Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Глава IX. Резидент СИС в Турции.

Мое выгодное со стратегической точки зрения положение начальника секции Р-5 не могло быть вечным. Давая свои рекомендации по вопросам комплектования личного состава, комитет по реорганизации СИС решил отдать предпочтение разносторонней подготовке кадров, а не узкой специализации их. Было указано, что по мере возможности все сотрудники должны быть одинаково подготовлены как для работы в центральном аппарате, так и в резидентурах, как по линии разведки, так и контрразведки. Такой подход мог повлечь за собой некоторую потерю специализации кадров, поскольку офицеров периодически перебрасывали с одной работы на другую. Но, как предполагалось, этот ущерб должен был компенсироваться увеличением гибкости аппарата, состоящего из весьма разносторонних работников. Нет необходимости говорить, что, когда вводилась новая система комплектования кадров, все три руководителя службы — шеф, его заместитель и помощник — не имели ни опыта в области контрразведки, ни практического представления о работе в резидентурах. Однако мое служебное положение в то время не было достаточно высоким, чтобы новые требования не коснулись меня. Поскольку вся моя деятельность в СИС до этого времени была связана с работой по линии контрразведки в центральном аппарате, то, по всей вероятности, мне следовало ожидать в скором времени нового назначения.

Поэтому я не был застигнут врасплох, когда в конце 1946 года меня вызвал генерал Синклер и сказал, что наступил мой черед поработать в заграничной резидентуре. Я еще раньше пришел к выводу, что любая попытка с моей стороны выдвинуть какие-либо возражения против назначения в резидентуру может повредить моему положению в английской разведке и, в конечном счете, неблагоприятно сказаться на возможностях добывать необходимую мне информацию. Когда Синклер объявил, что мне предстоит возглавить резидентуру СИС в Турции с центром в Стамбуле, я понял, что это не самый худший вариант. В то время Стамбул был главной южной базой, откуда велась разведывательная работа против Советского Союза и социалистических стран, расположенных на Балканах и в Восточной Европе. Хотя с этого времени я терял возможность прямого доступа к информации, представлявшей для меня главный интерес, я по-прежнему был не так далек от центрального аппарата.

Синклер сообщил, что моим преемником по секции Р-5 будет не кто иной, как тот самый бригадир Робертс, с которым я столкнулся в связи с делом Волкова. Он уже сдал свои полномочия руководителя регионального филиала МИ-5 на Ближнем Востоке и готовился занять пост в центральном аппарате. Не спеша, принимая от меня дела, он больше интересовался сведениями о лондонских клубах, чем работой секции. Будучи начальником секции Р-5, он прославился только тем, что уговорил Мориса Олдфилда, очень способного сотрудника МИ-5, тоже перейти на службу в СИС. Не прошло и нескольких недель после назначения Олдфилда заместителем Робертса, как он заслужил прозвище «мозг бригадира».

Для подготовки к службе за рубежом я был направлен на офицерские курсы. Это были лишь вторые или третьи курсы, организованные при новом начальнике управления, нашем старом знакомом — Джоне Манне. С тех пор программа курсов во многом изменилась. Преподавательский состав был подобран преимущественно из бывших сотрудников УСО, и содержание занятий определялось их опытом работы в УСО в годы войны. Курс представлял значительный интерес, хотя лично мне не принес прямой пользы. Условия для шпионской деятельности в Стамбуле в мирное время намного отличались от сопряженной с постоянным риском работы УСО на территории оккупированной Европы в годы войны. Мне самому пришлось написать большую часть лекций о советской разведке, и иногда я попадал в неловкое положение, когда вынужден был подсказывать из зала преподавателю, читавшему лекцию. К сожалению, в этих лекциях я не мог использовать все те знания, которые мне дал мой личный опыт. Поскольку половина времени уходила на работу в секции Р-5, я пропустил целый ряд обязательных проверок и экзаменов. Возможно, это было даже к лучшему. Было бы неудобно, если бы руководящий сотрудник моего ранга постоянно оказывался в числе отстающих.

Учебный курс и передача дел Робертсу были завершены в январе 1947 года. В конце месяца ранним утром я сидел в аэропорту и пил то, что выдавали за кофе. Мне пришлось застрять там на десять дней. Снегопады и жестокие морозы сковали страну. Погода и технические неполадки заставляли откладывать один рейс за другим. Но я мог считать, что мне повезло. Это был период целого ряда авиационных катастроф с самолетами «дакота». Чуть ли не каждая утренняя газета приносила сообщение о новом несчастье. В течение нескольких дней я разделял тягостное ожидание с группой монахинь, летевших в Булавайо. В одно мрачное утро наконец объявили их рейс. Это утро действительно оказалось мрачным. Они погибли, все до одной. Я был счастлив, когда наконец почувствовал теплое дыхание пустыни в Каирском аэропорту.

С момента поступления в английскую разведку, шесть лет назад, я провел в отпуске не больше десяти дней. Поскольку напряженность в работе на время ослабла, я решил по пути в Стамбул навестить своего отца в Саудовской Аравии. Он встретил меня в Джидде, и мы совершили короткую поездку в Эр-Рияд и Альхардж. Это было мое первое знакомство со страной, которой отец посвятил большую часть своей жизни. Ни тогда, ни позже у меня не возникло желания последовать его примеру. Бескрайние просторы, чистое ночное небо и прочие прелести хороши лишь в небольших дозах. Провести жизнь в стране с величественной, но совсем не очаровательной природой и среди людей, лишенных и очарования, и величественности, я считал неприемлемым.

Я позволил себе это отступление, чтобы ответить некоторым авторам, которые приписывают мой необычный жизненный путь влиянию отца. Не исключено, что его эксцентричность позволила мне в ранней юности противостоять некоторым наиболее жестоким предрассудкам английской воспитательной системы, существовавшей сорок лет назад. Но даже поверхностное ознакомление с фактами показывает, что на всех решающих поворотных пунктах в моей жизни отец находился от меня на расстоянии тысячи миль. Если бы он пожил немного больше и узнал правду, он, конечно, был бы поражен, но не высказал бы неодобрения. Я был, пожалуй, единственным, человеком среди множества окружавших его людей, с кем он никогда не был груб. К моему мнению он неизменно прислушивался, даже если оно касалось дорогого его сердцу арабского мира. Тем не менее, я не переставал относиться к нему критически. Мне довелось услышать, что Уинстон Черчилль тоже считался с мнением своего сына Рандольфа. Трудно сказать, была ли это правда или нет.

Без всякого сожаления я покинул пустыню, чтобы продолжить свой путь в полный чудес шумный Стамбул. Мои коллеги по резидентуре жили разбросанно в мрачных кварталах района Пера, но я не хотел следовать их примеру. Через несколько дней я нашел великолепную виллу в Бейлербее на азиатском берегу Босфора. Это было такое чудесное место, что я без колебаний согласился платить огромную арендную плату. Вилла находилась рядом с пристанью, и в течение трех лет я каждый день курсировал на пароме между Азией и Европой, наблюдая вечно меняющуюся картину туманов, течений, приливов и отливов и летающих над морем буревестников и чаек. Наши турецкие старожилы, конечно, были поражены. Но существует хорошее рабочее правило: где бы ты ни находился, не обращай внимания на старожилов. У меня не было причин сожалеть о выборе своего уединенного жилища. И, между прочим, вскоре моему примеру последовали некоторые сотрудники, одаренные большим воображением.

Моим официальным прикрытием в резидентуре СИС была должность первого секретаря посольства, и здесь я позволю себе сделать небольшое отступление. Я уже упоминал, что прикрытие отдела паспортного контроля, которым пользовались сотрудники СИС, стало широко известно до и во время войны, и поэтому комитет по вопросам реорганизации СИС рекомендовал избегать этого вида прикрытия. С тех пор подавляющее большинство сотрудников СИС, в зависимости от занимаемого ими положения в разведке, при направлении на заграничную работу получали должности первых, вторых или третьих секретарей. В мое время на одном или двух постах в наиболее важных резидентурах, таких, как Париж или Вашингтон, представители СИС удостаивались ранга советника. Некоторые разведчики получали должности простых атташе или референтов. В то же время большинство сотрудников скомпрометировавших себя отделов паспортного контроля, которые занимались оформлением виз, были переименованы в сотрудников по выдаче виз. Большинство из них в настоящее время формально освобождено от выполнения разведывательных функций, хотя на самом деле сотрудничество между этими отделами и представителями СИС имеет место до сих пор.

За переменой формы прикрытия последовало изменение системы символов, использовавшихся для обозначения сотрудников, которые работали в заграничных резидентурах. До реорганизации все страны обозначались двузначным числом. Так, например, Германия — цифрой «12», Испания — «23». Представителям СИС в этих странах присваивалось соответствующее пятизначное число: резидент в Германии имел помер 12000, в Испании соответственно 23000, при этом подчиненные им сотрудники и агенты имели другие пятизначные индексы в рамках 12000 и 23000. Предполагалось, что эта система была скомпрометирована, как и прикрытие отделов паспортного контроля. По этому поводу даже ходила легенда о том, что офицеры абвера в Стамбуле распевали песню: «Zwolfland, Zwolfland uber alles» («Двенадцатая страна, двенадцатая страна превыше всего» (нем.).

— Прим. пер.).

Так или иначе система была полностью изменена. Каждая страна получила теперь символ, состоящий из трех букв алфавита, первой из которых, по неизвестной мне причине, неизменно была буква «В». Так, США получили кодовое обозначение «страна BEE», Турция — «страна BFX». Резидент СИС в каждой стране в добавление к такому буквенному обозначению получил кодовое число «51», а его подчиненные — другие двузначные символы, например, «01», «07» и т. д. Таким образом, оказавшись руководителем резидентуры СИС в Турции, я стал именоваться довольно странно звучащим титулом «BFX-51». Как в рукописи, так и отпечатанный на машинке этот символ казался мне ужасно неприглядным.

Итак, я являлся первым секретарем посольства без установленных обязанностей по линии дипломатического представительства, или, другими словами, «BFX-51», В общей сложности нас насчитывалось пять сотрудников с соответствующим секретарско-техническим персоналом. Кроме способного и общительного заместителя и всегда полного энтузиазма младшего сотрудника (соответственно второй и третий секретари) в составе резидентуры был один шумный русский, бывший белогвардеец, человек потрясающей энергии (атташе). Наконец, был еще заведующий отделом паспортного контроля, подчиненный по визовым делам находящемуся в Лондоне Морису Джеффсу, а по вопросам разведки

— мне. По моей линии он являлся офицером связи с турецкими разведывательными службами. Он считался опытным специалистом по Турции, носил благородную фамилию Уиттол и бегло говорил по-турецки. Однако он был слишком мягок для поддержания связи с турками. Следует сказать несколько слов о секретарше Уиттола, питавшей страсть к кошкам и установившей весьма своеобразную систему хранения дел. Когда я спрашивал у нее тот или иной документ, она невинно отвечала: «Кажется, на нем сидит белая кошка». И клянусь богом, так оно и бывало.

Турецкие специальные службы назывались инспекцией безопасности, и наша разведывательная деятельность в Турции зависела от отношения к ней. Турки знали нас и терпели нашу деятельность при условии, что она будет направлена исключительно против Советского Союза и Балканских стран, а не против Турции. Как будет видно, это условие часто нарушалось. Чтобы заручиться благожелательным отношением инспекции, мы выдавали ее стамбульскому отделению ежемесячные дотации под видом платы за наведение справок по нашим просьбам. Поскольку с точки зрения разведывательной информации мы почти ничего не получали взамен, совершенно ясно, что наши дотации просто шли на увеличение жалованья старшим инспекторам в Стамбуле. Однако игра стоила свеч: она заставляла турок молчать.

Штаб-квартира инспекции находилась в Анкаре, и возглавлял ее в то время опухший, похожий на жабу бюрократ, которого мы называли «дядей Недом». К несчастью, примерно раз в месяц мне приходилось посещать его по делам. Наши встречи вскоре стали бесплодными для обеих сторон. Я начинал обычно с того, что просил помощи для проведения той или иной операции, например для переброски агента из Восточной Турции в Советскую Армению. Он откашливался, шептался с переводчиком, ерзал в кресле и заказывал кофе. Потом предлагал, чтобы я передал ему агента и деньги, а он брался провести операцию и сообщить нам результаты. Со временем я в какой-то степени изучил турецкий язык и стал понимать, что происходит. Эти встречи обычно заканчивались ссорой с моим переводчиком, которого я не мог заставить говорить грубости. У него, конечно, были оправдания: он не был включен в дипломатический список и имел основания опасаться нерасположения «дяди Неда».

Начальника стамбульского отделения инспекции безопасности мы прозвали «тетей Джейн». Он представлял для меня известный интерес, поскольку именно в его районе должна была проходить большая часть моей тайной деятельности. Он никогда не внушал мне тревоги.

Это был добродушный, веселый повеса, интересовавшийся больше всего своим желчным пузырем и, конечно, деньгами. Через несколько недель я с удовольствием предоставил Уиттолу возможность поддерживать повседневный контакт с «тетей Джейн», а сам вмешивался лишь в случаях особой необходимости. Раза два в год я устраивал для него прием. Он оказался идеальным гостем. Обычно приезжал на полицейском катере за полчаса до назначенного времени, быстро выпивал две-три рюмки виски и исчезал под предлогом срочной работы, когда начинали прибывать другие гости.

Мои контакты с «дядей Недом», «тетей Джейн» и их коллегами подтвердили уже имевшиеся у меня подозрения, что службы безопасности небольших стран испытывали недостаток в средствах и опыте для эффективных действий. Даже Тефик-бей из Эрзурума, пожалуй лучший из офицеров инспекции безопасности, безнадежно завалил единственную операцию, которую я доверил ему. И, тем не менее считалось, что у турок одна из лучших разведывательных служб.

Отделение «тети Джейн» осуществляло известный надзор над отделением инспекции в Адрианополе, которое поставляло скудную и низкого качества информацию из Болгарии, получаемую главным образом or контрабандистов и случайных беженцев. Однако важность этого отделения заключалась прежде всего в том, что Стамбул являлся оживленным транзитным пунктом. Значительная часть беглецов от революций на Балканах и в Восточной Европе в конце концов попадала в Стамбул, где отделение «тети Джейн» и его офицеры проверяли их и выкачивали из них все те сведения, которыми они располагали. Турки передавали нам некоторые из сообщений, полученных из такого рода источников, но их качество было неизменно разочаровывающим. Причина заключалась отчасти в неосведомленности самих беженцев и отчасти в неопытности допрашивавших их офицеров, которые не умели задавать нужных вопросов. Неоднократные попытки с нашей стороны получить официальный доступ непосредственно к беженцам, прежде чем они исчезали в разных направлениях, неизменно наталкивались на равнодушный отказ турок. Мы вынуждены были сами охотиться за ними, что отнимало массу времени.

Значительная часть нашей информации о Балканских государствах поступала от выходцев из этих государств, живших в Стамбуле. Многие беженцы — болгары, югославы и румыны — утверждали, что, прежде чем покинуть свои страны, они организовали там шпионские сети и изъявляли готовность предоставить эти сети в наше распоряжение при условии, что мы дадим необходимые средства, чтобы привести их в действие. Война показала всей Европе, что из шпионажа можно извлекать деньги, и в сороковых годах неосмотрительный покупатель мог потратить в Стамбуле миллионы на информацию, которая была сфабрикована в черте города. Основная вина за взвинчивание цен на липовую информацию ложится на американцев, однако к 1947 году СИС пресытилась подделками. Мы тратили много времени на разработку способов выведения разного рода аферистов на чистую воду, чтобы определить, какой цены заслуживает их работа.

Нам это удавалось редко, и я уверен, что, несмотря на все наши предосторожности, некоторые эмигранты постоянно одурачивали нас.

В Лондоне мне рекомендовали не уделять Балканским странам слишком много внимания и сказали, что моей первой целью должен быть Советский Союз. Конкретно это выражалось в засылке на короткий срок агентов в русские черноморские порты с использованием для этих целей торговых судов, направлявшихся в Одессу, Николаев, Новороссийск и другие города. Однако я решил, что главное усилие сосредоточу на восточной границе, где, по мнению СИС, имелась возможность проникновения агентов в Советский Союз на широком фронте. Поэтому большую часть лета 1947 года я посвятил личной разведке пограничных районов, с целью определить, какую помощь могут оказать нам турки и с какими препятствиями нам придется столкнуться. Эта разведка имела и другую цель — топографическую съемку пограничных районов Турции, в которой нуждались английские вооруженные силы. Это было еще до того, как американцы утвердились в Турции и в числе прочих мероприятий провели аэрофотосъемку всей страны. А в то время мы еще очень мало знали о состоянии путей сообщения на огромной территории к востоку от Евфрата.

Топографические съемки представляли интерес для СИС по разным причинам. Управление военного планирования, которое мыслило в масштабах глобальной войны против Советского Союза, было занято проектами создания центров сопротивления в районах, которые Красная Армия, как предполагало английское правительство, должна была захватить и оккупировать в начальный период войны. Турция была одной из первых стран, которую следовало рассматривать в этом плане. Горы Анатолии разрезаны целым рядом вытянутых долин, которые, как правило, простираются с востока на запад. Они могли бы служить идеальным местом для высадки советских воздушно-десантных войск. Перспективы организации успешного сопротивления где-либо к востоку от Анкары были незначительны. Поэтому лучшее, на что СИС могла рассчитывать в Турции, — это создание специальных баз, с которых можно было бы наносить удары по советским коммуникациям, проходящим через долины. Планирующие органы СИС нуждались в гораздо более подробных сведениях о территории Восточной Турции, чем те, которые имелись. Было необходимо знать, насколько пересечена местность, каково лесное покрытие, каковы источники водоснабжения и продовольствия.

Исследования такого рода порождали весьма деликатные проблемы. Они означали, что англичане и американцы намерены бросить Турцию на произвол судьбы, как только разразится война. Какой бы неумолимой ни была логика военного мышления, она вряд ли понравилась бы туркам. В Англии не без основания полагали, что, если они заподозрят что-либо о существовании подобных планов, буря возмущения сметет все их иллюзии относительно Запада и заставит искать сближения с Советским Союзом. Поэтому топографические съемки должны были выполняться с чрезвычайной осторожностью. К счастью, турки оставались в неведении относительно моей работы в этом отношении. Если бы они проявили к ней интерес, то вряд ли поверили бы моему единственному возможному оправданию, а именно что я интересуюсь исключительно коммуникациями союзных армий, которым придется наступать на Грузию.

Так или иначе я решил, что начинать нужно с малого. Проведя летом 1947 года первую разведку, я получил хорошую подготовку к выполнению более широкой программы, намеченной на 1948 год. Первый барьер был преодолен, когда «дядя Нед», как всегда неохотно, разрешил мне посетить Эрзурум, откуда Тефик-бей руководил действиями инспекции безопасности во всей восточной области. Задачи топографической, съемки требовали передвижения на автомашине. К счастью, в моем транспортном парке в Стамбуле был тяжелый грузовик марки «додж», который мог выдержать тряску по примитивным дорогам и тропам к востоку от Анкары. После прощального визита вежливости к «дяде Неду» я направился из столицы прямо на восток, вместо того чтобы воспользоваться магистральной дорогой, идущей через Кайсери на Сивас. Я проехал через Богазкей — столицу древней империи, придав тем самым своей поездке некоторую культурную направленность. Кроме того, это позволило мне познакомиться с редко посещаемой территорией между Йозгатом и Сивасом.

Мои записные книжки дали бы прекрасный материал для одной из «Турецких книг» Роуза Маколея. Турция к востоку от Евфрата едва вышла из девятнадцатого века. Правда, армяне, а также большое число курдов были уже уничтожены. Но если смотреть с предгорий Палан-декена через Эрзурум в сторону Грузинской горловины и Верблюжьей Шеи, кажется, что можно услышать гром пушек Паскевича, с боем теснящего своего восточного противника. Но все это должно было исчезнуть. Американцы со своими стартовыми площадками для ракет и самолетами У-2 уже готовились вступить на территорию страны.

В Эрзуруме я первым делом посетил Тефик-бея. Это был довольно приятный человек, который проявлял больший интерес к своей работе, чем «дядя Нед» или «тетя Джейн». Однако наши беседы дали мне мало основании надеяться на успешную переброску агентов через советскую границу в Грузию пли Армению. Подобно своему коллеге в Адрианополе Тефик полагался на случайных кратковременных агентов, беженцев и профессиональных контрабандистов. Он мрачно рассказывал о том, как тщательно русские охраняют свои границы, о множестве сторожевых вышек и о непрерывно вспахиваемой полосе, на которой нарушители границы вынуждены оставлять следы. Разведывательные карты Тефика обнаруживали бедность его ресурсов. Ему удалось установить, да и то неточно, номера всего лишь нескольких советских воинских частей, расположенных в непосредственной близости от границы. Даже не делалось попыток проникнуть в глубину. Это была удручающе нетронутая целина.

Беседа с Тефиком привела меня к определенному заключению: для «проникновения вглубь», под которым я понимал засылку постоянных агентов в Ереван, Тбилиси и восточные порты Черного моря, бесполезно искать агентов на месте. Население на турецкой стороне границы было слишком отсталым, чтобы дать необходимый материал. К тому же Тефик прочесывал эту область в течение многих лет, и было бы глупо думать, что я смогу добыть подходящий материал там, где это не удалось ему. Чтобы найти хороших агентов и подготовить их для выполнения требований СИС, очевидно, надо было сосредоточить внимание, например, на грузинских и армянских эмигрантах. Поэтому в своем первом докладе Лондону я просил дать указания резидентурам СИС в Париже, Бейруте, Вашингтоне и других местах, где сосредоточивались эмигранты, начать соответствующие поиски.

Однако замечание Тефика внушило мне мысль иного порядка. Он рассказал о великолепном виде на Ереван, который открывается с турецкой границы. Я подумал, что, если штабы вооруженных сил в Лондоне так заинтересованы в топографических съемках турецкой территории, они могут так же благосклонно отнестись к дальней фотографической разведке советской пограничной территории. Еще до отъезда из Эрзурума я начал составлять докладную записку с описанием общей идеи такой операции. Я назвал ее операцией «Спайгласс» («подзорная труба» (англ.). — Прим. пер.). У меня почти не было сомнения, что она будет одобрена хотя бы потому, что технические специалисты СИС получат возможность испытать новейшее фотографическое оборудование.

Я вернулся в Стамбул удовлетворенный результатами поездки. С точки зрения планов проникновения в Советский Союз было достигнуто очень мало, но зато у меня появились кое-какие идеи, которые могли на некоторое время занять Лондон. Я сильно сомневался в том, что их реализация принесет вооруженным силам Великобритании какую-то пользу, но мне она давала хороший предлог для длительного и внимательного изучения турецкой пограничной территории.

Мои предложения вызвали в Лондоне благоприятный отклик. Задолго до этого, когда я еще работал в газете «Таймс», я научился некоторым приемам, с помощью которых сомнительные мысли можно облекать в такую форму, что они начинают нравиться даже самым придирчивым членам «Атенеума» (литературный клуб в Лондоне. — Прим. пер.). Из Лондона в Париж был послан эмиссар для обсуждения этой проблемы с меньшевиком Жорданией, который когда-то был главой недолговечной «независимой республики Грузии», возникшей во время смятения, вызванного Великой Октябрьской революцией. Жордания считался общепризнанным лидером грузинской эмиграции, и СИС было бы очень трудно завербовать грузин-добровольцев без его благословения. Разумеется, просьба англичан поставила его в затруднительное положение, так как у него не было сомнений в том, как примут на родной земле его посланцев.

Не нам было разубеждать его, и мы с благодарностью приняли его обещание подобрать подходящих людей. Однако наш эмиссар, очевидно, имел какие-то опасения. В телеграмме, которую он послал мне и в которой сообщал о результатах миссии, он назвал этого престарелого государственного деятеля «глупым старым козлом».

И нам действительно пришлось испытать трудности с Жорданией.

К тому времени у меня уже было достаточно ясное представление о будущих действиях. Мы начнем с засылки нескольких агентов на короткие сроки, на несколько дней или, может быть, недель, в целях изучения возможностей нелегального существования в Грузии. Найдутся ли безопасные дома? Возможно ли легализоваться путем покупки документов или каким-то другим способом? Как установить надежные линии связи? Если эти пробные вылазки пройдут гладко, со временем стоит приступить к созданию постоянной сети, определив ее организацию и методы работы в зависимости от результатов предварительной разведки.

Что замышлял Жордания, узнать было нелегко. Я подозревал, что он намеревался с самого начала нагрузить своих людей пачками подстрекательских листовок, а это наверняка не понравилось бы министерству иностранных дел. Отношения СИС с ним стали походить на китайскую беседу за чашкой чая. Мы должны были быть вежливы с Жорданией, поскольку он мог лишить нас кандидатов в агенты, но в то же время сам он без нашей помощи не мог переправить своих людей в Грузию. Эмиссар СИС вскоре выучил наизусть расписание самолетов между Лондоном и Парижем и признался, что у него даже появилось отвращение к самому виду Парижа. Таким образом, проведение намеченного мероприятия в жизнь началось в обстановке сильных взаимных подозрений.

Мой план «Спайгласс», был признан «чрезвычайно интересным». Это меня устраивало: значит, большую часть следующего лета, когда дипломатический корпус переедет из Анкары в Стамбул, я смогу провести в противоположном конце Турции.

Принятие моего плана также означало, что я мог запросить и получить почти любое количество самого различного оборудования. Главным предметом, разумеется, была фотокамера. Не обладая техническими знаниями в области фотографии, я не мог конкретно назвать марку камеры. Я просто объяснил, что от нее требуется, а остальное предоставил Лондону. Кроме того, я запросил два джипа, легкие палатки, различное полевое оборудование, компасы и всякую всячину. Технические специалисты, которые всегда склонны думать, что их талант используется не в полной мере, взялись за работу, с большим рвением и даже прислали много вещей, которых я не просил. «На испытание», — сказали они. В течение зимы в нашей кладовой скопилось внушительное количество ящиков. Обращала на себя внимание камера. Я воображал, что мне пришлют небольшой сложный аппарат, который нельзя будет заметить с советских сторожевых вышек на расстоянии ста метров. Однако, когда я увидел ее, она показалась мне величиной с трамвай. Первой моей реакцией было решение, что лично я никогда не стану таскать такое чудовище по раскаленным склонам Арарата и Аладага. У меня был крепкий молодой помощник, который как раз подходил для такой тяжелой работы.

В течение зимы и весны мне вновь пришлось заняться скудными источниками информации, имевшимися в самом Стамбуле. Следуя стандартной процедуре, я начал зондировать членов английской колонии. Это была неблагодарная работа. Конечно, среди англичан, живущих за рубежом — бизнесменов, журналистов и т. п., — встречаются такие, кто готов поставить себя под удар. Но это обычно мелкая рыбешка: их возможности ограничены. Люди с большими возможностями, как правило, не склонны идти навстречу СИС: им есть что терять, они имеют обязанности по отношению к себе, к своим семьям и даже по отношению к своим проклятым акционерам. Они часто соглашаются сообщать все, что им «случится узнать», а это неизменно бесполезные сплетни. На то, чтобы пойти на риск и систематически добывать информацию, у них не хватает патриотизма, и я не мог предложить им ничего похожего на те выгоды, которые они получали, например, от нефтяных компаний или строительных фирм. Меня изводили запросы Лондона, требовавшего информацию о турецких портах, которые, кстати сказать, были построены английскими концернами. Отсутствие успехов в Стамбуле повышало значение наших планов в отношении Грузии. В этом деле уже намечался некоторый прогресс. Жордания, к моему удивлению, выполнил свое обещание, и вскоре мне сообщили, что два кандидата проходят подготовку в Лондоне. Мне предстояло увязать вопрос с турками, и после нескольких дискуссий с «дядей Недом» мы договорились о приеме агентов в Стамбуле и их последующей отправке в Эрзурум. Но в одном решающем пункте «дядя Нед» оказался непоколебим. Тефик-бей, сказал он, возьмет на себя руководство всей операцией в Эрзуруме и сам займется подготовкой переброски агентов через границу. «Дядя Нед» настаивал на своем под предлогом обеспечения моей безопасности. Итак, я не должен был сопровождать их. Но, учитывая, что он разрешил мне разъезжать по всей пограничной зоне в связи с операцией «Спайгласс», предлог его был абсурдным. Очевидная цель турок заключалась в том, чтобы заполучить агентов в свои руки на последние сорок восемь часов и дать им свои задания. В результате бедным грузинам предстояло пересечь границу с одним заданием от Жордании, с другим — от нас и с третьим — от турок. Каждый старался склонить чашу весов в свою сторону. Я очень неохотно уступил «дяде Неду», когда мне показалось, что он готов сорвать задуманную мною операцию.

Наконец мы собрались в Эрзуруме: Тефик-бей, я и два грузина. Последние были довольно развитые и энергичные люди, однако их прошлое внушало мало уверенности в успехе. Обоим было по двадцать с лишним лет, и родились они в Париже. Грузию знали понаслышке и верили всем эмигрантским россказням об условиях жизни в их стране. Один из них был явно в подавленном настроении. Тефик-бей объяснил по карте, что он намерен перебросить их в район турецкой деревни Позов, расположенной напротив советского городка Ахалцихе. Мы определили время переброски с учетом положения луны, осмотрели оружие и снаряжение, которыми грузин снабдили в Лондоне. Я задумался над тем, к кому первому попадут мешочки с золотыми соверенами и наполеондорами — русским или туркам. Когда мы остались с Тефиком наедине, я высказал сомнение в целесообразности переброски грузин через границу прямо против гарнизонного городка, но он возразил мне, сказав, что в этом секторе идеальная местность. «Но раз она идеальная, — не успокаивался я, — ее, наверное, лучше патрулируют?» Он только пожал плечами. Мне трудно было спорить: я не знал этого участка границы. Может быть, Тефик был прав. Во всяком случае, для меня было важно сделать все возможное для «успеха» операции.

Итак, два грузина в сопровождении турецкого офицера отправились в Ардаган и дальше на север. Мне оставалось лишь сидеть в Эрзуруме и кусать ногти. Один из людей Тефика был приставлен ко мне и постоянно сопровождал меня на почтительном расстоянии — метрах в пятидесяти. Я развлекался тем, что в самое жаркое время дня уходил за город и быстро шагал, наблюдая, как турок начинал снимать шляпу, потом галстук и, наконец, пиджак.

Я сидел у Тефика, когда пришла ожидаемая телеграмма из Ардагана: два агента переброшены через границу в такое-то время. Через столько-то минут послышалась автоматная очередь, и один из агентов упал. Другого видели в последний раз, когда он широко шагал через редкий лес, удаляясь от турецкой границы. Больше о нем ничего не слышали.

После этого дела приступили к операции «Спайгласс». В сопровождении майора Февзи, одного из офицеров Тефика, мы начали работу с самого восточного конца линии, где сходятся границы Советского Союза, Турции и Ирана, и постепенно двигались на запад. Наш метод был простым. Каждые несколько миль мы отмечали наше положение па карте и широкой дугой делали съемку советской территории. Первые день или два я каждую минуту ждал пулеметной очереди. Советских пограничников можно было бы извинить: они могли принять нашу камеру за легкий миномет.

До Тузлуджи мы шли вдоль долины Аракса, кишащей болотными птицами. Арарат оставался у нас слева, а Алагез — справа. Затем мы поднялись по долине Арпачай мимо древней армянской столицы Ани и достигли Дигора, расположенного напротив Ленинакана. В этот момент я решил, что мой так называемый отпуск слишком затянулся и что западная часть границы подождет до следующего года. Мы поехали обратно в Эрзурум и остановились на ночь в Карее, где Февзи ошеломил меня предложением посетить публичный дом.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 91011 12 13 Следующая ⇒