Атрибутивный стиль и депрессия

В переформулированной теории беспомощности также утверждается, что стабиль­но-глобально-внутренний стиль атрибутирования негативных событий связан с депрессивными нарушениями и даже приводит к их появлению. Депрессивным эмоциональным состоянием является и «эмоциональный дефицит» в первоначаль­ной теории беспомощности, согласно которой он должен наступать, когда сильное ожидание неподконтрольности относится к обладающим высокой личностной зна­чимостью негативным событиям. Особенно неблагоприятным является атрибутив­ный стиль, объясняющий неудачи и другие негативные события внутренними, ста­бильными и глобальными причинами, а успех — внешними, изменчивыми и спе­цифическими причинами. Эта комбинация получила название «коварной», или «депрессивной», атрибутивной модели.

Существует два типа исследований, направленных на подтверждение того, что коварная атрибутивная модель является существенным признаком депрессивных расстройств. С одной стороны, для подтверждения этого у студентов с помощью

вопросника депрессивных состояний Бека» (Beck, 1967) замерялся уровень де-прессивности и соотносился с типом причинных объяснений воображаемых собы­тий (определявшимся с помощью опросника атрибутивного стиля). Типичное ис­следование такого рода было проведено Селигманом, Абрамсоном, Семмелем и Бэйером (Seligman, Abramson, Semme], Baeyer, 1979). Полученный коэффициент корреляции депрессивное™ с показателем атрибутивного стиля для негативных событий составил 0,48. Аналогичные результаты получил Брунштейн (Brunstein, 1986а) для немецкой выборки.

Исследования второго типа имеют дело с пациентами, демонстрирующими клинические формы депрессии (см.: Brewin, 1985; Peterson, Seiigman,. 1984; Raps, Peterson, Reinhard, Abramson, Seligman, 1982). По сравнению с другими больными, такими как пациенты психиатрических отделений с недепрессивными расстрой­ствами и пациенты хирургических отделений, депрессивные больные демонстри­руют явную склонность к коварной атрибутивной модели. Причем это характерно для всех групп депрессивных пациентов, отличающихся друг от друга по диагнозу и течению заболевания (Eaves, Rush;' 1984).

Также утверждалось, что коварный атрибутивный стиль является не только симптомом депрессии, но И фактором риска депрессивных расстройств. Для под­тверждения причинной связи такого рода необходимы лонгитюдные исследова­ния," в простейшем случае с двумя точками замеров. Так, Голин, Суини и Шэффер (Golin, Sweeney, Shaeffer, 1981) измеряли атрибутивный стиль и депрессивность с промежутком в месяц. Перекрестная корреляция полученных данных показала, что причинный приоритет принадлежит атрибутивному стилю, причем наибольшее влияние оказывал параметр стабильности. Об аналогичных результатах для детей 8-13 лет сообщают Петерсон и Селигман (Peterson, Seligman, 1984), а также Се-лигман, Петерсон и их коллеги (Seligman, Peterson et al., 1984).

Следующий шаг после постулирования того, что депрессивный стиль атрибу­ции является фактором риска, представляет собой тезис о том, что самого по себе неблагоприятного типа атрибуции еще недостаточно для возникновения депрес­сии. Для того чтобы наступило депрессивное состояние, к стилю атрибуции долж­но добавиться какое-то негативное жизненное событие. Если угнетающие события налицо, то приступы депрессии становятся предсказуемыми. В полевом эксперимен­те Метальского и его коллег (Metalsky, Abramson, Seligman, Semmei, Peterson, 1982; Metalsky, Halberstadt, Abramson, 1987; Seligman, Elder, 1986) в качестве критиче­ского события выступал предстоящий экзамен. На основе заранее измеренного ат­рибутивного стиля исследователи прогнозировали, кто именно в случае неудовле­творительного исхода экзамена впадет в состояние длительного расстройства. Ре­зультаты подтвердили ожидания исследователей.

Улучшению состояния депрессивных пациентов в ходе многонедельного пре­бывания в стационаре также сопутствует изменение стиля атрибуции (Hamilton, Abramson, 1983; Persons, Rao, 1985). Усиливаются атрибутивные тенденции, слу­жащие поддержанию самооценки. Помимо этого, пропадают корреляции между тремя параметрами атрибуции и депрессией. Аналогичные результаты дал анализ отдельного случая с использованием протоколов более чем 200 терапевтических

сеансов (Peterson, Luborsky, Seligman, 1983). Изменения атрибуции влекут за со­бой соответствующие изменения депрессивного состояния. В противоположность этому колебания настроения не приводят к соответствующим изменениям атри­буции.

С другой стороны, имеется целый ряд работ, результаты которых не подтверж­дают тезис о том, что коварная атрибутивная модель в ситуации угнетающих жиз­ненных событий чаще приводит к депрессии. Примером может служить исследо­вание Кохрана и Хаммена (Cochran, Hammen, 1985), в котором использовался про­спективный экспериментальный план. Студенты, пережившие тяжелое жизненное событие, два раза (с промежутком в два месяца) заполняли опросники атрибутив­ного стиля и депрессивности. Депрессивной атрибутивной модели в первый мо­мент времени не сопутствовала депрессия во второй момент времени. Парадоксаль­но, но депрессивность в первый момент времени предшествовала повышенному контролю при втором замере. Нет никаких сомнений в том, что нам еще не скоро удастся прояснить картину возникновения депрессии (см. также: Brewin, 1985; Lewinsohn, Steinmetz, Larson, Franklin, 1981). Хотя внутренняя, стабильная и глобальная атрибуция и коррелирует с депрессивными симптомами, еще не было однозначно доказано, что она является этиологическим фактором генерализации беспомощности и влечет за собой депрессию.

Наконец, в рамках разных подходов делались попытки выяснить, какой отпе­чаток накладывает ранний жизненный опыт на стиль атрибуции, который при на­ступлении последующих тяжелых ситуаций решающим образом влияет на то, как человек с ними справится (Seligman, Elder, 1986). В частности, исследовалась под­верженность крыс раку после введения им раковых клеток. В том случае, когда крысы участвовали перед этим в эксперименте по формированию беспомощности и получали удары током, которых невозможно было избежать, опухоли возникали у них в два раза чаще, чем у крыс, получавшиздаары током, избежать которых было возможно. Промежуточным звеном между опытом неподконтрольности и заболе­ванием раком было ослабление иммунной системы. Уровень заболеваемости ре­шающим образом зависел от раннего детского опыта с избегаемым или неизбеж­ным ударом тока. Если детеныш сталкивался с неизбежным ударом тока, то впо­следствии уже взрослое животное реагировало пассивно даже тогда, когда удара тока в действительности можно было избежать. И наоборот, ранний опыт с избега­емым ударом тока приводил к последующей активной реакции даже в том случае, когда удар тока был неизбежным. Пассивные крысы были сильнее подвержены раку, чем активные.

Поскольку взаимосвязи такого рода охватывают большой возрастной диапазон, можно предположить, что влияние раннего опыта беспомощности может сказы­ваться на протяжении всей жизни. Поэтому был проанализирован архивный ма­териал лонгитюдных исследований (таких, как исследование Беркли-Окленд) с точки зрения свидетельств, позволяющих достаточно рано установить тип атри­буции (Seligman, Elder, 1986). В ходе анализа также обнаружилось, что депрессив­ный атрибутивный стиль в молодые годы был связан с большим количеством те­лесных и душевных проблем в последней четверти жизни.

«Когнитивный дефицит» у беспомощных и депрессивных людей

Данные по эгоизму Фрэнкела и Снайдера (Frankel, Snyder, 1978) и их интерпрета­ция сталкивают нас с решающим вопросом, которому до сих пор мы еще не уделя­ли внимания. Что, собственно, является непосредственной причиной падения ре­зультатов выполнения тестового задания, после того как в тренировочной фазе порождаются столь подробно рассмотренные нами эффекты атрибуции? Простое упоминание о «Мотивационной» или «когнитивном» дефиците еще не дает ответа на этот вопрос. Первоначально Селигман (Seligman, 1975) утверждал, что беспо­мощность и депрессию влечет за собой ожидание неподконтрольности, т. е. что когнитивный дефицит является ожидаемой неподконтрольностью, в- силу которой недооценивается или вообще не замечается фактическая сопряженность между реакцией и ее последствиями при выполнении тестового задания., Это предполо­жение было не только недоказанным, но и неправдоподобным, поскольку после полученных Лангером (Langer, 1975) данных об иллюзии контроля (ср. главу 13) особенно трудно верить в неподконтрольность, если формулировка задания но­сит отчетливый достиженческий характер.

Для проверки тезиса о том, что когнитивный дефицит состоит в недостатке вос­приятия сопряженности, Эллой и Абрамсон (Alloy, Abramson, 1979) попросили студентов с высокими и низкими показателями депрессивности оценить объектив­ные возможности контроля. Испытуемым надо было повлиять на вспышку зеле­ного света. Для этого они могли либо нажать на кнопку, либо не делать этого. По­скольку нажатие на кнопку не требовало никаких усилий, авторы верили, что в этой ситуации речь идет лишь о когнитивных, но не о Мотивационных требовани­ях, так что можно проверить существование изолированно взятого когнитивного дефицита. В первом эксперименте варьировались мера сопряженности и количе­ство подкреплений. Во втором эксперименте использовались лишь несопряженные задания. На последующих этапах опыта вводились денежные вознаграждения или штрафы за вспышки зеленого света. Полученные результаты однозначно свиде­тельствуют против постулата дефицита, сформулированного в теории беспомощ­ности. Депрессивные испытуемые не были склонны недооценивать объективные возможности контроля; напротив, они судили о них очень точно, независимо ни от меры сопряженности, ни от частоты и значимости подкрепления. Студенты же с низкими показателями депрессивности переоценивали возможности контроля в ситуации несопряженности, т. е. были подвержены описанной Лангером иллюзии контроля; а в заданиях с негативными последствиями они недооценивали свои возможности контроля.

Последний результат — недооценка возможностей контроля испытуемыми с низкими показателями депрессивности в ситуации негативных последствий — за­ставляет нас задуматься о том, не может ли теория когнитивного дефицита быть использована если не для депрессивных, то для нормальных людей после индуци­рования беспомощности, сопровождаемой неприятными последствиями. Это по­пытались выяснить Эллой и Абрамсон (Alloy, Abramson, 1982) в эксперименте, в основе которого лежал тройственный экспериментальный план, типичный для исследований беспомощности. Вместо тестового задания использовалось задание на сопряженность. Свет вспыхивал в половине случаев независимо от реакции

испытуемого. Но и здесь авторам не удалось подтвердить теорию беспомощности. Депрессивные испытуемые вновь оказались реалистами, недепрессивные же не переносили объяснение несопряженности на тестовое задание. Они даже пере­оценивали свои возможности контроля, если на предварительной фазе работали в ситуации успеха.

После того как в результате экспериментов Эллоя и Абрамсона пришлось от­вергнуть тезис о когнитивном дефиците как недооценке возможностей контроля, понятие неподконтрольности постепенно исчезло из планирования экспериментов по беспомощности. Место неподконтрольности стало занимать отягощение само­оценки становящимся все более частым неуспехом. Как мы уже говорили в связи с возникновением депрессии (см., напр.: Metalsky et al., 1982), ответственным за на­ступление депрессивной фазы считается сочетание тягостных жизненных событий и депрессивной атрибутивной модели. Опросники атрибутивного стиля также бо­лее не соответствуют первоначальной теории когнитивного дефицита, так как вме­сто ситуаций неподконтрольности ставят на первый план ситуации неуспеха.

По-прежнему открытым остается вопрос о том, как возникает «когнитивный дефицит*- или наступает ухудшение результатов при выполнении тестового зада­ния. Переформулированная на теоретико-атрибутивной основе теория выученной беспомощности не может дать убедительного ответа на этот вопрос. Это попы­тался сделать конкурирующий с ней подход, к рассмотрению которого мы сей­час и обратимся.