 |
Где Паспарту убеждается, что нашел, наконец, свой идеал
|
|
|
|
- Честное слово, - промолвил несколько опешивший Паспарту, - таких
живых молодцов, как мой новый хозяин, я встречал только у мадам Тюссо!
Здесь уместно пояснить, что "молодцы" мадам Тюссо - это восковые
фигуры, весьма популярные в Лондоне, которым, право же, недостает лишь
дара речи, чтобы быть живыми.
За несколько минут разговора с Филеасом Фоггом Паспарту успел хотя и
бегло, но внимательно разглядеть своего будущего хозяина. То был мужчина
лет сорока, высокого роста, с красивым и благородным лицом, украшенным
белокурыми усами и бакенбардами; на лбу - ни одной морщины, цвет лица
матовый, зубы безукоризненные. Его внешность даже не портила некоторая
дородность; казалось, он в высшей степени обладал тем, что физиономисты
называют "спокойствием в движении" - свойством, присущим людям, которые
больше делают, чем говорят. Невозмутимый, флегматичный, с ясным,
бесстрастным взглядом, он представлял собою совершенный тип хладнокровного
англичанина: такие люди нередко встречаются в Соединенном королевстве, и
Анжелика Кауфман чудесно, хотя и несколько академично, воспроизводит их в
своих рисунках. Во всех жизненных обстоятельствах такой человек остается
тем же уравновешенным существом, все части тела которого правильно
пригнаны, столь же точно выверенным, как хронометр фирмы "Лерой" или
"Эрншоу". И действительно, Филеас Фогг олицетворял собою точность, что
было ясно по "выражению его рук и ног", ибо у человека, как и у животного,
конечности являются лучшими выразителями его страстей.
Филеас Фогг принадлежал к числу тех математически-точных людей, которые
никогда не спешат и всегда поспевают вовремя, экономя при этом каждое
|
|
|
движение. Он никогда не делал лишнего шага и шел всегда кратчайшим путем.
Не позволяя себе глядеть по сторонам, он не допускал ни одного лишнего
жеста. Его никогда не видели ни возбужденным, ни подавленным. То был самый
неторопливый и одновременно самый аккуратный человек на свете. Само собою
понятно, что такой человек жил одиноко и, если так можно выразиться, вне
всяких общественных связей. Он знал, что в жизни поневоле приходится, как
говорят, тереться между людей, а так как трение замедляет движение, то он
держался в стороне от всех.
Что касается Жана, по прозвищу Паспарту, истого парижанина, парижанина
до мозга костей, то он уже пять лет жил в Англии в должности слуги и
тщетно искал себе в Лондоне хозяина, к которому мог бы привязаться.
Паспарту не походил ни на одного из тех Фронтенов или Маскарилей с
самоуверенным и холодным взором, которые ходят, задрав нос и подняв плечи,
и ведут себя, как бесстыжие наглецы. Нет! Паспарту был честный малый, с
приветливым лицом и пухлыми губами, всегда готовыми что-нибудь отведать
или кого-нибудь поцеловать, кроткий, услужливый, со славной круглой
головой, которую хотелось бы видеть на плечах друга. У него были голубые
глаза, румяные щеки, такие толстые, что он мог любоваться собственными
скулами; обладая высоким ростом, широкой грудью и мощной мускулатурой, он
отличался геркулесовой силой, которую развил еще в молодости постоянными
упражнениями. Его темные волосы всегда были всклокочены. Если скульпторы
античной древности знали восемнадцать способов укладывать волосы Минервы,
то Паспарту знал лишь один способ управляться со своей шевелюрой: два-три
взмаха гребешком - и прическа готова.
Сказать заранее, уживется ли этот порывистый малый с Филеасом Фоггом,
не позволяло простое благоразумие. Станет ли Паспарту тем безупречно
|
|
|
аккуратным слугой, какой требовался его хозяину? Это можно было бы
проверить только на опыте. Проведя, как известно, довольно бурную
молодость, Паспарту жаждал теперь покоя. Наслышавшись об английской
методичности и о вошедшем в поговорку бесстрастии английских джентльменов,
он отправился искать счастья в Англию. Но до сих пор судьба ему не
благоприятствовала. Он нигде не мог прочно обосноваться, хотя сменил уже
десяток мест. Всюду хозяева были своенравны, неровны в обращении, искали
приключений или часто переезжали с места на место. Это не могло
удовлетворить Паспарту. Его последний хозяин, член парламента, молодой
лорд Лонгсферри, после ночей, проведенных в "устричных залах" Гай-Маркета,
весьма часто возвращался домой на плечах полисменов. Паспарту, желая
прежде всего сохранить уважение к своему хозяину, рискнул сделать ему
несколько почтительных замечаний, которые были приняты неодобрительно, и
Паспарту покинул его. Тем временем он узнал, что Филеас Фогг, эсквайр,
ищет слугу. Он навел справки об этом джентльмене. Человек, который ведет
столь размеренный образ жизни, всегда ночует у себя, не путешествует,
никогда не отлучается из дому даже на сутки, весьма устраивал Паспарту. Он
отправился к Филеасу Фоггу и поступил на службу при уже известных читателю
обстоятельствах.
Итак, часы пробили половину двенадцатого. Паспарту находился один в
доме на Сэвиль-роу. Он тотчас же начал осмотр своего нового жилища и
обозрел его полностью - от чердака до подвала. Ему понравился этот чистый,
хорошо устроенный, добропорядочный, строгий, пуританский дом. Он походил
на раковину улитки, но на раковину, освещаемую и отапливаемую газом:
углеводород служил здесь для всех нужд отопления и освещения. Паспарту без
труда нашел на третьем этаже предназначенную ему комнату. Она ему
понравилась. С помощью электрических звонков и переговорных трубок она
сообщалась с комнатами второго и первого этажей. На камине стояли
электрические часы, соединенные с часами в спальне Филеаса Фогга, и оба
маятника ударяли одновременно - в одну и ту же секунду. "Это как раз по
мне, это как раз по мне", - повторял про себя Паспарту.
|
|
|
В своей комнате, над часами, он заметил приколотый к стене листок
бумаги. Это было расписание его ежедневных обязанностей. Паспарту прочел
его. Здесь было подробно указано все, что требовалось от слуги с восьми
часов утра, когда Филеас Фогг вставал, и до половины двенадцатого, когда
он выходил из дому и отправлялся завтракать в Реформ-клуб: чай с
поджаренным хлебом - в восемь часов двадцать три минуты, вода для бритья -
в девять часов тридцать семь минут, без двадцати десять - прическа и т.п.
И далее, с половины двенадцатого утра до полуночи - времени, когда
пунктуальный джентльмен ложился, - все было расписано, предусмотрено,
упорядочено. Паспарту с удовольствием перечитал это расписание и стал
заучивать его наизусть.
Что касается гардероба джентльмена, то он был прекрасно подобран и
содержался в превосходном состоянии. Каждая пара брюк, фрак или жилет
имели порядковый номер, отмеченный во входящем или исходящем реестре, с
указанием даты, когда, в зависимости от сезона, их следовало надевать. Так
же образцово содержалась и обувь.
Словом, этот дом на Сэвиль-роу - храм беспорядка во времена
знаменитого, но беспутного Шеридана - был теперь комфортабельно обставлен
и свидетельствовал о полном достатке. В доме не было ни библиотеки, ни
книг, ибо мистер Фогг в них не нуждался: Реформ-клуб предоставлял в
распоряжение своих членов две библиотеки, в одной находились книги по
изящной словесности, в другой - по вопросам права и политики. В спальне
Филеаса Фогга стоял несгораемый шкаф средней величины, который прекрасно
защищал хранившиеся в нем ценности и от пожара и от воров. В доме не было
никакого оружия - ни охотничьих, ни военных принадлежностей. Все указывало
на самый мирный образ жизни хозяина.
Рассмотрев в мельчайших подробностях свое новое жилище, Паспарту потер
руки, улыбнулся во всю ширь своего лица и радостно произнес:
- Это мне нравится! Это как раз по мне! Мы отлично сговоримся с
мистером Фоггом. Какой домосед! Настоящее воплощение точности! Не человек,
а машина! Ну что ж, я ничего не имею против того, чтоб служить машине.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
|
|
|
