 |
Глава 10. Исследование проблемы ум-тело
|
|
|
|
Прежде чем изучать, каким образом можно применить идеалистическую философию и квантовую теорию к проблеме «ум-тело», давайте вкратце рассмотрим современную господствующую философию. У всех нас есть непреодолимое интуитивное ощущение, что наш ум существует отдельно от тела. Есть и противоположное ощущение (например, когда мы испытываем телесную боль), что ум и тело — это одно и то же. Вдобавок мы интуитивно догадываемся, что обладаем самостью, отдельной от мира, — индивидуальной самостью, которая осознает все, что происходит в нашем уме и нашем теле, и по своей (свободной?) воле вызывает некоторые из действий тела. Философы проблемы ум-тело исследуют эти интуитивные догадки.
Во-первых, есть философы, утверждающие, что наши интуитивные догадки об отдельном от тела уме (и сознании) верны; это дуалисты. Другие отрицают дуализм; это монисты. Одна школа, материальный монизм, полагает, что тело первично и что ум и сознание — всего лишь эпифеномены тела. Вторая школа, монистический идеализм, исходит из первичности сознания, рассматривая ум и тело как эпифеномены сознания. В западной культуре, в особенности в последнее время, в монистической философии господствовал материальный монизм. С другой стороны, на Востоке монистический идеализм сохранил свои позиции.
Существует много подходов к проблеме ум-тело, много способов делать выводы и много тонкостей, требующих объяснения. Я бы хотел, чтобы вы помнили об этих тонкостях, отправляясь вместе со мной на экскурсию по тому, что я буду называть Университетом Изучения Ума-Тела. Представьте себе, что здесь собрались все великие мыслители, изучавшие проблему ум-тело, и теперь преподают на традиционном факультете предлагавшиеся на протяжении всей истории решения этой проблемы — старые и новые, дуалистические и монистические. Прежде чем вы войдете в университет, предупреждаю: сохраняйте скептицизм, и прежде, чем соглашаться с любой философией, соотносите ее со своим собственным опытом.
|
|
|
Вы без труда находите университет — вокруг него распространяется соблазнительный запах. Подойдя ближе, вы видите, что аромат исходит от фонтана под названием Значение, расположенного у входа. Эликсир, текущий из этого фонтана, всегда меняется, но его аромат всегда пленяет.
Вы проходите через ворота и оглядываетесь. Здания университета относятся к двум разным стилям. На одной стороне улицы располагается старое, очень элегантное строение. У вас слабость к классической архитектуре, так что вы поворачиваете в эту сторону. Современный небоскреб на другой стороне может подождать.
Однако на подходе к зданию вас останавливает пикетчик и дает вам листовку, в которой написано:
Берегитесь дуализма!
Дуалисты пользуются вашей наивностью, проповедуя устаревшие идеи. Подумайте вот о чем: Предположим, что один из роботов на японском автомобильном заводе обладает сознанием, и вы спрашиваете его мнение о проблеме ум-тело. Согласно нашему лидеру, Марвину Мински: «Когда мы спрашиваем такого рода создание, что оно за существо, оно просто не может ответить прямо; оно должно изучать свои модели. И оно должно отвечать, говоря, что, по-видимому, оно является двойственным — состоящим из двух частей, "ума"и "тела"». Мышление робота — это примитивное мышление. Не поддавайтесь ему. Настаивайте на монизме, предлагающем современные, научные и утонченные решения.
«Но, — возражаете вы пикетчику, — я и сам иногда чувствую себя таким образом — как отдельные ум и тело. Вы же не говорите... Но в любом случае, кто вас спрашивал! И, чтобы вы знали, мне нравится старая мудрость. Я хочу проверить все сам, так что, пожалуйста, дайте мне пройти».
|
|
|
Пожав плечами, пикетчик уступает вам дорогу. Перед зданием расположена вывеска, которая гласит: Колледж Дуализма, декан Рене Декарт. В самом первом помещении, в которое вы входите, вас охватывает ностальгия. Мужчина средних лет, как вы предполагаете, профессор, молча смотрит в потолок. Его лицо вам почему-то знакомо, и вы чувствуете, что должны его узнать. Вдруг вы замечаете эмблему на его письменном столе: Cogito, ergo sum. Ну конечно! Это, должно быть, Рене Декарт.
Декарт отвечает на ваше приветствие доброй улыбкой. С сияющими глазами он горделиво отвечает на вашу просьбу объяснить взаимоотношение ума и тела. Он дает ясное объяснение своего принципа «мыслю, следовательно, существую»: «Я могу подвергать сомнению все, даже свое собственное тело, но не могу сомневаться в том, что я мыслю. Я не могу подвергать сомнению существование своего мыслящего ума, но могу сомневаться в существовании своего тела. Очевидно, что ум и тело должны быть разными вещами». Он говорит, что имеются две независимые субстанции — субстанция души и физическая субстанция. Субстанция души неделима. Из этой субстанции состоят ум и душа — неделимая, несводимая часть реальности, ответственная за нашу свободную волю. С другой стороны, физическая субстанция является бесконечно делимой, сводимой, и управляется научными законами. Но субстанцией души управляет только вера.
«Свобода воли самоочевидна, — говорит он в ответ на ваш вопрос, — и только наш ум может это знать».
«Потому, что наш ум не зависит от тела?» — спрашиваете вы.
«Да».
Но вы не удовлетворены. Вы вспоминаете, что картезианский дуализм ума и тела нарушает законы сохранения энергии и импульса, установленные физикой вне всякого сомнения. Как мог бы ум взаимодействовать с миром без периодического обмена энергией и импульсом? Но мы всегда обнаруживаем, что энергия и импульс объектов в физическом мире сохраняются, остаются теми же самыми. Как только предоставляется возможность, вы бормочете извинения и покидаете кабинет Декарта.
На двери следующего кабинета написано имя: Готфрид Лейбниц. Когда вы входите, профессор Лейбниц учтиво интересуется: «Чем вы там занимались со старым Декартом? Всем известно, что добрый интеракционизм Декарта не выдерживает критики. Как может имматериальная душа быть материально локализованной в шишковидной железе?»
|
|
|
— У вас есть лучшее объяснение?
— Разумеется. Мы называем его психофизическим параллелизмом.
Он кратко поясняет: «Ментальные события происходят независимо от физиологических событий в мозге, но параллельно с ними. Никакого взаимодействия, никаких смущающих вопросов». Он самодовольно улыбается.
Но вы разочарованы. Философия не объясняет вашего интуитивного чувства, что вы обладаете свободной волей, что ваша самость обладает причинной властью над телом. Она звучит подозрительно похоже на заметание грязи под ковер — с глаз долой, из ума вон. Улыбаясь про себя собственному каламбуру, вы замечаете, что вам кто-то призывно машет рукой.
«Я профессор Джон К. Монист. У вас, должно быть, кружится голова от всех этих дуалистических разговоров об уме», — говорит этот человек.
Вы признаетесь в растущей умственной усталости, и он заявляет с оттенком сарказма: «Ум — это призрак в машине». В ответ на ваше явное замешательство он продолжает: «В Оксфорд приехал посетитель, которому показывали все колледжи, здания и т. д. Впоследствии он спрашивал — а где же тут университет? Он не понимал, что колледжи и есть университет. Университет — это призрак».
«Я думаю, ум должен быть чем-то большим, чем призрак. В конце концов, у меня же есть самосознание...»
Мужчина раздраженно перебивает вас: «Все это иллюзия; проблема состоит в использовании неподходящего языка. Идите к монистам на другую сторону; они вам расскажут».
Возможно, мужчина прав; в конце концов, монисты могут быть знатоками истины. Несомненно, в огромном блестящем здании на другой стороне имеется гораздо больше кабинетов.
Но здесь вас тоже встречает пикетчик. «Прежде чем вы войдете туда, — просит он, — я только хочу, чтобы вы знали, что они будут пытаться обмануть вас обещаниями материализма; они будут настаивать, что вы должны верить их заявлениям, потому что доказательства, "несомненно", будут получены в ближайшем будущем». Вы обещаете быть осторожным, и он отступает. «Я буду молиться за вас», — говорит он, скрещивая пальцы.
|
|
|
Вестибюль выглядит роскошно, но вы слышите шум, который исходит, главным образом, из аудитории, на дверях которой висит объявление с темой лекции — «Радикальный бихевиоризм». Внутри аудитории какой-то мужчина, расхаживая взад и вперед, выступает перед довольно немногочисленными слушателями. Подходя ближе, вы понимаете, что лектор говорит о работе знаменитого бихевиориста Б. Ф. Скиннера. Ну, конечно! На вывеске перед колледжем указано, что его декан — Скиннер; естественно, что его работа должна быть здесь на особом положении.
«Согласно Скиннеру, проблемы ментализма можно избежать, если обращаться непосредственно к предшествующим физическим причинам, оставляя в стороне промежуточные чувства или состояния ума, — говорит лектор. — Следует рассматривать только те факты, которые можно объективно наблюдать в поведении человека по отношению к предшествующей истории его окружающей среды».
«Скиннер хочет освободиться от ума — нет ума, нет и проблемы ум-тело — точно также, как параллелисты пытаются устранить проблему взаимодействия. На мой взгляд, и он, и они в большей степени уклоняются от проблемы, нежели решают ее», — говорите вы профессору в соседнем кабинете.
«Верно, радикальный бихевиоризм слишком узок. Мы должны изучать ум, но только как эпифеномен тела. Эпифеноменализм, — объясняет профессор, — это идея — и, кстати, единственная идея, имеющая смысл в проблеме ум-тело, — согласно которой ум и сознание являются эпифеноменами тела, продуцируемыми мозгом, подобно тому как печень продуцирует желчь. Скажите мне, как это может быть иначе?»
«Это вы должны сказать мне — вы же философ. Объясните, как из мозга возникает эпифеномен самосознания?»
«Мы это пока не выяснили. Но мы, несомненно, узнаем. Это только вопрос времени», — настаивает он, качая указательным пальцем.
«Обещания материализма, как и предупреждал пикетчик!» — про себя бормочете вы, уходя.
В кабинете напротив лекционной аудитории вас настойчиво обхаживает Профессор Тождественность. Он не хочет, чтобы вы покидали его отдел, не узнав истины. По его мнению, истина заключается в тождественности ума и мозга. Они представляют собой два аспекта одного и того же.
«Но это не объясняет моего опыта ума; если это все, что вы можете сказать, то это меня не интересует», — заявляете вы, направляясь к двери.
Но Профессор Тождественность хочет, чтобы вы поняли его позицию. Он говорит, что вы должны учиться заменять в своем языке ментальные термины нейрофизиологическими терминами, поскольку каждому ментальному состоянию, в конечном счете, соответствует физиологическое состояние, которое действительно реально.
|
|
|
«Кое-кто еще проповедует нечто вроде этого под названием параллелизма». Вы испытываете неподдельное удовольствие оттого, что теперь можете без труда разбираться в философских терминах.
В ответ профессор с профессиональной уверенностью предлагает еще одну интерпретацию теории тождественности: «Даже хотя ментальное и физическое — это одно и то же, мы различаем их, так как они представляют разные способы познания. Вы должны изучить логику категорий, прежде чем полностью это поймете, но...»
Это последнее заявление наконец выводит вас из себя, и вы раздраженно бросаете ему: «Послушайте, я уже несколько часов хожу из одного кабинета в другой с простым вопросом: какова природа нашего ума, наделяющая его свободной волей и сознанием? И все, что я слышу в ответ, — это что у меня не может быть такого ума».
Профессор не смущается. Он бормочет что-то насчет того, что сознание — это неясное и путаное понятие.
Вы все еще сердитесь: «Сознание — неясное, да? Что же, мы с вами — неясные? Тогда почему вы принимаете себя так серьезно?»
Вы быстро уходите, прежде чем озадаченный профессор может вам ответить. По пути вы размышляете — возможно, что мое действие было условным рефлексом, инициируемым в моем мозгу, и одновременно возникающим у меня в уме как то, что казалось свободной волей. Может ли философия действительно доказать, что у человека есть свободная воля, или она тут бессильна? Но философия может подождать — все, что вас сейчас интересует, — это порция пиццы и кружка пива.
Ваше внимание отвлекает тускло освещенная часть здания. При более внимательном рассмотрении вы обнаруживаете, что здесь более старая архитектура. Новое здание было построено на частях старого. Вам бросается в глаза табличка: «Идеализм. Входите на свой страх и риск. Возможно, вы больше никогда не будете настоящим философом ума-тела». Но предостережение лишь усиливает ваше любопытство.
Первый кабинет принадлежит профессору Джорджу Беркли. Интересный человек, этот Беркли. Он говорит: «Послушайте, любые ваши высказывания о физических вещах в конечном счете относятся к ментальным феноменам — восприятиям или ощущениям, разве не так?»
«Это правда», — отвечаете вы, под впечатлением от его слов.
«Представьте, что вы внезапно просыпаетесь и обнаруживаете, что вам снился сон. Как вы можете отличить материальную субстанцию от субстанции сновидения?»
«Вероятно, я не могу этого сделать, — признаете вы. — Однако существует непрерывность опыта».
«К черту непрерывность. В конечном счете все, чему вы можете доверять, все, в чем вы можете быть уверены, — это субстанция ума: мысли, чувства, воспоминания и все такое. Поэтому они должны быть реальными».
Вам нравится философия Беркли; она делает реальной вашу свободную волю. Однако вы не решаетесь называть физический мир сновидением[51]. Кроме того, вас беспокоит кое-что еще.
«Мне кажется, что в вашей философии нет никакого места для тех объектов, которые не находятся ни в чьем уме», — сетуете вы.
Но Беркли самодовольно отвечает: «Они находятся в уме Бога».
А это звучит для вас как дуализм.
Ваш интерес привлекает полутемная комната, и вы заглядываете в нее. Ну и ну! Что это? На стене происходит действие театра теней, проецируемых находящимся сзади светом, но люди, наблюдающие действие, привязаны к своим сиденьям и не могут обернуться. «Что происходит?» — шепотом спрашиваете вы у женщины с проектором. «О, это демонстрация монистического идеализма профессора Платона. Люди видят только теневой театр материи и обольщаются им. Если бы они только знали, что тени отбрасывают находящиеся позади них "более реальные" архетипические объекты — идеи сознания! Если бы у них только была сила духа, чтобы исследовать свет сознания — единственную реальность», — сокрушается она.
«Но что привязывает людей к их сиденьям — я имею в виду, в реальной жизни?» — интересуетесь вы.
«Почему людям больше нравится иллюзия, нежели реальность? Я не знаю, как на это ответить. Я знаю, что на нашем факультете есть такие люди — кажется, их называют восточными мистиками, — которые говорят, что всему причиной майя, или иллюзия. Но я не знаю, как действует майя. Возможно, если вы дождетесь профессора...»
Но вы не хотите ждать. Снаружи коридор становится еще темнее, и на стене едва видна стрелка с надписью «К восточному мистицизму». Вам любопытно, но вы устали; вы хотите пива и пиццы. Может быть, позднее. Несомненно, восточные мистики согласятся подождать. Жители Востока известны своим терпением.
Но ждать приходится пиву и пицце. Выйдя из здания, вы оказываетесь посреди большой дискуссии. Табличка на одной стороне гласит «Ментализм», и вы не можете противиться желанию выслушать этих менталистов. «А кто же их оппоненты?» — спрашиваете вы себя. Вот! На табличке написано «Физикализм».
В данный момент выступают физикалисты. Оратор выглядит весьма уверенным в себе: «С точки зрения редукционизма, ум представляет собой более высокий уровень иерархии, а мозг, нейрональный субстрат — более низкий уровень. Более низкий уровень причинно определяет более высокий; наоборот не может быть. Как объяснял Джонатан Свифт:
И натуралисты видят: у блохи есть сидящие на ней более мелкие блохи, а у них — еще более мелкие, которые их кусают, и так до бесконечности.
Более мелкие блохи кусают более крупных, но более крупные блохи никогда не влияют на поведение более мелких».
«Не спешите, — предостерегает менталист, в свою очередь получая слово. — Согласно нашему идеологу, Роджеру Сперри, ментальные силы не вмешиваются в нейронную активность, нарушая или возмущая ее, но сопровождают ее; ментальные действия, с их собственной причинной логикой, происходят как нечто добавочное к действиям мозга на более низком уровне. Причинно-действенная реальность сознательного ума представляет собой новый эмерджентный порядок, который возникает из организационного взаимодействия нейронального субстрата, но не сводим к нему».
Выступающий делает короткую паузу; физикалист из противоположного лагеря пытается вмешаться, но безрезультатно. «Сперри считает субъективные ментальные феномены первичными, причинно-действенными реалиями, каковыми они субъективно переживаются, отличными от их физико-химических элементов, большими, чем они, и не сводимыми к ним. Ментальные сущности превосходят физиологические, точно так же, как физиологические превосходят молекулярные, молекулярные превосходят атомные и субатомные, и так далее».
Выступающий со стороны физикализма отвечает, что все выводы, подобные тем, что делает Сперри, — это очковтирательство, и все, что делает любая композиция или конфигурация нейронов, неизбежно сводится к тому, что делают нейроны, из которых она состоит. Каждое так называемое причинное действие ума должно, в конечном счете, прослеживаться к каким-то лежащим в его основе нейрональным компонентам мозга. Ум, инициирующий изменения на более низком уровне мозга, — это все равно что мозговой субстрат, без всякой причины воздействующий на мозговой субстрат. И откуда берется причинная действенность ума, свободный выбор? «Все доказательство д-ра Сперри строится на недоказуемой теореме холизма — что целое больше, чем его части[52]. Я закончил». Оратор садится, самодовольно улыбаясь.
Но у менталистов готово опровержение. «Сперри утверждает, что свободная воля — это тот аспект ментальных феноменов, который больше, чем их физико-химические элементы. Этот причинно-действенный ум каким-то образом возникает из взаимодействия своих элементов — миллиардов нейронов. Ясно, что целое больше своих частей. Нам нужно только выяснить, как».
Оппозиция не хочет сдаваться. На сцену выходит некто с большим значком, на котором написано «Функционализм». «Мы, функционалисты, рассматриваем ум-мозг как биокомпьютер, в котором мозг представляет собой структуру, или аппаратное обеспечение (hardware, "железо"), а ум — функцию, или программное обеспечение (software). Как вы, менталисты, несомненно, согласитесь, компьютер — самая универсальная из всех метафор, придуманных для описания ума-мозга. Ментальные состояния и процессы — это функциональные сущности, которые могут воплощаться в разных видах структур, будь то мозг или кремниевый компьютер. Мы можем доказать свою точку зрения, построив систему искусственного интеллекта, обладающую умом, — машину Тьюринга. Но и здесь, хотя мы используем язык программного обеспечения, описывая ментальные процессы как программы, действующие на программы, в конечном счете мы знаем, что все это — действие какого-то аппаратного обеспечения».
«Но должны существовать программы ума высшего уровня, которые могут инициировать действия на уровне аппаратного обеспечения...» — пытается перебить его менталист, но функционалист не уступает.
— Ваша так называемая программа высшего уровня, любая программа, всегда выполняется в аппаратном обеспечении! Поэтому вы имеете причинный круг: «железо», без всякой причины воздействующее на «железо». Это невозможно. Ваш холизм — это не что иное, как замаскированное дуалистическое мышление.
Вы видите, что менталист взволнован. Должно быть, для менталиста обвинение в дуализме — это высшее оскорбление. Но кто-то пытается отвлечь вас. «Вы напрасно тратите свое время. Физикалисты правы. Ментализм — это псевдомонизм; он действительно отдает дуализмом, но Сперри тоже прав. Ум действительно обладает причинной действенностью. Решение заключается в современной, совершенно новой форме дуализма. Вот философ сэр Джон Дуал, который вам его объяснит».
Когда Дуал начинает говорить, вам приходится признать, что он умеет производить впечатление. «Согласно модели, которую предложили сэр Джон Экклз и сэр Карл Поппер, ментальные свойства принадлежат к отдельному миру, миру 2, а значение происходит из еще более высокого мира — мира З. Экклз утверждает, что функцию посредника между мозговыми состояниями мира 1 и ментальными состояниями мира 2 выполняет связующий мозг, находящийся в доминантном полушарии коры мозга. Подумайте, как можно отрицать, что способность творческой свободы требует скачка за пределы системы? Если вы — единственная имеющаяся система, то ваше поведение обязано быть детерминированным, поскольку любое предположение ума, инициирующего действие, неизбежно должно приводить к парадоксальной причинной петле "ум—мозг-ум", в которую попал Сперри».
Вы совершенно ослеплены харизмой Дуала, или дело просто в акценте? Но как насчет законов сохранения? И разве связующий мозг Экклза не кажется еще одной формой шишковидной железы? На ваш взгляд, это так. Но прежде чем вы успеваете задать эти вопросы, ваше внимание привлекает кое-что еще — табличка «Китайская комната», прикрепленная к закрытому ящику с двумя отверстиями.
«Это разоблачающее устройство, построенное профессором Джоном Сирлем из университета Беркли для демонстрации несостоятельности функционалистского представления об уме как машине Тьюринга. Я сейчас объясню, как оно действует, — говорит дружелюбный мужчина. — Но, может быть, вы сперва войдете в ящик?»
Вы немного удивлены, но соглашаетесь. Вы не упускаете случая испытать разоблачение машины Тьюринга. Вскоре из прорези в стене ящика выпадает карточка с текстом. На карточке написаны какие-то знаки — как вы подозреваете, китайские иероглифы, — но не зная китайского языка, вы не можете узнать их значение. Имеется надпись на английском, предлагающая вам обратиться к словарю, также английскому, где даются указания относительно карточки с ответом, которую вы должны выбрать из кучи карточек, лежащей на столе. После некоторых усилий вы находите карточку с ответом, и, согласно инструкции, опускаете ее в выходную прорезь.
Когда вы выходите наружу, вас встречают улыбки. «Понимали ли вообще семантическую ситуацию? Имеете ли вы какое-нибудь представление о том, какое значение передавали карточки?»
«Разумеется, нет, — говорите вы с легким нетерпением. — Я не знаю китайского языка, если это был он, и я не ясновидящий».
«Однако вы были способны перерабатывать символы, точно так же, как это делает машина Тьюринга!»
Вы ухватываете суть. «Таким образом, машине Тьюринга, когда она перерабатывает символы, как и мне, вовсе не обязательно понимать содержание происходящей коммуникации. Только из того, что она манипулирует символами, нельзя делать вывод о том, что она понимает их значение».
«А если машина, перерабатывая символы, не способна их понимать, то как мы можем утверждать, что она мыслит?» — говорит человек, выступающий от имени Джона Сирля.
Вы восхищены изобретательностью Сирля. Но если утверждение функционалистов неверно, то должны быть неверными и их представления об отношении ума и мозга. Предлагаемая Сперри идея эмерджентности сродни дуализму. А дуализм вызывает сомнение, даже когда его предлагают в новой упаковке Поппера[53]. Вы спрашиваете себя, а есть ли вообще какой-то способ понять сознание и свободную волю. Может быть, старик Скиннер прав — нам следует просто анализировать поведение и этим ограничиваться?
Что это там за суета около фонтана? Вы не ожидали увидеть индийского буддийского монаха на колеснице, спорящего с кем-то, кто может быть только царем — трон, корона и все такое. К вашему изумлению, монах начинает разбирать свою колесницу Сначала он выпрягает коней и спрашивает: «Тождественны ли эти кони колеснице, о благородный царь?»
Царь отвечает: «Конечно, нет».
Затем монах снимает колеса и спрашивает: «Тождественны ли эти колеса колеснице, о благородный царь?»
Получая тот же ответ, монах продолжает процесс, пока не снимает с колесницы все, что можно снять. Тогда он указывает на остов колесницы, спрашивая в последний раз: «Это колесница, о благородный царь?»
Царь снова-отвечает: «Разумеется, нет».
Вы замечаете раздражение на лице царя. Но разумеется, по-вашему, монах доказал, что хотел. Где колесница?
Вам следовало бы пообедать, поскольку мелькание экзотических образов вызывает у вас головокружение. Затем, как по волшебству, перед вами снова появляется профессор Джон К. Монист и презрительно говорит: «Вот видите, я же вам говорил. Не существует никакой колесницы без ее частей. Части составляют целое. Любое понятие колесницы, отдельной от ее частей, — это призрак в машине».
И теперь вы действительно приходите в замешательство, полностью забыв о пиве и пицце. Как может буддийский монах — настоящий восточный мистик, который заведомо должен принадлежать к идеалистическому лагерю, — высказывать доводы, льющие воду на мельницу такого циника, как профессор Монист?
Однако, если вы знакомы с буддизмом, тут нет никакой загадки. Буддийский монах (его звали Нагасена, а царя — Милинда) может говорить те вещи, как и профессор Монист, поскольку они оба отрицают наличие у объектов собственной природы. Однако, согласно материальному монизму, объекты не обладают собственной природой, отдельной от предельных единиц анализа — элементарных частиц, из которых они состоят. Это радикально отличается от позиции Нагасены — монистического идеализма, согласно которому, объекты не имеют никакой собственной природы, отдельной от сознания.
Особо отметьте, что нет нужды приписывать собственную природу и субъектам. (Именно здесь сталкивается с критикой идеализм Беркли.) Согласно классическому идеализму, реально только трансцендентное и единое сознание. Все остальное, включая субъект-объектное деление мира, — майя, иллюзия. Это философски проницательно, но не вполне удовлетворительно. Доктрина не-самости (или иллюзорной природы самости) не объясняет, как возникает индивидуальный опыт самости. Она не объясняет наше очень личное «я». Таким образом, она оставляет в стороне одно из наших самых убедительных переживаний.
Таков наш краткий обзор философии[54]. Дуализм сталкивается с трудностями при объяснении взаимодействия ума и тела. Материальные монисты отрицают существование свободной воли и считают сознание эпифеноменом — шумом программ нашего материального биокомпьютера. Даже идеалистические монисты не оправдывают ожиданий, поскольку они тоже, будучи слишком увлечены целым, подвергают сомнению опыт личной самости. Может ли квантовая механика помочь найти выход из тупика некоторых из этих трудных вопросов?
|
|
|
