Разрешение на публикацию в сообществе Trust in Twincest получено
Залитое дождем лобовое стекло наполняло салон автомобиля сонным, прохладным светом, и, казалось, даже звучавшим в телефонном динамике словам придавало какой-то монотонно-сырой отзвук. Том не вслушивался – собеседник был давним знакомым, и итог разговора угадывался с самого начала – смотреть, как иногда трепещут во сне веки близнеца, было интереснее. Но Билл начал хмуриться, широкие и от контраста с обесцвеченными прядями выглядевшие почти черными брови сходились все ближе и ближе, все мучительнее обозначалась морщинка между ними… - Ладно, Ниссе, скинь мне запись вокала, и созвонимся позже, - Том сбросил вызов и потряс брата за плечо. – Билли, проснись, сон – не из приятных. Но вместо этого Билл только крепче зажмурил глаза, развернулся в сторону окна и, подтянув колени к груди, сложился на сидении пополам. Том беззвучно выругался. Последняя совместная с другими исполнителями запись песни была уже давно, но он думал, что до нового приступа есть еще пара-тройка месяцев… Ошибся, придется срочно исправлять. Но пока самым важным было разбудить близнеца, который в таком состоянии всегда впадал в очень глубокий и опасный сон. Билл никогда не рассказывал, что именно ему снится, отговариваясь кратким «кошмар». Но Тома беспокоило вовсе не смысловое содержание, а то, что один раз во время подобного «кошмара» брат перестал дышать. Тогда спасли только навыки техники искусственного дыхания, подчерпнутые в скучной брошюре в не менее скучном зале ожидания аэропорта. Том тяжело вздохнул и, склонившись над братом, оттянул его свободную, покрытую сложным узором из дыр футболку с шеи. На горьком опыте он уже выучил, что из этого слишком крепкого сна своего близнеца он может вытащить лишь с помощью боли.
С сожалением проведя большим пальцем по чувствительной коже между шеей и плечом, он изо всех сил впился в нее зубами. В ту же секунду Билл глухо вскрикнул и попытался распрямиться, но брат удержал его, накрывая собой, обнимая и успокаивая своим теплом.
Билл хрипло рассмеялся, но тут же вздрогнул, прикладывая ладонь к середине груди. Пустоты там еще не было, только ее предвестник – знобящий холодок, промелькнул и исчез. Ненадолго. Братья засобирались и уже через несколько минут выехали на главное шоссе, с которого Том получасом ранее свернул, заметив, что младший брат задремал, и, решив заодно переговорить с собиравшимся выпускать альбом Ниссе по поводу давно намечавшегося сотрудничества. Том сразу перешел на предел разрешенной скорости и, постоянно поглядывал на Билла, который откинувшись на жесткий подголовник, смотрел в окно и пытался расслабиться. Но в голову ему опять начинали лезть каверзные мысли о последствиях того, что они с братом проделывают уже не в первый раз.
Он не ответил. С усилием повернул голову и одними губами произнес: «Пожалуйста!». Том отвел глаза и безошибочно отыскал под рукой брата нож. Ладонь Билла доверчиво раскрылась ему навстречу. Не думать. Не думать! Просто быстро разрезать, причиняя спасительную боль. Лезвие мягко вошло в кожу и прочертило по ладони косую линию, сразу же начавшую наполняться кровью… Билл хрипло и часто задышал. Закрыл глаза, но руку брата с ножом поймал за запястье безошибочно.
И вдруг Билл отстранился, глядя на него совершенно сумасшедшими глазами. Прижался бедрами, давая почувствовать твердость своего возбуждения, и его сжимающая нож ладонь остановилась над обтянутой белой майкой грудью брата. Кровавая капля. Движение бедер вперед. Капля. Движение. Задушенный стон. Кровь полилась струей. Билл вжался в пах брата изо всех сил. И Том резко дернул нож за рукоятку, вырывая его из сомкнутой ладони. Губы Билла приоткрылись в немом крике. Разряд острого удовольствия прошил все тело, на несколько мгновений лишая сознания… Когда Билл снова смог осознавать окружающую действительность, он по-прежнему сидел на коленях близнеца, под спиной было ужасно твердое рулевое колесо, а перед глазами – потолок салона машины. Отстраненно, словно издалека, Билл чувствовал, как Том перебинтовывает ему руку, но совсем не ощущал боли. Разрастающаяся в груди пустота поглотила ее без остатка, насытившись на очень краткий период времени, за который ему нужно успеть записать припев песни. Но на этот счет он не волновался: знал, что, как бы он ни спел, близнец сделает из этого если не шедевр, то вполне презентабельно звучащий голос. Молча, он протянул брату левую руку, и Том, уже закончивший перевязку, так же, не проронив ни слова, помог ему перебраться на сиденье. Билл осторожно уложил пострадавшую ладонь на коленях и опустил голову, прячась за волосами. Каждый раз, когда ему приходилось усмирять пустоту таким вот образом, ему было ужасно стыдно. Оглушающее чувство стыда обрушилось на него и сейчас с такой силой, что захотелось просто исчезнуть. Освободить от себя и своих извращений брата, позволить ему жить нормальной жизнью… - Билли, не грузись, - привычно ловя вибрации его настроения, попросил Том, снова выезжая на дорогу. – Сейчас приедем, запишем тебя, я сделаю лекарство, и к утру мы с тобой все исправим. И забудем обо всем до следующего года. Голос брата успокаивал, слова вселяли надежду, хотя Билл прекрасно знал, что надеяться ему не на что. От того, каким он родился, его может излечить только смерть.
- Билл, - воспользовавшись красным сигналом светофора, Том внимательно посмотрел на близнеца, и то, что он увидел, ему не понравилось. Билл всегда чувствовал себя виноватым перед теми, у кого забирал часть души, но в последние годы это обострилось настолько, что от депрессивных настроений спасала только музыка и алкоголь. – Билл, так нельзя. Нельзя жалеть каждую жертву. Билл кивнул и благодарно обхватил брата за шею. Темное настроение рассеялось, но кое-что все-таки не давало ему покоя: - А что, если я просто откажусь? Не позволю тебе делать это со мной? Фонарь светил ему прямо в лицо, и Билл четко видел его решимость и непоколебимость. Вместе с обхватывающей за пояс рукой это было неожиданно заводяще. И чуть позже, едва держась на ногах перед микрофоном в домашней студии, Билл вложил в четыре строки припева всю игривость и страсть, которую разбудило в нем это обещание близнеца. Том играл. Широкий простор микшерного пульта многообразием своих переключателей позволял ему извлекать из любимого инструмента – голоса близнеца – самые интересные звуки. Как ищущий вдохновения дизайнер, он словно раскладывал перед собой ткани в поисках идеального сочетания: искрящийся высокими нотами, переливчатый шелк, потертую джинсу придыхания и хрипотцы, грубое, шерстяное полотно искусственно опущенных басов… Потом взял и объединил все три в один, обнимающий своей многогранностью голос. Прослушал строки припева, покивал сам себе, включил наушники на максимальную громкость и снял их. Майка и кепка полетели на пол, длинные волосы рассыпались по плечам темными кудрями, на мгновение застыли неподвижно и начали медленно подниматься над головой. Образовав нечто, напоминающее корону, они застыли в воздухе, будто поддерживаемые невидимым каркасом. Том надел наушники ободком вниз и снова включил запись модифицированного голоса брата. В короне из волос опасно сверкнули тонкие, стального цвета спицы, пронзившие ее по всему периметру и сошедшиеся блестящим шатром над затылком. Осторожно опустившись в кресло перед пультом, Том воспроизвел запись вокала Ниссе. Уши резануло отвратительным сочетанием слишком разных тембров, но Том терпеливо закрыл глаза и поставил обе записи на бесконечный повтор. Каждая спица медленно завращалась, опускаясь вниз, мягко преодолевая сопротивление костей черепа и погружаясь прямо в мозг.
Это не причиняло боли ни сейчас, ни даже впервые, когда Тому было всего пятнадцать, и отчим показал ему, как извлекать из голоса близнеца, смешанного с голосом любого, кто хотел с ним спеть, вещество, необходимое Биллу для полноценной жизни. Тогда им, только начинавшим завоевывать признание публики, приходилось записывать голоса случайных фанаток. Этого хватало ненадолго, всего на два-три месяца, а потом они снова искали новую девушку, мечтавшую спеть дуэтом со своим кумиром. Эти песни никогда не покидали стен домашней студии, и, хоть они и являлись кратковременным лекарством, одного бесспорного преимущества у них было не отнять – близнецы ничего не знали о дальнейшей судьбе этих девушек. Золотисто-серебряные капли вещества, скользящие сейчас по спицам и застывающие на них, как воск на свече, обладали гораздо большей силой. Она будет поддерживать в Билле жизнь около года, может, больше. А все потому, что эти капли извлекались из голоса Билла, соединенного с голосом действительно талантливого человека, стремящегося к славе. «Но именно этого ты никогда не получишь. Прости, Ниссе, ты – интересный исполнитель, но брат мне дороже», - грустно думал Том, отстукивая пальцами ритм звучавшей в наушниках музыки. Несмотря на царапающую восприятие несовместимость голосов, то, что он сделал из довольно однообразной песни Ниссе, ему нравилось. Трек в очередной раз подходил к концу, извлечение лекарства тоже заканчивалось, и вдруг Том ощутил что-то необычное… Как будто несмелое касание солнца, усиленное до мощи цунами, обняло его и закружило, напевая все его любимые песни сразу, и с размаху бросило о землю. Том выключил запись и приложил похолодевшую ладонь ко лбу. Голова кружилась и гудела… Такого с ним еще не бывало. Над этим стоило поразмыслить, но потом. Осторожно, чтобы не тревожить шаткую конструкцию на голове, он поднялся на ноги и подошел к небольшой зеркальной стойке с бокалами. Спицы скрутились в удивительно гибкий жгут и склонились к бокалу, позволив золотому серебру трех больших капель соскользнуть в него. Поймав в зеркале взгляд своего отражения, Том тяжело вздохнул и выпил в один глоток плескавшуюся на дне бокала жидкость. Спицы исчезли, волосы снова легли на плечи и начали укорачиваться, черты лица дрогнули и приступили к изменению, плечи немного расширились, и тело убавило с десяток сантиметров роста. Этот этап лечения Том не любил – становиться, пусть и только внешне, другим, отличным от близнеца человеком, ему совершенно не нравилось. Однако, гораздо хуже было то, что сейчас ему придется заняться с братом сексом, чтобы передать ему это лекарство единственным возможным способом – через собственную сперму. Билл прекрасно знает, что это он, Том, но чужое тело все равно ему всегда, мягко говоря, неприятно. - Но сегодня я хотя бы один, - доверительно прошептал Том отражению Ниссе в зеркале. – Что гораздо лучше, чем четверо парней из «Far East Movement» в позапрошлый раз… Опустевший бокал в его руке тихо звякнул, и по его прозрачному боку прошла трещина, будто говоря, что ничего хорошего во всем этом не может быть в принципе. Нежно-розовое, пухлое как облако одеяло скрывало практически всю кровать, а один из откинутых углов демонстрировал забинтованную кисть руки. Бинты пропитались кровью, и на фоне подчеркнуто детского цвета постельного белья выглядели отчаянным криком о помощи. Том мысленно усмехнулся своей привычке сравнивать все со звуками. Это было в крови у каждого главного в парах людей, подобных им. И, конечно, они могли бы называть себя вампирами, но в отличие от этих красочно живописанных литературой и кинематографом тварей, они не жили вечно, и процесс их питания был не смертелен для донора. Да и забирали они вовсе не кровь. Жизнь младшего в паре зависела от той сокровенной части души, которая позволяла людям творить. - Просто дай мне наконец-то сдохнуть, - чуть слышно попросил Билл, стоило Тому скинуть одежду и заглянуть под одеяло. Это Том оставил без ответа. Как и всякий способный производить лекарство из записи человеческих голосов, он не погиб бы в случае смерти своего зависимого. Но только физически. Том был уверен, что без Билла он не вынесет в этом мире ни одной минуты. Слишком сильно он его любил. И слишком больно било это «найдешь другого». И от того Том был намеренно груб. Быстрыми, резкими движениями пальцев он растягивал задний проход брата, даже не подумав облегчить процесс смазкой. Но первый же полный боли стон отрезвил его от опьянения злостью. - Прости, я просто… - зашептал он, мягко целуя беззащитно прижимавшееся к уху плечо. Том улыбнулся, понятия не имея, как это выглядит на лице Ниссе. Хотелось, чтобы было ласково. - Я люблю твои сложности. Я люблю тебя, - он сорвал с губ брата краткий поцелуй, а тот, кусая губы, отвернул голову в сторону, чтобы не смотреть в глаза того, кто был ему только хорошим знакомым. – Скажу даже больше, - Том склонился над братом, шепча ему в ухо. – Судя по ощущениям, Ниссе тоже тебя любит. Билл покорно обхватил ладонью чуть больший, чем он привык, член и снова посмотрел на Ниссе, умоляюще спрашивая: - Ты ведь выключишь свет? Свет был погашен, как и хотелось Биллу. Но мужчина, касавшийся его, все равно остался нежеланным. Билл не сопротивлялся. И не потому, что сил у него осталось так мало, что он едва ли смог бы самостоятельно подняться с постели. Он просто понимал неизбежность того, что должно было случиться. Том ни за что не позволит ему умереть. Том любит его слишком сильно. И ради того, чтобы утром снова увидеть эту любовь в его глазах, Билл терпел. Покорно отдавался телу чужого человека. Максимально расслабившись, впускал в себя его плоть. Закусив зубами край подушки, твердил себе, что это Том. Его Том. - Нет! Нет! Пожалуйста, нет! – кричал Билл, царапая грудь и мотая головой по подушке. – Нет! – успел выкрикнуть он еще раз до того, как Том приподнял его и потряс за плечи. – Нет… - охрипшим голосом прошептал он, моргая мокрыми ресницами и полуосмысленно глядя на брата. Том слушал его, затаив дыхание: ему, наконец, открывалась единственная тайна, которую хранил от него близнец. - А в этом сне я вышел на Александерплатц, поднялся на конструкцию, напоминающую сцену, и увидел, что все зрители мертвы. Все. Площадь была заполнена мертвыми телами, Том, - говорил он, вцепившись в руки брата. Именно этим Том в последующие месяцев шесть и занимался – был якорем, удерживающим корабль здравомыслия под названием «Билли» от путешествия по бушующим волнам безумия. Удержал. Но потерял твердую почву под ногами сам. Чего стоила одна только битва с продолжавшим преследовать Билла кошмаром: они вместе прошли все, начиная от походов к психоаналитику, и заканчивая единичным визитом к известной в определенных кругах Лос-Анджелеса темнокожей женщине, практиковавшей магию вуду. А единственное действенное средство, избавившее Билла от мучительного сна, они обнаружили совершенно случайно, слушая перед сном немногочисленные, сделанные Томом ремиксы. Среди них была и песня «Фабьенн». И в ту ночь Билл спал спокойно. С тех пор у близнецов появилась традиция - слушать эту песню вечером, а чаще – уже ночью, прямо в постели: сначала просто на бесконечном повторе, потом Том сделал ее вариации продолжительностью в несколько часов. Билл поначалу противился, смущался, обзывал брата чертовым Нарциссом, потому что тот оставил в этих вариациях преимущественно его голос. Но со временем привык или просто смирился. А Том медленно, но верно сходил с ума. Болезненно реагировал на прогулки, которые Билл все чаще совершал один. Или это ему только казалось, а на самом деле младший отсутствовал дома не чаще, чем прежде? Нервничал, когда ему звонил кто-то незнакомый. Или он просто не помнил всех, с кем Билл пересекался, все еще преследуя цель заниматься дизайном одежды? Просто умирал от того, что брат не хочет его так, как раньше… Или это его желания изменились? - Когда я слышу твой голос таким и смотрю на тебя, я хочу только одного, - говорил Том, рассматривая курившего у раскрытого окна близнеца. Сумеречный свет осеннего магдебургского вечера выхватывал его фигуру из полумрака гостиничного номера гротескно-изящными линиями. Синеватые клубы дыма словно заставляли очень короткие ярко-розовые волосы светиться. И их неоново-ядовитое великолепие заостряло красоту и желанность лица настолько, что Том терялся в словах, и, побежденно откинувшись на массивное изголовье кровати, мог только ждать. Ждать пока его совершенная копия найдет в себе хоть каплю жалости и подойдет к нему ближе. Или прикажет, наконец, набраться смелости и съездить к родителям хоть на несколько часов, раз уж оказались проездом в Германии. Или просто уйдет, бросив его здесь, как ненужную вещь. - Что с тобой? Ты обычно берешь, когда хочешь, - не нашел смысла в его словах Билл. Билл раздавил сигарету в пепельнице, жалея, что не может поступить так же со своей нерешительностью и каким-то детским смущением, которое не позволяло ему просто напрямую взять и выяснить у Тома, когда и почему такая естественная роль старшего и главного перестала его устраивать? Эксперименты они, конечно, ставили в постели самые разнообразные, но он прекрасно знал, что для его старшего близнеца быть в пассивной роли - всегда больше развлекающее исключение из правила, чем потребность… Впрочем, проблема была не только в этом. Медленно, а со стороны выглядело, будто неохотно, Билл дошел до кровати и остановил собиравшегося встать с нее брата, положив руки ему на плечи. Всмотрелся в родные глаза, но не увидел в них своего старшего близнеца. Нет, с обожанием смотревший на него сейчас Том ни за что бы не пообещал связать его, чтобы заставить принять лекарство. Этот Том сомневался во всем, и прежде всего – в себе. - Эта песня, эта проклятая песня, - Билл оглянулся и, оценив расстояние до стоявшего почти у самой двери музыкального центра, запустил в него книгой с прикроватной тумбы. Музыка и его голос, поющий про девушку по имени Фабьенн, стихли. - Зачем ты?! Билл ударил его по щеке. Слишком сильно. И Том, не удержавшись, упал на кровать. - Выслушай меня, выслушай, Том! – требовал Билл, нависнув над ним и упираясь в его грудь руками. – Пожалуйста… И это слабое слово заставило что-то дрогнуть внутри. Том почувствовал, как горечь мыслей об измене и собственной никчемности на мгновение отступила, и он кивнул: - Хорошо. Неловко опустившись на стул, Билл настороженно посмотрел на сидевшего напротив Ниссе. Теперь он чувствовал себя еще глупее, чем тогда, когда говорил с ним по телефону и соглашался на эту непонятно для чего нужную встречу в ресторане. - Прости, что заставляю нервничать, - искренне извинился Ниссе. – Скажу сразу, чтобы больше не нагнетать: я знаю все о тебе и твоем брате. Билл почувствовал, что не может дышать. Это было невозможно. Все знали только родители. Но они ни за что не дали бы Ниссе этой информации. Ниссе и для него с братом был хоть и давним, но всего лишь знакомым, а не другом. А мама и отчим вовсе не были с ним знакомы... - Билли… Вздрогнув всем телом от того, что Ниссе накрыл его ладонь своей, Билл, наконец, смог вдохнуть. Закашлялся, закрыл руками лицо, отослал прочь подбежавшего официанта. Но не смог отмахнуться от слишком свежих воспоминаний о ночи, проведенной с братом, но в обличии Ниссе… Это прикосновение… Оно словно погрузило его с головой в те ужасные ощущения, когда тело человека, смотрящего сейчас на него странно полными боли глазами, прижимало его к постели, обладало им. - Билли, прости, я… Сочувствия Билл не испытал. Понимал, что должен бы, ведь сам может однажды оказаться не сильнее этой девушки, но не мог. Он был способен только на то, чтобы сидеть и ждать, чего потребует от него Ниссе в обмен на свое молчание. Как же Том ошибался насчет влюбленности… - Именно поэтому я хочу, чтобы ты сделал для меня кое-что. Это не сложно: мне нужно всего одно совместное выступление – ты, твой брат и я. Едва договорив, Ниссе поднялся из-за стола и быстрым шагом вышел из ресторана. Билл смотрел ему вслед, но сопоставить факты не мог: дрожащие руки, ускользающий, полный боли взгляд, неуместно ласковое «Билли» и не имевшее практически никакой ценности требование… Каким-то весь этот шантаж выглядел неестественным и странным. Том разрывался между двумя желаниями: умолять брата выступить на Александерплатц в новогоднюю ночь вместе с Ниссе, и запереть его дома и не пускать туда. Продолжать жить и сомневаться в самом родном и любимом человеке, ранить его и себя каждый день своей беспочвенной ревностью, подчиняясь чужому, прочно укоренившемуся в душе чувству… Том не знал, сколько еще он это выдержит. Но рискнуть и позволить брату убить сотни людей, прекрасно зная, что он вряд ли сможет себе это простить… Это тоже было неприемлемо. - Том, ты раньше постоянно повторял, что мы – не убийцы. И это, кроме одного случая, действительно так. Тогда чем же мы рискуем? – пытался рассуждать логически Билл, выдавая себя лишь дрожью нервно теребящих сигарету пальцев. Билл задумался. Благодаря старомодной привычке Принца записывать дуэты в одной студии со вторым исполнителем, вместо более распространенного варианта, когда каждый пишется там, где удобно, а потом все партии сводятся в один трек, он провел несколько часов, общаясь с этим безумно талантливым певцом. Принц был задумчивым, слегка меланхоличным, но улыбался, обсуждая с ним историю песни, которую они пели. Загадочно посматривал на него, восхищенно слушавшего его пение, давал интересные советы… - Том, я не знаю. Если бы я был с ним знаком хотя бы год! А что такое три-четыре часа? Билл прошелся пальцем по длинной полке с компакт-дисками, которые уже скорее служили экстравагантным предметом интерьера, чем использовались по назначению, и выбрал тот, на котором готическим шрифтом было написано: «Tiamat». Комната наполнилась пряной смесью восточной мелодии и дум-металла, слившихся в хромающем, но красивом в своей болезненности ритме. Том блаженно застонал и выдохнул: - Спасибо! Обняв его со спины, Билл почувствовал еще яснее разлад, который царил в его душе. Он играл на хрупких струнах их отношений, безжалостно расстраивал и рвал стальные нити, ранее казавшиеся неуязвимыми. - Как расстроенная гитара, да? – почувствовал мысли близнеца Том. И, в самом деле, сейчас вопрос, увидит ли их стригущий рядом с окном куст садовник, волновал его гораздо больше, чем скользящие по шее губы брата. Александерплатц переливалась искрами бенгальских огней, вспышек фотокамер, фейерверков. Гудела симфонией тысяч голосов. Жила. Том задернул штору на узком окне гримерки, отгораживая себя от этого невинно ждущего развлечений людского моря. Нужно просто думать, что это очередное выступление. Он только сыграет несложную мелодию на синтезаторе, Билл только споет несколько строк припева. И все. Но он в это не верил. Не может все быть так просто. Не притащил бы их Ниссе сюда всего лишь ради песни. - Надеюсь, у меня на лице ты такое же рисовать не станешь? – спросил Том, завороженно наблюдая, как близнец, закончив с блестяще-черными тенями на глазах, рисует ими же на слезу на левой щеке. И представлял, как от всего этого грима может чесаться лицо. Том вздохнул, перенеся вес тела с правой ноги на левую. Ему действительно было до сих пор больно. Но, если бы ему разрешили вернуться на десять минут назад, он снова позволил бы Биллу сделать с собой то же самое. Тяга к боли, которую так полюбил в последнее время причинять ему близнец, становилась все сильнее. А Билл – все изощреннее и несдержаннее в своих сексуальных фантазиях… - Под этим капюшоном все равно ничего не видно будет, - проворчал Том, надевая широкий, отороченный золоченой молнией капюшон плаща, идентичного одежде Билла. Он специально придумал эти странные плащи для сегодняшнего выступления, и Том сразу проникся идеей молнии, которая могла застегнуть плащ не только до подбородка, но и полностью скрыть сомкнуть края капюшона. Спрятаться от всего происходящего, действительно, очень хотелось. И он искренне жалел, что не сможет воспользоваться этой молнией по полной программе. Осторожно стерев с накрашенных ресниц настоящую слезу, Билл поправил на груди странное украшение, найденное им здесь, на столе гримерной. Толстая позолоченная цепь идеально подошла к плащу, имитировавшему крылья летучей мыши. Камень кроваво-красного цвета лег на груди точно под лучами татуировки. И зловеще блеснул. - Готовность – пять минут! – крикнул заглянувший в дверь работник сцены. Билл резко развернулся на стуле, чтобы посмотреть в глаза брата без искажения лживой зеркальной поверхности. - Все будет хорошо, - сказал ему Том, но голос предательски дрогнул. И эта дрожь засела глубоко в сознании, трансформируя задорный праздничный ритм толпы в такую адски дисгармоничную трель, что Том едва удержал себя от того, чтобы зажать уши, когда вышел на сцену. Прожектор окатил его абсолютно белым светом, требуя начинать. Но клавиатура синтезатора под руками казалась неизвестным механизмом из фантастического фильма. Память напрочь утратила те несколько нот, благодаря которым «Фабьенн» заиграла совершенно новыми красками… Том сильно напряг ягодицы. Горячая боль между ними, казалось, прошлась по всему позвоночнику. Отрезвила. Пальцы сами нашли нужные клавиши. Вступили ударные. И песня начала разворачиваться богато расшитым полотном. Несмотря леденящую свежесть морозного воздуха Ниссе вышел <
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|