Зеркало вселенной», или микрокосм

 

С учением о мире тесно связано учение о человеке, его месте и роли во вселенной, которое по существу является центральным у Кузанца. Ибо все его учение о бытии неотделимо от размышлений по поводу «второго бога», «человеческого бога», как называл человека философ, и является обоснованием идеи творческой мощи человеческого разума. Он развивает во многом необычное для предшествующих средневековых философов и своеобразное понимание сущности человека в привычных традиционных терминах средневековой схоластики и мистики, имеющих уже иной смысл, выражая идеи — о безграничности процесса познания, о противоречивости его, о творческой активности человеческого ума.

Учение о человеке как микрокосме, малом мире, отражающем вселенную, макрокосм (большой мир), известно еще с античности, была впервые возрождена Кузанцем, а в XVI в. Она становится одной из центральных идей натурфилософии.

Античное представление о человеке как микрокосме было воспринято теологией средневековья, но смысл его был искажен и приспособлен к нуждам христианства, отражая христианские представления об иерархичности и символичности мира. Согласно этим представлениям все видимые вещи обладают свойством воспроизводить «невидимые вещи», быть их символами. Однако каждая видимая вещь воспроизводит «невидимую» по-своему, существуют «зеркала» более гладкие и менее гладкие. Мир, таким образом, мыслится как иерархия символов. Но каждый символ на этой лестнице, воспроизводя внеприродные вещи, в то же время воспроизводит, заключает в себе и «видимые» вещи, стоящие ниже его. Таким образом, всякая вещь оказывалась малым миром, воспроизводящим мир большой, но не полностью и в зависимости от степени совершенства. В соответствии с таким взглядом человек как венец творения представляется вобравшим в себя свойства всего остального мира, который стоит ниже его.

Средневековое представление о микрокосме как подобии макрокосма имеет, скорее, онтологический оттенок; оно связано с представлением об устройстве человека: последний превращается в совокупность иерархических рядов. С другой стороны, понятию микрокосма придается значение символа, отражающего мир надприродных вещей — человек оказывается символом богочеловека Иисуса.

Понятие микрокосма в его средневековой интерпретации претерпевают изменения, суммируя которые, можно отметить, следующее:

вселенная у Кузанца, как и у древних, есть нечто высшее по сравнению с человеком; отсюда необходимость и ценность ее познания;

понятие микрокосма приобретает и гносеологическое значение—микрокосм понимается как отражение, познание мира;

это отражение не пассивно, но активно;

человек в интерпретации Кузанца перестает быть лишь символом, слабым отблеском божества;

разрушается представление о человеке, занимающем определенное место в иерархической лестнице бытия;

человеческое познание приобретает способность к отражению бесконечности.

Предпосылкой учения о человеке как микрокосме является принятое и развитое им анаксагорово положение, «все во всем».

Философ, реабилитируя мир конечных вещей, признавал огромную ценность каждой вещи в мире. Он связывал любую вещь со всей вселенной, считая ее частью целого, частью, без которой невозможно гармоническое единство мира. Эта любовь к отдельному, восхищение внутренним богатством каждой конечной вещи, как бы «бесконечной вглубь» знаменует то пристальное внимание к природе и ее явлениям, которое столь характерно для «титанов Возрождения».

Каждый предмет Кузанец считает глубоко индивидуальным - ведь нельзя найти точного равенства между двумя вещами: «Ни один человек не таков как другой, в чем бы это ни выражалось» (1, II, 1). Целое, вселенная, отражается в любой своей части своеобразно, индивидуально; любая вещь своим способом переживает индивидуальность бытия. Как в каждом отдельном члене человека отражается весь человек, так и в любой вещи отражаемся вся вселенная. Но как в голове человека лучше всего отражается весь человек, так и вселенная — в человеке. Мир, согласно философу, достигает полного совершенства в человеке, высшем звене природы. Именно человеческая природа наиболее полно отражает вселенную, «она заключает в себе всю умственную и чувственную природу и стягивает в себе всю вселенную. Она есть микрокосм, малый мир, как называли се с полным основанием древние» (1, III, III).

У Кузанца иной подход к трактовке человека, чем у христианской религии, где идея спасения едва ли не основная. Да, в человеке «все возведено» высшую степень» (там же) (венец творения!), однако идея спасения, предполагающая разорванность человеческого и природного бытия, перестает иметь значение в учении философа о человеке. Кузанец не разделяет человека и мир, они едины, человек — часть природы. «...Но является ли человек, будучи малым миром, частью большого?» —«Конечно... Ибо целое отражается любой из своих частей..., в той части, которая называется человеком, она отражается больше» (20,I, 217).

Средневековая теология, называя человека «венцом творения», в духе иерархических представлений полагала природу, окружавшую человека, более низменной и менее совершенной, нежели человек до грехопадения. Кузанец, сумевший в значительной мере преодолеть иерархические представления о мире, обнаруживает диалектический подход к проблеме взаимоотношения человека и вселенной: человек - часть большого мира, достигшая наивысшего совершенства, а потому являющаяся наиболее полним выражением целого, это «малый мир, обладающий душой» (там же).

Понятие «человек как неотъемлемая часть вселенной» при пантеистическом истолковании последней заключает в себе отрицание идеи христианского креационизма — человек так же не имел начала, как и вселенная (эта мысль справедлива, если отвлечься от истории возникновения человека на земле и предположить вечное возникновение и исчезновение разумных существ во всей бесконечной вселенной).

Иной предстает и интерпретация философом человека как «подобия бога». Не раз Кузанец применительно к человеку употребляет выражение «образ Бога» «imago Dei», не будучи в силах целиком порвать с теологической традицией; однако человек воспринимается философом не как простой символ божества, весьма приблизительно указывающий на сущность последнего. Кузанец превращает человека во «второго бога» (8, VI, VII), бесконечно возвышая человеческую сущность. «Человек есть Бог, но не абсолютным образом, ибо он человек. Следовательно, он есть человеческий бог. Человек есть также мир, но не конкретная вселенная, ибо он — человек. Итак, он есть микрокосм, или человеческий мир» (9,II, XIV). «Человек есть Бог, но не абсолютным образом», т. е. каждый отдельный индивид ограничен определенной индивидуальностью, ограничен пространственно и временно, поэтому же «человеческое существо содержит в себе вселенную человечески ограниченным способом» (9,II, XIV). «Человек особым способом имеет то, что вселенная имеет универсальным образом» (20,1,217).

Единство природы и человека предполагает вместе с тем известную самостоятельность малого мира по отношению к вселенной; эта самостоятельность заключена уже в самом факте различения двух миров — микро- и макрокосма. Кузанец неоднократно подчеркивает независимость, самостоятельность человеческого мира. «Человек есть собственное царство, свободное и благородное» (20,I, 217). Учение Кузанца о свободном и благородном человеке, высшей ступени развития вселенной, явилось методологической основой его гуманизма; в качестве таковой оно было воспринято рядом других философов-пантеистов.

В полном соответствии с духом Возрождения Кузанец выдвигает отвергаемый христианством идеал мыслящего, активного и творческого человека. В связи с этим философ своеобразно интерпретирует роль Христа. Христос, по мнению Кузанца, приходит в мир не только и не столько для спасения человека, но для того чтобы указать человеку на его могущество, величие, способность к постижению бесконечности. Человеческая сущность и есть Христос. Он рассматривает Христа не как богочеловека, а, скорее, как человекобога, превращая понятие Христа в общее понятие человечества. Отдельный человек в связи с этим рассматривается как пространственно-временное ограничение понятия «человек». Венк справедливо заметил в такой трактовке Христа тенденцию к наделению человека всеми теми свойствами, которые теология приписывала богу.

Другой вывод — превращение человека и человечества в существо бесконечное: поскольку сущность человека воплощена в Христе, человек бесконечен; поскольку эта сущность ограничена в каждом отдельном индивиде, человек конечен. Следовательно, человек — конечно-бесконечное существо.

Подобное решение христологической проблемы было неразрывно связано с гуманистическими устремлениями XV в. Не только в области философии, но и в других сферах идеологии Возрождения проявляется тенденция к «очеловечению» Христа и к обожествлению человека.

Тенденция к отождествлению Иисуса с человечеством позволяет философу при анализе микрокосма сместить акцент с идеи сотворенности человека, что было присуще церковному учению, на идею творческой активности человека. Человек в представлении Кузанца не столько творение, сколько творец; именно в этом Кузанец видит уподобление человека богу. С особой силой эта мысль выражена в рассуждениях о свойствах человеческого ума, способного подняться к бесконечному постижению мира.

Понятие индивида как микрокосма, в котором отражена вся вселенная, проходит через всю философию Возрождения; через Бруно перекидывается мост к монадологии Лейбница.

 

Вера и знание

 

Вопрос о соотношении веры и знания был одним из тех вопросов, вокруг которых шла борьба между ортодоксально-церковной точкой зрения и различными отклонениями от нее. Церковно-теологическое решение этой проблемы заключалось в попытке согласовать веру, откровение и знание, образовать известное единство того и другого при возвышении веры над разумом. Однако, как правило, роль разума полностью не отрицалась, ибо на доводах разума строилась вся теология.

Теория двух истин представляла попытку освободить научную мысль от религиозной опеки, хотя с самого начала в этой теории существовала тенденция примирения религии и науки. Однако в эпоху Возрождения теория двух истин, выражавшая компромиссное отношение к религии, использовалась передовыми мыслителями в целях эмансипации науки. Так Галилей и Ф. Бэкон придерживались этой «теории», стремясь оградить науку от вмешательства религии. Официальная церковная точка зрения была выражена в XIII в. Фомой Аквинским, выдвинувшим концепцию единства веры и знания, отдававшую предпочтение вере.

Решение проблемы Кузанским ближе к томизму. В многочисленных проповедях, в сочинениях разных лет он много и горячо говорит о вере, и создается впечатление, что вера, по мнению Николая, играет громадную роль в жизни человека. «Ведь ничто не достигается без веры, которая одна лишь руководит путником на его пути» (19,224). «Разум направляется верой, а вера раскрывается разумом. Где нет здоровой веры, там нет и настоящего разумения» (1, III, XI).

Решая эту проблему, Кузанец использует принцип свертывания и развертывания. Рассматриваемая в свете этого принципа вера оказывается свертыванием всего знания, знание же — развертыванием веры. «Вера предшествует познанию» (14,485). Она как бы зародыш, из которого развивается истинное знание; она — начало, свет разума. Это поклон в сторону схоластики, но, по-видимому, нельзя преувеличивать значения веры в теории познания Кузанского, как это делают некоторые исследователи его творчества. «Вера есть не только начало знания, но нечто высшее по сравнению со знанием... Она превышает скромные границы знания» (44,74). Есть утверждение, что Кузанец отождествляет мышление и веру, основываясь на его положении, что мышление представляет собою развертывание того содержания, которое заключено в вере. «Мышление должно осознаваться как вера, которую оно подтверждает как истинную своими средствами» (42, 90).

Положение о свернутости мысли в вере, несомненно, превращает знание как бы в слугу веры; человеческий ум лишается самостоятельности, и, как справедливо заметил еще католик А. Штекль, значение веры тем самым преувеличивается (52,36).

Однако рассмотрение других аспектов гносеологии Кузанца приводит к выводу, что фактически вера не играет роли в теории познания философа, придающей громадное значение разумному познанию мира. Впрочем, уже в принципе свертывания мышления в вере заключено ограничение веры; без разума вера не может развернуться, развиться, — только разум способен достичь познания вещей.

Предпочтение человеческого ума, знания вере является выводом из учения Кузанца о человеке как микрокосме.

 

Познание – жизнь ума

 

Мир познаваем — вот какой вывод следует из трактовки человека как микрокосмоса. «Можно прийти к познанию всего человеческим способом»,— утверждает философ в трактате «О предположениях». Ведь у человека есть такое орудие для познания мира, как ум, по природе своей предназначенный к постижению сущности вещей.

Аскетизм, нищета духа, столь ценимые христианством, уступают место удивительному богатству внутреннего содержания микрокосма. «Какое величие существует в нашем уме!» (16,29). Эпитеты, прилагаемые им по отношению к духу человека, достаточно красноречивы: «наш царственный и властительный ум», «каждый человек имеет свой собственный свободный ум», «свободная сила, существующая в нас...» (20, I, 216). Эта мысль проходит через, все сочинения Кузанца. Это настоящий гимн человеку в истинно гуманистическом духе.

Говоря о врожденном человеку искании истины, он исходит не из христианских догматов, а из аристотелевского положения: «Все люди от природы имеют стремление к знанию». Не вера оказывается началом философского знания, а удивление человека перед богатством окружающего мира. «Люди начали философствовать из удивления»,—говорит Аристотель (27,1, 2). И Кузанец, как бы забыв о вере как начале знания, пишет: «Наш интеллектуальный дух имеет в себе природу огня; он предназначен на этой земле ни для какой иной цели, чем для той, чтобы гореть и вырасти в пламя. Он растет, побуждаемый удивлением (aclmiratione)» (16, 297). Ту же идею встречаем и в трактате «О предположениях»: «Из удивления, как из семени, вырастает дерево рассудочного познания, которое... приносит удивительные плоды» (9, XI).

Совершенно в духе передовых мыслителей Возрождения Кузанец видит цель человека в познании, духовном освоении мира: «Всякий разумный дух стремится к познанию. Ибо познание есть жизнь ума, та цель, к которой он стремится...» (21,284).

В гносеологии Кузанца одна из тенденций — дуализм в понимании объекта знания, который является следствием известной противоречивости философа, наличием теистических элементов в его мировоззрении. С этой точки зрения существует два объекта знания: природа, окружающая человека, мир конечных вещей, постигаемый разумом, и таинственный, непознаваемый разумом бог, к которому ведет лишь мистическая теология. Другая тенденция — установление одного объекта познания: натуралистически истолкованного бога.

Обе тенденции перекрещиваются в творчестве Кузанского, однако, ведущей является вторая, связанная с пантеистическим истолкованием природы. С большой ясностью эта вторая тенденция выражена в заключительной главе «Компендиума»: «Существует лишь один объект для духовного видения и чувственного зрения: первое видит то, как он существует в себе, второе — как он познается посредством знаков. Единый объект есть сама возможность (Ipsum Posse). Объект духовного зрения есть всемогущее единство; чувственного зрения — некий чувственный предмет. Так как он есть то, чем он только может быть, то мы здесь имеем тот же объект, только тем способом, которым он становится известным чувству посредством видимых знаков. Оба пути даны потому, что Возможность, которая есть всемогущество, хочет быть увиденной» (12, 249).

Эти рассуждения об объекте познания есть не что иное, как постановка проблемы соотношения сущности и явления и определенное ее решение. Сущность познается духовным зрением, явление — чувственным; объект же един — «Сама Возможность», как определяет бога в своих последних сочинениях Кузанец. Сущность вещей мыслитель называет «истиной» (veritas), «мудростью» (sapientia), придавая этим понятиям не гносеологический, но онтологический смысл.

Он полагает сущность всех вещей одной и той же, поэтому считает, что познание сущности одной вещи одновременно раскрыло бы сущность всех вещей. Кузанец искал метафизическую сущность, найдя которую, можно будет постигнуть всю суть бытия, все явления такими, каковы они суть в себе. «Бог есть точность каждой вещи,— говорит Кузанец.— Отсюда, если бы имелось точное знание хотя бы об одной вещи, то по необходимости было бы знание о всех вещах. Если бы я знал точное имя хотя бы одного творения божия, то не оставался бы в неведении относительно всех решительно имен всех творений божьих и того, что можно было бы знать» (2, III).

Поиск единой основы, сущности всех вещей, без сомнения, вносит метафизический элемент в гносеологию Кузанца, тем более что он понимает сущность как «неизменную покоящуюся в самой себе субсистеицию всех существующих вещей», «одну и ту же сущность всех вещей» (22,61). Но понимание философом одной единственной сущности бесчисленного множества вещей в известной мере снимает эту ограниченность. Ведь сущность всего есть не что иное, как бесконечность, в которой совпадают противоположности, «вечная и бесконечная мудрость» (6,I, 11), к созерцанию которой направляется ум. Сущность вещей есть бесконечность и к познанию этой бесконечной сущности, в которой совпадают противоположности, устремлен микрокосм Николая и он сам: «Как запах пахучего предмета... побуждает нас к ищущему бегу, чтобы мы по следам запаха благовонных предметов поспешили навстречу самому аромату, так и вечная и бесконечная мудрость, которая светит во всех вещах, привлекает нас, так что мы в чудодейственном стремлении несемся к ней». И дальше: «Ум тянется к мудрости, как магнит к железу» (6, I, 11).

Для Кузанца бесконечная сущность познается в конечных вещах, и постижение ее возможно в мире конечных явлений. «Как абстрактное заключено в конкретном, так в первую очередь мы рассматриваем абсолютный максимум в ограниченном максимуме, чтобы затем исследовать его во всех отдельных вещах, ибо он некоторым абсолютным образом находится в том, что представляет в ограниченном виде все» (1, II, IV). Кузанец уверен в способности человека познать сущность вещей. «...я стремлюсь всей душой узнать, что есть самость или содержащаяся в себе чтойность, которая разыскивается со столь великим усилием.— Веришь ли ты, что она может быть найдена? — Конечно, так как духовное побуждение, свойственное всем, не напрасно. Чтойность, которую всегда искали, ищут и будут искать, как могла бы она разыскиваться, если бы была совершенно неизвестной» (22, 60).

Итак, сущность познается в окружающем человека мире и для Кузанца книга природы – сам бог, который познается человеком по своим письменам, в отличии от учения схоластики, согласно которой задача человека заключалась лишь в отыскании и разгадке букв, а не в необходимости выявления причинных связей и истинной сущности вещей. Объектом познания микрокосмоса, по мнению Кузанца, является окружающий мир. Такова главная тенденция в вопросе об объекте знания.

Человеческий ум Кузанец сравнивает с умом божественным, уподобляет ему. Первый — зеркальное отражение, «живой образ» второго. Ум — живой и совершенный образ бесконечного искусства, «как если бы художник хотел нарисовать себя самого» (2, XIII). «Только один ум является образом божьим» (2,IV).

Выражая настроения передовой части общества того времени, Кузанец превращает положение о человеке как «образе и подобии божьем», в обоснование идеи самостоятельности и свободы человеческого творчества. Уподобление человека богу понадобилось Кузанцу, прежде всего для того, чтобы подчеркнуть творческое начало в человеке.

«Человек есть второй бог. Как бог есть творец реальных вещей и естественных форм, так и человек — творец логического бытия и искусственных форм» (8,VI). Подчеркивание Кузанцем мысли о том, что человек при творении искусственных форм не опирается на образцы — одно из звеньев цепи рассуждений философа, направленных против господства авторитетов в познании.

Принцип свертывания и развертывания применительно к человеку и его познанию является одной из основ гуманистической идеи могущества человеческого ума. Сила человеческого познания оказывается аналогичной божественной творческой деятельности. Подобно тому как бог развернул из себя все многообразное богатство, земных вещей, так и ум развертывает понятия, свернутые в нем заранее. «Человеческий ум, благородное подобие бога...развертывает из себя... предметы рассудка» (9, I, III).

Это учение имело главной целью возвеличивание человеческой природы соответственно духу Возрождения, видевшего в человеке прежде всего творца. В учении о «развертывании понятийных форм», по-видимому, отразилась характерная для сочинений средневековья и Возрождения склонность к образности, сравнениям, параллелям, что нередко призвано было восполнить в некоторой мере недостаточность фактических и логических доказательств. Подоплекой же рассуждений о развертывании понятий является стремление возвысить человека до уровня бога. Недаром «Homo esse secundum Deum» — «Человек есть второй бог». Нельзя отрицать в учении об экспликации понятий умом косвенной связи с идеалистической теорией Платона о наличии в душе человека образцов вещей еще до столкновения с внешним миром. Однако, используя теорию свернутости в уме заранее всех понятий, Кузанец отбрасывает ее, когда подходит к рассмотрению процесса познания. Он отрицает наличие врожденных душе человека понятий, отличаясь этим от платоников Возрождения. Прирожденной уму Кузанец считал лишь способность суждения. Подобно тому как «глухой никогда не может стать кифаредом, раз он не имеет никакого представления о гармонии», так и ум человека «обладает прирожденной способностью суждения, без которой он не мог бы продвинуться дальше. Эта сила суждения от природы присуща уму» (2, IV).

Исходя из этого, можно понять свертывание понятий в нашем уме как прирожденную способность, возможность, мыслить и образовывать суждения; однако же, реализация процесса мышления и образования суждений происходит лишь посредством соприкосновения с чувственным миром. В этом нас убеждает и понимание Кузанцем микрокосма как отражения окружающей природы. Малый мир — часть большого и отражение его. Это отражение и есть познание мира.

Познание мира Кузанец нередко характеризует как уподобление бытию: «...божественный ум есть сила, создающая бытие, наш ум есть сила уподобления бытию». И там же: «Ум создает уподобления, чтобы получить понятие о чувственных вещах, и в таком смысле погружен в телесный дух. Наша умственная способность, на основании подобных понятий, полученных через уподобление, создает механические искусства, физические и логические предположения и доходит до вещей так, как они воспринимаются в потенциальности своего бытия, или в материн» (2, VII). Он полагает, что уподобление ума конкретному бытию дает понятие лишь о чувственных вещах, почему эти понятия «оказываются, скорее предположениями, чем истинами» (2, VII).

Вся гносеология Кузанца базируется на положении о том, что никакое познание (кроме мистического) невозможно без чувственной ступени. Говоря о человеческом уме как «живом отражении» божественной мудрости, Кузанец также подчеркивает мысль о безграничных познавательных возможностях человека. Именно ум делает человека, являющегося единством конечного и бесконечного, в его ограничении бесконечным. При помощи понятий ум объединяет в единство все бытие бесчисленно разнородных вещей, и это единство, созданное умом, бесконечно. Бесконечен ум божественный — бесконечно и его отражение, человеческий ум. Мышление, сущность человеческой жизни, — деятельность, не имеющая границ; таков вывод из учения о человеческом уме как подобии божественного ума.

 С учением о микрокосме тесно связана идея творческих способностей человеческого разума. У Кузанца ум выступает как нечто относительно независимое от божественного промысла. Известно, что схоластика, признавая силу ума в познании «творений божьих», однако, полагала, что сам по себе ум человека бессилен. Он может проявить себя лишь в той мере, в какой это определено милостью божией; только сверхъестественный мир может расширить или сузить сферу действия ума, данного богом. Это представление, связанное с идеей божественного промысла, в значительной мере преодолевается Кузанским.

Учение философа об уме в некоторых пунктах соприкасается со схоластической традицией, главным образом в терминах и определениях, в целом заметно отходя от традиции. «Ум — это то, откуда возникает граница и мера всех вещей. Я думаю, стало быть, что слово «mens» производится от «mensurare». Как и Альберт Великий, и Фома Аквинский, Кузанец соединяет понятие «ум» (mens) с mensura — измерением, основываясь на этимологической схожести этих двух понятий. Основной функцией ума Кузанец считает измерение разновидностями, которого является взвешивание, исчисление, измерение (6, 3).

Имея в виду телесные функции ума Кузанец употребляет термин «душа» — «anima». Душа определяется им как некая неизменная нетелесная сущность, пребывающая в любой части тела и являющаяся основой всех способностей ума. «Существует только одна субстанция ощущения, воображения, рассудка и интеллекта....душа есть нетелесная субстанция и сила различных сил» (20,I, 214).

Когда же речь идет о познавательной деятельности как таковой, Николай пользуется термином «mens». «Mens» (ум) индивидуален у каждого человека; Кузанец выступил против аверроистов в вопросе о едином интеллекте у всех людей: «Никак невозможно, чтобы у всех людей был один интеллект» (2,XII), но это выступление совершается не во имя доказательства бессмертия души, а во имя подчеркивания ценности, неповторимой индивидуальности каждого человека. Индивидуальность ума каждого человека Кузанец связывает с различием телесного устройства, что соответствует признанию им индивидуализирующей роли материи. «Но что ум один у всех людей, этого я не представляю, потому что «если ум и обладает тем установлением, благодаря которому он называется душой, то он использует для этого подходящее устройство тела, адекватно себе соразмерного. А это устройство, раз оно находится в одном теле, уже никогда не встречаются в другом» (2, XII). Неповторимость, своеобразие каждого индивида в его телесном и духовном выражении утверждает Кузанский.

Подчеркивание философом наличия тесной связи души с телом представляет материалистическую тенденцию.

Кузанец представляет душу как единство, тело — как инакость. «Телесное поднимается в духовное, а духовное спускается в телесное, оба связаны, так что различие тел нужно так объяснить из различия души, чтобы в то же время понять последнее различие от первого» (9, II, X).

Ум человека, по мнению философа, составляет единство трех способностей, или сил: ощущения вместе с воображением (sensus et imaginatio), рассудка (ratio), разума (intellectus). «Виртуально ум состоит из способности мышления, рассуждения, воображения и ощущения, так что сам он в качестве целого называется способностью мышления, способностью воображения и способностью ощущения. Отсюда, он состоит из них как своих элементов» (2, 11). Кроме этих трех способностей ума Кузанец полагает также недискурсивную способность, мистическую интуицию, помогающую в момент «theosisa», «обожествления», мгновенно постичь бесконечный абсолют. Однако мистическая интуиция в теории познания природы не играет роли; введение этого рода познания в гносеологию является данью мистике.

Указанные способности ума Кузанец связывает в некое гармоническое единство, основанное на существовании единой субстанции всех способностей. Все три силы ума неразрывно связаны друг с другом и не могут совершать никаких действий обособленно: каждая способность, будь то высшая или низшая, функционирует лишь при помощи других. Каждая более высокая способность является свертыванием низшей; более высокая ступень способна исправлять ошибки низшей. «Абсолютное единство нисходит в духовную бесконечность, последняя — в рассудочную, последняя — в чувственную, которая опять в том же ступенчатом порядке вновь поднимается к абсолютному единству, так что в абсолютном единстве совпадают начало истечения н конец обратного устремления, в чувственном единстве — конец истечения и начало обратного устремления» (9,II, VII). Итак, Кузанец считал абсолютное божественное единство свертыванием всех сил познания, что связано со всем строем пантеистических рассуждений философа; в данном случае сила человеческого ума представляет собою развертывание божественного ума, составляя с ним неразрывное единство.

Чувственной ступени познания Кузанский уделяет большое внимание, что связано с ростом интереса в XV в. к естественным наукам и соответственно этому — интереса к опыту как основе естествознания.

Чувственную ступень он рассматривает как состоящую из двух сил души — ощущения (sensus) и воображения (imaginatio), которое соответствует представлению. С точки зрения Кузанца, ощущения — источник и основа познания мира: «познание начинается с чувственного» (9,II, XVI). Чувственной ступени придается столь большое значение, что деятельность интеллекта полагается немыслимой без нее. «Сила ума, являющегося способностью восприятия вещей и способностью к понятиям, не может перейти к своим функциям, если не получит возбуждения со стороны чувственного и не получит возбуждения иначе, как только при посредстве чувственных представлений» (2,IV). Именно на основе чувственных впечатлений разум с помощью рассудка создает понятия о вещах—assimilationes rerum — и, в конце концов, достигает мудрости. «В этом мире в различных отдельных предметах разум ищет посредством ощущений не что иное, как свою жизнь... из чувственного мира отдельных вещей мы переносимся ко всеобщей науке, которая находится в интеллекте» (19,226). Разум не может стать действительностью до тех пор, пока не соединится с чувством. Это соединение Кузанец рассматривает как нисхождение разума в чувство и становление чувством. «Разум становится чувством, чтобы перейти из возможности в действительность» (9, II, XVI).

Он отмечает неразрывную связь ощущений с телом. «Душа производит ощущение и воображение в теле» (20,1, 214) в отличие от двух более высоких ступеней — рассудка и интеллекта. Каждый из органов чувств устроен так, что отражает одну определенную сторону мира. Он склонялся к признанию ощущений образами вещей и источником разумного познания. Человек, по мнению Кузанца, «создает подобия, или отражения, чувственного мира» (9,I, XIV). Функции более высоких ступеней невозможны без образов вещей, доставляемых ощущениями: «Когда наш разум начинает мыслить, он получает от многих изображений в памяти и форму цвета, и звука и т. п., тогда как до того он не имел формы» (1, II, II).

 Тело обладает и способностью запоминания ощущений в отсутствие вещи, т. е. силой воображения — vis imaginative, называл ее Кузанец или memoria (память), которая сохраняет чувственные образы, которые он считал неясными в силу их непосредственной связи с ощущениями.

Чувственное познание само по себе не дает знания сущности вещей. Оно ограничено пространством и временем, «познает лишь телесное»; «желание измерить духовное посредством чувственного бессмысленно» (9, I, X). «Чувство ощущает лишь чувственное, но его ощущение сбивчиво. Чувство лишь утверждает, что чувственное существует, но не то или это» (9I, X).

Сила воображения является посредником между ощущением и рассудком. В рассудке чувственная ступень черпает свое совершенство. Именно благодаря деятельности рассудка чувственная ступень у человека отличается от ощущения и восприятия животных. Рассудок помогает человеку разобраться в природе видимых предметов. Оценивая роль чувственной ступени в познании, Кузанец уподобляет тело городу с пятью воротами, которые сообщаются с миром.

То внимание, которое он уделяет чувственному знанию, проявилось и в особенностях его стиля. В сочинениях философа наблюдается тяготение к конкретно-чувственным: образам. В самом его творчестве конкретно-чувственный образ служит основой для понимания абстрактных философских положений. Так, идею совпадения невозможно понять без наглядных геометрических фигур. «Как в теле голова, руки, ноги имеют различные функции, так и в душе разум есть голова, рассудок — руки, чувства — ноги» (9,II, 10). Это сравнение хорошо характеризует роль чувств: чувственная ступень «стоит на земле», она является основой деятельности рук и головы человека.

Рассудок [ratio], как и остальные способности души, есть проявление деятельности души. Эту высшую по сравнению с чувственной ступенью способность Кузанец связывает с телом. «С такими тремя модусами (ощущение, воображение, рассудок) душа пользуется телесным инструментом» (2,VIII).

Рассудок «существует вокруг вещей, подпадающих под ощущение». Он создает распознание, соединение и отличие ощущений, так что «в рассудке нет ничего, что раньше не существовало бы в ощущении» (2, II). Одна из функций рассудка — различие и упорядочение материала, полученного ощущением. Человеческий рассудок имеет свою цель в познании. «Рассудок превосходит силу воображения и шагает в более истинный способ познаниявещей(9,II, XIV). Эта способность к познанию — результат регулирующей деятельности высшей теоретической способности «ума» (разума, интеллекта): «как мог бы рассудок производить исследования вне разума, без побуждающего и сверкающего света разума?» (9, I, VIII).

Другая функция рассудка - созданиепонятий о вещах. Говоря о функции создания рассудком понятий, нельзя обойти решение Кузанцем одной из основных проблем средневековой философии — проблемы универсалий. Эта проблема, как и многие другие, не решается им однозначно, но и здесь можно выделить основное направление. Кузанец выходит за пределы чисто номиналистического или реалистического решения вопроса. Преобладает у философа номиналистический подход к проблеме универсалий, причудливо сочетающийся с крайним реализмом.

Многое связывает философа с номинализмом: и критицизм Оккама, который разделяет Кузанец, и отрицание (хотя и непоследовательное) символики и иерархизма, и несколько скептическое отношение к разуму в его попытке постичь бога; интерес к опытному естествознанию и провозглашение ценности и неповторимости индивидуума.

Подобно номиналистам, Кузанец исходит из признания факта реального бытия единичных, конкретных вещей. Он утверждает, что отдельных от вещей «родов» и «видов» не существует, но «роды» существуют, поскольку они обнаруживаются в «видах», а виды — поскольку они обнаруживаются в единичных вещах. «Вселенная раскрывается лишь в роде, а род обнаруживается лишь в виде. Индивиды находятся в действительности; в них обнаруживается в ограниченном виде вся вселенная...» (6, II, 6). «Роды существуют лишь в ограниченном состоянии в видах, а виды, равным образом, в индивидуумах, которые одни только существуют в действительности» (1, III, I).Итак, конечным вещам, «индивидуумам», Кузанец приписывает действительное бытие. В отличие от многих номиналистов Кузанец признает соответствие общих понятий, образуемых умом, внешним объектам. Кузанец говорит о понятийном мире, созданном «нами по сходству с вещами» (9, I,IV). Понятия оказываются более или менее истинным отражением объективного мира, поскольку они отражают общие черты вещей. «Роды и виды, поскольку они выражаются в словах, суть утверждения рассудка, которые он создал себе на основании согласия и разногл

Предыдущая1234567Следующая

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: