Эгоические области: резюме

На этой стадии мы видим ту же самую формулу развития, о которой говорилось в двух предыдущих главах — триадическую форму дифференциации, трансценденции и оперирования. Однако если рассмотреть триаду развития немного подробнее, то на каждой из ее главных стадий обнаруживается возникновение структуры более высокого порядка, отождествление с ней и дифференциация или разотождествление с низшей структурой, что равнозначно трансценденции последней, вследствие чего более высокая структура может оперировать с низшими и интегрировать их.

В итоге постепенно возникает достаточно самосогласованное ментальное «эго» (обычно между четырьмя и семью годами), которое дифференцирует себя от тела, трансцендирует простой биологический мир и потому способно в определенной степени оперировать биологическим и ранним физическим миром, используя инструменты простого репрезентативного мышления. Вся эта тенденция консолидируется с возникновением (обычно в возрасте семи лет) того, что Пиаже называет «конкретным операциональным мышлением», которое может оперировать с конкретным миром и с телом, используя понятия. Эта познавательная форма преобладает на средней стадии «эго»/маски.

К подростковому возрасту — поздней стадии «эго»/маски — начинает осуществляться еще одна экстраординарная дифференциация. По существу, самость просто начинает выделяться из конкретного мыслительного процесса. И она способна до некоторой степени трансцендировать этот мыслительный процесс и, следовательно, оперировать с ним. Поэтому неудивительно, что Пиаже называет эту стадию — высшую в его схеме развития — стадией «формальных операций», поскольку индивид способен оперировать с собственной конкретной мыслью (то есть, работать с формальными или лингвистическими объектами так же, как с физическими или конкретными), осуществлять детальную операцию, которая, среди прочего, имеет своим результатом шестнадцать бинарных утверждений формальной логики. Но единственное, что я хочу здесь подчеркнуть — это то, что все это может происходить лишь поскольку сознание дифференцирует себя от синтаксического мышления, тем самым трансцендируя его, и потому способно оперировать с ним (чего оно не могло делать, когда оно само было этим мышлением). В действительности, этот процесс на данной стадии только начинается — он усиливается на более высоких стадиях — но суть его достаточно ясна: сознание или самость трансцендирует вербальное «эго»-ум. Оно начинает быть трансвербальным, трансэгоическим.

Отметим, наконец, что вербальное «эго»-ум соответствует тому, что в буддизме махаяны называется мановиджняна [362], в индуизме — маномайя-коша [94], в буддизме хинаяны — четвертой и пятой скандхами [107]. Это также пятая чакра, вишуддха-чакра, или низший вербальный ум, и низшие аспекты шестой, аджна-чакры, или абстрактного разума [330]. В Каббале это Тифарет (эгоическая самость), Ход (интеллект) и Нэцах (желание) [338]. Это то, что Маслоу называл потребностями в самоуважении.

Итак, мы подошли к концу внешней дуги, но отнюдь не к концу нашей истории.

СИМВОЛЫ ТРАНСФОРМАЦИИ

Восхождение сознания

Из того, что мы говорили до сих пор, очевидно, что на каждом этапе или уровне эволюции разновидность самости, равно как и соответствующее ей чувство реальности порождаются, главным образом, за счет сложных трансформаций предыдущей стадии. Таким образом, каждый возникающий уровень является не столько полным отрицанием предыдущего или производным от него, сколько его преобразованием и превосхождением.

В следующем разделе мы займемся изучением трансперсональной динамики этого эволюционного преобразования и обнаружим в его сердцевине проект-Атман, или попытку достичь предельного Единства такими путями, которые препятствуют этой цели и навязывают символические заместители, из которых каждый последующий находится как бы ближе к Источнику, но все еще остается всего лишь заместителем. На этом этапе, однако, стоит всмотреться в природу самих преобразователей, и тогда станет понятно, что каждое преобразование осуществляется или, по крайней мере, сопровождается неким типом символической структуры (слово «символ» используется здесь в наиболее широком смысле).

«Путь эволюции, ведущий человечество от бессознательного к сознанию — говорит психолог-юнгианец Нейман, — это путь, проложенный трансформациями и восхождением либидо [которое в юнгианской психологии считается не сексуальной энергией, а нейтральной психической энергией вообще]» [279]. И как четко продемонстрировал сам Юнг, «механизмом, который трансформирует энергию, является символ». Отсюда и (более позднее) название первой новаторской книги Юнга: «Символы трансформации» [205].

Мы уже обрисовали с полдюжины различных основных типов символических структур: уроборические формы, осевой образ, конкретный образ, слово-и-имя, концепция членства (все они, конечно, относятся только к внешней дуге). Каждая из этих структур способна порождать отличный от других тип представления и потому тесно связана с определенным видом эволюционного преобразования, или восхождения сознания.

Позвольте мне привести несколько примеров такой символической трансформации, чтобы сделать идею возможно более очевидной. Мы уже упоминали об особой форме времени, характеризующей каждую из главных стадий внешней дуги: безвременное состояние плеромной и уроборической стадий, непосредственное настоящее осевого тела, расширенное настоящее тела-образа, рудиментарные временные последовательности уровня членства [в языке и культуре] и расширенное линейное время эгоической стадии. Каким же образом возможен для индивида в ходе его ранней эволюции переход от одной из временных форм к следующей? Как или посредством чего одна форма времени уступает другой?

По большей части, общий ответ состоит в следующем: посредством различных символических структур, возникающих на каждой стадии роста сознания. Давайте посмотрим, как это происходит.

Форму времени на плеромно-уроборической стадии (если взять их вместе) можно назвать вневременной в смысле довременности, безначальности и бесконечности, не знающей никакой последовательности событий. Хотя младенец, несомненно, осознает некоторые события, он не способен ни ухватить их во временном отношении, ни даже отделить себя от них. Это, несомненно, плеромное состояние — состояние включенности в материальную вселенную.

Однако с возникновением и появлением на сцене осевых образов это примитивное, довременное осознание трансформируется в постижение преходящего настоящего, сначала смутного и неясного, но, тем не менее, настоящего. Таким образом довременность уступает место первому из времен: простому преходящему настоящему, и эта трансформация, этот рост осознания, стали возможны благодаря активности осевого образа, ибо он дает младенцу способность переносить недифференцированное плеромное осознание на специфические наличные объекты.

С возникновением конкретного образа простое настоящее трансформируется в расширенное, или длящееся настоящее, поскольку образ может представлять отсутствующие объекты и отсутствующих людей и, значит, распознавать иные моменты настоящего, чем тот, который непосредственно имеет место. Временной мир младенца на уровне образного тела складывается из расширенного настоящего или серии его взаимоналагающихся (паратаксических) моментов. Так медленно и кропотливо конструируется растущий мир времени, и конкретный образ играет на этой стадии решающую роль.

Впрочем, сам образ не может представлять или составлять в осознании расширенную серию какой-то длительности, или последовательность событий во времени. Однако развитие языка — символических структур слова-и-имени — несет с собой способность распознавать серии событий и последовательности действий, а, значит, воспринимать не представленный в настоящем мир. Другими словами, данные символические структуры трансформируют настоящий момент во временной, окруженный прошлым и будущим. Именно так слово-и-имя преобразует преходящее настоящее уровня осевого тела во временную продолжительность уровня вербального членства. Это позволяет сознанию трансцендировать настоящий момент в решающем и далеко идущем восхождении. А следующая из главных символических структур — синтаксическая мысль — создает ясную и прочную ментальную структуру прошлых и будущих времен. Таким образом, на каждом уровне эволюции соответствующая символическая структура, сама возникающая только на этом уровне, трансформирует каждую частную форму времени и тем самым задает ритм восхождению сознания.

Сходные трансформации происходят в эмоциональной, мотивационной и волевой жизни индивида, составляя ряд от первобытных и архаичных океанических плеромно-уроборических стадий до индивидуальных и специфических целей, выборов и желаний «эго» и Персоны. Приводя пример подобных преобразующих событий, мы можем видеть, что исходная океаническая форма уроборического уровня преобразуется при помощи осевого образа в индивидуальный телесный принцип удовольствия. С помощью того же инструмента младенец начинает конструировать и представлять внешний мир, он уходит из инфантильной материальной и уроборической включенности и учится смещать фокус осознания с материального космоса на поверхность собственного организма (свое «телесное “эго”»), одновременно пробуя дифференцировать свое тело от непосредственного окружения. Как мы видели, его само-ощущение к этому моменту постепенно трансформировалось из плеромно-уроборической формы в осевую, телесную, а аморфный океанический тон — в телесный принцип удовольствия, сначала полиморфно извращенный и не привязанный ни к чему конкретному, но все-таки телесный, а не океанический. Осевой образ преобразует океанические чувства, настроения и эйфорию в явное телесное удовольствие, имеющее решающее значение для становления и формирования телесной основы системы самости. Если бы такая трансформация потерпела сколько-нибудь заметную неудачу, индивид остался бы с фиксацией на уроборической эйфории (извлекая удовольствие от утраты сознания в доличностном состоянии).

Трансформации продолжаются: младенец рано начинает ассоциировать телесное удовольствие с присутствием некоторых значимых объектов, как правило, материнского существа и «хорошей груди». Тем не менее с возникновением следующей главной символической структуры, подлинного образа, он может просто воображать событие, приносящее удовольствие, так что сам образ будет пробуждать и поддерживать реакцию довольства. В итоге он сможет не только испытывать непосредственное удовольствие, но и воображать такое удовольствие. Другими словами, младенец способен хотеть. Так образ трансформирует принцип телесного удовольствия в мерило умственного желания.

Сходным образом, возникновение языка — слова и имени, расширенного времени, культурно-согласованной реальности — трансформирует глобальное исполнение желаний в расширенные, специфические, временные желания, стремления и цели. Дальнейшее развитие концептуального мышления и консолидация синтаксического познания просто кристаллизуют и расширяют по всему линейному миру времени специфические цели и временные желания, теперь характерные для эгоического самоощущения. Таким образом, от аморфной и не направленной ни на что конкретное океанической эйфории — к желанию типа «Я хочу изучать физику»: таково множество трансформаций желания.

Хотя мы пока что рассмотрели только внешнюю дугу эволюции и ничего не сказали о внутренней дуге, нам, я полагаю, становится ясно, что эволюция сознания — его восхождение — отмечена рядом важных трансформаций, которые опосредуются или сопровождаются символическими структурами различных типов. На каждой стадии восхождения соответствующая структура, сама возникающая на этой стадии, преобразует каждую отдельную форму сознания в следующую, более высокую форму. И, как мы не раз уже видели, при возникновении в сознании такой следующей формы самость отождествляется с этой структурой, дифференцирует себя от предшествовавшей низшей структуры, и затем трансцендирует низшие структуры — и потому может оперировать ими, равно как и интегрировать их. Таково восхождение сознания, и оно продолжается до предела в самом Атмане (который, единственный из всех стадий, превосходит все символы и формы, — они там больше не нужны и являются только помехой на пути к Бесформенному).