Взгляд на блаженного Августина в новейшее время

Православные отцы нового времени продолжали относиться к блаженному Августину так же, как это делал святой Марк, и с его именем не было связано особых споров. В России, по крайней мере, начиная со времен святителя Димитрия Ростовского (нач. XVIII в.), прочно вошло в правило называть его "блаженным Августином". Скажем несколько слов об этом наименовании.

В первые века христианства слово "блаженный" по отношению к праведнику употреблялось примерно так же, как и слово "святой". Это не было следствием какой-либо формальной "канонизации" - тогда это еще не практиковалось, - а основывалось, скорее, на народном почитании. Так, по отношению к святому Мартину Турскому (IV век), без всяких сомнений святому и чудотворцу, ранние авторы, такие как святой Григорий Турский (VI век), употребляют то обращение "блаженный" (beatus), то "святой" (sanctus). И, посему, когда в V веке у святого Фавста Лиринского Августин именуется "блаженнейшим" (beatissimus), у святого Григория Великого в VI веке "блаженным" (beatus) и "святым" (sanctus), в IX веке у святого Фотия "святым" (agios) - все эти различные именования подразумевают одно и то же, а именно то, что Августин был признан стоящим в определенном ряду людей, выдающихся своей святостью и учением. На Западе в течение этих столетий праздновался день его памяти; на Востоке (где не было специальных праздников западным святым) к нему относились просто как к Отцу Вселенской Церкви. Ко времени святого Марка Эфесского слово "блаженный" стало употребляться по отношению к Отцам, авторитет которых был в некоторой степени меньше, чем у великих Отцов Церкви; так, он писал "блаженный Августин", но "божественный Амвросий", "блаженный Григорий Нисский", но "Григорий Богослов, великий среди святых". Однако, такое употребление не было у него ни в коей мере строго устоявшимся.

Даже в наше время употребление слова "блаженный" остается несколько неопределенным. В русском "блаженный" может относиться к великим Отцам, вокруг которых были какие-либо споры (Августин и Иероним на Западе, Феодорит Кирский на Востоке), но также и к Христа ради юродивым (канонизированным или неканонизированным), и к неканонизированным святым праведникам последних столетий вообще. Даже сегодня отсутствует четкое определение того, что означает понятие "блаженный" в Православной Церкви (в противоположность Римскому католичеству, где процесс причисления к лику "блаженных" сам по себе является полностью регламентированным), и любые "блаженные" в Православных Святцах (как это обстоит с Августином, Иеронимом, Феодоритом и многими Христа ради юродивыми) могут также называться и "святыми". В русской православной практике редко можно услышать "святой Августин", но почти всегда "блаженный Августин".

В наше время имеются многочисленные переводы сочинений блаженного Августина на греческий и русский, и он, несомненно, стал хорошо известен на Православном Востоке. Некоторые из его сочинений, такие как трактаты против Пелагия и "О Троице", читаются, правда, с предосторожностью -с такой же, с какой православные читают святого Григория Нисского "О душе и воскресении" и некоторые другие его сочинения. Великий русский Отец конца XVIII века святой Тихон Задонский цитирует сочинения блаженного Августина (главным образом, "Монологи") как православного Отца, хотя, конечно же, основными святоотеческими источниками для него были Восточные Отцы, и, прежде всего, святой Иоанн Златоуст (См.: Nadejda Gorodetzky. "Saint Tikhon ofZadonsk". Crestwood, N.Y., 1976, p. 118). "Исповедь" Августина заняла почетное место в православной духовной литературе в России и даже имела решающее значение для отречения от мира великого затворника начала XIX века Георгия Задонского. Когда сей последний в молодости был на военной службе и вел все в большей степени уединенную жизнь, готовясь к монастырю, он был так пленен дочерью одного полковника, что решил просить ее руки. Вспоминая тогда свое заветное желание покинуть мир, он впал в состояние кризиса, нерешительности, смущения, которое он, в конце концов, разрешил обращением к святоотеческой книге, которую тогда читал. Вот как он сам описывает этот момент: "Открыть книгу, лежащую на столе, меня побудили мысли: "На каком бы месте ни открылась книга, я последую ей". Я открыл "Исповедь" Августина. И прочел: ""не оженивыйся печется о Господних, како угодити Господеви, а оженивыйся печется о мирских, како угодити жене" (1 Кор. 7, 32-33). Посмотрите, насколько это верно! Какова разница! Рассуждайте здраво, выбирайте лучший путь; не мешкайте, решайтесь, следуйте; ничто не мешает вам". Я решил. Мое сердце было переполнено невыразимой радостью. Душа ликовала. И казалось, что все мое существо было всецело в божественном исступлении" (Епископ Никодим. "Русские подвижники 18 и 19 столетий". - Сентябрьский том. М., 1909, с. 542-543). Этот опыт явно напоминает собственный опыт обращения самого блаженного Августина, когда что-то побудило его открыть послания св. Апостола Павла и последовать совету первого же отрывка, на котором остановился его взгляд (Исповедь, VIII, 12). Необходимо отметить, что по своему духу блаженный Георгий Задонский всецело принадлежал миру православных Отцов, насколько можно судить по книгам, которые он читал: Жития Святых, св. Василия Великого, св. Григория Богослова, св. Тихона Задонского, Толкования св. Отцов Церкви на Св. Писание.

Ситуация в Греческой Церкви в новое время сложилась во многом сходная. Греческий богослов XVIII в. Евстратий Аргенти в таких своих антилатинских сочинениях, как "Трактат об опресноках" обращается к Августину как к святоотеческому авторитету, но при этом отмечает, что Августин является одним из тех отцов, кто впадал в определенные заблуждение, -никоим образом, однако, не переставая при этом оставаться Отцом Церкви (См.: timothy (ныне епископ Диокдийский Каллистос - перев.) Ware. "Eustratius Argenti". Oxford, 1964, pp. 126, 128).

В конце XVIII в. св. Никодим Святогорец включил Житие блаженного Августина в свой "Синаксарь" или "Собрание Житий Святых", тогда как до этого времени оно не включалось в Восточные календари и сборники житий святых. Само по себе это не содержит ничего примечательного. Ведь имя Августина было одним из многих сотен, которыми св. Никодим дополнил очень неполный православный календарь, следуя своей ревности еще больше прославить святых Божиих. В XIX в., исходя из подобной же ревности, Русская Церковь заимствовала имя Августина из "Синаксаря" преп. Никодима и внесла его в свой собственный календарь. Это вовсе не было "канонизацией" блаженного Августина, поскольку на Востоке на него никогда не смотрели иначе, как на Отца и Святого; речь шла просто о расширении церковного календаря, чтобы сделать его более полным - тот самый процесс, который продолжается и поныне.

В XX веке имя блаженного Августина обычно уже включается в Православные календари, как правило, под 15 июня (вместе с блаженным Иеронимом), но иногда под 28 августа, днем его преставления. Греческая Церковь в целом, быть может, воспринимает его с меньшими оговорками, чем Русская, как это можно увидеть, например, в официальном календаре одной из современных "старостильных" греческих Церквей, где его называют не "блаженным Августином", как в русском календаре, а "святым Августином Великим" (agios Augustinos о megas).

Однако, и в Русской Церкви любовь к нему велика, хотя ему и не присваивают титула "великий". Архиепископ Иоанн (Максимович), став правящим архиереем Западной Европы, выказывал нарочитое почитание блаженного Августина (равно как и многих других западных святых); так, он предпринял составление особой церковной службы в его честь (до тех пор ее не было в славянских минеях), и эта служба была официально утверждена Архиерейским Синодом Русской Церкви Заграницей под председательством митрополита Анастасия. Архиепископ Иоанн совершал эту службу ежегодно в праздник блаженного Августина, независимо от того, где бы он в этот день ни оказывался,

В новое время, возможно, наиболее уравновешенная критическая оценка блаженного Августина была дана в "Патрологии" архиепископа Филарета Черниговского, которая не раз цитировалась выше. "Он имея самое обширное влияние на свое и последующие времена. Но частью был не понят, а частью и сам неточно выражал свои мысли и подавал повод к спорам" (т. III, с. 7). "Обладая логическим рассудком и обилием чувства, Учитель Иппонский не владел, однако, в таком же обилии метафизическим умом, в сочинениях его много остроумия и мало оригинальности в мыслях, много логической строгости, но не много особенных возвышенных идей, Богословской основательной учености также нельзя приписать ему. Августин писал обо всем, так же как Аристотель, тогда как превосходными произведениями его могли быть и были только систематические обозрения предметов и нравственные размышления... Самую высокую черту составляет в нем глубокое искреннее благочестие, которым дышат все сочинения его" (там же, с. 35). Среди его нравоучительных произведений, высоко оцениваемых архиепископом Филаретом, "Солилокия" ("Беседы с самим собой"), трактаты, письма и проповеди о монашеских подвигах и добродетелях, "О попечении об умерших", о молитве к святым, о почитании мощей и, конечно же, его справедливо прославленная "Исповедь", которая, без сомнения, поражать может каждого до глубины души искренностию сокрушения и согревать тою теплотою благочестия, которая столько необходима на пути спасения" (там же, с. 23).

"Спорным" аспектам догматических сочинений блаженного Августина зачастую предавалось столь большое значение, что другой, нравоучительной стороной его трудов в большей мере пренебрегали. Однако, сегодня основным достоянием для нас является, возможно, как раз его роль как Отца православного благочестия, которым он был преисполнен. Современные же ученые часто испытывают разочарование, не понимая, как такой "интеллектуальный гигант" оказывается настолько "типичным сыном своего времени - даже в тех вещах, где ждешь меньше всего", что "достаточно странно, как Августин вписывается в общий фон, переполненный снами, бесами и духами", а его приятие чудес и видений "обнаруживает доверчивость, которая нам сегодня представляется невероятной". В этом качестве блаженный Августин расходится с "искушенными" учеными богословами наших дней; но зато он един в этом с простыми православными верующими, так же как и со всеми святыми Отцами Востока и Запада, которые, каковы бы ни были их ошибки и разногласия в теоретических сторонах учения, наделены искренними, глубоко христианскими сердцем и душой. Это как раз и делает его неоспоримо Православным Отцом и создает непреодолимую бездну между ним и его инославными "последователями" последних столетий, делает его близким всем тем, кто сегодня держится истинного христианства. Святого Православия.

Но также и во многих догматических вопросах блаженный Августин открывается как учитель православных. Особенно необходимо упомянуть его учение о тысячелетнем царстве Христа. Будучи в свои первые годы в христианстве приверженцем несколько спиритуализированной формы хилиазма [11], в зрелые годы он стал одним из основных противников этой ереси, сбившей с пути и в древности, и в наше время многих людей, читавших Апокалипсис св. Иоанна слишком буквально, вопреки Церковному Преданию. В истинно православном толковании, которому учил блаженный Августин, "тысяча лет" Апокалипсиса (Откр. 20, 3) - это все время от Первого до Второго пришествия Христа, когда дьявол "связан" (значительно ограничен в своих возможностях соблазнять верующих), а святые царствуют со Христом в благодатной жизни Церкви ("О Граде Божием", кн.ХХ,гл.7-9) [12].

По иконографии можно вполне отчетливо представить себе черты блаженного Августина. Возможно, самое раннее из сохранившихся его изображений - фреска VI века в Латеранской библиотеке в Риме, несомненно, основывается на прижизненном портрете; то же изнуренное аскетическое лицо с редкой бородой предстает и на иконе VII века, изображающей его вместе с блаженным Иеронимом и св. Григорием Великим. Икона из Турской рукописи XI века более стилизована, но еще все же очевидно основывается на том же оригинале. Поздние западные изображения утрачивают сходство с оригиналом (как случилось с большинством ранних святых на Западе), показывая блаженного Августина просто как средневекового или современного латинского прелата.