Любовь, любовь, любовь: беседа с актёром Ричардом Армитэджем.

9-ого ноября 2016 года с Тедом Содом.

15 октября 2016 года между Ричардом Армитэджем и драматургом Тедом Содом состоялся разговор о спектакле "Любовь, любовь, любовь" в рамках серии лекций Roundabout Theatre Company.

(Далее идут спойлеры).

ТС: - Спасибо, что присоединились к нам, Ричард. Вы хорошо проводите время, играя роль Кеннета? Похоже, что Вам это нравится.

РА: - Да, это очень отличается от того, что я привык делать. Меня считают довольно мрачным и капризным человеком, но я любил ежедневно ходить на репетиции с этими актерами и Майклом Мейером. Должен сказать, что сам спектакль очень тонизирующий и, полагаю, это обусловлено той скоростью и энергией, которые есть в пьесе Майка.

ТС: - Эта пьеса заставляет нас, бэби-бумеров, а я один из них, задуматься, испортили ли мы что-то последующим поколениям или нет, но это мы обсудим чуть позже. В этой пьесе вы играете бумера, но на самом деле Вы принадлежите к поколению Икс, так?

(Поколение X — термин, применяемый к поколениям людей, родившихся в разных странах с 1965 по 1979 гг. Детей поколения X традиционно относят к Поколению Y, реже - к поколению Z - прим пер.).

РА: - "Нирвана". Вот как я это запомнил. В первый день репетиций каждый участник нашей съемочной группы сделал одну увлекательную вещь. Мы разбились на группы в зависимости от года рождения, и одной из определяющих вещей – помимо технологий и политики – была музыка, та музыка, которая звучала в те времена вокруг нас. Одной из первых групп, которая пришли мне в голову, была "Нирвана". Я принадлежу к поколению Х, но думаю, что нахожусь где-то посередине.

ТС: - Я читал в Интернете, что вы получили вашу британскую профсоюзную карту после работы в цирке - это правда?

РА: - Да. Это было давно, перед тем, как Тэтчер отменила этот "closed shop" (предприятие, принимающее на работу только членов профсоюза, на основании договора с профсоюзом – прим. пер.), когда вы уже должны быть членом профсоюза, прежде чем смогли бы ходить на прослушивания. Помню, как ходил на прослушивания, и там были две комнаты: одна для членов профсоюза, а вторая – для остальных, и я думал, что никогда не смогу добраться до следующей двери. Я пошел в училище, и они каким-то образом устроили мне тот контракт в Будапеште, где я в течение шести месяцев работал в цирке, проделывая неприличные вещи с обручами.

ТС: - Как захватывающе. Я читал, что Вы играли на виолончели, а также учились игре на флейте.

РА: - Я начал с виолончели, но она была слишком большой, чтобы возить ее в школьном автобусе, и обычно мне приходилось проталкиваться в попытке найти себе место, поэтому я решил выбрать самый маленький инструмент из всех, что смог найти и, в итоге, взял флейту, потому что мог носить ее в своей сумке.

ТС: - Я так понимаю, вы убедили родителей позволить вам перейти в театральную школу, но там ставили, в основном, мюзиклы.

РА: - Это была комбинация трех составляющих: в первую очередь, классы танца и вокала, но также и драматический класс. Моя мама специально устроилась на работу, чтобы я мог ходить в эту школу, так как она была платной, и каждый пенни ее зарплаты шел на мое образование. Это стало движущей силой на протяжении всего моего актерского пути – просто думать, что моя мама пошла работать только для того, чтобы оплачивать мое образование.

ТС: - И последнее из того, что я узнал о Вас из Интернета, - то, что вы разошлись с музыкальным театром, решив, что хотите более содержательных ролей, и отправились в LAMDA.

РА: - Это правда. Долгое время, пока я работал в музыкальном театре, мне говорили: "Улыбайся и делай вид, что тебе это нравится!" Через какое-то время, мне пришло в голову, что, если бы я был доволен тем, что делаю, на моем лице и так была бы улыбка, а это было не так, значит, я хотел большего. Я провел год в West End-ской постановке "Кошки" в качестве дублера, и скопил денег, чтобы оплатить поступление в LAMDA. Я провел три года, отвергая все, связанное с мюзиклами, но, на самом деле, тот опыт оказался очень даже полезным для моей работы на сцене и в немузыкальных спектаклях.

ТС: - Дисциплина и выносливость, которые необходимы в работе над мюзиклами, становятся очень ценными для работы в любом из театральных жанров.

РА: - Конечно. Я работал с покойной Кристиан Дарли, преподавателем по движению, последовательницы Лекока в Париже. Она много работала с пантомимой. И эта работа действительно имеет смысл – своего рода язык тела между актерами на сцене и способ их передвижения, в зависимости от "температуры" в зале – я думаю, работа с ней действительно пригодилась для игры в такого рода комедии.

ТС: - Я хочу немного поговорить о Майке Бартлетте, который написал "Любовь, любовь, любовь". Он занимался телепостановками, а, начиная с 2005 года, и сценическими постановками. А когда вы впервые узнали о работе Майка?

РА: - Для меня он ощущается еще новым писателем, но я узнал о его творчестве благодаря пьесе "Петух", которая, как мне кажется, впервые появилась в театре Royal Court.

ТС: - Да, там она шла в 2009 году, а здесь - в 2012 году в Doris Duke Theatre.

РА: - Я также знаком с его пьесой "Король Карл III", которую, к сожалению, так и не посмотрел, потому что примерно в то же время играл в "Суровом испытании". Я летал в Лондон, чтобы посмотреть его последнюю пьесу "Дикость". Тогда я уже присоединился к работе (над ЛЛЛ), и меня это вдохновило. И тогда же я понял, что мы очень похожи: мы примерно одного возраста, выросли в похожих местах, у нас схожие музыкальные вкусы, поэтому и пьеса вызвала у меня отклик.

--------------------------------------------------------------------------------------------

 

Это было на третьей неделе репетиций, кто-то сказал мне, что Майк был барабанщиком, и внезапно все встало по своим местам. В его работах так много о ритме и скорости. В его творчестве столько музыкальности, что я заметил также и на сцене в "Дикости", которая, кстати, является пьесой об Эдварде Сноудене. У него есть склонность писать словесные перепалки между персонажами, которые просто феноменальны в плане игры. Так что я приступил к работе, будучи в восторге от самой пьесы.

ТС: - У Майка просто способность писать эпические истории, как его "Землетрясение в Лондоне" – пьеса об изменении климата, помимо всего прочего - а сегодняшняя пьеса, которая тоже по своему эпична, скорее, семейная драма.

РА: - Да, с одной стороны она определенно смотрится, как семейная драма. Я даже не представлял, насколько эта пьеса смешная, пока мы не показали ее зрителю. Я не знаю, найдет ли она отклик у американского зрителя, потому что там очень много чисто британских моментов, сам характер пьесы очень британский. Очевидно, мы не так уж отличаемся.

ТС: - Если вы не против, давайте поговорим о вашем актерском методе. Однажды я спросил Алана Камминга: "Каков Ваш метод?" И он ответил: "Я не сыр".

РА: - А я ветчина.???

ТС: - Буду знать. Я читал, что Вы любите вести дневники своих героев. Сделали ли Вы такой для Кеннета?

РА: - Нет. К любому произведению, что приходит к тебе, ты тем или иным образом находишь разный подход. Это работает не всегда, если попробуешь применить одинаковые правила ко всему, то обнаружишь, что пытаешься заткнуть круглую дыру квадратной пробкой. Я проделал предварительную работу к пьесе. Изучил период, о котором писал Майк. В 60-х меня еще не было, я родился в начале 70-х, поэтому этот процесс был действительно захватывающим и вылился в виде дневника в картинках. Я собрал фото-альбом с таким количеством изображений, сколько смог найти, и показал его нашему режиссеру Майклу Майеру. Я подумал, что были вещи, о которых американцы могли и не слышать, например, протесты против подушного налога (Подушный налог — (poll tax) Налог, взимаемый со всех физических лиц в одинаковом размере, т.е. в твердо установленной сумме с души (английский термин восходит к средненижненемецкому polle – голова – прим. пер.). Как только мы оказались в репетиционном зале, немедленно началась работа. Там не велось много разговоров о подоплеке, больше – о самом тексте и его структуре, и попытки по возможности быстрее поставить все это на ноги. Это был ускоренный процесс, чему я обычно сопротивляюсь. Мне нравится проводить много времени, делая подготовительную работу, но мы встали на ноги уже на третий день. Думаю, это здорово, перейти к активным действиям так быстро. Это действительно давало свободу.

ТС: Я смотрел спектакль дважды и не уверен, с какой работы ваш герой ушел на пенсию. А вы?

РА: Я решил, что в итоге он оказался в издательском деле, вероятно что-нибудь в духе еженедельника "Time Out". Не в обиду "Time Out", но это как "коробка", в которую он не хотел бы попадать. Особенность второго акта в том, что герои очутились запертыми в пригородной "коробке" в Ридинге. Не знаю, есть ли здесь кто-нибудь, кто слышал о Ридинге. Там очень милые дома с красивыми садами. Есть железнодорожный вокзал. Прости, Ридинг, это место для них слегка разочарование в сравнении с тем, чего ожидали и о чем романтически мечтали Кеннет и Сандра. Слегка похоже на желание стать актером, воплотившееся в преподавание актерского мастерства в общеобразовательной школе. Благородное занятие, но это не мечта.

ТС: Когда вы заговорили о Ридинге, я задался вопросом будет ли справедливым сравнение со здешними Коннектикутом или Нью-Джерси.

РА: Скрантон.

ТС: Скрантон, Пенсильвания. А я из Уилкс-Барре, так что я знаю Скрантон.

РА: С Ридингом все в порядке. Просто люди живут там, так как там немного дешевле. Можно ездить на работу в Лондон, если хочется, обычно ты работаешь в издательстве или банке, а затем [после работы] возвращается домой и там 2,4 ребенка. Был такой британский ситком "2,4 ребенка", он действительно стал вдохновляющим для второго акта.

ТС: Расскажите нам о Кеннете и всей этой свободе, к которой мы, бумеры, были причастны. Как вы нашли свой путь в этот [образ]?

РА: Оба, Кеннет и Сандра ощущали себя частью революции, и ведь действительно были эти общественные движения: неожиданный толчок получили женская эмансипация, сексуальная революция, развитие средств контрацепции. Но революцией была и способность слушать музыку, которую ты хочешь, одеваться так, как тебе нравится, и просто не перепрыгивать сразу из детства в взрослую жизнь, а быть частью вот этого юношеского движения. Затем, конечно, они повзрослели. Вероятно, большую часть времени их мозг был в отключке под действием травки, а затем им стукнуло 30, и они обнаружили себя в этой пригородной, прозаической "коробке". На самом деле мы не заполняем пробел между первым и вторым актами. Мне нравится то, что появляясь во втором акте, Кеннет и Сандра почти не смотрят друг на друга. Он не знает, что ее нет в комнате, когда разговаривает с ней. Между ними нет зрительного контакта до тех пор, пока они не ломают свой брак. Это интереснейший опыт – позволить себе быть в такой ситуации: ты внезапно будто в момент очнулся, когда твоя семья разваливается на части.

ТС: Как представитель бэби-бумеров, я пережил некоторые колоссальные изменения: движение за гражданские права, движение за свободу женщин и ЛГБТ-движение – все, что изменилось с 1967 – к лучшему или худшему. Для меня все эти движения сложились как последствия репрессий 50-х.

РА: В Великобритании была женщина по имени Мэри Уайтхаус, и все в области искусства, сочинительства и телевидения подвергалось ее цензуре. О ней говорили как об общественном деятеле, но в действительности она подавляла голоса многих. Думаю, группа Sex Pistols явилась противодействием этому подавлению. Была такая переориентация их 50-х в 60-е, когда ощущалось, что происходит движение вперед. Это невероятно стоять на сцене в наше время и произносить фразы в духе: "Законы постоянно свергаются, границы возможного раздвигаются, стены падают". Эти слова находят во мне большой отклик, так как у меня ощущение, что мы на том краю, когда стены снова воздвигаются, и это просто пугает.

ТС: Мне также кажется, что в пьесе поднимается вопрос капитализма и последствий, когда капитализм для тебя не работает.

РА: Совсем недавно "The Guardian" проводило исследование, кажется, Клинтон ссылалась на это в своей президентской кампании, говоря о взрослых, живущих в подвалах домов своих родителей. Женщины откладывают материнство, и это вызывает определенный уровень психологической дисфункции. Они ставят свою жизнь на паузу. Мужчины застревают в своей незрелости, возвращаясь жить в родительский дом, когда им за 30. Это становится "скороваркой" насилия, так как они не способны жить полноценной взрослой жизнью. И это не один или два человека, это довольно большая часть экономически несостоятельного поколения. И мы рискуем просто потерять это целое поколение...
Еще одна вещь, о которой я никогда раньше не задумывался, – это число представителей поколения бэби-бумеров, наверное, в два раза превышающее Поколение X. Число их голосов – то, что также обсуждается в пьесе. Их способность выбирать тех политических деятелей, которые будут обеспечивать их наибольшую выгоду, – это не выдумка. Я не думаю, что Майк Бартлетт обязательно отвечает на какой-нибудь из вопросов о том, как капитализм работает для одних, а не для других, но он дает зрителям доводы и, надеюсь, они вернутся домой и поговорят об этом в интересном ключе.

ТС: Кажется, Чехов первым сказал: "Моя цель как драматурга задавать вопросы, а не отвечать на них". Кеннет так резок, когда говорит своей дочери Рози: "Нет, я не куплю тебе дом".

РА: Я борюсь с этим каждый вечер, я смотрю на мою дочь, которую я искренне люблю и считаю, что она права, но мы работали 40 лет, все это время мы ждали и теперь получили эту пенсию. Если мы откажемся от всего этого, мы не будем защищены, и что нам тогда делать? Я еще не решил для себя, насколько они богаты. На репетициях поднимались вопросы об этом доме в Бирмингеме, который у них есть. Стратегия "купить-чтобы-сдать", когда цены на недвижимость взлетали в цене, так как люди покупали вторую недвижимость для сдачи в аренду. Мы говорили о том, что они могли бы освободить этот дом для Рози, но это не совсем то, о чем она просит. Как отец Кеннет по-прежнему находится в том положении, когда думает и говорит: “Тебе нужно прокладывать свой собственный путь, как это сделали мы. Мои родители не жертвовали мне деньги, чтобы я мог двинуться дальше”. Что он не берет во внимание, так это то, что политическая система была построена так, что было бесплатное здравоохранение, был полный курс школьного обучения, были гранты, которых больше не существует. Кеннету и Сандре все эти вещи были подспорьем, но полагаю, в этот момент своей жизни, Кеннет не учитывает все это, здесь он просто довольно прагматичен. Он думает, что поступая так, приносит пользу Рози, сказав ей: "Борись сильней, пойдешь дальше". И, опять же, это Майк Бартлетт в его лучших проявлениях. Он не сделал Рози нищей. Она зарабатывает на жизнь благодаря своей профессии, но этого просто не достаточно. Именно таковы эти ситуации. У молодых людей может быть работа, но все это не сбалансировано. Они буквально не могут позволить себе жить в таком городе, как Лондон. Мне кажется, что в этом городе ситуация схожая.

ТС: Определенно. Молодые люди в Нью-Йорке совместно снимают квартиры, потому что не могут позволить себе оплачивать их в одиночку. У меня создалось впечатление, что Кеннет и Сандра таки собираются отправиться в совместное кругосветное путешествие в конце пьесы. Что скажете?

РА: Я думаю, он просто говорит это, чтобы слегка растопить ее. Не знаю, действительно ли он намеревается это сделать. Не думаю, что он знает, что случится дальше. Все это он еще для себя не решил. Они все еще живут моментом.

Из зала: Здравствуйте! Обе, наша и ваша страны движутся по нисходящей. Как вы думаете, к чему все ведет? Собираемся ли мы восстановить некоторые вещи, которые позволяли предыдущим поколениям процветать? Заставила ли пьеса вас думать об этом?

РА: Я действительно думаю об этом каждый вечер. Я пристально слежу за новостным циклом и здесь, и в моей собственной стране. Мне кажется, здесь некого винить. Я не стал бы винить старшее поколение за голосование за выход из ЕС. Мне кажется, что это грубое обобщение. Но я действительно думаю, что ящик Пандоры открыт. Назад вернуться мы не можем и, это пугает. Великобритания собирается покинуть Европейский Союз – теперь наверняка – но какой ценой это дастся, я не знаю. Что касается ситуации здесь... Ну какие на самом деле у вас варианты? Где вдохновляющие политические деятели с голосом, который заставит всех нас поверить, что они помогут изменить все и найти баланс? И я не думаю, что тут речь об одном человеке, я приехал из страны, где мы голосуем за партию. И я не могу поверить, что у нас консервативное правительство, которому я действительно киваю головой, исключительно потому что... политика в Великобритании находятся в кризисном положении после Брексита, тут действительно нет готового плана, и я просто хочу, чтобы они в полной мере оценили все последствия того, что означает этот выход. Знаю, мой ответ уклончив, но я просто в отчаянии от настоящих политических событий и отсутствия планирования, происходящего повсюду.

ТС: Думаю, многие из нас сейчас испытывают усталость от предвыборной гонки и просто хотят, чтобы все это закончилось.

Из зала: Это ужас. Это не усталость, это ужас.

РА: Мне кажется, если вы держите людей в страхе и разделяете их, то обеспечите себе рычаг давления как политик и найдете людей, которые вас поддержат. Я недавно провел пять месяцев в Германии, где дело обстоит иначе. Там есть ощущение покоя и легкости, и в целом позитивный взгляд на вещи. На данный момент чудовищно мало позитивного настроя, который бы кружился здесь, в США, или у меня на родине, а это очень нужно.

ТС: Полагаю, вы говорите о принципе "разделяй и властвуй", который стал формулой успеха для многих людей. Также мне показалось очень интересным то, что вы сказали о Германии. Меркель подвергается нещадной критике в настоящее время из-за ситуации с иммигрантами.

РА: Да, и она защищает свое решение.

Из зала: Мне очень нравится ваш герой как человек в контексте ваших ценностей в первом и втором акте, но затем наступает акт третий. Я подумала, что вы слепы к проблемам сына.

РА: Мне кажется, мой герой определенно отказывается воспринимать наличие проблемы у своего сына. Интересен момент, в который Джейми появляется в конце третьего акта. Именно в это мгновение Рози говорит: "Вы должны заботиться о ваших детях!". И он действительно верит в то, что говорит: "Я забочусь о моем мальчике, он живет здесь, со мной, мы занимаемся садоводством, ходим в паб, он счастлив, я вижу его счастливым". Но он трудный ребенок, который живет дома, потому что иначе он жить не сможет. Кажется, прототипом образа Джейми стал друг Майка, который после курения определенного количества марихуаны слегка потерял ясность ума. В итоге он остался немного оторванным от нормального социального общения. Я не думаю, что Кеннет осознает это, полагаю, он смотрит на все поверхностно. Такое ощущение, что он не может взглянуть на все это трезвым взглядом, потому что в противном случае это будет трудно принять.

ТС: Это ведь Джейми говорит, что они как приятели?

РА: Да, это так, мы с ним ходили смотреть мюзикл "Злая". Это обычная жизнь и, очевидно, не идеальная. Думаю, Кеннет берет Джейми под крыло и вероятно на это каким-то образом повлияла попытка Рози свести счеты с жизнью. Ясно, что они до конца не разобрались с этим событием. Не думаю, что Сандра и Кеннет когда-либо взглянули в глаза своим демонам и тому, что они сделали со своими детьми. Они поступили так, как делают британцы: отворачиваются, когда кто-нибудь проявляет эмоции, а затем говорят: "Не хотите ли чаю?".

Из зала: Мне любопытно, что привлекло вас в этом герое?

РА: Я очень редко играю в комедийном жанре. Мне не поступает предложений сыграть в комедии. Меня привлекла сложность перспективы сыграть человека в различные периоды его жизни. Я всегда был увлечен творчеством Гарольда Пинтера и Алана Эйкборна, и мне показалось, что Майк смешал коктейль из их стилей в этой пьесе, и я был полон энтузиазма попробовать это.

ТС: Я так рад, что вы об этом сказали, потому что когда я смотрел первый акт, мне показалось, что это немного похоже на Пинтера. Отношения Кеннета и его брата Генри так гротескны. Все это по-Пинтеровски качественно, и мне кажется Кеннет боится Генри.

РА: Первый акт претерпел некоторые изменения. Мы проделали долгий путь с момента репетиций. Поначалу все было очень жизнерадостным, но мы отступили назад, так как в происходящее надо было добавить ощущение надвигающейся грозы. Кеннет должен раздражать и давить на кнопки Генри, потому что фактически это поколение бэби-бумеров нажимает на кнопки поколения Генри. Это Сандра должна приносить жизнь в эти сцены. И в этот момент у Майка такой своего рода баланс между стилями Пинтера и Осборна, что мне очень нравится, а затем, во втором акте появляются черты Эйкборна. В репетиционном зале второй акт казался уравновешенным, но как только мы вышли в зрительный зал, Майкл Майер захотел возвысить стиль и поднять его на новый уровень. Он сказал: "Я хочу, чтобы вы представили, что при каждом вашем эффектном выходе звучат аплодисменты, как в телеситкомах.

Из зала: Здравствуйте! Мои родители из поколения бэби-бумеров, и это твердые, надежные люди, но я знаю, что они не всегда были такими. У меня такое чувство, что ваш герой и Сандра в самом деле никак не развиваются в эмоциональном ключе. Я задаюсь вопросом, делает ли Майк Бартлетт заявление, что люди не могут измениться?

РА: На мой личный взгляд, наша личность формируется примерно в годы юности. Вы либо находите способ двигаться по жизни, время от времени меняясь, либо обладаете железобетонным стержнем, когда действительно не можете изменяться и передвигаться. Я просто позволил Кеннету плыть по течению... до третьего акта, когда ему действительно надо принять решение, которое возможно изменит его жизнь, но он отказывается.

ТС: Ричард, был такой замечательный документальный фильм, снятый в Англии Майклом Аптедом под названием "7 лет"...

РА: Да, я изучал его для этой роли. Он очень интересный.

ТС: потому что в нем отслеживаются дети от семилетнего возраста через еще один семилетний интервал. Цитируется иезуитская максима: "Дайте мне ребенка до семи лет, и я выращу вам человека".

РА: Мне кажется, там пойман тот момент, когда ребенок выходит из своего дома и оказывается в обществе, взаимодействуя с другими людьми, и вы можете видеть развитие личности. Уверен, для каждого различен момент, когда закрепляется личность, и возможно это касается Рози. Из-за ее подвешенной ситуации, когда она чувствует, что не может быть уверенной в своей жизни. Это признание факта в ее словах: "Мне 37, а у меня ничего нет". Она говорит о материальных благах, но затем продолжает словами: "У меня нет детей, нет машины, дома, я не могу начать свою жизнь, а мне 37". Тогда как бэби-бумеры вероятно устроили свои жизни и создавали семьи еще в начале третьего десятка своих лет.

Из зала: Одной из особенностей, которые очень хорошо характеризуют пьесу, является способность автора относиться к каждому герою с пониманием. Но на мой взгляд, наибольшую солидарность в нем вызывает Рози. А вы как думаете?

РА: Не имея опыта исследований, каково это, быть Рози, я не знаю. Я всегда испытываю трудности с третьим актом, еще с момента прочтения. Я чувствую, что мой герой был наиболее живым в 1967 году, и что-то тает в нем в третьем акте, что я немного отстаивал. Он говорит: "Я просто не могу больше концентрироваться. В этом нет необходимости. Мне это нравится. Долгожданная свобода". Думаю в этом Кеннет находит свой покой. Помню, что спрашивал Эми Райан: "Как ты считаешь, который из героев – голос Майка?". Я просто не мог это для себя разрешить. Каждый строит свою точку зрения, актуальную и четкую [для себя], и я не думаю, что когда-либо встречался с драматургом, который был бы способен здесь добиться однозначности. Но, определенно, в рамках того, что мы видим и ощущаем в мире сейчас, голос Рози наиболее актуален – особенно в третьем акте.

ТС: Молодежная часть аудитории поддерживает Рози в течение третьего акта. Они с ней на 100%. Но полагаю, Майк действительно хотел, чтобы мы прочувствовали и поняли каждого героя.

РА: Мне кажется, он хочет задеть нас за живое и заставить думать. Это очень увлекательно, каждый вечер пытаться угадать, кто преобладает среди наших зрителей, бэби-бумеры или поколение Х. Иногда Эми подходит ко мне после сцены и говорит: "Ох, сегодня я им не нравлюсь". А иногда ловишь себя на мысли, что зрители вот-вот в нас обоих что-нибудь кинут. Здорово, когда понимаешь, для кого ты играешь это дневное или вечернее представление. Будет очень интересно играть наш спектакль для студенческой аудитории.

 

 

На каменном полу лежит тело мужчины. Кажется, он мертв. И мы верим в это, потому что только что видели, как его бывший враг закрыл ему глаза, в которых время уже остановилось. И теперь мы можем последовать за его убийцами в верхние покои замка. Или – присоединиться к его (теперь) друзьям, которые спешно покидали замок, стараясь уйти подальше. Но лучше мы останемся и понаблюдаем, что будет дальше. Кто знает, может, история на этом не заканчивается?.. А пока осмотримся, нет ли здесь еще кого-то. Иди чего-то.
Мрачностью и унынием веет от старых стен. Клочья паутины слегка колышатся от сквозняка, создавая нотку ирреальности, как будто стены растекаются и движутся. Неожиданно мы слышим тихий вздох и оборачиваемся. Возле тела мужчины стоит женщина. Откуда она взялась? В простом белом платье словно разгоняет окружающую темноту, как будто бледная луна просочилась сквозь стены. Может, мы попробуем подойти поближе и посмотреть, что же собирается делать эта невесть откуда взявшаяся женщина, стоящая теперь на коленях возле тела и сжимающая ладонями сложенные на груди руки мужчины.
- Я унесу тебя отсюда, - долетает до нас ее тихий голос.

Словно белое сияние окутывает их фигуры, которые постепенно растворяются в мерцающем свете. И мы едва успеваем последовать в это мерцание за ними, чтобы понять, что же будет с нашим героем.

Медленно продвигаемся мы потайными ходами и коридорами, о существовании которых наверняка мало кто знает, где в углах обосновались пауки и пахнет то жареным мясом, то зловонием сточных вод. Мерцание очень далеко, мы еле видим его отблески на стенах, но быстрее продвигаться не можем: воздух очень густой и пригибает к земле. Временами от стен пышит устрашающим жаром, временами – веет обжигающим холодом. Но вот впереди появляется небольшое окошко света, которое оказывается наполовину застекленной дверью. Теперь нам остается только подойти поближе и заглянуть в помещение.

Гай лежит под медленно вращающимися лопастями вентилятора. Лицо бледное, веки синюшные. Льняная простыня, которой он укрыт до подбородка, едва заметно, но поднимается и опускается. Он дышит! Мы не можем поверить своим глазам: как такое возможно?
Но он жив, во всяком случае, пока.
С той стороны двери уже знакомая нам женщина в белом платье смотрит на стоящего рядом высокого худого темнокожего мужчину. Дверь тонкая и мы можем услышать их разговор.
— Каковы его шансы, Йонас? Я хочу знать правду, сэр. Лжи не потерплю.
— Я и не собираюсь лгать, моя госпожа, — отвечает тот. — Я верю, что он поправится, защищенный Талисманом. И в один прекрасный миг, утром или вечером, когда ты будешь сидеть рядом, откроет глаза. Не сегодня, может даже, не на этой неделе, но скоро.
— И вернется в свой мир? Мир его друзей?
— Ты спрашиваешь, сможет ли он вернуться в мир, где получил три смертельных ранения? Он будет жить. Но проснется другим. Станет как…
Йонас замолкает, глубоко задумавшись. Женщина тихо стоит рядом. В этот момент мы начинаем слышать и другие звуки, присущие большому дому. Вот сейчас откуда-то издалека, похоже, с кухни, доносятся вопли повара, учиняющего разнос поваренку.
— Животные, обитающие в море, дышат жабрами, — наконец нарушает паузу Йонас. — Но со временем у некоторых из них появляются легкие. Такие существа могут жить и под водой, и на суше. Так?
— Так меня учили в детстве, — соглашается женщина.
— Но у части этих существ жабры отмирают, и тогда они могут жить только на суше. Думаю, Гай Гисборн теперь — одно из таких существ. Ты или я можем нырнуть в воду и какое-то время находиться под ее поверхностью… И он, возможно, сможет на короткие периоды возвращаться в свой мир… разумеется, не сейчас, позже. Но если бы ты или я попытались постоянно жить под водой…
— Мы бы утонули.
— Именно так. Вот и у Гая, попытайся он вновь жить в своем мире, через несколько дней или недель откроются раны. Возможно, в измененном виде, но все равно убьет его клинок.
Женщина молчит. Смотрит на спящего мужчину в другой комнате.
— Приговоренный к жизни в этом прекрасном мире… — Она поворачивается к Йонасу. — Это прекрасный мир, не так ли, сэр? Прекрасный, несмотря ни на что…
Йонас улыбается и кланяется. На его шее позвякивают зубы акулы, нанизанные на золотую цепочку.
— Безусловно.
Женщина кивает.
— Так жизнь его будет здесь не такой уж ужасной.
Он молчит. И через несколько мгновений она тяжело вздыхает:
— Я бы не хотела, чтобы меня отрезало от собственного мира… чтобы я могла возвращаться туда лишь на чуть-чуть… до появления болей в груди… Это кошмар.
Йонас пожимает плечами.
— Ему придется с этим смириться. Хочет он того или нет, жабры у него отмерли. И ты должна ему помочь, дорогая.
— Я его люблю, — едва слышно отвечает она.
— И он полюбит тебя. Но все будет непросто.
— Почему так устроена жизнь, Йонас? Почему она требует так много отдавать, а взамен предлагает самую малость?
Он раскрывает ей объятия, и она с готовностью приходит в них, прижимаясь к его груди.
И мы слышим, как мужчина по имени Йонас отвечает на ее вопрос одним словом:
— Судьба.

Она сидит у кровати в первую ночь Полной Луны, через десять дней после разговора с Йонасом. Слышит, как неподалеку на лугу поют дети. На ее коленях вышивание.
На дворе по-прежнему лето, и воздух напоен его ароматами.
И в комнате, где когда-то лежала ее мать, Гай Гисборн открывает глаза.
Женщина откладывает вышивание, наклоняется, прижимается губами к его уху.
— С возвращением, — шепчет она. — Мое сердце, моя жизнь, моя любовь — с возвращением.

 

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: