 |
Пьеса в двух действиях, семи картинах
|
|
|
|
Уильям Фолкнер
Альбер Камю
Реквием по монахине
Пьеса в двух действиях, семи картинах
Говоря о «Святилище», Андре Мальро заявил, что Фолкнер соединил здесь полицейский роман с античной трагедией. Так ли это? Но ведь в любой трагедии (и в «Гамлете», и в «Царе Эдипе») есть что-то от полицейского романа. И Фолкнер, который знает это, не постеснялся заимствовать своих злодеев и своих героев из сегодняшних газет.
«Реквием по монахине», по-моему, тоже является одной из таких редких современных трагедий.
«Реквием по монахине» в оригинале не пьеса. Это роман в диалогах. Однако с напряженным драматическим сюжетом. Во-первых, потому, что перед вами постепенно раскрывается тайна и вы находитесь в непрерывном ожидании трагической развязки. И во-вторых, потому, что конфликт, в котором персонажи сталкиваются со своей судьбой возле трупа ребенка, может быть разрешен лишь приятием этой судьбы.
У меня возникло желание инсценировать «Реквием» не только потому, что я считаю Фолкнера крупнейшим американским писателем наших дней, но еще и потому, что проблема раскрытия современной трагедии техническими средствами сцены интересует меня на театре. Этим своим произведением Фолкнер приближает то время, когда трагедия, творящая свое дело и в нашей истории, выйдет на подмостки наших сцен.
Герои «Реквиема» современны, но их, подобно античным героям, преследует тот же рок, который сокрушил Электру или Ореста. Только великий художник мог в нашем современном жилище заговорить языком такой боли и унижения. Не случайно и то, что олицетворением своеобразной веры Фолкнера в этой пьесе является негритянка - убийца и проститутка. Этот контраст лишь подчеркивает глубину гуманизма «Реквиема» и всего творчества Фолкнера.
|
|
|
Альбер Камю
Действующие лица
Судья
Нэнси Мэнниго
ГэвинСтивенс
ТэмплСтивенс
ГоуенСтивенс
Губернатор
Питер
М-р Таббс
Действие первое
Картина первая
Суд. Тринадцатое ноября, 17 часов 30 минут. Занавес еще не поднят. Постепенно освещается рампа.
Мужской голос (за занавесом). Обвиняемая, встаньте!
Занавес поднимается, одновременно встает в своей загородке подсудимая. Перед зрителями возникает судейский стол на возвышении, занимающем не всю сцену, а только левую, приподнятую ее половину, правая же, нижняя половина, остается в темноте. Видимая сторона сцены выделяется еще и лучом прожектора. Словом, показана лишь часть зала заседаний - до перил, отделяющих судей от публики; видны судья, присяжные заседатели, судебные пристава, прокурор и адвокат ГэвинСтивенс. Обвиняемая стоит. Это негритянка тридцати лет. Впрочем, ей может быть и двадцать, и сорок лет; лицо ее спокойно, непроницаемо, почти задумчиво. Она кажется очень высокой, так как возвышается над залом. Все взгляды устремлены на нее, но она ни на кого не смотрит, пристально вглядываясь куда-то вдаль, словно вокруг нее никого нет.
В зале мертвая тишина. Все наблюдают за ней.
Судья. Нэнси Мэнниго, прежде чем огласить приговор, суд спрашивает вас: хотите ли вы сказать что-нибудь в свою защиту?
Нэнси не отвечает. Стоит не шелохнувшись, как будто не слышала вопроса.
Судья. Напоминаю: закон не разрешит вам говорить после оглашения приговора. Если вы хотите что-то сказать, говорите сейчас.
Нэнси молчит.
Мистер Стивенс, растолкуйте вашей подзащитной мои слова. Она уже нарушила порядок в начале процесса, показав, что подтверждает свою виновность. А ведь вы заявили, что будете доказывать ее невиновность. Вам так и не удалось добиться от нее желательных для вас ответов. Разъясните, пожалуйста, что после оглашения приговора ей уже ничего не позволят сказать.
|
|
|
Стивенс. Нэнси, суд предупреждает вас, что после вынесения приговора вы уж ничего не сможете сказать. Если вы хотите что-то заявить суду, надо сделать это сейчас.
Нэнси молчит.
Поймите, Нэнси, у суда свои законы. Я знаю, почему вы ответили «виновна», хотя я твердил вам, что надо отвечать «невиновна». Но вот процесс закончен. Теперь в тюрьме вы можете думать и говорить все что угодно, все, что у вас лежит на сердце, а я хорошо знаю и понимаю, что вы чувствуете. Но после оглашения приговора вы должны молчать. Таков закон. Если вы хотите что-то сказать, говорите сейчас. Вы меня понимаете?
Нэнси смотрит на него и молчит.
Судья (нетерпеливо). Она поняла?
Стивенс. Она поняла, ваша честь, как может понять страдающая и доверчивая душа.
Судья. В таком случае я оглашаю приговор: «Принимая во внимание, что Нэнси Мэнниго тринадцатого сентября сего года умышленно и с заранее обдуманным намерением убила младенца супругов Стивенс, проживающих в городе Джефферсоне, суд приговаривает ее к смертной казни через повешение, каковой приговор будет приведен в исполнение через четыре месяца, то есть тринадцатого марта следующего года, в тюрьме главного города нашего штата, куда ее переведут сразу же после суда. Да смилуется господь над ее душой».
Нэнси. (очень спокойно, не обращаясь ни к кому, голосом, который звенит в тишине). Да, господи. Благодарю тебя, господи!
Слышен гул изумленных восклицаний невидимых зрителей в зале суда.
Нэнси, по-видимому, ничего не замечает. Судья стучит по столу молотком.
В зале слышен женский голос - стон, может быть рыдание.
Судья. Прошу соблюдать спокойствие! Спокойствие! Освободите зал.
Раздается пронзительный звонок. Занавес быстро опускается.
Картина вторая
Тринадцатое ноября, 18 часов. Занавес плавно поднимается, открывая гостиную в доме Стивенсов. Посредине комнаты - стол, на котором стоит лампа, вокруг - стулья. В глубине слева - диван, торшер. Налево дверь в холл. В глубине открыта двухстворчатая дверь в столовую. Направо - газовый камин с искусственными поленьями. Слышны приближающиеся шаги, потом вспыхивает свет - кто-то при входе повернул выключатель. Дверь слева открывается, появляется Тэмпл в сопровождении своего мужа Гоуена и адвоката ГэвинаСтивенса. Тэмпл - молодая женщина, лет двадцати пяти, элегантная, изящная; на ней расстегнутое меховое манто, в руках перчатка и сумочка. Видно, что она расстроена, но владеет собой. Тэмпл подходит к столу и останавливается. Гоуен года на три - на четыре старше жены. Таких, как он, немало развелось на Юге Соединенных Штатов Америки между двумя мировыми войнами; единственные сыновья богатых родителей, эти люди с детства пользовались всяческими благами, в студенческие годы жили с комфортом в меблированных квартирах и отелях больших городов, учились в лучших университетах Юга и Востока страны, состояли
|
|
|
членами самых модных спортивных клубов. Затем обзавелись семьей, без особых хлопот занимали видные посты в деловом мире и прилично справлялись со своими обязанностями в сфере финансов, валютных и биржевых операций. Гоуен и Стивенс оба в пальто, шляпы держат в руках. Стивенс, войдя в комнату, останавливается, Гоуен бросает шляпу на диван и направляется к жене, которая стоит у стола, стягивая с левой руки перчатку.
Тэмпл (берет сигарету из коробки на столе. Видно, что она тщетно старается подавить в себе нервное возбуждение. Начинает говорить, подражая обвиняемой. Голос ее срывается от волнения). «Да, господи», «Виновна, господи», «Благодарю тебя, господи». Если это все, что подсудимая способна сказать, когда ее собираются повесить, то как же может учтивый судья противиться ее желанию?
Гоуен. Довольно, Тэмпл. Помолчи. Я сейчас принесу тебе выпить и разожгу камин. (Стивенсу.) Но, может быть, дядя Гэвинзахочет наконец принести какую-нибудь пользу и разожжет камин, пока я буду играть роль метрдотеля.
Тэмпл (берет зажигалку). Да, да, принеси выпить. А я займусь камином сама. Дядя Гэвин, конечно, не намерен остаться. Думаю, что он желает только одного - произнести на прощанье краткую речь: «Я усердно защищал на суде убийцу вашей дочери, но не мог добиться оправдания женщины, удушившей мою маленькую внучатую племянницу... А теперь я вас покидаю. До следующего раза!» Не правда ли, дядя Гэвин? Будем считать, что вы нам это уже сказали. Можете теперь отправляться домой. (Она подходит к камину с зажигалкой в руке, становится на колени и поворачивает газовый кран.)
|
|
|
Гоуен (с беспокойством). Тэмпл!
Тэмпл (зажигая огонь). Смогу я, наконец, напиться или нет?
Гоуен. Хорошо. (Стивенсу.) Снимите пальто и бросьте его куда-нибудь.
Уходит в столовую. Стивенс стоит неподвижно, пристально глядя на Тэмпл.
Тэмпл (все еще на коленях, повернувшись спиной к Стивенсу). Если вы намерены остаться, садитесь. Если не хотите оставаться, уходите. На вашем месте я бы приняла второе решение. Справедливое возмездие за муки матери, радость при мысли, что злодейство отомщено, удовольствия такого рода приятнее смаковать в одиночестве. Вы не находите?
Стивенс смотрит на нее. Затем подходит к ней, вынимает из кармана носовой платок и подает ей. Тэмпл рассматривает платок, затем поднимает глаза на Стивенса. Лицо ее абсолютно спокойно.
Тэмпл. Зачем?
Стивенс. Это хороший платок. Он вам может понадобиться.
Тэмпл. Для чего? Закрываться от искр, вылетающих из паровозной трубы? Но мы будем путешествовать на самолете. Гоуен вам не говорил? Мы улетаем из Мемфиса в полночь. Завтра утром будем в Калифорнии. В Калифорнии!
Стивенс. Тем не менее оставьте у себя платок.
Тэмпл (поворачиваясь к нему). Если вы пришли, чтобы увидеть меня плачущей, то я лучше сразу скажу: вы слез от меня не добьетесь. Ни слез, ни чего-либо другого. Не знаю, право, для чего вы пришли сюда. А впрочем, мне наплевать. Но что бы там ни было, вы своего не добьетесь.
Стивенс. Понимаю.
Тэмпл. Значит, вы мне не верите? (Прислушивается.) Он идет. Сейчас он тоже спросит вас, чего вы хотите. Почему вы нас проводили до самого дома?
Стивенс. Сказать ему правду?
Тэмпл. Послушайте. Я хочу задать вам только один вопрос. Что вам в точности известно?..
Входит Гоуен, и Тэмпл сразу переводит разговор на другое с такой непринужденностью, что никто бы со стороны и не заметил ее маневра.
Прежде всего вы ее адвокат. Она должна была вам сказать. Даже такая женщина, как Нэнси, не могла не испытывать чувства вины и угрызений совести, когда она убивала ребенка.
Гоуен. Я уже просил тебя не говорить больше об этом. (Он держит в руках поднос, на котором стоят сифон с содовой водой, ведерко со льдом, три пустых бокала и три стакана с виски. Из кармана пальто выглядывает бутылка виски. Он подходит с подносом к Тэмпл.) Возьми, пожалуйста. Я тоже хочу выпить. Первый раз после восьмилетнего перерыва. А почему бы и нет?
|
|
|
Тэмпл. Почему бы и нет?
Она берет стакан с виски. Гоуен предлагает Стивенсу, тот берет второй стакан, затем Гоуен ставит поднос на стол и третий стакан берет себе.
Гоуен. За восемь лет не выпил ни капли спиртного. Целых восемь лет! Не малый срок. Верно? (Стивенсу.) Пейте, пейте до дна. Может, немного разбавить содовой?
Ставит свой стакан на поднос, так и не пригубив его. Наливает содовой в бокал и протягивает его Стивенсу. Но Стивенс уже выпил свой стакан и ставит его на поднос. Тэмпл так же, как и муж, не притронулась к своему стакану.
А теперь, мэтр Стивенс... быть может, адвокат защиты объяснит нам, зачем он сюда пожаловал?
Стивенс. Твоя жена уже сказала тебе: я пришел проститься с вами. До свидания.
Гоуен. Ну что ж! До свидания. Выпьем прощальную чарку. Мы знаем обычаи. А затем, надеюсь, вы уйдете?
Тэмпл. Конечно. К тому же у него и не было намерения оставаться. Он пил, даже не сняв пальто.
Гоуен (вытаскивает бутылку виски из кармана и смешивает в бокале виски с содовой для Стивенса). А почему бы ему и не остаться? Раз у него хватило мужества поднять руку в зале суда, чтобы принести присягу и защищать негритянку, которая убила его внучатую племянницу, он, конечно, может протянуть ту же руку и чокнуться с матерью убитого ребенка. Но не лучше ли поговорить и все выяснить, чтобы мы от этого избавились, по крайней мере на какое-то время?
Тэмпл (внимательно смотрит не на Гоуена, а на Стивенса, который, в свою очередь, сурово смотрит на нее). Ну что ж, поговорим. Располагайтесь поудобнее. Надеюсь, дядя Гэвин чокнется также и с тобой, мой дорогой, с отцом убитого ребенка?
Гоуен (смешивая виски с содовой). Ну, разумеется, чокнется. Ничто ему не помешает. Да и почему он должен питать жалость к отцу? В глазах закона мужчинам не полагается страдать. Закон милостив только к женщинам и детям. Особенно к женщинам, особенно к цветным проституткам, к тем, кто убивает детей, рожденных белыми. (Протягивает стакан Стивенсу.) Итак, почему мистер Стивенс, адвокат защиты, должен жалеть мужчину или женщину, которые по чистой случайности являются его родственниками, а также родителями убитого ребенка!
Тэмпл (строго). Довольно, Гоуен!
Гоуен. Прости. (Поворачивается к ней и видит, что в руках у нее ничего нет.) Ты не пьешь?
Тэмпл. Нет, благодарю. Мне бы хотелось молока.
Гоуен. Молока? Очень хорошо. Горячего, конечно?
Тэмпл. Да, если можно.
Гоуен. Разумеется, можно. Я уже поставил на огонь кастрюлю, когда ходил за виски. Как видишь, я думаю решительно обо всем. (Направляется в столовую.) Кстати, не выпускай дядю Гэвина, пока я не вернусь. Если понадобится, запри дверь на ключ.
Гоуен выходит. Тэмпл и Стивенс сидят молча, пока не хлопает дверь в буфетной.
Тэмпл (быстро, строго). Так что вам известно? (Еще быстрее.) Только не лгите! Вы же знаете, время не ждет.
Стивенс. Время не ждет? Почему? Потому что ваш самолет улетает сегодня вечером? Но у Нэнси еще есть время. Четыре месяца. Ее повесят только тринадцатого марта.
Тэмпл. Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать... Вы - ее адвокат, вы можете видеть ее ежедневно... Какая-то негритянка и вы, белый... Вы могли заставить ее говорить... Запугать ее. Подкупить щепоткой кокаина или стаканом спиртного. (Внезапно она умолкает, пристально смотрит Стивенсу в глаза с удивлением и каким-то отчаянием; голос ее понижается до еле слышного шепота.) Боже мой! Неужели она вам ничего не сказала? Не верю. Вам, значит, ничего не известно, и, стало быть, это я, я должна рассказать?.. Нет, нет, не могу поверить. Это невозможно!..
Стивенс. Невозможно? Почему же? Нет, она мне больше ничего не сказала.
Тэмпл. Я вам не верю. Но это ничего не меняет. Что вы хотите узнать? Скажите мне только, как, по-вашему, все это произошло.
Стивенс. В ту ночь у вас был мужчина.
Тэмпл (прислушивается, затем делает шаг к Стивенсу). Вот как?! Нет, у меня не был мужчина в ту ночь. Я могу это доказать, слышите? Я вам уже говорила это, и вам не удастся ничего из меня вытянуть. Разумеется, вы могли бы потащить меня в суд, привести к присяге. Хотя ваши присяжные заседатели не очень-то любят забавы ради устраивать подобное испытание матери, на которую обрушилось такое горе. Но вы на это были бы способны. (Меняя тон.) Простите, дядя Гэвин. Мне очень жаль, но, видите ли, это невозможно; я не смогу говорить. Нет! О нет, я не в силах рассказать. (Хлопает дверь буфетной.) Сейчас я оставлю вас наедине с Гоуеном. Да, я уйду сейчас наверх и буду ждать в своей комнате. Я уверена, у вас найдется о чем поговорить.
Она умолкает. Входит Гоуен, неся маленький поднос со стаканом молока. Подходит к столу.
Гоуен. О чем вы говорили?
Тэмпл. Ни о чем. Я сказала дяде Гэвину, что в его манерах есть что-то от прежних вирджинских джентльменов, что-то такое, что есть и у тебя. Должно быть, вы оба унаследовали это от своих предков. (Смотрит на них.) Прекрасное наследство. Пойду приготовлю Бюки ванну и накормлю его ужином. (Дотрагивается до стакана, чтобы проверить, горячее ли молоко.) Спасибо, мой дорогой.
Гоуен (Стивенсу). Видите, - самая подходящая температура. Великолепный сервис! Вот как меня выдрессировали!
Он внезапно умолкает, наблюдая за Тэмпл: она стоит безучастная, застыв со стаканом молока в руке. Гоуен подходит к ней и целует. Она вся сжимается, принимая его поцелуй. Затем, со стаканом в руке, идет к двери, ведущей в холл.
Тэмпл (Стивенсу). Всего хорошего, дядя Гэвин. Мы не увидимся до июня.
Стивенс. До тринадцатого марта, может быть?
Тэмпл. Нет, до июня. Бюки пришлет вам открытку, вам и Мэгги. Но если вы случайно узнаете что-то новое, что может помочь Нэнси, что-то такое, для чего вам может понадобиться мое свидетельство, напишите мне. Хотя я, право, не знаю, при чем тут я. (Краткая пауза.) Если вы только что-нибудь узнаете...
Стивенс. Вы сами должны мне сказать то, чего я еще не знаю.
Тэмпл (помолчав). Но почему я, дядя Гэвин? Зачем мне говорить, когда другие молчат? Если кому-то хочется, чтобы его отправили на виселицу, кто я такая, чтобы этому помешать? Спокойной ночи.
Она выходит и закрывает за собой дверь. Стивенс, очень озабоченный, поворачивается и ставит виски на поднос.
Гоуен. Сущее удовольствие слушать вашу откровенную и дружескую беседу: сразу видно, что дядя и племянница нежно любят друг друга и ничего друг от друга не таят. (Внезапно вспылив.) Да когда же вы, наконец, допьете свой стакан? Мне еще надо пообедать и уложить вещи.
Стивенс. А ты свой стакан даже и не начинал. Давай-ка со мной за компанию.
Гоуен (берет полный стакан). Ну, что ж, почему бы и не выпить. Но лучше вы бы все-таки ушли поскорее и оставили нас одних утешаться возмездием, которое суд даровал нам взамен нашего погибшего ребенка.
Стивенс. Дай бог, чтобы вы нашли в этом утешение.
Гоуен. Да, я молю об этом бога. Молю. Возмездие! Око за око, а? Какие бессмысленные слова! Но чтобы понять это, нужно лишиться ока.
Стивенс. Вы еще не отомщены. Надо, чтобы Нэнси умерла.
Гоуен. Ну и пусть умрет. Потеря не велика. Уличная девка, черномазая пьяница...
Стивенс. Нищая, падшая, влачившая беспросветную жизнь вплоть до того дня, когда мистер и миссис Стивенс просто из гуманности подобрали ее в сточной канаве, чтобы заронить в ее душе надежду на спасение.
Гоуен сидит неподвижно, вертит в пальцах стакан. Стивенс наблюдает за ним.
И вот, в благодарность за это она...
Гоуен. Довольно, Гэвин. Ступайте домой. Или убирайтесь к дьяволу. Куда угодно, но вон отсюда!..
Стивенс. Сейчас уйду, погоди. (Помолчав.) Гоуен, ты в самом деле хочешь, чтобы Нэнси повесили?
Гоуен. Я? Нет. На что мне это? Я даже, как говорится, не ропщу. Какое я, в сущности, имею к этому отношение? Только то, что считаюсь отцом ребенка, которого.. Какой прохвост выдает это пойло за виски?
Швыряет стакан с виски в ведерко со льдом, хватает пустой бокал и наполняет его. Сначала он не произносит ни звука, но вскоре начинает смеяться, а через некоторое время уже истерически хохочет, потеряв над собой контроль, и льет виски в переполненный бокал. Стивенс протягивает руку и, схватив бутылку, останавливает Гоуена.
Стивенс. Перестань! Сейчас же перестань!
Вырывает бутылку из рук Гоуена, ставит ее на стол, отливает из бокала часть виски в другой бокал и протягивает его Гоуену. Тот берет бокал и, овладев собой, перестает смеяться.
Гоуен (держит в руке стакан, но не пьет). Восемь лет! Восемь лет не брал в рот спиртного. И вот награда! Мой ребенок убит грязной негритянкой, которая даже и не подумала сбежать, а ведь тогда какой-нибудь полицейский шпик или еще кто-то мог бы пристрелить ее как бешеную собаку. Ясно вам? Восемь лет я не пил и вот получил награду за свое воздержание. Получил то, что заслужил за свою добродетель. Ну что ж, теперь я расплатился. И могу снова пить. Но у меня больше нет желания пить. Зато я могу, по крайней мере, смеяться. Одно другого стоит, верно? Ведь как обстояло дело? Я впутался помимо воли в неприятную историю. Мне пришлось расплатиться, но по сходной цене. У меня было двое детей, а в уплату взяли только одного. Один мертвый ребенок и одна публично повешенная негритянка - вот и все, чем мне пришлось заплатить...
Стивенс. За что заплатить?
Гоуен. За свое прошлое. За свое сумасбродство и за ту попойку, которая была восемь лет назад, вам это хорошо известно. За свою трусость, если хотите... О да! Есть над чем посмеяться. Но не очень весело. И не очень громко, не правда ли? Тсс! Тише! Не надо ворошить прошлое. Тревожить мисс Дрейк, например. Мисс Тэмпл Дрейк, теперешнюю миссис Стивенс. Не надо вспоминать ни о молодой девушке, ни о том вертопрахе, каким я был тогда. Трусость, да? А что же иное? Трусость - это верное слово. Но как оно звучит неприятно! Скажем просто: переутомление.
Стивенс. Кто вспоминает это прошлое?
Гоуен. В самом деле? Разве, мой дорогой дядя, вы не вспоминаете? ГоуенСтивенс, присутствующий здесь, был вымуштрован в Вирджинии и обучен вести себя по-джентльменски. Даже если он пьян. Однажды, напившись, как десять джентльменов, он похитил молоденькую девушку из провинциального колледжа, без сомнения невинную,
- да, да, почему бы и нет? И отправился с ней на прогулку в автомобиле, чтобы посмотреть футбольный матч, напился, как двадцать джентльменов, сбился с дороги, накачался спиртом, как целый полк джентльменов, разбил свою колымагу и, мертвецки пьяный, потерял сознание. За это время девушка, все еще, конечно, невинная, как вы можете предполагать, была похищена неким сумасшедшим развратником и упрятана в дом терпимости в Мемфисе... (Сквозь зубы бормочет какие-то ругательства.)
Стивенс. Как?
Гоуен. Да, да! Придется все-таки назвать тогдашнее мое поведение подлостью, даже если это звучит плохо.
Стивенс. Но ведь женитьба на ней не была подлостью.
Гоуен. Конечно! Жениться на девице, побывавшей в борделе! Какое великодушие, какой благородный поступок! Настоящий рыцарь из Вирджинии! Чего и говорить. Могу поспорить благородством с целой армией джентльменов.
Стивенс. Во всяком случае, намерение было джентльменское. Она была упрятана в дом терпимости и... Я не расслышал...
Гоуен (быстро протягивает руку к стакану Стивенса). Бросьте этот брандахлыст.
Стивенс (отводит свой стакан). Что ты сказал насчет Тэмпл?
Гоуен. Что сказал, то и сказал. Вы же слышали.
Стивенс. Ты, кажется, добавил: «И это ей нравилось»? Да?
Пристально смотрят друг на друга.
Вот чего ты никогда не сможешь ей простить. Ведь она была невольной виновницей страшных дней в твоей жизни - этого ты никогда не сможешь ни забыть, ни объяснить, ни искупить, ты и до сих пор об этом все думаешь и думаешь... Главное: потому, что это событие не доставило ей душевных мук, - наоборот: ей, как ты сам говоришь,
«там нравилось». А ты из-за нее лишился свободы, потерял достоинство мужчины, почитаемого женой и ребенком. Слишком дорогой ценой ты расплачиваешься, по-твоему, за один этот час своей жизни. А твоя жена будто и не утратила ничего, ни о чем не сожалеет и даже не чувствует своей ущербности. И из-за этого, скажи мне, Гоуен, из-за этого несчастная, сбитая с толку негритянка должна умереть?
Гоуен. Уходите отсюда!
Стивенс. Если это так, то лучше уж пусти себе пулю в лоб! По крайней мере, перестанешь ворошить все время то, чего ты не в силах забыть. Покончи с собой - и не будешь больше вспоминать, не будешь просыпаться по ночам весь в холодном поту, потому что ты не хочешь и не можешь выбросить из памяти прошлое! Или же посмотри хоть раз правде в лицо. И скажи мне, что произошло в течение того месяца, когда этот сумасшедший держал ее пленницей в публичном доме в Мемфисе. Что произошло, о чем никто не знает, кроме нее и тебя? А может быть, даже и ты не знаешь?
Гоуен (не сводя глаз со Стивенса, решительно ставит стакан на поднос, берет бутылку и поднимает ее над головой. Из горлышка льется виски. Струя течет по рукаву Гоуена на пол. Он словно не замечает этого. Хриплым голосом невнятно бормочет). Ох! Господи, помоги мне, да помоги же ты мне!
Стивенс не спеша ставит свой стакан на поднос, поворачивается и, взяв с дивана шляпу, уходит. Гоуеннекотороесремя стоит с пустой бутылкой в руке. Затем жадно глотает воздух и, всхлипнув, приходит в себя, ставит пустую бутылку на поднос, замечает свой, еще не тронутый стакан виски, берет его, держит некоторое время и швыряет в камин. Стакан разбивается о раскаленные язычками газа искусственные поленья. Свет гаснет.
Картина третья
Гостиная Стивенсов. Одиннадцатое марта, 22 часа. Обстановка в комнате точно такая же, какой она была четыре месяца тому назад. Лишь настольная лампа зажжена и диван переставлен на другое место - повернут теперь к публике. Дверь в столовую закрыта. В углу, справа, на маленьком круглом столике, - телефон. Дверь в столовую отворяется. Входит Тэмпл в сопровождении Стивенса. На Тэмпл длинный пеньюар, волосы схвачены на затылке лентой. Кажется, что она приготовилась ко сну. Стивенс в пальто и шляпе.
Тэмпл. Прикройте дверь. Бюки спит в детской.
Стивенс. Вы привезли его с собой?
Тэмпл. Да.
Стивенс. И он спит в той комнате?..
Тэмпл. Да.
Стивенс. Лучше бы его здесь не было.
Тэмпл. Но он здесь.
Стивенс (смотрит на нее). Как хотите, Тэмпл, но это шантаж. Вы нарочно его привезли. И все-таки мы поговорим.
Тэмпл. Шантаж? А почему бы и нет? Разве женщина не может обратить своего ребенка в надежный щит против нападения?
Стивенс. Тогда зачем же вы вернулись из Калифорнии?
Тэмпл. Хотела найти покой. (Подходит к столу.) А его все нет и нет! Верите вы в совпадения?
Стивенс. Могу поверить.
Тэмпл (берет со стола сложенную телеграмму и разворачивает ее). Вы мне послали эту телеграмму восьмого марта. В ней сказано: «Еще пять дней до тринадцатого. Точка. А куда вы поедете потом?» (Складывает телеграмму.)
Стивенс наблюдает за ней.
Стивенс. Ну и что же? Сегодня одиннадцатое. Это и есть совпадение?
Тэмпл. Нет. Совпадение в другом. (Садится, бросает телеграмму на стол и поворачивается к Стивенсу.) Восьмого после обеда мы с Бюки были на пляже. Я читала, вернее, пыталась читать, чтобы забыть о телеграмме, а малыш играл и что-то лепетал. И вдруг он спрашивает: «Мама, Калифорния далеко от Джефферсона?» Я, не отрываясь от книги, говорю: «Да, мой дорогой». А он спрашивает: «Сколько времени мы еще здесь пробудем?» Я отвечаю: «До тех пор, пока нам не надоест, мой дорогой!» Тогда он посмотрел на меня и ласково спросил: «Мы будем здесь жить, пока не повесят Нэнси?» Поздно уж было придумывать, я растерялась. Я, не найдя ничего другого, сказала: «Да, мой дорогой». И он задал мне вопрос, который задают, конечно, все дети: «А потом, мама, куда мы поедем?» Точно так же, как вы: «А куда вы поедете потом?» И вот мы вернулись первым же самолетом. Я дала Гоуену снотворное и уложила его спать. Надеюсь, он спит. А я позвонила вам. Что вы на это скажете?
Стивенс. Ничего.
Тэмпл. Ну хорошо. Ради бога, поговорим о чем-нибудь другом. (Пододвигает стул.) Я здесь. Не важно, чья это ошибка! Садитесь. Хотите выпить чего-нибудь? (Но она ничего ему не предлагает и не ждет ответа.) Надо все-таки спасти Нэнси! Вы заставили меня вернуться, вы и Бюки заставили меня вернуться. Вы, дядя Гэвин, думаете, будто есть что-то такое, о чем я вам не сказала. Но почему вы думаете, что есть еще что-то, о чем я вам не сказала?
Стивенс. Потому что вы вернулись из Калифорнии.
Тэмпл. Это недостаточное основание. А еще почему?
Стивенс. Потому что вы все время были там... Ну, на суде.
Повернув к нему голову, Тэмпл шарит рукой по столу и ощупью находит коробку с сигаретами, берет одну, затем нащупывает зажигалку и кладет то и другое себе на колени.
Да, вы все время были на суде, с первого дня, и по целым дням...
Тэмпл (все еще избегая смотреть на него, говорит с безразличным видом, не вынимая изо рта сигареты, которая пляшет при каждом звуке). Разве я не была безутешной матерью?..
Стивенс. Безутешной матерью? Несомненно.
Тэмпл. Пришедшей насладиться своей местью, тигрицей, жаждущей крови, тигрицей, распростертой на трупе своего ребенка...
Стивенс. Но у безутешной матери не хватило бы сердца и на горе, и на месть. И как она только могла смотреть на ту, которая убила ее ребенка?
Тэмпл щелкает зажигалкой, закуривает сигарету и кладет зажигалку на стол. Стивенс пододвигает к ней пепельницу.
Тэмпл. Спасибо. Послушайте, Гэвин, вы подозреваете, будто я что-то скрываю. Но ведь совсем не важно, что именно я скрываю. Вам не для чего это знать. Вам необходимо только одно: иметь свидетельское показание, данное под присягой и утверждающее, что Нэнси сумасшедшая... сумасшедшая уже много лет.
Стивенс. Я думал об этом. Но теперь уже поздно. Пять месяцев назад - может быть... А теперь приговор вынесен. Она признала себя виновной, она осуждена. В глазах закона Нэнси Мэнниго больше не существует.
Тэмпл. Даже если я подпишу заявление?
Стивенс. А что вы напишете в этом заявлении?
Тэмпл. Вы мне скажете, что надо написать. Ведь вы все-таки адвокат, хоть и не сумели спасти свою подзащитную. А если вы ничего не можете придумать, я просто заявлю, что знала в течение многих лет, что она сумасшедшая. Если я, мать, скажу это, кто осмелится сомневаться?
Стивенс. А тяжкое оскорбление суда?
Тэмпл. Какое оскорбление?
Стивенс. После того как обвиняемой вынесен приговор, вы только подумайте: главный свидетель обвинения - вы слышите, - обвинения, - вдруг появляется вновь и заявляет, что допущена ошибка и что дело надо пересмотреть!
Тэмпл (невозмутимо). Скажите им что-нибудь: что я забыла, что теперь я одумалась или что прокурор заплатил мне за мое молчание!
Стивенс. Тэмпл!
Тэмпл. Скажите им, что мать, у которой задушили ребенка в колыбели, была способна на все, чтобы отомстить. Но, добившись мести она осознала, что не может довести свою месть до конца и принести ей в жертву человеческую жизнь, хотя бы даже жизнь чернокожей проститутки.
Стивенс (смотрит на нее.Пауза). Стало быть, вы не хотите, чтобы она умерла?
Тэмпл. Я вам уже сказала. Оставьте вы это, ради бога. Разве невозможно то, о чем я прошу?
Стивенс. Итак, Тэмпл Дрейк хочет спасти Нэнси?
Тэмпл. Миссис Стивенс хочет ее спасти. (Она пристально смотрит на него.Медленно вынимает сигарету изо рта и, не сводя глаз со Стивенса, тушит ее в пепельнице.)
Стивенс. Очень хорошо. Итак, мы появляемся вновь и под присягой даем показание о том, что убийца в момент совершения преступления была невменяема.
Тэмпл. Да. И, может быть, тогда...
Стивенс. А где доказательства?
Тэмпл. Доказательства?
Стивенс. Какие доказательства вы приведете?
Тэмпл. Откуда мне знать, что пишется в свидетельском показании? Что необходимо в нем указать, чтобы оно было действительно? (Она пристально глядит на Стивенса; он молча смотрит на нее, пока у нее не вырывается тяжелый вздох, почти стон.) Ох! Ну, чего вы от меня еще хотите?
Стивенс (спокойно). Хочу знать правду. Ведь только правда может сделать достоверным свидетельское показание.
Тэмпл. Правда? Мы пытаемся спасти приговоренную к смерти убийцу, чей адвокат уже признал, что он провалился. Чему может помочь здесь правда? (Быстро, с горечью.) Я говорю: «Мы пытаемся». Но нет, это я, мать убитого младенца, пытаюсь ее спасти. Не адвокат Стивенс, а миссис Стивенс, мать! Но не воображаете же вы, что для ее спасения я сделаю все что угодно! Все что угодно!..
Стивенс. Вы сделаете все, за исключением одного, хотя именно это могло бы спасти Нэнси. Забудем, что она должна умереть. Смерть - это ничто. Страшна несправедливость. И только правда, одна лишь правда может смело выступить против несправедливости. Правда или же любовь.
Тэмпл (жестко). Любовь! О, бог мой! Любовь!
Стивенс. Назовите это жалостью, если хотите. Или мужеством. Или честью, или просто правом на спокойный сон.
Тэмпл. Вы мне говорите о сне, мне, которая в течение шести лет... Ах, прошу вас, оставьте меня!
Стивенс. Тэмпл, я защищал Нэнси против моих близких родственников, против всех, кого я люблю, я защищал ее во имя справедливости. И только от вас одной, от той, какая вы есть, от Тэмпл Дрейк, я жду этой справедливости.
Тэмпл. А я говорю вам, что ни правда, ни справедливость ничего не дадут, и я ничем не могу быть вам полезной. А ведь когда вы обратитесь в Верховный суд, вам нужна будет не голая правда, которой никто не поверит, а чувствительное заявление под присягой, заявление, которое никакой трибунал не сможет оспаривать.
Стивенс. Мы не будем обращаться в Верховный суд.
Тэмпл пристально смотрит на него.
Слишком поздно! Если бы это было возможно, я бы занялся этим еще четыре месяца назад. Мы пойдем к губернатору. Сегодня же вечером!
Тэмпл. К губернатору?
Стивенс. Да. Я с ним знаком. Он нас выслушает. Но даже и он не уверен, что сможет ее спасти.
Тэмпл. Тогда зачем же идти к нему? Зачем?
Стивенс. Я вам уже сказал. Во имя правды.
Тэмпл. Ах, какие пустяки! Сказать правду только для того, чтобы она была сказана, отчетливо, громким голосом, тем количеством слов, которые для этого потребуются? Только для того, чтобы она была сказана и услышана? Чтобы кто-то, не важно кто, ее услышал? Какой-то посторонний человек, которого это дело совсем не касается и даже не интересует, будет иметь право выслушать эти слова, - только потому, что он изъявит желание их выслушать? Ну что ж, приступайте к делу, заканчивайте вашу возвышенную проповедь, научите, что я должна говорить для своего душевного спокойствия.
Стивенс. Я уже вам сказал, что вы должны говорить, чтобы вернуть себе право спокойно спать.
Тэмпл. А я вам ответила, что вот уже шесть лет, как я перестала отличать бессонницу от сна и день от ночи. (Смотрит ему в глаза. Он молчит и тоже смотрит на нее. Она колеблется. Затем показывает на дверь в детскую и понижает голос.) Вы хорошо знаете, что я не могу говорить, если бы даже захотела: надо, чтобы ребенок, который спит там, мог по-прежнему жить спокойно. Я привезла его для того, чтобы вы по справедливости подумали о нем, об его покое. Но вы хотите и его лишить сна...
Стивенс. Нет, он будет спать, если сон вернется к вам.
Тэмпл. Я этому не верю. Самое лучшее для спокойствия Бюки и для его будущего - это казнить убийцу его сестры. Время все изгладит из его памяти!
Стивенс. Безразлично, какими средствами и какой ложью?
Тэмпл. Ложь умерла вместе с прошлым.
Стивенс. Вы не верите в то, что говорите.
Тэмпл возвращается к столу, закуривает сигарету, затем решительно поворачивается к Стивенсу.
Тэмпл. Ну что ж! Продолжайте. Бейте. Задавайте вопросы.
Стивенс. Мужчина, который приходил к вам в ту ночь, кто он?
Тэмпл. Гоуен, мой муж.
Стивенс. Гоуена не было дома. В шесть часов утра он уехал с Бюки в Новый Орлеан.
Они смотрят друг на друга.
Гоуен сам невольно выдал вас. Я понял, что вы устроили это путешествие для того, чтобы он и Бюки отсутствовали в эту ночь. Я был искренне удивлен, что вы не удалили и Нэнси, - и ее тоже. (Он останавливается, словно вдруг сделал открытие.) Погодите: вы хотели, вы пытались ее удалить, но она не ушла. Да, я в этом уверен. Кто был этот мужчина?
Тэмпл. Докажите сначала, что он был.
Стивенс. Не могу. Нэнси наотрез отказалась говорить что-либо об этой ночи.
Тэмпл. Она отказалась? Тогда слушайте, слушайте внимательно. (Она стоит перед Стивенсом, выпрямившись, напряженная, и глядит ему прямо в глаза.) Тэмпл Дрейк умерла. Та девушка, какою я была, умерла шесть лет назад, - еще до прихода Н<
|
|
|
