Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

О радостях и страстях

30 марта 1987 года

Возлюбленный Ошо,

О ПРЕЗИРАЮЩИХ ТЕЛО

«Я», — говоришь ты, гордясь этим словом. Но важнее — хотя ты и не хочешь этому верить, — гораздо важнее тело твое и великий разум его; оно не говорит «Я», а созидает его.

Все, что испытывается чувством и познается духом, никогда не имеет в себе конца своего. Однако чувство и дух хотят убедить тебя в том, что они - цель и предел всех вещей: так тщеславны они.

Чувство и дух всего лишь орудия и игрушки: за ними скрывается Самость. Она ищет глазами чувств и слушает ушами духа.

Самость всегда прислушивается и ищет: она сравнивает, подчиняет, разрушает и завоевывает. Она господствует и повелевает даже твоим эго.

За мыслями и чувствами твоими, брат мой, стоит могущественный господин, неведомый мудрец — Самость имя ему. В твоем теле живет он, он и есть тело твое.

В теле больше разума, нежели в высшей мудрости твоей. И кто знает, зачем вообще нужна телу высшая мудрость?..

О РАДОСТЯХ И СТРАСТЯХ

Брат мой, если есть у тебя добродетель, и ты один обладаешь ею как достоянием своим, ни к чему, чтобы была она у тебя общей со всеми.

Конечно, тебе хочется ласкать ее и называть по имени, шутя, дергать за ухо и быть с ней на короткой ноге.

Смотри же! Теперь имя, которым ты назвал ее, стало общим для всех, и сам ты стал частью толпы вместе с добродетелью своей!

Лучше, если ты скажешь: «Нельзя ни выразить, ни назвать по имени то, что составляет муку и сладость души моей, а также голод утробы моей».

Да будет добродетель твоя слишком высока, чтобы называть ее по имени: а если придется тебе говорить о ней, не стыдись говорить невнятно.

Запинаясь же, говори так: «это мое добро, и я люблю его; оно нравится мне таким, какое есть, и я один желаю быть хозяином его.

Ни божественного закона, ни человеческого установления не хочу я видеть в добродетели моей; не хочу и того, чтобы стала она для меня путеводителем на небо, в рай.

Предмет любви моей — земная добродетель: в ней мало мудрости и совсем мало смысла, понятного всем.

Но эта птица свила у меня гнездо свое: потому я люблю и ласкаю ее, и теперь золотые яйца высиживает она у меня».

Так д о лжно тебе восхвалять добродетель свою, и пусть будут невнятны слова твои...

...Так говорил Заратустра.

Из великих учителей мира один Заратустра не против тела, он за тело. Все остальные учителя против тела, и они объясняют это тем, что тело - препятствие для роста души, тело — барьер между вами и божественным. Это явная чушь.

Заратустра, быть может, самый нормальный учитель, которого мы знаем. Он не занимается никакой ерундой; его метод практичен и научен. И он первый, кто учил телу, кто учил человечество: если вы не любите тело, пока вы не понимаете тело, вы не можете духовно расти. Тело — храм вашей души.

Оно всю жизнь служит вам, не требуя ничего взамен. И осуждать его отвратительно, потому что все эти осуждающие тело рождены из тела. Они осуждают тело через тело. Они проживают жизнь через тело, и, тем не менее, человечество восприняло очень опасную идеологию: разделение между телом и душой — и не просто разделение, но полярную противоположность; что вы должны выбрать либо тело, либо душу. Это часть более общей философии: материи и духа. Тело — это материя, душа — это дух. И все эти осуждающие тело, презирающие тело сосредоточились на одной идее: что мир состоит из двух частей, материи и духа.

Но теперь мы знаем не только логически, не только через опыт, но также и на основании научных доказательств, что есть только одно бытие; назовете ли вы его материей или духом, не имеет значения. Тело и дух, материя и энергия — одно и то же. Существование не дуально; это органичное целое.

Но была основательная причина для осуждения тела: это был их способ восхваления души, это был их способ превозношения нематериальной энергии. Без осуждения тела и материи это было бы несколько сложнее. Осудите тело — это дает вам хорошую основу для восхваления души. Осуждайте мир, и вы можете восхвалять Бога. Но они никогда не замечали очевидный факт: они сами постоянно проповедуют, что Бог сотворил этот мир. Если Бог создал мир, значит, мир — не что иное, как продолжение Бога, Его творчества; он не может быть Его врагом.

Прозрение Заратустры очень ясно, и в те далекие времена, двадцать пять веков назад, больше никто не смог понять, что у тела есть собственная мудрость. Вы сталкиваетесь с ней каждое мгновение, и все же груз старых условностей так велик, что не позволяет вам признать мудрость тела.

Например, ваши глаза постоянно моргают. Они могли бы все время быть открытыми, как уши. Но в теле есть мудрость, глубокая разумность — глаза очень нежны, и их нужно все время очищать. И когда веко опускается и поднимается, это помогает телу, посредством глаз, оставаться совершенно чистым. И есть железы, содержащие воду. Когда вы плачете, она выходит как слезы, но когда ваши веки моргают, та же самая жидкость смывает всю пыль, которая могла собраться на самой нежной части вашего тела.

Глаза — это почти окна вашей души. Тело чрезвычайно заботится о глазах. И это только один пример. Все основные потребности вашего тела не поручены вам; вы не так надежны.

Под «вами» я имею в виду ваш ум. Дыхание совсем не зависит от ума. Это было бы опасно, потому что ум не так бдителен; он может и забыть. А если он забудет, что надо дышать, вы умрете — когда вы спите, кто будет дышать? Ум глубоко спит, но тело продолжает дышать.

Даже если полностью устранить ум, это не повлияет на ваш процесс жизнедеятельности. Я видел женщину, которая девять месяцев находилась в коме, но она отлично дышала. Пульс, пищеварение, обеспечение разных частей тела различным питанием — все это работало почти как компьютер. А ведь все это очень запутанные и сложные процессы. Существует столько витаминов... какой витамин и в какую часть тела нужно направить? — тело знает это и удовлетворяет потребность. Это не ваша работа. Есть витамины, которые требуются мозгу. Кровь доставит в мозг только эти витамины.

У вас в крови два типа клеток: белые и красные. Когда вы ранены, ваш ум не может сделать ничего, но тело немедленно принимается за дело. Белые клетки немедленно несутся к месту раны. Это совершенно изумительно и таинственно: белые клетки соберутся к ране и не позволят красным уйти из тела. Они будут защитой.

Тело само себя лечит. Сейчас даже медицинская наука признает, что врачи, лекарства и вообще все, что мы можем сделать — это только помощь оздоровительному процессу тела, но основное лечение производит само тело. Мы можем поддержать его — но если тело не способно вылечить само себя, все наши усилия тщетны.

Если бы все процессы, происходящие внутри тела, должны были выполняться машинами, вместо одного тела вам потребовалась бы такая огромная фабрика, что вы не можете себе представить. Понадобится квадратные километры заводов, чтобы обеспечить все те функции, которые ваше тело выполняет так тихо и занимая так мало места. Тело постоянно обновляется. Каждые семь лет вы становитесь новым человеком, не зная об этом. В вашем теле нет ни одной старой клетки; все они сменились новыми. До того, как они станут слишком старыми и разрушительными, они заменяются. Кровь постоянно выносит мертвые клетки и приносит новые, выбрасывает углекислый газ, который может стать причиной смерти, если накопится внутри вас, и все время заменяет его на кислород, в котором ваша жизнь. И все это происходит так тихо, совершенно бесшумно. И тем не менее, все религии осуждают тело, утверждая, что тело — источник греха.

Тело — источник всей вашей жизни. Да, от вас зависит, что вы из него сделаете. Вы можете стать грешником и можете стать святым. Тело не искушает вас быть грешником и не вдохновляет быть святым. Кем бы вы ни были, грешником или святым — тело делает свое дело. Его работа так необъятна, что у него нет времени ни на что другое. Заратустра с огромным уважением относится к телу, поскольку это начало вашего существа. От тела вы можете двигаться к бытию.

Но если осуждать тело, отвергать его, истязать, как это делалось многие века, то вы не сможете пойти к своему существу. Вы понапрасну вовлечены, впутаны в борьбу с телом. Вся ваша энергия уничтожается в этом антагонизме. Тело должно быть принято с любовью, благодарностью, признательностью, и оно может стать ступенью лестницы, ведущей к вашей сущности. В действительности, природой так и задумано.

Заратустра говорит: «Я», — говоришь ты, гордясь этим словом. Но важнее — хотя ты и не хочешь этому верить, - гораздо важнее тело твое и великий разум его; оно не говорит «Я», а созидает его.

«Я», — говоришь ты... Вы когда-нибудь замечали, что ваше я меняется двадцать четыре часа в сутки? Вечером ваше я решает: «Я встану рано утром, в пять часов, чтобы медитировать». Это ваше решение, решение вашего я. Но вот зазвонил будильник, и некто внутри вас, кто теперь притворяется вашим я, говорит: «Какое прекрасное утро, посплю-ка я еще немножко, в постели так уютно...» Вы поворачиваетесь на другой бок, натягиваете одеяло и просыпаетесь, как всегда, в девять. И вы никогда не думали об этом: то я, которое постановило проснуться в пять, не может это выполнить.

Ваше я не одно; это толпа из многих я — почти как колесо и его спицы. Каждая спица бывает наверху, и тогда она говорит так, как будто это и есть ваше подлинное я.

Вы обещаете — и никогда не исполняете обещанного. Вы не можете быть одним я — единым, собранным. Что касается ума, вы — это множество я.

Георгий Гурджиев обычно рассказывал: У одного очень богатого человека был дворец и множество слуг. Он отправился в паломничество к святым местам; оно могло продлиться два, три года — нельзя было точно сказать, когда он вернется. Он сказал своим слугам:

— Помните, я могу приехать в любую минуту. Может быть, я не закончу паломничество — так что не ленитесь. Дом должен быть готов к моему приезду в любой день - чистый, опрятный...

И все они сказали, что будут стараться.

Но прошло три года, и мало-помалу слуги обленились. Несколько дней они старательно убирались — возможно, он приедет. Но три года миновали — а это был самый долгий срок — он не вернулся. Возможно, он умер, возможно, отрекся от мира. Он не собирался возвращаться...

Уборка дома и все остальное постепенно прекратилось. Но слуги решили, что на всякий случай они по очереди будут сидеть на главных воротах, потому что с главных ворот дорога видна издалека: «Если ты увидишь карету, сообщи нам, и мы тут же сделаем все, что нужно. А если кареты нет, — какой смысл убираться?» Итак, на всякий случай они стояли в главных воротах.

Дворец был редкой красоты и располагался в уединенной местности среди гор и лесов, поэтому, когда мимо проезжал какой-нибудь путешественник, он обычно спрашивал у слуги на воротах: «Кто хозяин этого дома?» А все они верили, в глубине души всем им хотелось верить — это одна из человеческих слабостей: когда вам хочется верить во что-либо, вы начинаете в это верить — они, в конце концов, поверили, что их хозяин никогда не вернется. Поэтому слуга на воротах обычно отвечал: «Он принадлежит мне. Я владелец этого дома».

Но путешественники приходили в замешательство, потому что, когда они возвращались той же дорогой, в воротах был кто-нибудь другой; они спрашивали: «Кто хозяин этого дома?» — и получали ответ: «Кто хозяин? Я хозяин этого дома».

Гурджиев часто рассказывал эту историю: что каждый слуга по очереди становится хозяином дома. И точно то же самое происходит в ситуации с вашим я. В вас множество я. Если вы внимательно понаблюдаете, вы сможете увидеть, что внутри вас много я, но в определенное время господствует только одно я. Это я говорит: «Я люблю тебя, и я буду любить тебя вечно. И другие любили, но они любили только при жизни. Я буду любить тебя, милая, даже когда умру».

А в следующий момент эти великие любовники ссорятся и швыряют друг в друга что попало. Что случилось? Что произошло с их великой любовью? Хорошо известно, что любящие могут умереть друг за друга, но любящие могут также и убить друг друга. Это не может быть работой одного и того же я.

Если вы будете бдительны, вы станете осознавать, что за вами тянется целый хвост я. Одно я хочет сказать то, другое я хочет сказать это, третье я хочет сделать что-то еще — между ними никогда не бывает согласия. Идет непрерывная внутренняя борьба: «Кто хозяин этого дома?»

Поскольку мы живет в бессознательности, мы никогда не осознаем это. Заратустра прав, когда он говорит: вы очень гордо произносите «Я», но ваше я — ничто в сравнении с необычайной разумностью вашего тела, которое никогда не говорит я, но в действительности исполняет все те функции, которые считаются функциями вашего я.

Все, что испытывается чувством и познается духом, никогда не имеет в себе конца своего. Однако чувство и дух хотят убедить тебя в том, что они — цель и предел всех вещей: так тщеславны они. Вы знаете, что ваши чувства много раз обманывали вас. И не только в пустыне, под раскаленным солнцем, когда вас обманывал мираж.

Вас мучает жажда. Это — пятьдесят процентов в создании миража. А горячий песок и отражение солнечных лучей создают остальные пятьдесят процентов. Отражение лучей из-за дрожания воздуха создает иллюзию воды. Дрожащий воздух имеет зеркальных эффект, так что, если там есть деревья, он отразит даже их. И человек, который хочет пить, становится абсолютно уверенным, что вода близко. Там деревья, они отражаются в воде, но когда вы приближаетесь к миражу, там нет никакой воды. Это всего лишь солнечные лучи, отражаясь обратно, создают зеркало, в котором отражаются деревья.

Но это бывает не только в пустыне.

Чувства обманывают вас и в повседневной жизни, и каждое чувство говорит: «Реальность — то, что испытываю я».

Однажды было так... Я стоял в саду библиотеки в городе, где я занимался. Подошел какой-то человек, хлопнул меня по плечу и сказал:

— Я не видел тебя сто лет!

Я посмотрел на этого человека; я его никогда не видел. Я сказал:

— Должно быть, вы ошиблись. Возможно, у вас был друг, похожий на меня, но я вас совсем не знаю. Он сказал:

— Мне очень жаль, но вы точь-в-точь похожи на моего друга.

Я ответил:

— Жаль, что мы с ним похожи, но что я могу поделать? Ничего.

В тот же день я был на базаре; этот человек подошел и снова хлопнул меня по плечу и сказал:

— Ну ты и чудак! Утром я окликнул какого-то невинного человека, думая, что это ты стоял у библиотеки. Но я возразил:

— Я тот же самый человек, который стоял у библиотеки, и вы уже второй раз стукнули меня. Но это не беда, — продолжал я, — в третий раз будьте внимательны, я не думаю, что ваш друг находится в этом городе. Ведь вы не виделись много лет.

Он сказал:

— Да, я не видел его много лет. Тогда я сказал:

— Запомните: когда вы увидите его в третий раз, сначала спросите, а потом...

Он прервал меня: — Но вы так похожи.

Я сказал:

— Я еще раз говорю вам: я ничего не могу с этим поделать, я не знаю вашего друга. Но он ответил:

— Мои глаза не могут так обмануть меня — да еще дважды за один день. Тогда я сказал ему:

— Запомните, в третий раз я стукну вас, если вы... потому что мне надоело это похлопывание по плечу. Он сказал:

— Что вы, я больше никогда... даже если это на самом деле будет он, сначала я спрошу.

Через четыре-пять дней я выходил из университета; этот человек увидел меня и сказал:

— Ну спасибо тебе, из-за тебя я беспокоил другого человека.

Я сказал:

— Вы что, хотите, чтобы я уехал из города? Я тот же самый человек! Он сказал:

— Но вы так похожи... Я сказал:

— Снова вы за свое.

Понаблюдайте, и вы обнаружите, что ваши чувства не так уж определенны, и их требования безосновательны. Вы слышите то, что не произносилось. Вы видите то, чего нет. Вы верите в концепции, которые абсолютно иррациональны. А тело абсолютно невинно, оно никогда не обманывает вас. Оно всегда подлинно. Чувство и дух всего лишь орудия и игрушки: за ними скрывается Самость — ваше бытие.

Заратустра признает в вас только две реалии: тело и бытие. Все, что между ними — чувства, ум, эго — ложные сущности. Если вы хотите добраться до своего бытия, начните с тела, ибо есть только две эти реалии; или, возможно, даже одна реальность. Тело — внешняя сторона вашего бытия, а бытие — внутренняя сторона вашего тела.

Самость ищет глазами чувств и слушает ушами духа.

Самость, или бытие — ваш истинный хозяин. И если ваше бытие пользуется чувствами, умом как инструментами, это совершенно правильно. Но в человеке все поставлено с ног на голову. Мы совершенно забыли хозяина, и хозяевами притворяются слуги; и каждый слуга говорит, что именно его опыт истинен.

Как инструменты они превосходны — но ими должен пользоваться хозяин. Если хозяин не использует их, и положение таково, что инструменты распоряжаются хозяином... Ваш ум притворяется хозяином. Он — только слуга; его функция — служить вашей сущности. Но эта сущность совершенно забыта. В этом несчастье человечества.

За мыслями и чувствами твоими, брат мой, стоит могущественный господин, неведомый мудрец — Самость имя ему. В твоем теле живет он, он и есть тело твое. Какие прекрасные слова, и какие истинные. Он живет в вашем теле, он и есть ваше тело. Ваше бытие и ваше тело не отдельны, это две стороны одной монеты. Но поскольку тело осуждалось, осуждалось также и бытие. Хозяином стал ум.

Через осуждение тела автоматически произошло осуждение бытия, и человечеством руководили ложные сущности — всего лишь инструменты. Ваше бытие управлялось умом. Ум должен служить вам. Он не должен управлять вами.

В теле больше разума, нежели в высшей мудрости твоей. И кто знает, зачем вообще нужна телу высшая мудрость?..

Брат мой, если есть у тебя добродетель, и ты один обладаешь ею как достоянием своим, ни к чему, чтобы была она у тебя общей со всеми. Я все время повторял и повторяю вам: чем больше вы становитесь индивидуальностью, тем уникальнее вы становитесь, и в вашей уникальности скрывается ваше празднование.

Заратустра говорит: «Если у тебя есть добродетель, и это твоя собственная добродетель, не та, которой ты научился от других, но ты сам открыл ее, то ни к чему, чтобы она была общей со всеми — она будет уникальной. Это будет просто твоя подпись. Она будет настолько же уникальной, как и отпечатки твоих пальцев. Никто в мире не может обладать ею». Природа никогда не повторяется. Даже когда вы встречаетесь с похожими вещами, они только похожи, но не одинаковы.

Взгляните на дерево и рассмотрите внимательно каждый листок, и вы удивитесь: каждый лист обладает своей индивидуальностью; в точности похожих листьев нет.

Пойдите на берег. Поищите морские раковины, и вы не найдете двух одинаковых. Или поищите цветные камешки — нет двух одинаковых цветных камешков.

Творчество существования неизмеримо. Оно никогда не повторяется. Вам знакомо выражение: «История никогда не повторяется», но я говорю, что это не так. История повторяется, потому что она в руках бессознательных людей. Бессознательные люди не могут быть уникальными.

Однажды некий человек купил картину Пикассо. Это стоило ему миллион долларов, и он хотел убедиться, что это — настоящий Пикассо, не подделка; ведь на рынке бывают подделки, которые похожи как две капли воды на оригинал. Если вы не искушенный эксперт, вы не заметите никакой разницы. Поэтому он проконсультировался у эксперта, который специализировался как раз по Пикассо.

Тот сказал ему:

— Не беспокойтесь. Относительно этой картины я абсолютно уверен, потому что я был в доме Пикассо, когда он писал ее; так что я видел это своими глазами. Можете не волноваться. Ваш миллион потрачен не зря. Но этот человек сказал:

— Я бы хотел пойти вместе с вами к самому Пикассо. Мне хочется услышать также его мнение.

— Это несложно, — ответил эксперт. Они отправились к Пикассо. Пикассо сидел со своей подружкой. Он посмотрел на картину и сказал:

— Это подделка. Критик опешил:

— Что вы говорите? Я сам видел, как вы писали ее. И женщина тоже сказала:

— Ничего себе! Я тоже была в доме, когда ты писал ее. Пикассо сказал:

— Я не говорю, что не писал ее, но это — подделка. Все они уставились на Пикассо — он что, сошел с ума? Он сказал:

— Вы не понимаете. Вот что было на самом деле: одному человеку хотелось иметь картину, а мне в голову не приходило никаких идей, и поэтому я просто еще раз написал свою же старую картину. Пойдите в парижский музеи — и вы найдете ее там. Я просто снова нарисовал ту же самую картину. Так что, хотя написал ее я, это не подлинник, это копия. А сделал копию я или еще кто-то — не имеет значения. Копия есть копия. Это подделка.

Существование никогда не копирует себя. Оно всегда ново и всегда свежо.

Конечно, тебе хочется ласкать ее и называть по имени, шутя, дергать за ухо и быть с ней на короткой ноге.

Очень странное утверждение. Он говорит, что в тот момент, когда вы пытаетесь приспособить свою добродетель к обществу и смягчаете ее тут и там, она теряет свою истинность. Вы становитесь частью толпы; вы больше не уникальная индивидуальность. И вы можете проследить это в течение многих веков.

Ни одного нового Заратустры.

Ни одного нового Гаутамы Будды.

Ни одного нового Иисуса Христа.

И тем не менее, миллионы людей стараются стать точной копией этих людей. Они разрушают самих себя. Если вы не уникальны, вы упустили свою жизнь. Вы упустили свой рост.

Гаутама Будда прекрасен.

Заратустра прекрасен.

Но если вы притворитесь Заратустрой или сядете в позу Будды, это будет просто игра. Возможно, вы сделаете даже лучше, ведь Гаутама Будда не играл; он не репетировал. Его жизнь была спонтанной. Вы можете репетировать, сколько хотите; вы можете даже войти в образ Гаутамы Будды, и все же вы будете фальшивкой. Вы останетесь лицемером.

Заратустра говорит: Лучше, если ты скажешь: «Нельзя ни выразить, ни назвать по имени то, что составляет муку и сладость души моей»... Это восторг моей души, потому что это мой собственный рост; и мука, потому что я не могу это выразить.

«…А также голод утробы моей». Это не только голод моей души, но также и голод утробы.

Он хочет напомнить вам, что ваше тело и бытие настолько едины, что страстное желание вашей сущности станет страстным желанием вашего тела, а голод тела превратится в голод вашего бытия. Это просто два названия, но не две отдельные сущности.

Да будет добродетель твоя слишком высока, чтобы называть ее по имени: а если придется тебе говорить о ней, не стыдись говорить невнятно. Когда кто-то находит неповторимую добродетель в своем существе, он не может не заикаться, поскольку все великое в человеке невыразимо. Самое большее, вы можете заикаться, но вы никогда не сможете с удовлетворением отметить: да, то, что я сказал - в точности то, что я испытал.

Запинаясь же, говори так: «это мое добро, и я люблю его; оно нравится мне таким, какое есть, и я один желаю быть хозяином его». Истина это, красота или добро, оно должно принадлежать вам, оно должно корениться в самом вашем существе. Иначе вы останетесь частью толпы. И это самое безобразное в глазах Заратустры: быть частью толпы, быть просто спицей в колесе, быть просто номером. Если вы — безымянный номер в толпе, это отнимает у вас все достоинство, честь, гордость.

Вы когда-нибудь думали о том, что в армии людям дают номера? Когда солдат умирает, в конторе на доске появляется запись: «Номер тринадцать умер». Это создает такое различие — ведь у номера тринадцать нет детей, у номера тринадцать нет жены, которая ждет его, у номера тринадцать нет старушки-матери, которая хочет еще хоть разок взглянуть на его лицо. У номера тринадцать нет отца, нет друзей. Когда вы читаете запись: «Номер тринадцать умер», это не поражает вас, это не огорчает вас. Но если бы там было написано имя этого человека, это произвело бы на вас совершенно другое впечатление, потому что вы знали этого человека. Вы знаете, что его ждет жена, что его дети станут сиротами, а его старые отец и мать превратятся в нищих.

Давать солдатам номера — очень хитрая стратегия. Номер легко заменить; номером тринадцать станет другой новобранец. Но никто не сможет заменить человека, который был номером тринадцать. Можно заменить номера, но не живых людей. В толпе вы становитесь номером, вы теряете свою самобытность, вы начинаете подражать другим, вы начинаете делать то же, что и все остальные.

Заратустра говорит: «Помните: пока это не мое добро, этого недостаточно. Если это не мое переживание истины, это всего лишь гипотеза, в которую вы можете верить, но она не может рассеять вашу тьму. Если вы просто верите в свет, ваша темнота не исчезнет. Вам необходим реальный свет, ваш свет. Лишь тогда может исчезнуть тьма».

Ни божественного закона, ни человеческого установления не хочу я видеть в добродетели моей; не хочу и того, чтобы стала она для меня путеводителем на небо, в рай. Заратустра бунтовщик, но только бунтовщик и может быть истинно религиозным человеком. Он говорит: «Я не хочу, чтобы она была божественным законом — ибо следовать закону значит потерять свободу. Она должна быть моим законом, она должна родиться в моем сознании. Это должно быть цветком моего собственного бытия. Лишь тогда в ней есть красота и свобода».

Он не хочет, чтобы его добродетель привела его в рай - добродетель сама есть рай. Тот, кто добродетелен оттого, что желает райских наслаждений — просто жаден. Он не добродетелен — он не знает, что такое добродетель.

Добродетель — награда сама по себе.

Когда вы любите, хотите ли вы еще какой-нибудь награды? Любовь сама по себе награда. Когда вы правдивы, хотите ли вы какой-нибудь награды? Быть правдивым — может ли быть большая награда? Но все религии подарили людям ложные идеалы: будь правдивым, будь хорошим, будь моральным, и ты получишь необычайную награду в мире ином. Эти жадные люди стараются быть добродетельными, пытаются быть добрыми, правдивыми — не то, чтобы они любили правду, не то, чтобы они получали удовольствие от добродетели. Они пользуются ими как ступенями лестницы, ведущей к прелестям рая.

У меня точно такое же понимание: все подлинное, что рождается в вас — само по себе награда. Не желайте больше ничего. Этого больше чем достаточно. Это такая радость, такое счастье — быть полезным, быть участливым, сострадательным, добрым. Это такая радость — делиться, но не давать милостыню.

Заратустра прав, когда он говорит: «Я не дам вам милостыню; я не такой бедняк. Я буду делиться, потому что достаточно богат». Только нищие раздают милостыню другим нищим. Более нищие дают милостыню менее нищим; эти более нищие положили глаз на райские наслаждения. Это просто бизнес, они дают не просто так; а давать просто так и радоваться этому — это и есть рай.

Предмет любви моей — земная добродетель: в ней мало мудрости и совсем мало смысла, понятного всем. Учителя и проповедники постоянно учат вас, что любовь — это нечто неземное, но Заратустра слишком любит землю. Он нисколько не желает и не вожделеет никакого иного мира, и в нем нет никакого страха перед адом. Он хочет, чтобы эта земля была как можно более прекрасной, любящей, божественной, потому что для него материя и дух неотделимы. Материя — это просто сконденсированная энергия. Это форма энергии, а не что-то другое.

Предмет любви моей — земная добродетель... Не думайте, что любовь, красота или истина — цветы, которые не могут расцвести на земле. Они могут цвести на земле. Они всегда цвели на земле. Сама их жизнь коренится в земле. Именно земля снабжает их всеми соками, всеми оттенками и благоуханием.

Заратустра язычник.

«Но эта птица свила у меня гнездо свое: потому я люблю и ласкаю ее, и теперь золотые яйца высиживает она у меня».

Так д о лжно тебе восхвалять добродетель твою, и пусть будут невнятны слова твои. Очень трудно точно высказать словами необъятное и безграничное переживание любви, добра или красоты. Но не беспокойтесь о том, что вы запинаетесь. Запинайтесь!

Но эта птица свила у меня гнездо свое... Это может быть любовь, это может быть добро, это может быть опыт божественного... но божественное не противоречит земле; божественное также растет на земле. Ибо эта птица свила у меня гнездо свое: потому я люблю и ласкаю ее. Меня не интересуют далекие миры — это всего лишь пустые мечты хитрых людей, чтобы эксплуатировать человечество. Теперь золотые яйца высиживает она у меня. Когда в вас рождается любовь, это совсем как птица, сидящая на золотых яйцах. Все находится внутри вас, и все принадлежит земле.

Земля — это храм.

На ней растут не только прекрасные цветы, на ней растут не только высокие деревья, но и люди, подобные Заратустре, Гаутаме Будде или Иисусу, тоже рождаются на той же самой земле. Они — гордость земли.

Так должно тебе восхвалять добродетель свою, и пусть будут невнятны слова твои.

Он совершенно неповторим в своем неосуждении земли — напротив, он восхваляет ее.

Она мать всего.

Если бы мы понимали, что земля — мать всего, даже самых великих ценностей, мы обращались бы с землей иначе. Мы разрушили ее. Мы почти совсем отравили ее. Мы нарушили ее экологическое единство. Мы разрушили ее окружение. И сейчас мы готовы полностью уничтожить ее с помощью ядерного оружия. А ведь это источник всего прекрасного, всего великого.

Земля священна.

Больше никто не осмелился сказать правду. Мужество Заратустры велико, и он говорит так, как если бы он был нашим современником. За двадцать пять веков ничего не изменилось — поскольку эти осуждающие землю все еще здесь. Религии, которые против тела, все еще живы. Если Заратустра будет понят, всякое осуждение земли должно смениться глубоким уважением к земле и всему, что растет на земле.

... Так говорил Заратустра.

О жизни и любви

О войне и воинах

30 марта 1987 года.

Возлюбленный Ошо,

О ЖИЗНИ И ЛЮБВИ

Что общего у нас с розовым бутоном, трепещущим, когда упадет на него капля росы?

Правда: мы любим жизнь, но не потому, что привыкли к жизни, а потому, что привыкли к любви.

В любви всегда есть какое-то безумие. Но в безумии всегда есть также и определенный метод.

И мне, приемлющему жизнь, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри, а также те, кто подобен им среди людей, больше всех знают о счастье.

Вид этих легких, изнеженных и подвижных маленьких душ и зрелище того, как порхают они, доводят Заратустру до песен и слез.

Я поверил бы только в такого Бога, который умеет танцевать.

О ВОЙНЕ И ВОИНАХ

От самых достойных среди врагов своих мы не желаем пощады, а также от тех, кого любим до глубины души. Так позвольте же мне сказать вам правду!..

Собратья по войне! Я люблю вас от всего сердца; я всегда был одним из вас и остаюсь им и теперь. И я же — достойнейший из врагов ваших. Так позвольте мне сказать вам правду!

Будьте такими, чье око всегда ищет врага — своего врага. Не каждый из вас способен на ненависть с первого взгляда.

Своего врага должны вы искать, на своей войне сражаться, за свои убеждения. Если же убеждения, которые вы отстаивали, потерпят поражение, пусть верность ваша торжествует победу свою!

Любите мир как средство к новой войне, и мир короткий — сильнее, чем мир продолжительный.

Не к работе призываю я вас, но к борьбе; не к миру, но к победе. Да будет труд ваш — битвой, а мир ваш — победой!

Только тогда можно молчать и быть невозмутимым, когда есть лук и стрелы: иначе возникают ссоры и пустословие. Да будет мир ваш — победой.

Вы утверждаете, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам: только благо войны освящает всякую цель.

Война и мужество совершили больше великого, чем милосердие. Не сострадание, а храбрость ваша спасала доныне несчастных...

Так живите жизнью повиновения и войны! Что толку в долгой жизни? Какой воин захочет пощады!

... Так говорил Заратустра.

Заратустра любит жизнь, и любит без всяких условий. В своем отношении к жизни он уникален. И из-за этой уникальности его следует понимать очень безмолвно, тихо, без всяких предубеждений, потому что он говорит против всех ваших предрассудков; его слова противоречат всем вашим религиям; его слова противоречат всем ценностям, которые вы считали великими.

Когда кто-нибудь противоречит всему, во что вы верили, ваш ум прекращает слушать; он пугается, закрывается, он начинает обороняться. Он боится; возможно, вы были неправы, возможно, этот человек, который противоречит вам, и прав — это ранит ваше эго.

Отсюда первое, что я хочу вам сказать: отложите в сторону свои предрассудки. Это не значит, что вы должны согласиться с Заратустрой; это просто означает: прежде чем согласиться или не согласиться, дайте ему шанс прояснить для вас свою точку зрения. Вы свободны принять или не принять его.

По моему ощущению, если вы сможете выслушать его безмолвно, вы удивитесь: хотя его слова противоречат всем вашим традициям, всем вашим обычаям, всем вашим так называемым великим учителям, тем не менее, в том, что он говорит, содержится нечто чрезвычайно истинное. И в вашем безмолвии эта истина откроется без всякого труда.

Если вы услышите его, то не согласиться с ним почти невозможно, потому что он говорит истину, хотя эта истина идет вразрез с верованиями толпы. Истина всегда противоречит верованиям толпы.

Истина индивидуальна, а толпе нет дела до истины. Ее интересуют утешения; ее интересует комфорт. Толпа не состоит из исследователей, отважных людей, которые идут в неведомое, бесстрашных — рискующих своей жизнью для того, чтобы найти смысл и значение своей жизни и жизни всего существования. Толпа хочет, чтобы ей просто говорили вещи, приятные для слуха, удобные и комфортные; чтобы они могли расслабиться в этой утешительной лжи без всяких усилий со своей стороны.

Это произошло... Последний раз я ездил в свой родной город в 1970 году. Одни из моих старых учителей — мы с ним всегда очень любили друг друга — был при смерти, поэтому я сразу же отправился к нему домой.

В дверях меня встретил его сын. Он сказал мне:

— Пожалуйста, не беспокойте его. Он вот-вот умрет. Он любит вас, он все время помнил о вас, но мы знаем, что само ваше присутствие может лишить его всех его утешений. Не делайте этого сейчас, когда он умирает.

Я сказал:

— Если бы он не умирал, я бы послушался вашего совета — я должен увидеть его. Даже если перед самой смертью он отбросит свою ложь и утешения, его смерть будет более ценной, чем жизнь.

Я отстранил его сына и вошел в дом. Старик открыл глаза, улыбнулся и сказал:

— Я вспоминал тебя, и в то же время боялся. Я слышал, что ты приезжаешь, и подумал, что может быть, перед смертью увижу тебя еще раз. Но в то же время я очень боялся, потому что встреча с тобой может быть опасной!

Я сказал:

— Конечно, она грозит опасностью. Я пришел вовремя. Прежде чем вы умрете, я хочу отнять у вас все ваши утешения. Если вы сможете умереть невинным, смерть будет иметь необычайную ценность. Отложите ваши знания, потому что они заимствованы. Отложите вашего Бога, потому что это только верование и больше ничего. Оставьте идею о всяком рае или аде, потому что это всего лишь ваша жадность и страх. Всю свою жизнь вы цеплялись за все это. Хотя бы перед смертью наберитесь мужества — теперь вам больше нечего терять!

Умирающему нечего терять: смерть приходит и разрушает все. Было бы лучше, если бы вы своими руками выбросили все свои утешения и умерли невинным, полным любопытства и вопрошания; ведь смерть — это высшее переживание в жизни. Это самое ее крещендо. Старик сказал:

— Ну вот, ты требуешь от меня как раз того, чего я боялся. Всю свою жизнь я молился Богу, и я знаю, что это всего лишь гипотеза — я никогда не переживал его. Я молился небесам, и я знаю, что ни на одну молитву не было ответа — там нет никого, чтобы отвечать. Но это утешало в жизненных страданиях, в беспокойстве жизни. Что еще остается делать беспомощному человеку?

Я сказал:

— Теперь вы больше не беспомощны; теперь не стоит вопрос о каком-то беспокойстве, страданиях, проблемах; все это относится к жизни. Теперь жизнь ускользает из ваших рук, возможно, всего несколько минут вы еще помедлите здесь, на этом берегу. Наберитесь мужества! Не встречайте смерть трусом!

Он закрыл глаза и сказал:

— Я сделаю все, что в моих силах.

Собралась вся его семья; они все были злы на меня. Они были высшей кастой браминов, они были очень ортодоксальны и не могли поверить, что старик согласился со мной. Смерть — это такой удар, что она разрушила все его обманы.

Пока вы живете, вы можете все время верить в ложь; но когда вы умираете, вы прекрасно понимаете, что бумажные кораблики не помогут вам в океане. Лучше уж знать, что вам придется плыть, и у вас нет никакой лодки. Цепляться за бумажные кораблики опасно, это может помешать вам плыть. Вместо того чтобы доставить вас на дальний берег, они могут потопить вас.

Они злились, но не могли ничего сказать. А старик улыбнулся с закрытыми глазами и сказал:

— Жаль, что я никогда не слушал тебя. Я чувствую такую легкость, такую свободу. Мне совершенно не страшно; и не только не страшно: мне интересно умереть, чтобы понять, в чем тайна смерти.

Он умер с улыбкой на лице. Он умер не как верблюд; он умер как ребенок. За эти несколько минут, так быстро, были сделаны все шаги от верблюда ко льву и ото льва к ребенку. Дело не во времени.

Превращения, о которых говорит Заратустра, — это вопрос напряженного понимания. Вслушайтесь в его слова, потому что это не обычные слова: это слова человека, который знает самые корни жизни, человека без компромиссов, человека, не приемлющего никакой лжи, как бы удобна и утешительна она ни была.

Эти слова — слова души, познавшей свободу. Эти слова подобны рыку льва. И эти же слова — заикание ребенка, совершенно невинного. Эти слова происходят не из знаний, они исходят не из головы — они исходят прямо из его бытия.

Если вы сможете выслушать их в тишине и с глубоким сочувствием, вступите с ними в некую связь — только тогда у вас появится возможность понять этого странного человека, Заратустру.

Легко понять Иисуса; легко понять Гаутаму Будду. Гораздо труднее понять Заратустру, ибо никто не говорил так, как он. Никто не мог говорить так, как он, потому что все они искали последователей.

Он не искал последователей. Он искал товарищей, друзей, попутчиков. Он не искал верующих: он ничего не говорит только для того, чтобы понравиться вам, ничего такого, что подходило бы вашему предубежденному уму. Он скажет лишь то, что истинно с точки зрения его опыта. Даже если никто не согласится с ним; даже если ему придется идти одному и он не найдет никаких товарищей и попутчиков, он все же будет говорить только правду и ничего кроме правды.

Что общего у нас с розовым бутоном, трепещущим, когда упадет на него капля росы? Видели ли вы ранним утром розовый бутон и росинку на нем, сияющую в мягких лучах солнца, почти как жемчуг... как розовый бутон танцует на ветру?

Он спрашивает: Что общего у нас с розовым бутоном, трепещущим, когда упадет на него капля росы? В этом нет никакого смысла, никакой цели в том понимании, какое имеет это слово в миру. Но розовый бутон исполнен необычайной радости — росинка, восходящее солнце и утренний ветер... Это драгоценное мгновение — это мгновение танца.

Этот танец не принесет денег; этот танец не принесет славы; этот танец не принесет розе уважения. Этот танец не для того, чтобы кто-то на него смотрел; никто не ждет аудитории, которая будет аплодировать. Этот танец ценен сам по себе; это радость, бесцельная, ни для чего не предназначенная. Это не товар.

Это то общее, что есть у нас с розовым бутоном. Мы тоже должны наслаждаться моментом. Мы тоже должны танцевать на солнце, на ветру, под дождем. И танец сам по себе награда. Вы не должны спрашивать: «Зачем?» Мы забыли все внутренние ценности, и Заратустра напоминает нам, что эти ценности — не снаружи, что эти ценности внутренне нам присущи.

Когда я учился в университете, я обычно вставал рано, в три часа утра. Университет был окружен горами, и в три часа ночи дороги были пусты, не было никакого движения. Я обычно пробегал несколько миль.

Мало-помалу студенты начали спрашивать:

— С какой целью ты это делаешь?

Я сказал:

— Цель? Это такое удовольствие, когда тебя обдувает ветер тихой ночью, полной звезд, и на дороге нет никаких машин; деревья по обе стороны дороги крепко спят. Это сказочная страна, и танцевать на ветру...

Некоторые из них заинтересовались, просто из любопытства: «Как-нибудь мы тоже попробуем».

Постепенно образовалась группа почти из двух дюжин студентов, которые тоже начали танцевать на дорогах.

Директор университетского буфета вызвал меня и сказал:

— Я не буду брать с вас денег за еду, за молоко, за чай - и даже с ваших гостей. Но прекратите то, что вы начали! Эти двадцать парней обычно съедали две, от силы три лепешки, а теперь они едят по двадцать. Вы прикончите меня; я всего лишь бедный подрядчик: а теперь эти двадцать студентов съедают почти столько, сколько могли бы съесть двести. Сжальтесь надо мной.

Я сказал:

— Мне очень трудно помешать им, потому что они распробовали это удовольствие. Он сказал:

— Нужно что-то делать, иначе я разорюсь. Подумайте о моих детях, моей жене, стариках-родителях. Я сказал:

— Придется нам пойти к вице-канцлеру, потому что я не могу запретить им. Их число на самом деле растет, поскольку они всем рассказывают эту новость: «Мы были идиотами, тратя самое важное время на сон; а танцевать под звездами на раннем утреннем ветерке так прекрасно, мы никогда не знали такого экстатического переживания. Здоровье — всего лишь следствие. Мы чувствуем, что наш разум становится острее, но это тоже вторично. Мы совершаем этот утренний танец в темноте не для того, чтобы обострить интеллект или усовершенствовать тело, сделать его более атлетичным».

Мне пришлось объяснять вице-канцлеру, что этот несчастный подрядчик в затруднении, и он должен позаботиться о том, чтобы ему выделили достаточно средств; ведь этих танцующих студентов вскоре будет больше двадцати!

Вице-канцлер сказал:

— Но это будет непросто. Если вы обратите весь университет, разорится не только этот подрядчик, разорится весь университет. Двадцать лепешек на каждого студента!

Я сказал:

— Но что я могу поделать? Он спросил:

— А какова цель всего этого? Я сказал:

— Это бесцельная деятельность; приходите как-нибудь. Он сказал:

— Хорошо, завтра приду. И подрядчику я тоже сказал:

— И вы приходите.

Оба они присоединились к нам и сказали:

— Господи, это действительно прекрасно. Эта тишина, эти звезды, никаких машин, никакого страха, что кто-то смотрит на тебя... Можно просто танцевать как маленький ребенок!

Вице-канцлер сказал подрядчику:

— Я приму меры. Вы не понесете убытков, не волнуйтесь. Я понимаю, что тем, кто попробовал это, нельзя помешать.

С тех пор вице-канцлер иногда присоединялся к нам. А когда вице-канцлер и несколько профессоров присоединились к нам, это стало престижным.

Когда шел дождь, я обычно ходил по пустынным улицам; и вскоре несколько человек без зонтиков стали ходить вместе со мной — просто наслаждаясь дождем.

Вице-канцлер сказал мне:

— Ну вот, теперь вы создаете еще больше неприятностей. Скоро ко мне придет еще и работник из прачечной. Откуда вы берете эти идеи? Дожди идут каждый год. Я здесь десять лет, и до вас никто не ходил под дождем; и вы распространяете мысль, что ходить под дождем — такое экстатическое переживание. Я сказал: —Приходите как-нибудь.

Он сказал:

— Вы великий торговец! Я не собираюсь приходить, потому что я знаю, что вы правы. Однако он пришел. Я спросил:

— Что случилось?

— Я не мог побороть искушение: а вдруг я что-то теряю? За всю свою жизнь я ни разу не был под дождем, тучами, молнией.

Он был стар, но получил огромное удовольствие. Он обнял меня, привел к себе домой и сказал:

— Вы слегка сумасшедший, в этом нет сомнения; но в ваших идеях что-то есть. Но пожалуйста, не распространяйте эту идею в университете; иначе все студенты покинут классы и уйдут под дождь.

Это было так прекрасно, потому что университет со всех сторон был окружен холмами, высокими деревьями, и там не было никакого движения. Он находился за городом, и танцевать на ветру под дождем...

В жизни нет никакой причины.

Это то общее, что есть у нас с розовым бутоном. Гаутама Будда не скажет это; не скажут ни Махавира, ни Иисус, ни Моисей. Все они дадут вам причины, цели, назначения; ведь это привлекательно для вашего ума.

Правда: мы любим жизнь, но не потому, что привыкли к жизни, — не просто по привычке, — а потому, что привыкли к любви.

Это уточнение нужно запомнить. Мы любим жизнь не потому, что мы привыкли жить. Вы не можете сказать: «Я прожил семьдесят лет, теперь это старая привычка — вот почему я продолжаю жить, вот почему я хочу жить и дальше, поскольку очень трудно бросить старую привычку».

Нет, жизнь — не привычка. Вы любите жизнь не потому, что приучились жить, а потому, что привыкли к любви.

Без жизни не было бы никакой любви. Жизнь — это возможность: почва, на которой расцветают розы любви.

Любовь ценна сама по себе; у нее нет цели; в ней нет смысла. Она необычайно важна; это великая радость; это само по себе великий экстаз — но во всем этом нет никакого смысла. Любовь — не бизнес, где есть цели, назначения, причины.

В любви всегда есть какое-то безумие. Что это за безумие? Безумие в том, что вы не можете объяснить, почему вы любите. Вы не можете сказать о своей любви ничего резонного.

Вы можете сказать, что занимаетесь определенным делом потому, что вам нужны деньги; вам нужны деньги потому, что вам нужен дом; вам нужен дом, потому что как же жить без дома? В обычной жизни у всего есть какая-нибудь цель, но любовь — вы не можете дать никаких объяснений. Все, что вы можете сказать: «Я не знаю. Все, что я знаю — это то, что любить — значит открыть самое прекрасное в себе самом». Но это не цель. Это не в мозге. Это пространство нельзя превратить в товар. Это пространство — снова розовый бутон с каплей росы наверху, сияющей, словно жемчуг. И под утренним солнцем, на утреннем ветерке, роза танцует.

Любовь — танец вашей жизни.

Поэтому те, кто не узнал любви, упустили танец жизни; они упустили возможность вырастить розы. Вот почему мирскому уму, расчетливому уму, уму-компьютеру, математику, экономисту, политику любовь кажется безумием.

В любви всегда есть какое-то безумие. Но в безумии всегда есть также и определенный метод.

Эти слова так прекрасны, так замечательны. Другим, тем, кто не испытал ее, любовь кажется безумием. Но для того, кто знает любовь, это — единственная норма. Без любви человек может быть богатым, здоровым, знаменитым; но он не может быть нормальным, потому что он ничего не знает о внутренних ценностях. Нормальность — не что иное, как благоухание роз, цветущих в вашем сердце. Это огромное прозрение Заратустры, когда он говорит: «Но в этом безумии, которое известно как любовь, всегда есть определенный метод, это не обычное безумие».

Любящим не нужно лечиться у психиатра. У любви свой собственный метод. В действительности, любовь — величайшая целительная сила в жизни. Тот, кто упустил ее, остается пустым, неосуществившимся. В обычном безумии нет никакого метода, но в безумии, называемом любовью, есть определенная разумность. Что это за разумность? Она делает вас радостным, она делает вашу жизнь песней, она приносит вам необычайное изящество.

Вы замечали? Когда кто-нибудь влюбляется, ему не нужно объявлять об этом. Вы можете увидеть, что в его глазах появилась новая глубина. Вы можете заметить в его лице новое изящество, новую красоту. В его походке вы можете увидеть тонкий танец. Он остался тем же человеком, и все же он не тот же самый человек. В его жизнь вошла любовь, в его бытие вошла весна, в его душе расцвели цветы.

Любовь производит немедленные превращения.

Человек, который не может любить, не может также быть разумным, не может быть изящным, не может быть красивым. Его жизнь будет просто трагедией.

И мне, любящему жизнь, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри, а также те, кто подобен им среди людей, больше всех знают о счастье.

Это сильно заденет вас, если вы не отложите в сторону свои предрассудки, потому что все религиозные учителя говорили вам: «Ваша жизнь тщетна, ибо это не что иное, как мыльный пузырь. Сегодня она есть, завтра ее нет. Жизнь в этом мире, в этом теле не имеет никакой ценности, потому что она преходяща. Единственная ее польза в том, что вы можете отречься от нее. Отрекаясь, вы можете приобрести в глазах Бога добродетель».

Странная идеология! Но она веками господствовала над человеческим умом без всяких попыток опровержения. Особенно на Востоке: мир иллюзорен, и почему он иллюзорен? — потому, что он меняется; все, что меняется, бесполезно, недостойно. Лишь вечное, то, что всегда остается одинаковым, значительно. Но в мире вы не найдете ничего такого, что всегда оставалось бы одинаковым.

Естественно, люди, подобные Ади Шанкаре, который больше всего повлиял на Индию — все индуистские монахи, которых вы встретите в Индии, последователи Шанкары... Весь его метод базируется на утверждении, что этот мир - иллюзия, потому что он не вечен. «Ищите вечное и отвергайте невечное». В большей или меньшей степени это относится ко всем религиям мира.

Ницше вслед за Заратустрой — единственный из современников, кто задал этот великий вопрос: что идея вечного может быть только идеей, потому что нет ничего вечного. Изменяется все, кроме изменения — если вы не хотите, чтобы изменение стало богом, поскольку это единственная вечная вещь в мире. Вы не сможете найти больше ничего, что хотя бы отдаленно напоминало вечного Бога.

Заратустра очень необычен. Его прозрение чисто и ясно. Он говорит: любящему жизнь, потому что жизнь изменчива. Это постоянное движение, поток. Когда вы пришли сюда, в аудиторию Чжуан-цзы, вы были одним человеком; когда вы уйдете отсюда, вы будете другим человеком. Вы только кажетесь тем же. За эти два часа в вас изменилось так много. Это подобно тому, как в Ганге за два часа утекает много воды, на целые мили. Хотя она и кажется той же самой, все же это не та вода, которая была здесь двумя часами раньше.

Гераклит согласился бы с Заратустрой, но он не подозревал о его существовании. Он единственный западный философ, который говорит, что жизнь — это поток, река. И вы не можете дважды вступить в ту же реку — потому что она не будет той же.

О счастье больше всех знает тот, кто тесно связан с изменчивой жизнью, кто может любить даже мыльные пузыри, сияющие на солнце и создающие маленькие радуги. Это люди, которым известно наивысшее счастье.

Ваши святые знают одно несчастье — только посмотрите на их лица. Кажется, что жизнь исчезла из них — они мертвые ископаемые. В них ничто не меняется; они живут ритуалами и осуждают все, что меняется.

Почему осуждается удовольствие? — Потому что оно изменчиво. Почему осуждается любовь? — Потому что она изменчива. Почему эти религии вместо любви создали брак? Потому что брак может дать хотя бы иллюзию постоянства — с помощью закона, обычаев, общества, страха потерять уважение, страха перед тем, что будет с детьми. Так что им удалось сделать брак чем-то постоянным. Вот почему все религии против развода, ведь развод показывает, что и брак непостоянен — и он может меняться.

Тысячи лет женили маленьких детей. Описаны случаи, когда женили детей, которые еще не родились, которые находились еще в утробе матери. Две семьи договаривались: если один ребенок будет мальчиком, а другой — девочкой, то брак состоялся. Даже сейчас в Индии женят семилетних, восьмилетних детей, хотя это противозаконно. Но это не противоречит обычаям. Зачем так спешить поженить детей, которые еще даже не понимают, что такое брак, что происходит? Причина вот какая: прежде чем они вырастут, и в их сердцах проснется любовь, брак уже готов. Так что когда в его сердце рождается любовь, у него уже есть жена — а у жены уже есть муж. Детские браки распространены во всем мире как раз для того, чтобы уничтожить любовь.

Не случайно брак рождает в мире больше несчастий, чем что-либо другое, поскольку он уничтожает единственную возможность счастья — любовь. Сердце никогда не танцует; люди живут и умирают, не зная любви. Рождение не в вашей власти; смерть не в вашей власти. Только любовь была вашей свободой; но общество уничтожило и это.

Есть только три вещи, способные стать главными событиями вашей жизни: рождение, любовь и смерть. Вы не можете распоряжаться рождением — своим собственным рождением; никто вас не спрашивает, просто в один прекрасный день вы обнаруживаете, что родились. И то же самое смерть — она тоже не спрашивает: «Ты готов? Завтра я приду». Никаких предупреждений; просто она вдруг приходит, и вы мертвы.

Свободна лишь любовь, которая находится между ними. Но и ее общество постаралось отобрать у вас, чтобы вся ваша жизнь превратилась в механическую рутину.

Вид этих легких, глупых, изнеженных и подвижных маленьких душ и зрелище того, как порхают они, доводят Заратустру до песен и слез.

Он говорит, что вид мыльных пузырей, бабочек, розовых бутонов, танцующих на ветру — наблюдая эту легкость, несерьезность, вы даже могли бы назвать их глупыми, изнеженными, порхающими маленькими душами — что это доводит Заратустру до песен и слез. Это слезы радости оттого, что жизнь настолько жива, что она не может быть постоянной, вечной — только мертвое может быть постоянным. Чем более живо нечто, тем сильнее оно изменяется. Эта изменчивая жизнь вокруг дает Заратустре слезы радости и песни.

И затем он произносит свои центральные слова: Я поверил бы только в такого Бога, который умеет танцевать. Ему не нужно больше никаких аргументов; ему не нужно больше никаких доказательств, никаких подтверждений. Он только хочет знать: может ли ваш Бог танцевать? Может ли ваш Бог любить? Может ли ваш Бог петь? Может ли ваш Бог гоняться за бабочками? Может ли ваш Бог собирать полевые цветы и радоваться до слез и петь? Такого Бога он готов принять, ибо такой Бог будет по-настоящему представлять жизнь, ибо такой Бог — не что иное, как сама жизнь.

Следующие высказывания переварить еще труднее. Для этого нужно хорошее пищеварение!

Заратустра для сильных. Он не защитник слабых и бессильных. Он не считает достоинством смирение, кротость. В его представлении, необычайно значительном, достоинство — не в этом, но в том, чтобы быть сильным, гордиться своей сутью, иметь достоинство, свободу, качества льва, качества ребенка... но ни в коем случае не качества вьючного животного. Он не певец терпения верблюда. Он против тех, кто с готовностью идет в рабство.

От самых достойных среди врагов своих мы не желаем пощады, а также от тех, кого любим до глубины души. Так позвольте же мне сказать вам правду!

Собратья по войне! Я люблю вас от всего сердца; я всегда был одним из вас и остаюсь им и теперь. И я же — достойнейший из врагов ваших. Так позвольте мне сказать вам правду!..

Будьте такими, чье око всегда ищет врага — своего врага.

Это и мой опыт: когда вы ищете друга, не нужно большой осмотрительности — подойдет любой. Но когда вы выбираете своего врага, вы должны быть очень осмотрительны; враг должен обладать наилучшими качествами, потому что вы будете с ним бороться. А когда вы с кем-то сражаетесь, вы мало-помалу становитесь в точности таким же, как ваш враг.

Всегда правильно выбирайте врага; иначе, даже если вы одержите победу, вы проиграете, потому что вам придется научиться стратегии и хитростям вашего врага — в противном случае вы не сможете с ним бороться.

Выбирайте мудрого врага, чтобы для борьбы с ним вам потребовалась мудрость. Выбирайте разумного врага, поскольку для борьбы с ним вы должны быть разумны. Выбирая врага, хорошенько запомните: сражаясь с ним, вы станете на него похожи. Победите вы или проиграете — это вторично. Вашей главной заботой должен быть выбор верного врага.

Без врага у вас не будет вызова. Это кажется очень необычным, поскольку все религии, все так называемые философии учили вас: «Не имейте врагов». Но это отнимает у вас всякий вызов расти, вызов стать сильнее, быть великим в войне, стать умнее, внимательнее к возможностям.

Заратустра не против войны; в этом он отличается от Гаутамы Будды и Махавиры. Нелишне напомнить вам, что именно после Махавиры и Гаутамы Будды, двух великих учителей, учителей высшей пробы, в Индии начался упадок. Должно было быть наоборот. После Будды и Махавиры Индия должна была подняться выше — это было бы логично; кажется очень нелогичным, что закат Индии начался с Гаутамы Будды и Махавиры.

Индийцы стали настолько трусливы, что не могут даже посмотреть назад: что же было причиной упадка Индии. Во времена Гаутамы Будды Индия была известна всему миру как Золотая Птица. Она была так богата, так разумна, так цивилизованна, так культурна — а Запад все еще был на стадии варварства.

Что случилось? Внезапно в Индии начался упадок. Если вы выслушаете Заратустру, вы сможете понять причину. И Гаутама Будда, и Махавира учили Индию ненасилию — не война, но мир. Но мир — очень тонкое явление. Он устраивает их не потому, что они поняли Гаутаму Будду или Махавиру, но потому, что это прекрасное прикрытие их трусости.

Миролюбие — прекрасное слово для прикрытия вашего бессилия.

Невоинственность показалась хорошей защитой, и в конечном итоге мелкие племена варваров, отстающие от Индии на тысячи лет, завоевывали ее — вырезали людей, насиловали женщин, жгли города. У Индии было утешение: мы мирные люди, мы ненасильственны, мы не можем воевать. Индия находилась в рабстве две тысячи лет, и не у одной страны, а у многих. Любой желающий мог без труда завоевать Индию.

Чтобы такая огромная страна оставалась в рабстве две тысячи лет — это беспрецедентное явление в мировой истории. Не было никакого сопротивления; люди вели себя как верблюды, описанные Заратустрой. Они наклонялись и просили себя навьючить, и чувствовали величайшее счастье, когда несли самую тяжелую поклажу. Верблюд, тащивший самую тяжелую ношу, становился героем. Индия обеднела; она потеряла мужество.

Заратустру нужно понять очень глубоко: он не говорит, что вы должны быть насильственны, он не говорит, что вы должны убивать, и он не говорит, что вы должны разрушать. Это неверное понимание. Такое непонимание произошло в случае с Адольфом Гитлером. Именно из этих строк родилась вторая мировая война, но Адольф Гитлер не смог понять тонкий и скрытый смысл Заратустры.

Заратустра говорит, что вам не обязательно быть агрессивным, вам не нужно быть разрушителем, но вы всегда должны быть наготове. Если вы хотите мира, лук и стрелы должны быть у вас под рукой.

Он не говорит, чтобы вы начали убивать. Он говорит, что в самом худшем случае, нельзя позволить врагу убить вас, изнасиловать вашу женщину, разорить вашу собственность, унизить достоинство, сделать вас рабом.

Собратья по войне! Я люблю вас от всего сердца; я всегда был одним из вас и остаюсь им теперь.

Если действительно хочешь быть ненасильственным, нужно быть воином, нужно быть самураем, нужно знать искусство владения мечом и стрельбы из лука — не для того, чтобы кого-то убивать, но лишь для того, чтобы защищать свое достоинство, свою свободу; это такая простая логика.

Но Индия даже сейчас не понимает этого. Никто не винит нашу идеологию ненасилия за то, что она сделала нас слабыми, беззащитными, уязвимыми. Она отняла у нас всю силу и могущество, чтобы противостоять тем, кто хочет обратить нас в рабство.

И я же — достойнейший из врагов ваших. Это предложение внесет ясность. С одной стороны, он говорит:

Собратья по войне! Я люблю вас от всего сердца; я всегда был одним из вас и остаюсь им теперь. Я воин, и все же я хочу сказать вам: И я же — достойнейший из врагов ваших, потому что я не агрессивен. Помните: я воин. Чтобы разделить эти понятия, нужно быть неагрессивным воином; лишь тогда ты можешь защитить свое достоинство и свободу.

Так позвольте мне сказать вам правду!..

Будьте такими, чье око всегда ищет врага... Вы всегда должны быть наготове, как если бы вы искали врага — своего врага. Не каждый из вас способен на ненависть с первого взгляда.

Сначала в вашей воинственности будет некоторый оттенок ненависти, но это от вашей слабости. Нужно быть воином без всякой ненависти. Нужно быть воином просто как в спорте, игре, со спортивным духом — сражаться не из ненависти, но из чистого удовольствия. Вызов не должен остаться без ответа.

Своего врага должны вы искать, на своей войне сражаться, за свои убеждения. И это не только обычная война, на которой сражаются армии; вы должны также искать своего врага по убеждениям.

Я объездил весь мир, бросая вызов всевозможным предрассудкам, бросая вызов всевозможным убеждениям, которые, по-моему, не что иное, как ложь — древняя ложь. Но из мира совершенно исчезли воины; никто не принимает вызов. Напротив, они закрывают двери своей страны, они не пускают меня — они трусы.

Я приехал к ним в страну — один. За спиной их церкви вся страна, с армией и всем вооружением. Я пришел с пустыми руками, у меня есть только мое понимание истины, и я хочу побеседовать с людьми, которые управляли этими странами тысячи лет. Но они настолько трусливы, что вместо того, чтобы принять мой вызов, оказывают давление на правительства, на свои парламенты, чтобы те издали законы, запрещающие мне въезд в их страну.

В прошлом было не так — особенно здесь. Мистики ходили по всей стране, вызывая на публичный спор всех, кто имел противоположные убеждения. И в этих дискуссиях не было ни малейшей ненависти, они были полны почтения, уважения друг к другу. Они предназначались не для того, чтобы доказывать, что я прав, а ты нет. Нет, это был поиск, совместный, того, что же такое истина.

Истина не моя и не может быть вашей.

Но возможно, мое мнение ближе к истине, а ваше дальше; или ваше мнение может быть ближе к истине, а мое дальше.

Эти дискуссии, проходившие по всей стране, поднимали уровень сознания и понимания людей. Люди слушали, как их великие мыслители сражаются друг с другом при помощи тонкой логики. Все это окружалось атмосферой свободы выражения, свободы убеждать других или быть убежденным другими. Это действительно настоящая война: война убеждений. Война армий безобразна, животна; но война между убеждениями, философиями, религиями возвышает все человечество. Но люди настолько обессилели во всех отношениях, что если вы скажет

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 6 7 8 91011 Следующая ⇒

Воспользуйтесь поиском по сайту: