Лекция: Краткая история христианской живописи

Колыбелью христианской живописи принято считать римские катакомбы. Здесь, на рубеже первого-второго века, христиане хоронят мучеников Церкви и своих умерших сродников. Заимствовав дохристианскую традицию, христиане расписывают гробницы и украшают могилы усопших религиозными символами новой веры. Самые известные из них, это изображения рыбы (ИХТИС – что в транскрипции означает Иисус Христос Божий Сын Спаситель), голубя с оливковой ветвью в клюве (символ избавления), букв α и ω (обозначающие Христа - начало и конец всему), корабль или лампа, как символ Церкви, и особенно часто символы креста – якорь и монограммы имени Христова. Катакомбная живопись стремится выражать христианские идеи. Так Иисуса, доброго Пастыря, изображают под образом Орфея, в виде пастуха с ягненком на плечах, или в форме какой-либо ветхозаветной личности, имевшей типологическое значение в отношении Христа. Рядом с символами выступают библейско-исторические сюжеты, такие как образ пророка Ионы, схватываемого или выбрасываемого морским чудовищем. На стенах катакомб нередко встречаем изображение Матери Иисуса святой девы Марии с распростертыми в молитве руками, ставшее прообразом богородичных икон, изображения святых апостолов. Эти и подобные изображения, помимо своего непосредственного, орнаментального назначения, как живописные картины, должны были говорить сознанию тогдашнего христианского общества и производить известного рода нравственное воздействие.

В катакомбных символах и образах находим зародыш христианской иконографии, первые опыты, от которых позже, со времен Константина Великого, религиозная живопись стала иконописью и получила исключительно церковное назначение.

В начале IV века, хотя храмы той эпохи представляли собой голые стены, обложенные мрамором, христиане имели в употреблении изображения Спасителя, Богоматери, апостолов, мучеников, вообще святых, и ими украшали свои дома и религиозную утварь. Последующее за этим появление религиозных изображений – икон, на стенах храма, как всякое новшество, не могли быть встречены с самого начала везде и всеми одобрительно. Рассмотрим несколько случаев. В начале IV века Констанция, сестра Константина Великого, обращается к другу своего брата епископу Кесарийскому Евсевию и просит его достать ей изображение Христа. Евсевий довольно резко осуждает желание Констанции объясняя ей, что Христа изображать не следует, так как со стороны божественной Он не изобразим, а со стороны человеческой изображать Его в образе раба значило бы унижать Его достоинство. Также известно, что свт. Епифаний Кипрский (+403), в бытность свою в Палестине проходя селением Анавлат, обратил внимание на горевшую перед каким-то зданием лампаду. Узнав, что это церковь, он вошел в нее помолиться. Увидев на алтарной завесе изображение Христа,  пришел в негодование, разорвал завесу и дал приказание священнику употребить её на обертывание тела умершего бедняка. Когда верующие стали роптать на поступок Епифания и потребовали за уничтоженную ткань заплатить новою, он обещал исполнить это справедливое требование. Посылая Иерусалимскому епископу новую завесу, Епифаний просил его внушить пресвитеру того храма, что в церкви Христовой не следует вешать подобных завес, противных вере. Епифаний, конечно, немало видел подобных сюжетов: священных картин в тогдашнем быту было много, — но он недоволен был, зачем это изображение повешено в церкви, на виду у всех, сосредоточивая на себе молитвенное внимание верующих. Иными словами, к тому времени изображения были допустимы в храмах, как декорации, но ни в коем случае как объект молитвенного поклонения. Этим также объясняется 36-е правило Эльвирского собора (306), требующее чтобы живопись в церквах не служило предметом почитания и обожания того, что изображается на стенах.

Одновременно с вышеотмеченным противодействием употреблению икон в церквах образуется другое направление церковного сознания – иконопочитание, оправдывающее и защищающее этот обычай против нападений враждебной партии. На этой почве стояли прежде всего некоторые из представителей богословской мысли того времени.

Свт. Василий Великий (IV век) видел в живописи лучшее средство для изображений мученических подвигов. В его понимании икона мученика, это живая проповедь его подвига. Григорий Нисский не мог также без слез проходить мимо изображения принесения Авраамом в жертву Исаака. Григорий Богослов в одном из своих стихотворений передает случай поразительного впечатления, которое производит иногда икона на душу человека: «Какой-то невоздержанный юноша пригласил к себе непотребную женщину. Когда она подошла к воротам, на которых находилась икона св. Полемона, то, увидевши эту икону, тотчас воротилась. Будучи побеждена взглядом изображенного на иконе, она устыдилась, как бы живого».

В V веке один из важных сановников империи, некий Олимпиодор, задумал устроить храм в честь мучеников и свое мнение о плане церкви, а главное — ее внутреннем убранстве, сообщил подвижнику Нилу Синаиту, которого уважал как своего наставника, прося у него совета насчет росписи храма. В алтарь он хотел поместить изображения Христа и мучеников, а в самом храме по стенам изобразить ловлю зверей, спасающихся бегством зайцев и серн, мережи, извлекающие рыбу из моря, — словом развернуть целый ряд пейзажей и сельских картин. Эта пестрота изображений не понравилась прп. Нилу. Строгий аскет и враг всякого излишества, он не одобрил подобного разнообразия сюжетов и поставил на вид Олимпиодору, что такая разнохарактерность и роскошь в украшении храма могут вредно подействовать на душевное расположение молящихся в нем, станут противодействовать целям религиозного назидания. «По моему, — рассуждал подвижник, — есть немало неразумного и детского в этом намерении отягощать или услаждать глаз присутствующих таким великим множеством изображений. Достаточно будет к востоку от божественнейшего жертвенника изобразить один только крест и более ничего, ибо одним спасительным крестом уврачеван человеческий род, а стены храма укрась священными изображениями -  историями ветхого и нового завета, чтобы и те, кто не знают грамоты и не могут читать божественных писаний, рассматривая их, приводили себе на память мужественные подвиги искренно послуживших Богу и возбуждались к соревнованию достославным и приснопамятным доблестям, по которым землю обменяли на небо, предпочтя видимому невидимое».

В VI веке Анастасий Синаит, защищая употребление икон против каких-то неизвестных врагов, позволявших себе их поносить, пишет: «Как наносящий бесчестие портрету императора подвергается справедливому наказанию, как будто бы нанес оскорбление самому императору, хотя портрет есть не что иное, как дерево и краски, так точно и оказывающий бесчестие какому-либо образу (святого) наносит оскорбление тому самому, чей это образ».

В это же время, на Западе, епископ Марсельский Серен уничтожил в своей церкви иконы, признав их употребление соблазнительным и опасным. Римский папа Григорий Двоеслов не одобрил поступка епископа Марсельского и послал к нему особое письмо, в котором объяснял, в каких видах благоразумно и полезно допускать употребление икон и не лишать церковь этого украшения. Эти доводы разъясняют положение спорного вопроса. «Мне сделалось известным, — пишет ему папа Григорий, — что ты, возбужденный неблагоразумною ревностью, разрушил изображения святых под тем предлогом, что им не следует поклоняться. За то, что ты запретил поклоняться им, мы тебя хвалим, а за то, что разрушил, порицаем. Ибо иное дело поклоняться изображаемому, как Богу, и иное дело через изображение научаться и воздавать честь изображаемому. Что для умеющих читать письмо, то для неграмотных заменяют изображения. Не следовало разрушать то, что назначено в церкви не для поклонения, но для наставления».

Как видно, известные отцы Церкви доиконоборческого периода придерживались общепринятого мнения, что иконы должны быть допускаемы в церквах в виде религиозно-нравственных изображений и как могучее воспитательное средство, наряду с чтением Свщ. Писания и церковной проповедью.

Самым убедительным аргументом повсеместного распространения иконописи в христианских храмах, особенно на Западе, служит мозаичная роспись базилик св. Виталия и св. Аполинария в Равенне (V век), сохранившихся в оригинале до наших дней.

При этом надо сказать, что утвердив иконопочитание, как добрый обычай, Церковь не смогла полностью уберечь своих членов от отклонений и злоупотреблений. «Многие думают, писал прп. Анастасий Синаит, что крещение достаточно чтится тем, кто, войдя в церковь, перецелует все иконы, не обращая внимания на Литургию и богослужение». Так, параллельно стали распространяться грубые, языческие формы иконопочитания, когда оно стало приобретать идолопоклоннический характер и заменяться грубым суеверием. Появился обычай брать иконы в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон краску в евхаристическую чашу, класть Причастие на икону, чтобы получить его как бы из рук святых, служить Литургии на иконах, вместо престолов, и т.д. Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше часто происходило с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе, как плод и раскрытие веры Церкви в Христа, они слишком часто отрываются от этой основы, превращаются в нечто самодовлеющее, а следовательно, в ниспадение обратно в язычество.

Наступившее с началом VIII века иконоборство с внутренней своей стороны представляло противодействие неправильному восприятию изображений, а также борьбу со злоупотреблениями, но, под воздействием светской власти, приняло затем острую форму и выразилось в виде резкого протеста иконопочитанию в принципе. Иконоборчество, как движение в Церкви, пустив в ход деспотические меры, стало разрушать и истреблять иконы и таким образом приняло репрессивный характер.

В своих «Словах» в защиту икон св. Иоанн Дамаскин исходил из понимания иконоборчества как христологической ереси. Иконоборцы основывали свои возражения на ветхозаветном запрете кумиротворчества, по существу игнорируя Боговоплощение. В ответ св. Иоанн пишет следующее: «В древности (т.е. в Ветхом Завете) Бог, бестелесный и не имеющий вида, никогда не изображался. Теперь же, когда Бог явился во плоти и жил среди людей, мы изображаем видимого Бога... Я видел человеческий образ Бога, и спасена душа моя». В полемике против обвинений в идолопоклонстве преп. Иоанн проводит различие между служением (латриа), подобающим лишь Богу, и поклонением (проскинесис), оказываемым тварным вещам, к каковым относятся и иконы. Это терминологическое различие стало основополагающим в иконопочитании и было утверждено Седьмым Вселенским Собором.