Сравнительно-культурный подход к построению общепсихологического знания

3.1. Первые эмпирические исследования в общей психологии

Первые серьезные сравнительно-культурные исследования в психологии, точнее в общей психологии, которая к этому времени получила значительное развитие, датируются самым концом XIX века. Основателем сравнительно-культурной психологии считается английский исследователь У. Риверс (1864-1922), который работал в составе знаменитой культурантропологической экспедиции на островах пролива Торреса, а затем на Новой Гвинее и в Южной Индии.

На островах пролива Торреса Риверс проверял популярную в то время точку зрения о большем развитии некоторых чувств у «примитивных» народов, чем у людей из индустриальных обществ, в частности о необыкновенной остроте зрения неевропейцев. Он поддерживал так называемую компенсаторную гипотезу, согласно которой первобытные народы достигли высокого развития перцептивных процессов, но за счет меньшего развития умственных способностей. Иными словами, если слишком много сил затрачивается на ощущение и восприятие, то от этого страдает интеллект.

Для проверки этого предположения в полевых условиях использовались экспериментальные установки и методики, разработанные в психологических лабораториях Европы. Изучалось зрительное восприятие (острота зрения, восприятие цвета, восприятие пространства), а также слух, обоняние, вкус, опознание веса, время реакции на различные стимулы-память.

Риверсом были выявлены отдельные межкультурные различия в восприятии цвета. Изучая цветовое зрение, британский исследователь обнаружил, что туземцы часто смешивают синий и зеленый цвета. Он утверждал, что их зрение характеризуется меньшей чувствительностью в сине-зеленом участке спектра, чем зрение европейцев. Так, для них синий более темный цвет, чем для нас: они сравнивают яркий синий цвет с грязной водой или рвотой ночи[17].

Работы Риверса положили начало исследованию межкультурныx различий в подверженности зрительным иллюзиям. Подобныe иллюзии возникают, когда «выученные» интерпретации стимулов вводят в заблуждение из-за своих необычных характеристик. Психологами выявлено несколько типов иллюзий, возникающих у людей при восприятии специально подобранных геометрических фигур, углов и линий. В начале нашего века Риверс работал с двумя общеизвестными иллюзиями — Мюллера-Лайера и горизонтально-вертикальной (см. рис. 1 и 2), сравнивая восприимчивость к ним жителей Англии, Южной Индии и Новой Гвинеи.

Согласно результатам, полученным Риверсом, англичане чаще, чем представители двух других культур, воспринимают линии в иллюзии Мюллера-Лайера как различающиеся по длине. Он также обнаружил, что индийцы и новогвинейцы более подвержены горизонтально-вертикальной иллюзии, чем англичане. Эти результаты удивили исследователя, так как он предполагал, что народы Новой Гвинеи и Индии более «примитивны», и следовательно, должны быть в большей степени восприимчивы к любым зрительным иллюзиям, чем образованные и «цивилизованные» англичане. Полученные данные продемонстрировали, что культура, причем не только степень образованности ее членов, влияет на подверженность иллюзиям. Риверс и его последователи пришли к заключению, что культура воздействует на то, каким образом человек видит окружающий его мир.

 

 

Рис. 1. Иллюзия Мюллера-Лайера

Одинакова ли длина горизонтальных отрезков? Большинству людей нижняя линия кажется более длинной, чем верхняя. На самом деле их длина совершенно одинакова.

Рис. 2. Горизонтально-вертикальная иллюзия

Одинакова ли длина горизонтального и вертикального отрезка? Большинству людей вертикальная линия кажется длиннее, чем горизонтальная, хотя обе линии имеют одинаковую длину.

Хотя Риверсом и были выявлены отдельные межкультурные различия в зрительном восприятии, ничего экстраординарного обнаружено не было. На основе полученных данных британский исследователь пришел к заключению о необоснованности утверждений о более развитом восприятии «примитивных» народов.

Но ученый не был свободен от господствовавших в то время концепций и не смог полностью отказаться от идеи о дополнительности связи между восприятием и интеллектом. У бесписьменных народов, по его мнению, нет особого совершенства восприятия, но от европейцев их отличает пристальное внимание к малейшим деталям ландшафта, растений, животных, что мешает им развивать интеллект.

В дальнейшем психологическое сообщество отвергло многие интерпретации Риверса, особенно это относится к поддержке компенсаторной гипотезы. Но во многих отношениях исследования, проведенные в самом начале века, до сих пор считаются образцовыми. Отчеты Риверса представляют значительный интерес еще и потому, что количественные данные он стремился подтвердить другими методами. Так, изучая цветовое восприятие с помощью аппаратурных методов, он использовал также метод опроса, интересуясь у туземцев, какие цвета они предпочитают, и метод наблюдения, отмечая, в одежде какого цвета люди приходят на праздник.

Несомненные достоинства первых эмпирических сравнительно-культурных исследований привели к тому, что многие полученные результаты были приняты без возражений, и долгое время восприятие в этнопсихологии почти не изучалось. На многие годы в центре интереса ученых оказалось измерение высших психических функций с помощью тестов интеллекта.

3.2. Немного о тестах интеллекта

Французы А. Вине и Т. Симон в начале XX века создали тесты интеллекта для измерения готовности детей к школе и выявления тех из них, кому требуется специальное обучение. Но после того, как тесты попали в США, их стали очень широко применять не только в школах, но и в других правительственных программах, а тестирование людей из различных культур стало объектом не только научной, но и политической полемики. Ожесточенные споры разгорелись после того, как в 1913 г. три четверти прибывших в США итальянских, венгерских и еврейских иммигрантов по результатам тестирования были признаны умственно отсталыми. Часть участников полемики защищала научный характер тестов интеллекта, утверждая, что выходцам из Южной и Восточной Европы должен быть закрыт доступ в США. Их оппоненты на это отвечали, что подобные тесты не способны адекватно измерять умственные способности «Инородцев», так как связаны со знаниями в области языка и Культуры, а иммигранты плохо говорили по-английски и прибыли из стран с культурой, часто сильно отличающейся от американской.

И до сих пор не утихают споры вокруг интерпретации результатов тестирования членов групп, не принадлежащих к доминантной культуре. Только дебаты возникают по поводу других групп прежде всего расовых. Действительно, «коэффициент интеллекта» (IQ) у «цветных» жителей США в среднем как правило, оказывается ниже, чем у белых. В дебатах, известных под названием «природа против обучения», сторонники «природы» утверждают, что тесты измеряют врожденные способности, а различия в IQ носят наследуемый характер. В этом случае доминирующим фактором объяснения различий становится биологическое образование — раса, а тесты могут применяться (и действительно неоднократно применялись) при попытках доказать расовое превосходство одних народов над другими. Даже в наши дни в США, где на протяжении нескольких десятилетий проводится антирасистская политика, сторонники подобных идей считают, что специальные правительственные программы предоставления привилегий меньшинствам — пустая трата денег из-за врожденной интеллектуальной неполноценности цветного населения.

Те, кто доминирующим фактором при объяснении различий считают «обучение», настаивают, что различия в IQ между белыми и «цветными» жителями США обусловлены культурой и социальным окружением. Более низкие баллы представителей групп меньшинств — последствие неблагоприятных социально-экономических условий, в которых растут их дети. Сторонники этой позиции опираются на результаты исследований, согласно которым IQ тесно связан с принадлежностью к социальному классу, например у бедных белых он на 10-20 баллов ниже, чем у белых из среднего класса. Более значительный эффект окружающей среды, чем расового происхождения, особенно наглядно продемонстрирован результатами исследований, в которых коэффициент интеллекта у бедных белых в южных штатах оказался ниже, чем у афроамериканцев, живущих в более экономически благополучных северных штатах.

В настоящее время этнопсихологи выделяют несколько обусловленных культурой причин различий в IQ у представителей разных народов. Во-первых, в разных культурах существуют разные представления о том, что собой представляет интеллект. Оценка интеллектуальных способностей представителей каждой из них должна соответствовать смыслу, который вкладывается вэто понятие. Европеец или американец под этим термином понимают относительно устойчивую структуру умственных способностей индивида. И такое понимание отражает ценности евроамериканской культуры. Если проанализировать слова, которыми переводится на другие языки слово «интеллект», то становится очевидным, что они не точно соответствуют этому понятию, так как включают черты, отражающие ценности других культур. Китайцы, например, в интеллект включают усердие, ответственность перед обществом, подражание.

Во-вторых, у людей, принадлежащих к разным культурам, могут не совпадать представления о достойном пути проявления своих способностей. В индивидуалистических культурах демонстрация знаний и умений обычно поощряется. И то же самое поведение может рассматриваться как неприличное или грубое в культурах, где ценятся межличностные отношения, кооперация и скромность. Эту особенность необходимо учитывать при проведении сравнительно-культурных исследований, так как успешное выполнение тестового задания может требовать поведения, которое в одной культуре рассматривается как нескромное и самонадеянное, а в другой — как желательное.

В-третъих, тест, сконструированный для одной культуры, может оказаться неадекватным для другой, даже если его перевод не вызывает никаких замечаний. Например, в одном из американских тестов интеллекта есть вопрос: «Что общего между фортепьяно и скрипкой?» Совершенно очевидно, что ответ на этот вопрос требует знакомства с этими инструментами. Правильный ответ можно ожидать от представителей среднего класса США, но не от индивидов из культур, где играют на других музыкальных инструментах.

Межкультурные различия в наборе качеств, включаемых в понятие «интеллект», и в отношении к проявлению этих качеств еще требуют эмпирических исследований. Но одно очевидно:

 

«Мы знаем лишь то, что тесты интеллекта являются хорошими предсказателями вербальных умений, необходимых для успеха в современном индустриальном обществе, в культурах с формализованной образовательной системой, все более распространяющейся по всему миру. Но подобные тесты могут не измерять мотивацию, креативность, талант или социальные умения, которые тоже являются важными факторами достижений» (Matsumoto, 1996, р. 199).

 

Предвзятые идеи об интеллекте различных рас очень долго влияли на результаты исследований и в других областях общей психологии. Так, в работах американских ученых по изучению восприятия вплоть до 50-х гг. XXвека доминирующим фактором объяснения различий оставалась раса. Например, при тестировании музыкальных способностей в 30-е гг. студенты, афроамериканцы продемонстрировали более высокие показатели при опознании громкости и продолжительности звучания мелодий и при идентификации ритма. А у белых студентов результаты были лучше при опознании тембра и тональности. Но с точки зрения автора исследования, только два последних показателя позитивно коррелируют с интеллектом.

Вместо компенсаторной гипотезы о дополнительности связи между восприятием и интеллектом появились гипотезы баланса между различными сенсорными модальностями. Был предложен термин сенсотип, с помощью которого стали характеризовать различия между расами в отношении значимости разных органов чувств при восприятии. Эти идеи завоевали популярность в среде творческой интеллигенции некоторых стран, и представители разных рас стали превозносить «свой» способ восприятия. Сторонники доктрины негритюда, например, рассматривали тактильно-слуховой сенсотип как специфически африканский и противопоставляли его визуальной культуре белых колонизаторов.

Серьезного теоретического объяснения обусловленных культурой причин, которые могли бы привести к доминированию слухового восприятия у африканцев, так и не было предложено. Но есть много эмпирических примеров, которые, по мнению сторонников гипотезы баланса, ее поддерживают, например трудности африканцев в изучении математики, но их способности к языкам и хорошее чувство ритма. Однако результаты многочисленных исследований достаточно противоречивы. Так, в одном из них, когда белые и черные южноафриканские студенты должны были высказывать суждения о яркости белого пятна и громкости звука, не было найдено доказательств превосходства черных испытуемых в слуховом восприятии, а белых — в зрительном.

К началу 70-х гг. понятие сенсотип исчезло из сравнительно-культурной психологии. Это связано с тем, что в последние десятилетия стала преобладать точка зрения, согласно которой в психике народов, населяющих Землю, намного больше общих черт, чем различий. При изучении перцептивных процессов этнопсихологи переключились на исследование специфических стимулов и межкультурные различия стали искать лишь в весьма ограниченных областях перцептивного опыта. Их достижения мы рассмотрим на примере изучения зрительного восприятия: с этого предмета — вспомним Риверса — началась сравнительно-культурная психология, и ему посвящено больше всего серьезных исследований. И затронем уже знакомые нам области: зрительные иллюзии и восприятие цвета.

3.3. Зрительные иллюзии

К постановке вопроса о межкультурных различиях в подверженности зрительным иллюзиям привели результаты исследования У. Риверса, опубликованные в 1905 г. В настоящее время эта проблема относится к наиболее разработанным в сравнительно-культурной психологии. Заметной вехой в изучении зрительных иллюзий явилась работа М. Сегалла, Д. Кэмпбелла и М. Херсковица «Влияние культуры на зрительное восприятие» (1966). Исследование тем более примечательное, что его проводили крупнейшие авторитеты в своих областях знаний — культурантрополог Херсковиц и психолог Кэмпбелл. А причиной проведения эксперимента послужили расхождения во мнениях между ними: если последовательный релятивист Херсковиц верил, что даже восприятие длины линий подвергается влиянию культурных факторов, то Кэмпбелл относился к этому скептически.

Были выдвинуты две основные гипотезы:

1. Гипотеза «мира плотников», согласно которой люди, выросшие в западном мире, окруженные множеством прямоугольных по форме предметов (мебель, здания и многое другое), в большей мере подвержены иллюзии Мюллера-Лайера, чем люди из традиционных культур, вокруг которых больше предметов, над которыми не трудился человек («плотник»), а следовательно, более привычные к округлым и неправильным геометрическим формам.

 

Мы действительно живем в мире, где многие вещи имеют правильную прямоугольную форму[18], и не осознавая того, ожидаем, что предметы имеют прямые углы. Поэтому мы интерпретируем предметы как прямоугольные, даже если они не формируют прямой угол на сетчатке нашего глаза. В иллюзии Мюллера-Лайера мы «видим» прямоугольные фигуры как находящиеся от нас на разном расстоянии и воспринимаем нижнюю линию («более далекую») как более длинную (см. рис.1).

 

2. Гипотеза «перспективной живописи», согласно которой горизонтально-вертикальная иллюзия слабее проявляется у людей, которым редко приходится видеть горизонт или смотреть вдаль, например у жителей джунглей, и сильнее у людей, которые живут в среде, где привычны бескрайние просторы.

 

Горизонтально-вертикальной иллюзии люди подвержены потому, что в нарисованных изображениях вертикальные линии выглядят как горизонтальные, уходящие вдаль. Предполагается, что линия должна быть длиннее, если они находится дальше (см. рис.2).

 

В исследовании участвовало почти две тысячи человек из 3 западных и 14 «неевропейских» культур. Результаты показали, что европейцы и американцы в большей степени были подвержены иллюзии Мюллера-Лайера, а многие, но не все, неевропейские группы — горизонтально-вертикальной иллюзии[19]. Гипотезы подтвердились, выдержали проверку и результаты, полученные Риверсом в начале нашего века. Прав оказался Херсковиц, и исследователи сделали вывод, что восприимчивость к зрительным иллюзиям зависит от среды, в которой живет человек, т.е. от факторов культуры и экологии.

Многими авторами выдвигались и альтернативные объяснения разной степени подверженности иллюзиям. Кроме культуры и экологии учитывались и физиологические факторы. Р. Поллак и С. Сильвар выявили корреляцию между пигментацией сетчатки и способностью обнаруживать контуры: чем темнее пигментация, тем слабее данная способность (см. Pollack, Silvar, 1967). У людей с темным цветом кожи пигментация сильнее, они в меньшей степени способны обнаруживать контуры и поэтому меньше подвержены иллюзии Мюллера-Лайера. Иными словами, Поллак и Сильвар предположили, что межкультурные различия могут быть объяснены межрасовыми различиями в пигментации сетчатки. В этом случае варьировалась раса при одинаковой окружающей среде (эксперимент проводился в США). В эксперименте Сегалла с коллегами варьировалась окружающая среда («мир плотников» и «круглый мир»), но в каждом окружении исследовались представители одной расы.

Но чтобы выяснить, что больше влияет на подверженность иллюзии Мюллера-Лайера — среда и культура или раса, следует сравнивать воздействие среды и расы, но не смешивать их между собой. Для этого американка В. Стюарт сначала протестировала белых и черных детей, живущих в одном американском городе, и не нашла межрасовых различий. Затем она отправилась в Замбию и сравнила восприимчивость к иллюзии у городских школьников, живущих в «мире плотников», и у нескольких групп их сельских сверстников, окружение которых в разной степени прямоугольно. Она обнаружила, что подверженность иллюзии Мюллера-Лайера зависит от степени прямоугольности окружающего мира.

Как мы видим, в многочисленных исследованиях зрительных иллюзий были получены весьма противоречивые результаты, хотя большинство полученных за многие годы данных подтверждает ведущую роль среды, а не расовых особенностей. Наверное, при объяснении подверженности зрительным иллюзиям необходимо учитывать разные факторы — и культурные, и экологические, и физиологические.

3.4. Цвет: кодирование и категоризация

К классическим темам исследования в сравнительно-культурной общей психологии относится и восприятие цвета. Как мы знаем, данная проблема заинтересовала ученых уже в середине XIX века, затем ее исследовал У. Риверс. В дальнейшем эта область оказалась наиболее пригодной для проверки гипотезы лингвистической относительности Сепира-Уорфа, так как цветовое пространство удобно для изучения: любой цвет может быть однозначно определен в терминах объективных физических измерений (по тону, яркости, насыщенности).

Гипотеза лингвистической относительности лежит в основе разработанной в 20-30-е гг. нашего столетия концепции, согласно которой существует неразрывная связь между структурой языка, с одной стороны, и характеристиками мышления и способом познания внешнего мира — с другой. Первоначально эта идея была сформулирована американским лингвистом и культурантропологом Э. Сепиром (1884-1939), полагавшим, что:

 

«люди живут не только в объективном мире вещей и не только в мире общественной деятельности, как это обычно полагают, в значительной мере находятся под влиянием того конкретного языка, который является средством общения для данного общества. Было бы ошибочным полагать, что мы можем полностью осознать действительность, не прибегая к помощи языка или что язык является побочным средством разрешения некоторых частных проблем общения и мышления. На самом же деле «реальный мир» в значительной степени бессознательно строится на основе языковых норм данной группы» (Цит. по: Уорф_г 1960 б, с. 135).

 

Дальнейшая разработка концепции принадлежит Б. Уорфу (1897-1941), который еще более категорично утверждал, что языки расчленяют мир по-разному, поэтому обнаруживается относительность всех понятийных систем. Более того, он выдвинул доктрину лингвистического детерминизма, подчеркивая, что «основа языковой системы любого языка (иными словами, грамматика) не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума» (Уорф, 1960 а, с. 174).

Итак, мышление и восприятие, по мнению Сепира и Уорфа, не могут не зависеть от того, на каком языке говорит человек. В современном языке эскимосов имеется около двадцати слов для обозначения понятия «снег», в английском языке — одно, а в языке ацтеков есть только одно слово, обозначающее и «снег», и «лед», и «холод». В соответствии с гипотезой лингвистической относительности пришлось бы признать, что эскимосы способны воспринимать больше видов снега, чем американцы, а у ацтеков с восприятием снега возникают большие сложности.

Но как совершенно справедливо отмечают американские психологи М. Коул и С. Скрибнер, крайние формы лингвистической относительности если не исключили бы, то весьма снизили возможность межкультурного обмена знаниями, так как «изучение мира ограничилось бы только теми явлениями или чертами, которые закодированы в нашем языке» (Коул, Скрибнер, 1977, с. 56).

К счастью, факты говорят о том, что влияние языка на восприятие и мышление не столь значительно, как предполагал Уорф. Многие психологи, изучавшие влияние лексических различий на познавательные процессы, исходили из слабой версии гипотезы лингвистической относительности, согласно которой языки отличаются друг от друга не столько тем, что в них можно выразить, сколько тем, что в них легче выразить. Если согласиться с этим, можно предположить, что наличие нескольких слов для категории «снег» облегчает выявление некоторых нюансов во внешнем мире и делает более точной вербальную коммуникацию относительно этого феномена.

Соответственно, следует ожидать, что чем легче обозначить словами те или иные перцептивные категории, тем с большей легкостью они используются мышлением. Именно для проверки этого предположения многие исследователи избрали восприятие цвета. Так, слабая версия гипотезы лингвистической относительности подтвердилась при изучении восприятия цвета у американских индейцев зуни, в языке которых не различаются желтый и оранжевый цвета. Действительно, индейцы, говорившие только на родном языке, чаще других ошибались при узнавании этих цветов. Меньше ошибок делали индейцы-билингвы, и еще меньше — говорившие только на английском языке. Следовательно, тот, кому легче было обозначить цвета, легче их узнавал.

Но в последние десятилетия некоторыми исследователями подвергается сомнению даже слабая версия гипотезы Сепира-Уорфа. Долгое время ее подтверждением служили многочисленные данные о несовпадении границ цветовых обозначений у представителей разных языковых групп. Не отрицая этого, американские культурантропологи Б. Берлин и П. Кэй, в своем классическом труде, опубликованном в 1969 г., обратили внимание не на границы между цветами, а на центр — на то, что они назвали фокусными цветами (см. Berlin, Kay, 1969).

На первом этапе авторы просили испытуемых — представителей 20 языковых групп, проживающих в США и знающих, кроме родного языка, английский, выделить базовые термины для обозначения цветов на их языке. Когда наборы цветообозначений были получены, испытуемые должны были из 329 образцов, окрашенных в разные цвета, выбрать: а) те, которые соответствуют каждой из выделенных цветовых категорий; б) среди них наиболее типичные, соответствующие каждой категории в наибольшей степени.

Как и следовало ожидать, границы обозначения цветовых категорий в разных языках не совпали. Но выбранные испытуемыми «лучшие» для базовых цветов образцы (фокусные цвета) оказались одними и теми же: для черного, белого и красного Цветов — в 20 языках, для зеленого — в 19, для желтого — в 18, для синего — в 16, для коричневого и фиолетового — в 15, Для серого — в 14, для оранжевого и розового — в 11.

Таким образом, американские исследователи предложили систему цветовых универсалий. Кроме фокусных цветов универсальной они считают последовательность возникновения цветовых категорий в языках мира. Исследовав 78 языков, Берлин и Кэй пришли к выводу, что 11 основных цветов стали кодироваться в истории любого языка в фиксированном порядке, а стадии появления терминов представляют собой ступени лингвистической эволюции языков:

1. Сначала появились названия для белого и черного цветов, и они имеются во всех языках[20].

2. Если язык содержит три термина, то в нем имеется термин для красного цвета.

3. Если язык содержит четыре термина, то в нем имеются термины либо для желтого, либо для зеленого цвета.

4. Если язык содержит пять терминов, то в нем имеются термины и для желтого и для зеленого цветов.

5. Если язык содержит шесть терминов, то в нем имеется термин для синего цвета.

6. Если язык содержит семь терминов, то в нем имеется термин для коричневого цвета.

7. Если язык содержит восемь или больше терминов, то в нем имеются термины для фиолетового, розового, оранжевого, серого цветов.

Поддержку для этой схемы можно найти как в истории литературы, так и в этнологии. Проанализировав случаи употребления цвета в «Илиаде» и «Одиссее», исследователи установили, что греки в эпоху Гомера имели трехчленную классификацию цветов: основными терминами являлись белый, черный, красный. Согласно данным британского этнолога В. Тернера (1920-1983), африканское племя ндембу находится на той же стадии эволюции языка: «все прочие цвета передаются произвольными терминами или описательными и метафорическими выражениями. Нередко те цвета, которые мы сочли бы отличными от белого, красного или черного, у ндембу лингвистически отождествляются с ними. Синяя ткань, например, описывается как «черная», а желтые и оранжевые предметы объединяются под рубрикой «красных» (Тернер, 1972, с.51).

Исследования Берлина и Кэя имеют как ревностных сторонников, так и яростных критиков. За прошедшие годы собрано множество экспериментальных доказательств как универсальности их теории, так и ее недочетов. Серьезную поддержку их концепции оказали весьма однозначные результаты проверки универсальности фокусных цветов, полученные Э. Хайдер (Рош). Фокусные цвета оказались более кодируемыми, чем нефокусные, т.е. их названия были короче, и испытуемые, говорившие на 23 языках, вспоминали их раньше. Более того, исследовательница обнаружила, что фокусные цвета запоминались точнее нефокусных даже теми испытуемыми, в языке которых отсутствуют их названия. Этот впечатляющий результат был выявлен у людей народности дани с Новой Гвинеи, цветовой словарь которых состоит всего из двух категорий: мили (темный — холодный) и мола (светлый — теплый) (см. Heider, 1972). Следует вспомнить, что исследование восприятия цвета выросло из проверки гипотезы лингвистической относительности, в соответствии с которой чрезвычайно бедный цветовой словарь народности дани должен был бы тормозить их способности к выделению и запоминанию цветов. Но этого, как оказалось, не происходит.

В настоящее время можно считать доказанным, что все фокусные цвета легко кодируются представителями всех исследованных культур. И даже если для некоторых цветов нет вербальных «ярлыков», при необходимости в категоризации человеку удается их запомнить. Но почему это происходит? На этот вопрос до сих пор нет ясного ответа. Во всяком случае большинство психологов ищет объяснение полученным результатам не в нейрофизиологической теории категорий цвета. Отнюдь не случайно, что Берлина и Кэя критиковали, в частности, за игнорирование социального значения цветов в культуре, их использования в символах и ритуалах.

Особый интерес вызывает попытка польской исследовательницы А. Вежбицкой найти для фокусных цветов «естественные Прототипы из окружающей среды». Она выявила ассоциативную связь между черным и ночью, белым и днем. Очевиден и выбор аналогов для синего и зеленого: это — небо и растительность. Так, во многих языках, в том числе и в русском, для обозначения зеленого цвета служат слова, морфологически или этимологически связанные с обозначением травы, растений или растительного мира в целом[21]. Подобные примеры можно найти и для синего цвета, так, в родном для исследовательницы польском языке слово niebieski (светло-синий) происходит от слова niebo (небо). Желтый — это цвет солнца, не случайно, на детских рисунках солнце неизменно желтого цвета. А коричневый ассоциируется с цветом земли. Сложнее всего оказалось выделить прототип для красного цвета, для которого в окружающем нас мире нет постоянного образца, ведь с кровью, с которой его часто связывают, большинство людей не сталкивается столь же часто, как с небом, солнцем или растениями. Но Вежбицкой удалось обнаружить глубинную связь между красным и его ближайшим аналогом в человеческой среде — огнем. Отражения такой связи можно найти во многих языках, например в русском выражение «красный петух» служит синонимом огня.

На основе глубокого анализа обозначений цвета в разных языках А. Вежбицкая пришла к заключению, «что цветовые концепты связаны с определенными «универсальными элементами человеческого опыта» и что эти универсальные элементы можно грубо определить как день и ночь, солнце, огонь, растительность, небо и земля» (Вежбицкая, 1997, с. 283).

Но как мы видели, кроме универсалий в ходе сравнительно-культурных исследований в общей психологии было выявлено и достаточно много связанных с культурой различий. Что же все-таки превалирует? Та же Вежбицкая считает, что «крайний универсализм в изучении языка и мышления столь же неоснователен и опасен, сколь и крайний релятивизм в изучении культуры» (Там же, с. 238). Но в истории этнопсихологии мы встречаемся как с обеими крайностями, так и с более взвешенными позициями. В следующей главе будут более подробно проанализированы основные тенденции этнопсихологических исследований.

 

 

ЛИТЕРАТУРА ДЛЯ ЧТЕНИЯ

Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1997. С.231-290.

Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление. М.: Прогресс, 1977. С. 54-123.

Тернер В. У. Проблема цветовой классификации в примит яых культурах на материале ритуала ндембу // Семиотика и искусствометрия / Под ред. Ю. М. Лотмана, В. М. Петрова М.: Мир, 1972. С. 50-81.

ГЛАВА IV

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: