 |
Мутным текут потоком - пьянство, жратва, похоть,
|
|
|
|
Неисчерпаем праздник – хватит, с лихвой, на всех.
Страхи везде, всюду. Словно менты, в засаде.
Смрад подворотен темных. Жирные фонари.
Гопники бьют кого-то. Ржут этой шутке бляди.
Город берёт за горло и говорит «Умри»!
Городской сумасшедший - рубит воздух рукою
Что-то бормочет, будто, репетируя речь
Перед Всевышним, или, перед самим собою.
Десять часов. Вечер остывает, как печь
Десять часов. Можно выпить чашечку кофе
В летнем кафе, открытом. Впитывать аромат
Вечера. Безнадёжно - любоваться на профиль
Дамы, сидящей рядом. И наблюдать распад
Жизни, жары, лета, что искусало печень
Выжгло напалмом память, искорёжило мозг.
Перетерпи пекло. Скоро должно стать легче.
День середины лета – как разводной мост.
*****
И август догорел сухой соломой
На резком и пронзительном ветру.
И выпив кофе, рано поутру
На улицу выходишь ты из дома
И ничего вокруг не узнаёшь...
Выстукивает сердце кастаньетой
Безумный ритм.
Осенний мелкий дождь –
Совсем не то, что тёплый ливень лета.
Листва лежит на мокрой мостовой
И обложной туман заполнил город.
Размыты краски, контуры... И твой
Усталый мозг пронизывает холод.
(2001)
***
Осенняя шальная стрекоза
Изящная, забывчивая дама,
Концу тепла не верила упрямо,
Порхая по веранде дачной, за
Которой сад - запущенный, как чаща,
Дождь впитывал и сумрак сентября,
И листьями, как временем соря
Напоминал всё чаще нам и чаще
О кончившемся лете, к чьим губам
Уже напрасно зеркало подносим:
Мы знаем, что не отразится там
|
|
|
Его дыханье. Наступила осень,
Календарю согласно, и точь в точь,
Как Чингисхан, овладевая миром –
Внезапно и стремительно... чефиром,
В саду густеет и чернеет ночь.
Тараканы
Всё в квартире кверху дном
И под звон стаканов
Лезут в кухню, напролом
Орды тараканов.
Прут, скоты, как в ресторан
в щели, в двери, в окна
таракан – как наркоман
Только - хрен подохнет.
Сыпь отравы - сколько хошь
Враз сожрут, не морщась
Их отравой не возьмёшь
Станут только толще
до чего живучий вид!
в лоб ему – что по лбу!
Таракану – пофиг СПИД,
С атомною бомбой.
Пофиг им полезный труд
И рубля паденье
Всех они переживут,
Как венцы творенья.
Но, пока ещё живой
Ты в подлунном мире
Мой посуду, за собой,
убирай в квартире!
***
Гори, звезда моя, гори
Не угасай и над могилой
Лети за мной, мой ангел милый
И плачь, и смейся, но не ври!
Скорее, сопли подотри
Учи меня творить молитву,
А рядом чёрт мне правит бритву
И шепчет на ухо: «Замри».
А мне послышится - «Умри»!
Умру – замру. И всё забуду.
Жил – был - и не был.
Будешь? - буду»!
Приятно жить и верить Чуду,
Так год считается за три!
Сомненья – псы – поводыри,
Ведут меня через дороги,
Туда, где сумерки и боги,
вокзалы, свалки, пустыри.
****
В саратовском шалмане
Гульба - девятый вал
И кто сюда заглянет
глядишь, навек пропал
И как-то раз, под мухой
(Сто лет прошло с тех пор)
Зашли туда с Кирюхой
А там стоит сыр бор
Орут там, аж, до хрипа
Ругая белый свет
Что жизнь – сплошная липа
И счастья в мире нет.
А если, что и любо
Лишь бабки, да питьё.
Когда ж дадим мы дуба –
То там – Небытиё.
Нет ада. Нет и рая,
Отныне – на века…
|
|
|
Когда пошла вторая
Бутылка коньяка
Совсем отвратно стало
Мне место, день и час…
Отмыться ли от сала
Всех этих пошлых фраз,
Самовлюблённых взглядов,
От «однова живём»,
Уверенности яда,
Всегда, везде, во всём,
Прилипчивого бреда,
Соплей и пьяных слёз,
Тоски, ползущей следом
Как шелудивый пёс?
Как тяжело, натужно,
И скучно веселясь,
Здесь, каждый вечер, душу –
Затаптывают в грязь.
На улицу – с эскортом,
Которым был храним,
Пошёл - с весёлым чёртом
И ангелом одним…
От гордости наружу
Аж вылезла душа
Но тут упал я в лужу
Изобразив моржа
«Что скользкая дорога?
Небось - собою горд»?
Сказал мне ангел строго
И усмехнулся черт.
*****
На ужин, кажется, опять придётся рис
Сварить гостям, подать под майонезом:
Другой закуски, в доме не сыскать.
Безденежье и пьянство тянут вниз,
Но все же, средь друзей считаюсь - Крезом,
Поскольку есть и крыша и кровать.
Без этого совсем пришлось бы туго,
А так, глядишь, и скоротаешь век...
Спасение твое - твой дом, твой угол,
Пристанище, прибежище, ковчег!
***
Прожил декабрь - словно в немом кино:
День ото дня был по цвету неотличим.
Чёрно-белые - небо, улицы, люди, но
Все дороги - вели к Рождеству, как в Рим.
Жизнь ускользала. Я ей кричал: "Постой»! –
Не остановишь, ну, хоть ложись костьми.
Глубже нырял - в книги, в любовь, в запой,
Словно бы в омут. Господи, мне прости
Мой пофигизм, вечный родной «авось» -
Прежние планы, всю их тщету круша
Ветры Твои продувают меня насквозь
Планов ошмётки - только свистят в ушах
Тысячелетие - сходит, скрипя, на нет.
Новый отсчет скоро начнем с нуля.
В хаосе космоса, в сонме других планет
Крутится-вертится шар голубой - Земля
****
В конце двухтысячного года
Иду на дно я и боюсь,
Что не всплыву уже, как «Курск»
И задохнусь без кислорода.
на дне болотном, склизком дне
лежа, как старая колода
в конце двухтысячного года
в долгах, бессоннице, вине
намедни – что ещё за мода! -
ментам попался я опять
стал к ним я часто попадать
в конце двухтысячного года
|
|
|
«Да, да, в семье не без урода»
Я сам с собою пошучу,
Взглянув в глаза, как палачу,
Концу двухтысячного года.
***
Проклятая любовь. Без сил, без сна, без денег,
Ты стал уныл и слаб и ноешь: "почему ж
За праздником всегда - приходит понедельник,
Похмелье и облом, тоски холодной душ"?
И выглядишь смешным, нелепым, неуклюжим.
Любовь - уже не кайф, а тяжкий нервный труд.
Она, вчера, тебя - назвать хотела мужем,
А нынче, чёрт возьми, - не помнит, как зовут...
***
Закончилось отпущенное время,
Последний миг сжимается до хруста,
Последний золотой уже разменян.
Немного больно. И немного грустно.
Роман великолепен был, но нами
Дочитана последняя страница.
Земля не развернулась под ногами,
Когда пришлось с тобою нам проститься.
Всё до обиды буднично и ясно:
Молчания минута на вокзале,
Где мы прекрасно
Обошлись без фраз, но
|
|
|
