и Барсук возглавлял их шествие. Звери, когда их несколько, ходят как положено — весьма разумно — по одному в затылок, а не рассеиваются по дороге, потому что так не поможешь друг другу в случае опасности или беды.
Они достигли парадной аллеи, ведущей к фасаду Тоуд-Холла, и издали увидели сверкающий новый автомобиль. Он стоял у подъезда, огромный, выкрашенный в красный цвет, который так нравился хозяину. Как только они приблизились к двери, она распахнулась, и мистер Тоуд, облаченный в защитные очки-консервы, кепку, гетры и необыкновенных размеров плащ, важно спустился по ступенькам, натягивая на передние лапы шоферские краги.
— Привет, ребята! — воскликнул он бодро, завидев пришедших. — Вы как раз поспели вовремя, чтобы совершить веселенькую… веселень…кую, ве…
Его сердечные возгласы взметнулись и тут же рухнули при виде твердых и суровых выражений на лицах друзей, не отвечающих на приветствие. Приглашение, которое он собирался произнести, так и осталось непроизнесенным.
Барсук решительно поднялся по ступенькам.
— Ведите его в дом, — жестко сказал он своим товарищам.
А после того как мистер Тоуд, несмотря на энергичные протесты и сопротивление, был водворен в дом, Барсук обратился к шоферу, на чьем попечении был новый автомобиль:
— Прошу прощения, но вы больше не понадобитесь. Мистер Тоуд передумал. Автомобиль ему не подходит. Я прошу вас принять к сведению, что это окончательно. Вы свободны.
Затем он последовал за остальными и захлопнул дверь.
— Ну, так вот, — сказал он, обращаясь к хозяину дома, когда все четверо оказались в прихожей. — Прежде всего сними с себя это одеяние и не смеши людей.
— И не подумаю! — ответил мистер Тоуд с большой отвагой. — Что означает это грубое насилие? Я требую немедленного объяснения!
— В таком случае снимите с него это все, — коротко приказал Барсук.
Чтобы выполнить распоряжение, им пришлось разложить мистера Тоуда на полу, при этом он отчаянно лягался и по-всякому их обзывал. Дядюшка Рэт сел на него верхом, а Крот снимал с него один за другим предметы шоферского наряда, затем его снова поставили на ноги. Хвастливой самоуверенности мистера Тоуда порядком поубавилось после того, как с него были сняты его прекрасные доспехи. Теперь, когда он снова был просто мистер Тоуд, а не Гроза Дорог, он тихонечко подхихикивал, переводил умоляющий взгляд с одного на другого, и казалось, что он отлично понимает, что происходит.
— Ты великолепно знал, что этим должно рано или поздно кончиться, Тоуд, — сурово объяснил ему Барсук. — Ты пропустил мимо ушей все наши предупреждения, ты продолжаешь транжирить деньги, которые тебе оставил отец, ты создаешь нам, зверям, плохую репутацию в окрестностях своей бешеной ездой, авариями и скандалами с полицией. Независимость и все такое прочее — это прекрасно. Но мы, звери, никогда не позволяем своим друзьям вести себя по-дурацки сверх известного предела, а ты до этого предела уже дошел. Ты, конечно, во многих смыслах хороший парень, и я не хочу обходиться с тобой уж слишком жестоко. Я сделаю еще одну попытку заставить тебя образумиться. Ты выйдешь сейчас со мной в курительную комнату, и там ты услышишь кое-что о себе самом. И мы поглядим, когда ты оттуда выйдешь, будешь ли ты тот самый Тоуд, который туда вошел.
Барсук взял его крепко под руку, повел в курительную комнату и закрыл за собою дверь.
— Из этого не будет толку, — сказал дядюшка Рэт презрительно. — Разговорами его не вылечишь. Он на словах пообещает что хочешь.
Они уселись в кресла поудобнее и стали терпеливо ждать. Через закрытую дверь им слышалось жужжание голоса Барсука с подъемами и падениями волн его ораторской речи. Постепенно они заметили, что его проповедь стала прерываться глубокими всхлипываниями, вырывавшимися, видимо, из груди их приятеля мистера Тоуда, существа мягкосердечного и нежного, которого легко было наставить — в данный конкретный момент — на любой истинный путь.
Через три четверти часа дверь открылась, и в комнату вернулся Барсук. Он вел за лапу обмякшего и ослабевшего хозяина дома.
Кожа на нем обвисла мешками, ноги подкашивались, щеки были изрыты бороздами от слез, в изобилии пролившихся в результате трогательной беседы, которую с ним провел дядюшка Барсук.
— Сядь сюда, Тоуд, — сказал дядюшка Барсук мягко, указывая ему на стул. — Друзья мои, — продолжал он, — я счастлив известить вас, что Тоуд наконец осознал ошибочность своего поведения. Он искренне раскаивается в неправильных поступках, совершенных в прошлом, и он обещал навсегда расстаться с автомобилем. Он дал мне честное слово.
— Это прекрасные новости, — заметил Крот серьезно.
— Да, действительно очень хорошие новости, — вставил дядюшка Рэт с сомнением, — если только… если только…
Говоря это, он очень пристально посмотрел на мистера Тоуда и заметил у того нечто в печальном глазу. Точно этот глаз взял и незаметно подмигнул.
— Теперь осталось сделать еще только одну вещь, — заметил удовлетворенный Барсук. — Тоуд, я хочу, чтобы ты перед лицом находящихся здесь друзей торжественно повторил то, с чем ты полностью только что согласился там, в курительной комнате. Во-первых, что ты сожалеешь о том, что ты натворил, и что ты понимаешь всю глупость своего поведения.
Последовала долгая-долгая пауза. Тоуд в отчаянии переводил взгляд с одного на другого, но звери ждали в мрачном молчании. Наконец он заговорил.
— Нет, — сказал он, слегка надувшись, но твердо. — Я не сожалею. И вовсе это не было никакой глупостью. Это было просто замечательно!
— Что? — закричал пораженный Барсук. — Ты, сума переметная, разве ты только что не сказал там…
— Да, да, там, — сказал Тоуд нетерпеливо. — Я мог бы сказать что угодно — там. Ты так красноречив, дорогой Барсук, и так трогательно говоришь, и так, убедительно, и формулируешь все так ужасно здорово, ты можешь из меня веревки вить — там, и ты это прекрасно знаешь. Но я после обдумал кое-что, мысленно вернулся к разным событиям, и я нахожу, что нисколечко не сожалею и не раскаиваюсь, так что было бы просто совсем не хорошо говорить, будто я сожалею, когда это не так, ведь верно?
— Значит, ты не даешь обещания больше не прикасаться ни к одному автомобилю?
— Ну конечно нет! — отозвался мистер Тоуд с жаром. — Совсем наоборот, клятвенно вас заверяю, что как только увижу какой-нибудь автомобиль, то я — би-би! — тут же на нем и укачу!
— Не говорил ли я тебе? — обратился дядюшка Рэт к Кроту.
— Ну хорошо, — сказал дядюшка Барсук, поднимаясь. — Раз ты не поддаешься уговорам, попробуем, чего мы сможем достичь силой. Я все время опасался, что этим кончится. Ты часто приглашал нас, всех троих, погостить у тебя, Тоуд, в этом твоем прелестном доме. Так вот, мы принимаем твое приглашение. Когда мы как следует наставим тебя на путь истинный, мы, может, и съедем, но не раньше. Ну-ка, тащите его наверх и заприте в спальне, пока мы тут обо всем договоримся.
— Все для твоей же пользы, Тоуд, Дружище, — приговаривал дядюшка Рэт, пока они волокли его наверх, а Тоуд лягался и брыкался, оказывая сопротивление своим верным друзьям. — Подумай, как нам будет всем вместе весело! Помнишь, ведь бывало раньше. Вот только пусть с тебя сойдут… ну, эти странные припадки.
— Мы будем хорошо смотреть за всем в твоем хозяйстве, пока ты поправишься, Тоуд, — сказал Крот. — И мы последим, чтобы твои деньги не транжирились, как это было до сих пор.
— И не будет больше этих печальных историй с полицией, Тоуд, — добавил Рэт, поворачивая ключ в замке и убирая его в карман.
Пока они спускались по лестнице, мистер Тоуд посылал им вслед ругательства через замочную скважину. Трое друзей собрались внизу на совещание.
— Нам предстоит довольно нудное дело, — сказал Барсук, вздыхая. — Никогда не видел его таким решительным. Ну, ничего, справимся. Его нельзя ни на секунду оставлять без присмотра. Мы будем караулить его по очереди, пока этот дурман окончательно не испарится из его организма.
Они составили расписание дежурств. Каждый из них обязывался по очереди спать в спальне у поднадзорного, и поделили они между собой дневные дежурства.
Вначале мистер Тоуд был просто невыносим. Когда на него накатывало, он устанавливал стулья в спальне так, что они несколько напоминали автомобиль, забирался на самый первый из них, наклонялся вперед, вперял взгляд прямо перед собой и гудел и тарахтел, подражая автомобилю. Когда приступ достигал своей вершины, он летел кувырком со стульев, валился на пол навзничь и лежал так некоторое время. Казалось, он был очень доволен. Однако, по мере того как проходило время, эти приступы становились все реже, а друзья вовсю старались направить его внимание на что-нибудь другое. Но интерес к окружающим предметам, казалось, не оживал, и он становился все более подавленным и вялым.
Одним прекрасным утром дядюшка Рэт, чья очередь была заступать на дежурство, поднялся наверх, чтобы сменить Барсука, который весь уже ерзал от желания размять ноги, пройтись по лесу, отдохнуть в своем подземном доме.
— Тоуд еще в постели, — сказал он, когда они вышли переговорить за дверь спальни. — Ничего другого от него не добьешься и, только оставьте его в покое, может, ему скоро полегчает, и очень-то о нем не тревожьтесь и так далее. Ты будь начеку, Рэт: когда он тихий и покладистый, послушный, как первый ученик воскресной школы, тогда, значит, он обязательно что-то замышляет. Я уверен, что он собирается что-то отмочить. Я его знаю. Ну, мне пора.
— Как мы себя чувствуем, старина? — спросил дядюшка Рэт бодрым голосом, подходя к постели.
Ему пришлось несколько минут подождать ответа. Наконец слабый голос отозвался:
— Большое спасибо, милый Рэтти! Как мило с твоей стороны, что ты спрашиваешь об этом. Но сперва скажи, как ты сам и как милейший Крот?
— О, мы-то в порядке, — ответил дядюшка Рэт. — Крот, — добавил он неосторожно, — собирается пройтись вместе с Барсуком, они вернутся только к обеду, а мы с тобой проведем приятное утро вдвоем, и я постараюсь, чтобы тебе было весело. Давай, будь умником, скоренько вставай. Ну кто же хандрит в такое приятное утро?
— Милый, добрый Рэтти, — пробормотал мистер Тоуд. — Как плохо ты представляешь себе мое состояние. «Скоренько вставай…» Я не уверен, встану ли я вообще. Однако не тревожься обо мне. Мне всегда так тяжело быть обузой для друзей. Но я скоро перестану вас обременять. Я надеюсь, осталось уже недолго.
— Я тоже надеюсь, — сказал дядюшка Рэт сердечно. — Ты был сущим мучением для всех нас последнее время. И я очень рад слышать, что все это скоро кончится. К тому же погода чудесная, и грибной сезон вот-вот откроется. Это нехорошо с твоей стороны, Тоуд. Не то что нам жаль своих усилий, но мы из-за тебя столького лишаемся!
— Боюсь, как раз вам жаль именно своих усилий, — проговорил Тоуд томным голосом. — Я могу это понять. Это естественно. Вы устали от забот обо мне. Я не должен больше просить вас ни о чем. Я — тяжкое бремя, я понимаю.
— Конечно, — сказал дядюшка Рэт. — Но скажи, в чем твоя просьба, я что хочешь для тебя сделаю, только бы ты стал снова разумным зверем.
— Если бы я мог поверить, Рэтти, — пробормотал Тоуд еще более слабым голосом, — я бы попросил тебя, это уже, наверное, в последний раз, сходить в деревню, и побыстрее, потому что уже и сейчас может оказаться поздно, и привести ко мне доктора. Впрочем, не тревожь себя. Тебе это только беспокойство, может, лучше пусть все идет как идет.
— Да ты что, зачем тебе доктор? — спросил дядюшка Рэт, подходя поближе и внимательно вглядываясь в него.
Тоуд лежал неподвижно, распластавшись, голос его был слаб, и вообще он был какой-то не такой.
— Ты наверняка заметил в последнее время… — пробормотал Тоуд. — Впрочем, зачем? Замечать — это только себя беспокоить. Завтра, конечно, может быть, ты себе и скажешь: «Ах, если бы я только заметил раньше. Ах, если бы только я что-нибудь предпринял!» Но нет. Это все только одно беспокойство. Не обращай внимания, забудь, что я сказал.
— Послушай-ка, старина, — сказал дядюшка Рэт, начиная тревожиться. — Конечно, я схожу за доктором, если ты серьезно думаешь, что он тебе нужен. Но с чего бы тебе стало вдруг так плохо? Давай-ка поговорим о чем-нибудь другом.
— Боюсь, дорогой друг, — сказал Тоуд с печальной улыбкой, — что «поговорить» в данном случае вряд ли поможет, да и доктор поможет вряд ли… Но нужно ухватиться хотя бы за соломинку. Да, и по пути к доктору — хотя мне просто невыносимо нагружать тебя лишним поручением, но ты будешь идти мимо — попроси, пожалуйста, нотариуса наведаться ко мне. Это было бы удобно. Бывают моменты, скажу точнее — настает момент, когда приходится сталкиваться с неприятными обязанностями, какой бы ценой они ни доставались измученной душе.
— Нотариуса? Должно быть, ему в самом деле плохо, — сказал себе перепугавшийся дядюшка Рэт, выбегая из комнаты, но не забывая как следует запереть дверь.
Выйдя из дома, он остановился в раздумье. Двое товарищей были далеко, и ему не с кем было посоветоваться.
«Наверное, лучше сделать все возможное, — подумал он, — и раньше бывало, что Тоуд воображал себя смертельно больным, но я ни разу не слыхал, чтобы он заговаривал о нотариусе. Если с ним на самом деле ничего не происходит, доктор просто скажет ему, что он осел, и подбодрит его, а это уже кое-что. Сделаю ему это одолжение, схожу, это ведь много времени не отнимет».
И Рэт помчался в сторону деревни, для того чтобы выполнить акт милосердия.
Мистер Тоуд легко спрыгнул с кровати, как только услыхал, что ключ повернулся в замке, и наблюдал за другом в окно, с нетерпением ожидая, когда тот скроется из виду. Затем он от души посмеялся, надел самый лучший костюм из тех, что оказались в комнате, набил карманы деньгами, которые достал из ящика туалетного стола; потом связал простыни узлами и, устроив из них импровизированную веревку, закрепил ее за центральную раму старинного, в стиле Тюдор, окна, которое придавало такой элегантный вид его спальне; потом выбрался через это самое окно, легко соскользнул на землю и, взяв курс в направлении, противоположном тому, куда ушел дядюшка Рэт, двинулся в путь, легкомысленно насвистывая веселый мотивчик.
|
|
|
