 |
Глава VI. Творчество при циркулярном психозе
|
|
|
|
Циркулярный психоз можно разделить на 3 фазы: фаза здорового состояния, фаза депрессивного состояния и фаза маниакального состояния. Эти состояния чередуются, а потому данная болезнь и называется циркулярным психозом. Циркулярный психоз является одной из весьма интересных болезней, больные которой принимают самое существенное участие в творчестве во всех его проявлениях. Поэтому на данной болезни придется остановиться несколько подробнее.
Так же, как при описании творчества при других болезнях, мы остановимся прежде всего на симптомах данного заболевания с тем, чтобы составить о них некоторое представление, могущее помочь разбираться в творчестве, присущем данному недугу.
Итак, данная болезнь будет описана в двух ее фазах: фазе депрессии и фазе маниакальной.
Депрессивное состояние имеет как физические, так и психические симптомы.
Физические симптомы характеризуются прежде всего состоянием питания; последний процесс в периоде депрессии является крайне ослабленным, и для этого ослабления имеется много причин: прежде всего, больной теряет аппетит, так как у него понижаются все функции органов пищеварения; питание понижается и потому, что желудочный и кишечный соки, переваривающие пищу, выделяются в значительно меньшем количестве; питание понижается и потому, что моторные способности пищеварительного тракта также находятся в угнетенном состоянии.
Поэтому у данных больных все отправления в этой области резко ослаблены и требуют тщательного наблюдения и лечения.
Также расстраивается и кровообращение. Если больной плохо питается, то в кровь поступает значительно меньшее количество питательного материала, благодаря чему у больных появляется иногда очень резкое малокровие. Сами органы кровообращения также принимают участие в болезненном процессе. В строение кровеносной системы входят мышцы, а мышечная система вся находится в подавленном состоянии так же, как и психическая сфера. Поэтому кровообращение замедлено, что отражается на пульсе, иногда это замедление доходит до „наполеоновского пульса". Больные, обычно, представляют из себя болезненных субъектов, бледных, малоподвижных; движения совершаются медленно, как будто всякий жест, всякое движение больной обдумывает. Его мимика значительно понижена; черты лица опускаются, на нем отражаются тени скорби, глаза теряют свой блеск и ясность, в них также почти ничего не отражается, кроме страдания.
|
|
|
Дыхание больных значительно реже нормального, благодаря чему обмен веществ резко падает. Больные ощущают в различных частях тела, а иногда и во внутренних органах резкие боли; эти боли причиняют больным много страданий; иногда боли и неприятные ощущения сосредоточиваются под ложечкой и производят так называемую предсердечную тоску. Температура тела понижается благодаря понижению ассимиляции и диссимиляции в организме. Сон часто непродолжителен, всегда тревожный, сопровождающийся яркими неприятными сновидениями, благодаря чему больной не отдыхает ни днем, ни ночью. Помимо этого, сон не освежает больного, и обычно такие больные по прошествии ночи, утром, чувствуют себя даже хуже, чем вечером, ибо у них появляется мысль о том, что им предстоит новый день, полный страдания.
Психические симптомы. Данное состояние разыгрывается, главным образом, в сфере чувств. Чувства крайне угнетены, и это угнетение ложится мрачным покровом на весь психический облик больного. Больные, главным образом, испытывают тоску; тоска не только испытывается внутри, она отражается и на внешности больного. Как было сказано выше, больной имеет крайне удрученный вид, что отпечатывается на фигуре больного и на его движениях. Блики тоски отпечатываются на лице больного, и по взгляду на последнее можно судить о тяжких переживаниях, свойственных больному в этот период страдания.
|
|
|
По-видимому, сфера эмоций, находясь в угнетенном состоянии, не оживляет деятельности интеллекта, и последний впадает в тоскливое, бездейственное состояние. Тоска столь захватывает больного, что на почве этой тоски у него появляются так называемые астенические аффекты, доходящие до появления raptus melancholicus.
Raptus melancholicus, главным образом, характеризуется предсердечной тоской, когда больной без всяких видимых причин, не поддающихся лабораторному обследованию, чувствует в области сердца неприятное ощущение, или в форме давления, сжимания, или в форме просто неприятного ощущения. Эти ощущения поглощают все внимание больного и причиняют ему мучительные страдания. Аффекты бывают разного рода: то аффекты страха, то ужаса; нередко данное заболевание сопровождается бредовыми идеями: самоуничижения, греховности, преследования, демономании, заключающейся в том, что больные считают себя одержимыми враждебными сущностями. Иногда больные воображают себя разоренными, хотя для этих идей нет никаких реальных оснований. Иногда болезнь сопровождается иллюзиями и галлюцинациями. Тогда больные не ориентируются в окружающей действительности и впадают в спутанное состояние. Тоскливые переживания столь овладевают больным, что жизнь теряет для него все привлекательные свойства, поэтому у таких больных все помыслы направляются на способы уничтожения жизни, причиняющей им слишком много страданий. Самоубийства в таких состояниях весьма часты, и на эту сторону необходимо обращать самое серьезное внимание как врачу, так и родственникам, если на их попечении находится больной. Если вовремя поставить больного в надлежащие условия лечения и ухода, то он всегда поправляется, но если уход будет недостаточен, то эта болезнь может вести к неизбежной катастрофе, что граничит с легальным убийством, так как больные от этого недуга всегда поправляются, если они находятся в благоприятных условиях. Тоска и мотивы, приводимые больными в оправдание ее существования, как было сказано выше, не имеют реальной почвы, но тем не менее они столь властны, что убедить больного путем логически-реальных доказательств не представляется возможным; болезненный процесс, захвативший внимание больного, значительно сильнее логических убеждений и реальных фактов, которые не фиксируются и не переживаются больным; последний всецело находится во власти своих внутренних ощущений, и эти внутренние ощущения накладывают на него печать отчуждения от действительной реальной жизни.
|
|
|
Если так тяжко расстраивается сфера чувства, то не менее тяжкие ощущения выпадают и на долю разума. Разум, не оплодотворяемый эмоциями, не согреваемый их теплотой, не освещаемый их яркой, цветистой гаммой,— беднеет, жизнь его становится тусклой, мрачной, непривлекательной, причиняющей больному большие страдания. Но эти страдания не разыгрываются в самой сфере разума, а являются побочным страданием, исходящим из сферы чувств. Иногда это состояние усиливается настолько, что доходит до так называемого ступора, когда все идеи, все желания и внешние двигательные проявления столь затухают, что больной проводит свое время так, как будто бы он совершенно ушел из действительной жизни. Нет сил, нет средств, нет убеждений, при помощи которых можно было бы вывести больного из этого тяжкого, безучастного к жизни состояния.
Что касается сферы движения, то последняя если и страдает, то так же, как и интеллект вследствие отражения со сферы эмоций. Движения, как было сказано выше, медленны, не многочисленны, не сложны и мало выразительны, они совершаются только тогда, когда в них является настоятельная надобность. Замедление в движениях относится как к гладкой, так и к поперечнополосатой мускулатуре. Речь больных также расстраивается. Правда, ее расстройство носит специфический характер, заключающийся в том, что речь обычно немногословна, но ответы больной дает правильно, по существу предлагаемого ему вопроса. Иногда этот ответ затягивается надолго, и может показаться, что больной не понял предложенного ему вопроса; на самом же деле предлагаемые вопросы усваиваются больным хорошо, но реакция наступает медленно; благодаря этому нужно быть терпеливым, и в конце концов от больного получится определенный ответ, правда, не многословный, но по существу.
|
|
|
Маниакальная фаза. Маниакальная фаза также имеет свои психические и физические симптомы. Питание больных в маниакальной фазе если и страдает, то от иных причин, чем в состоянии меланхолическом. Аппетит больных при маниакальном состоянии обычно не падает, а даже повышается. Пищеварительные процессы протекают правильно, но тем не менее больные все же худеют; похудение больного зависит не от слабости пищеварения, а от тех трат, которые производит больной в этот период заболевания. Обычно больной суетится, мало спит, производит очень много нужных и ненужных движений, благодаря чему расходует большое количество энергии. В его организме повышается ассимиляция и диссимиляция, и равновесие между этими процессами нарушается в пользу диссимиляции, поэтому больные несколько худеют; температура тела у таких больных чаще несколько повышена, благодаря вышеприведенным условиям. Пульс значительно учащается, дыхание совершается также чаще, при этом поглощается большое количество кислорода, усиливающего сгорание в организме, благодаря чему повышается температура тела. Сон обычно непродолжительный, но вполне удовлетворяющий самочувствие больного. Независимо от того, что больной мало спит, он на непродолжительность сна никогда не жалуется, так как его внутренние потребности совершенно соответствуют недолгому сну. Период бодрствования является самым удобным для жизни больного, так как вся его жизнь состоит из неудержимых стремлений как в смысле накопления идей, так и в смысле выявления движений. Тонус сил, управляющих жизнью, повышается, и жизнь бьет кипучим ключом, производя те или иные полезные или бесполезные действия и поступки.
Психические симптомы. Настроение больного значительно повышается; больной все видит в розовом свете; он переоценивает свою личность, думая о себе лучше, чем он есть на самом деле; он переоценивает свои способности, считая, что в области творчества может произвести переворот. Эти состояния восторга и нетерпения ярко характеризуют все поведение больного; последний может от незначительных причин впадать в гнев; гнев его ярок и нетерпелив, но от этого гнева он может очень быстро переходить к радости. Обычно больные находятся как бы в состоянии эйфории, которую мы можем наблюдать в жизни от таких средств, как, например, алкоголь. Больные, страдающие маниакальным состоянием, производят впечатление как бы несколько одурманенных людей. Состояние эйфории может сопровождаться аффектами. Аффекты также окрашиваются в своем проявлении различно: то радостью, то печалью; но последняя никогда не захватывает больного так, как это мы наблюдали в состоянии депрессии; печаль скорее выражается мимолетным гневом, но никогда надолго не задерживается. Мысли больных бегут быстро, их поток значительно ускоряется, при чем от ускорения этого потока зависит возможность улавливания, так как ускорение может доходить до того, что больной не в состоянии овладеть ими. В зависимости от течения мыслительного потока больной производит впечатление интересного собеседника, трактующего о различных вопросах жизненного или отвлеченного характера. Но словесные продукции больного несут отпечаток, свойственный данному заболеванию, заключающийся в отвлекаемости и заключении по недостаточному количеству признаков.
|
|
|
Отвлекаемость характеризуется тем, что больной часто перепрыгивает с одной идеи на другую. Очень часто он не прорабатывает своей идеи; его мысли можно уподобить течению электрического тока, который скользит по поверхности проводника, не проникая в глубину его. Такое сравнение удобно для понимания психического механизма, свойственного данному заболеванию.
Заключение по недостаточному количеству признаков является весьма важным симптомом. Эта способность важна в творческом процессе, и если люди овладевают ею, то они мыслят так, как гении. Правда, не все циркулярные больные являются гениями, но все гении, по нашему мнению, суть циклотимики, мыслящие по шаблону, свойственному и больным циркулярным психозом.
Гению присуща именно возможность заключения по недостаточному количеству признаков, и этот механизм мышления обогащает науку, искусство и технику новыми высокими ценностями, опережающими жизнь иногда на целые века.
На простых образцах удобнее и проще выявляется сложная мысль, поэтому мы приводим один рисунок, сделанный больной циркулярным психозом; данный рисунок как нельзя лучше характеризует эту особенность мышления.
Больной, находившейся в состоянии экзальтации, был предложен трафарет в виде домика, нарисованного сверху. Больная взяла карандаш, нарисовала крышу домика, затем, засмеявшись, она провела внизу четыре линии и продолжила горизонталь, благодаря чему получился рисунок, похожий на мышь. Этот простой рисунок весьма характерен для механизма мышления, владеющего способностью делать заключение по недостаточному количеству признаков (рис. 25).
Этот же рисунок характеризует и отвлекаемость.
Данная больная, нарисовав мышку, отвлеклась, она нарисовала, конечно, и кошку, повернув последнюю головою в противоположную от мышки сторону, „для того, чтобы кошка не съела мышку", говорит больная.
Ускорение идей в потоке подсознания может повыситься до такого предела, что бодрственное сознание не в состоянии овладеть ими. Такое состояние лишает больного возможности овладения этими мыслями, он не может облечь их в слова и выдергивает из каждой идеи лишь по отдельному слову; поэтому, когда такой больной говорит, то мы воспринимаем его речь как набор слов (Salatwort). Эта речь в значительной степени отличается от речи, присущей раннему слабоумию. При наличии словесной окрошки маниакального больного нельзя говорить о распаде ассоциационного аппарата, а нужно понимать эту словесную продукцию таким образом, что идеи слишком быстро сменяют одна другую, и больной не в состоянии целостно овладеть своими мыслями и облечь их в стройную, приемлемую словесную форму. Такие состояния известны под именем fug a idearum.
Сколь ни были бы существенны идеи, вытекающие из подсознания и сменяющиеся с неимоверной быстротой, мешающей больному овладеть своими мыслями, — эти идеи не могут быть утилизированы человеком, и потому они исчезают и не могут учитываться как творческий процесс. Механизм бодрственного сознания в значительной степени неповоротлив, он не может улавливать того, что сменяется с значительной быстротой, так же как глаз, при быстром вращении колеса со спицами, принимает эти спицы за сплошной круг.
Память у циркулярных больных, обычно, хорошо сохранена как на недавно, так и на давно прошедшие события.
Осмысление несет на себе отпечаток и отвлекаемости и заключения по недостаточному количеству признаков. Очень часто больному предлагают в рисунках целый рассказ, и больной, нередко, не просмотрев всех рисунков в последовательном порядке, обращает внимание на последний и по нему создает рассказ, выявляя впечатление, которое этот рисунок на него произвел, и облекая это впечатление в творческий процесс при помощи оживленной фантазии. В период экзальтации возбужденная сфера эмоций преувеличенно воспринимает каждый раздражитель и охотно реагирует на него.
Нередко к состоянию экзальтации присоединяются бредовые идеи, и тогда больной может неправильно ориентироваться в окружающей действительности, так как эти идеи приковывают к себе его внимание и лишают возможности правильно оценивать то, с чем он приходит в соприкосновение. Бредовые идеи имеют разный характер: они могут быть идеями величия, и тогда больной выявляет повышенное о себе мнение, его внешний вид принимает гордую осанку, и он часто мнит себя не тем, чем он является на самом деле. Нередко бредовые идеи выливаются в эротические переживания, и тогда больные ведут себя соответствующим образом. Идеи могут принимать религиозный оттенок, накладывая свой отпечаток на все поведение больного. Какого бы характера ни был бред, больной творит в период экзальтации, и его творчество обогащает бредовые идеи своей эмоциональной окраской.
Нередко у больных выявляются иллюзии; тогда больной окружающих его людей принимает за своих родственников, знакомых и т. д. В это время больные легко пугаются обычных предметов, которые они принимают за какие-нибудь устрашающие видения.
Иногда к данному заболеванию присоединяются галлюцинаторные переживания. Галлюцинации чаще бывают слуховые и зрительные. Больные, находящиеся во власти галлюцинаций, ведут себя в соответствии с характером последних. В это время больные могут быть опасны и для себя, и для окружающих, а потому их необходимо изолировать в специальные больницы с надлежащим уходом и лечением.
Особенности мышления больных циркулярным психозом создают условия гениальности, как было сказано выше; и если эту мерку приложить к личностям, отошедшим в область истории, то мы увидим, что как в области науки, так и в области искусства и техники имеется большое количество лиц, мыслящих по описанному выше шаблону. Особенность мышления, дающая возможность обобщать по недостаточному количеству признаков, принадлежит гению; но гении, помимо особенности механизма творческого мышления, должны иметь богатство творческого содержания, и это богатство творческого содержания должно выявляться в виде интуитивного процесса, выносящего в поток бодрственного сознания готовые решения.
В области научного творчества имеется много таких типичных лиц, у которых была при жизни способность мыслить по вышеназванному шаблону. Для примера можно взять Ньютона, о котором существует весьма характерная легенда, характеризующая данный способ мышления. Легенда говорит: однажды Ньютон сидел в саду и увидел, как упало с яблони яблоко; по этому признаку Ньютон создал теорию всемирного тяготения. Эта легенда как нельзя лучше характеризует вышеизложенное.
В искусстве можно привести в пример Чурляниса, который до 25 лет занимался музыкой не только практически, но и творчески, он оставил после смерти несколько музыкальных произведений. 25-ти лет он увлекся живописью; его увлекла аналогия между музыкой и цветом, заключающаяся в семи основных цветах и семи основных тонах. Он решил ввести в живопись музыкальный ритм, который до известной степени символизировал бы движение, так необходимое живописи. И, надо сказать, что его бледные по краскам полотна действительно как будто разрешили эту задачу; смотря на полотна Чурляниса зритель улавливает музыкальный ритм, созданный автором при помощи цветистой гаммы. Все картины Чурляниса являются плодом его творческой фантазии и совершенно лишены реального значения; тем не менее они влекут к себе и оказывают чарующее влияние на зрителя как музыкальностью, так и замыслом самой картины. Миф преобладает в его произведениях. Этот плод творческой фантазии овеществляет сказание, не ясно брезжущее в сознании каждого человека, а творчество Чурляниса реализовало данные переживания и зафиксировало их на своих полотнах.
Врубель создал новый вид живописи, красочная гамма которой представляет из себя как бы сочетание большого количества разноцветных камней, создающих врубелевский рисунок. Краски Врубеля и оживают, и влекут к себе, и заставляют разгадывать переживания, свойственные творцу в период его творчества. Среди картин Врубеля особенно выделяется мифическая идея демона; за возможность воплощения данной идеи ранее брался Зичи, реализовавший ее в виде франтоватого красавца. Врубель придал этому фантастическому образу совершенно иной характер. Последние годы жизни Врубеля эта идея так захватывала его, что во все последующие свои произведения он вносил характерные черты этой мифической личности. Картины Врубеля имеют очень мало связи с реальной действительностью; они являются продуктами его творческой фантазии; даже портреты, которые он рисовал с натуры, одухотворялись его творческим процессом и не несли на себе сухости, присущей портрету вообще.
Для примера приводится рисунок демона, выполненный акварелью и еще не репродуцированный ни в одном издании. Этот рисунок относится к 1904-му году, когда М. А. Врубель много раз брался за карандаш или краски с тем, чтобы реализовать мифическую идею, звучавшую в нем повелительным призывом к творчеству; в это время он создавал много рисунков на данную тему, но они, повидимому, не удовлетворяли его, а потому он почти все их уничтожил, этот же экземпляр сохранился лишь потому, что непосредственно был отдан мне в момент его окончания (табл. VII).
В технике можно привести в пример Уатта, о котором также существует весьма характерное сказание, оправдывающее наши предположения о технике мышления гения.
Уатт увидел, как пар кипящей воды приподнимал крышку на чайнике, и по этому одному признаку ему пришла мысль создать паровую машину, что он, как известно, и осуществил. Этот исторический пример также говорит о том, что способ мышления гения тот, на котором мы настаиваем.
Если мы возьмем литературные произведения и станем оценивать творчество авторов, то увидим, что большинство этих произведений создавались при наличии у авторов смены настроений, что указывает на циклотимический характер, свойственный этим автором. Бывали моменты, когда творцы мучились своим бездейственным состоянием и жаловались окружающим, что они не могут творить, что творческий родник как будто иссяк и из него нельзя уже выжать ни одной живой капли. Если мы припомним жизнеописание Гоголя, то окажется, что этот писатель как нельзя лучше подходит под данное определение, в то же время мы знаем ту высоту, на которой стоят его произведения. Этим же страдали Пушкин и Лермонтов, Бальзак, Дюма и многие другие авторы. Период угнетения всегда характеризуется уничтожением творческого процесса, кроме того, подавленность сама по себе причиняет страдание больному, сугубо увеличивая эти страдания наличием невозможности творить, и эта невозможность творчества создает у данных лиц безнадежную тоску, граничащую с отчаянием. Но проходит определенный период времени, и творческий процесс вновь разгорается ярким пламенем и вновь призывает творца к столу; и тогда как будто из какого-то родника черпаются новые идеи, выкристаллизовываясь в стройные научные теории или в изящные произведения искусства. В этот период времени человек творит без надрыва, с радостью и гордостью, сознавая, что он производит интересные, полезные, а иногда и высокие ценности. Период творчества может индивидуально продолжаться дольше или короче, и как будто за этот творческий период, в который цикло-тимик делает очень много, он принужден расплачиваться, когда наступает период депрессии. Нет гения, нет таланта которые ни переживали бы увлекательных моментов творчества, которые не испытывали бы радости, доставляемой им этими переживаниями. Радость творческого процесса есть величайшая радость, доступная людям, и эту радость испытывает и талант, и гений; но за эти радости они и расплачиваются жестокой депрессией, которая повергает их в бездеятельное состояние. В природе как будто существует закон определенного возмездия или равновесия: всякое счастье влечет за собой такое же по силе переживание неприятного характера.
Творческий процесс нередко авторами принимается за стороннюю работу, так как они говорят, что творчество, в которое они впадают периодами, является столь высоким, что оно не присуще им, когда они находятся в состоянии обыкновенного мышления. Творчество создает ценности выше их обычных понятий, кроме того, руководствуясь личными переживаниями, они утверждают и вполне искренно, то, что они никогда не работали над тем, что явилось само в их сознании. Между тем способность в готовом виде выявлять решения в потоке бодрственного сознания причиняет им радостные переживания. Поэтому среди творцов до самого последнего времени прочно живет идея о том, что к ним прилетают музы, и слуха их касаются звуки, то слетающие с волшебных арф, то нашептываемые им сладостным голосом этих муз; поэтому многие творцы говорят, что они не являются действительными творцами, а что они есть не что иное, как проводники, через которые передается воля высших существ живущим на земле людям. Эта вера в высших существ или демонов, которые посещают творцов и передают им свои высокие идеи, настолько прочна, что она держится во всех классах, создавая прекрасные легенды о богоподобных музах, живущих на горах Парнасса, и спускающихся оттуда для того, чтобы вступить в общение с смертными, поведав им свои волшебные тайны и вложив в их произведения волшебный ритм, чарующий воображение человека и окрыляющий его творческую фантазию, уносящий его от опостылевшей ему повседневной действительности, увлекая его из этой действительности в мир воздушных замков, в мир сказочного царства, в мир миражей и грез.
В последней главе настоящей работы мы даем больше сведений о творческом процессе, там же мы указываем на подсознание как на первоисточник творческого процесса, что в полной мере развенчивает таинственность легенд о музах, пользующихся обаянием у многих творцов и в наши дни.
Материал, который собран нами у постели больных, представляет из себя значительное богатство. Среди этого материала имеются стихи и проза, дневники и рассуждения, рассказы и романы. Из этих материалов мы имеем возможность привести лишь некоторые. Ниже мы приводим несколько стихотворений, могущих служить образцами творчества данных больных.
Больной, провизор по образованию, написал объемистую тетрадь, где имеются стихотворения и проза, некоторые из них сопровождались рисунками. Вот одно из его стихотворений.
„Quis quis amat—valeat! Percat, qui nescit araaro! Bis tanto pereat, quis quis amare vetat.
Античная надпись.
Кто поймет, кто разгадает,
Как обмануты мы сами!?
Отчего всегда витает
Чей-то призрак между нами?
Отчего, когда так страстно
Жаждем мы заветной встречи,—
Чей-то голос шепчет властно
Укоризненные речи?
Призрак сна, иль призрак рая?
Неземное, или земное?
Все твердит, не умолкая:
„Вас не двое! Вас не двое!"
Меж землей и небесами
Безнадежно мы витаем...
Для чего — не знаем сами...
Для кого — не понимаем...
Так, — в ненастный день, в смятеньи,
Листья блеклые взлетают,
Оживляются мгновенно,
И мгновенно замирают..."
Следующий больной находился в смешанном состоянии, мысли его не всегда ясны, он иногда думает серьезно о смерти, а потому за его поведением был установлен строгий надзор.
„И обняв вселенной пламя
Вознесу, я, в небо знамя!
Наконец одно я жажду:
Я хочу у ног малютки
Распростерть свои объятия
Их лобзать лежа у праха.
Я хочу у ног малютки,
Той малютки, что отняла
У меня покой, забвенье,
И лишь ряд мучений дала.
Я хочу лобзать без цели,
Без надежды, без желаний,
Я хочу одних лобзаний:
Ног моей единой Сони.
Я хочу в немом молчаньи
Возлежать в сырой могиле
Никого не ожидая,
Ничего, нигде не тратя
Лишь покой свой получая
Сил свои отдать лопате.
Той лопате, что мне яму —
Рыть — и выроет по смерти,
Я хочу отдаться хате,
Той, что в вечности есть — „клети"...
Наконец, хочу спасти я
Ту прелестную, что Соней —
Жизнь назвала, мне в насмешку,
Беспощадно издеваясь.
Я хочу спасти любовь ту,
Ту прекрасную обитель,
Что дала мне счастье солнца
И позвала: „неба житель,
Снизойди на землю нашу
Посмотри: „она" прекрасна,
Покормись; „ее" ты кашу,
Неужель отвергнешь.
„Красно, — Солнышко и звезды, море, лето и растенья,
Посмотри, как жизнь ясно
Светит всюду шлет забвенье"...
Я сошел с высот небесных.
Сон встряхнул и стары кости
Стал я править, выпрямляясь
И на все, любя, взирая
Вдаль с улыбкой... „ухмыляясь".
И насмешкой и любовью
Над собою насмехаясь...
А теперь войду я в царство
Для меня родное. Тихо
Лягу я, спою там песню
И засну на веки лихо.
Соня! Я — „довольно!.."
Говорю тебе я, вольно
Не могу иль не желаю
Дале ждать — того не знаю.
Соня! Я любить умею.
Но любить права истратил.
Ненавидеть, сил — не смею —
Я свои, пытать и —спятил:
Я с ума. Иль буду „пятить",
Но на ненависть, я тратить, —
Сил свои, я, не позволю —
Ни себе, ни своей воле.
Соня! Я просил прощенье.
Повторяться не умею
И твое иль жизни мщенье
Принимать себе —не смею!
Не хочу я ждать и плакать,
Не хочу любви, надежды;
Я хочу покоя, смерти,
Я хочу свободы, жизни,—
Не хочу совсем страданья,
Не хочу любви признанья.
Я хочу борьбы и света,
Я хочу прямого дела.
Я хочу отдохновенья.
Я хочу во всем забвенья.
Не хочу я писем, веры,
Не хочу любви сквозь сумрак,
Я хочу стихию моря.
Я хочу боренья ветра.
Я хочу удары грома
Я хочу пожара неба...
Я хочу покоя, мира;
Я хочу добра и света.
Я хочу прохлады ночи.
Я хочу покой могилы.
Я хочу сраженья, грозы.
Я хочу раскаты смерчи,
Я хочу уничтоженья
И опять, опять забвенья.
Я хочу безумья мира,
Я хочу преступность солнца
Я хочу греха, убийства,
Я хочу любви без смысла.
Жертв хочу я без сознанья,
Я страданий ряд желаю; —
Я хочу свои вдруг вены
Перерезать: — „умираю"...
Этот больной с низшим образованием хаотически переживал свои желания, что до известной степени отразилось и на его произведениях.
Больной, находившийся в игривом состоянии, вспоминал свои частые столкновения с полицией, был хорошо знаком с ее деятельностью и отдельными деятелями, он зафиксировал свое к ним отношение в нижеследующих строках.
„САТИРА.
Полицейский акафист.
Радуйся, преподобие отче
Околоточный, и моли бога о нас.
Припев.
Радуйся, пьяных нас поднимающий, радуйся, карманы очищающий, радуйся, по шее давающий.
Припев.
Радуйся, в дом забегающий, радуйся, чаевые собирающий, радуйся не получив, хулы изрыгающий.
Припев.
Радуйся, протокол о нечистоте составляющий, радуйся взятку получающий и протокол разрывающий.
Припев.
Радуйся, проституток встречающий, радуйся, и от сих мзду получающий.
Припев.
Радуйся, мзды не получив, всепрощающей, радуйся, в Мясницкую их отправляющий.
Припев.
Радуйся, извозчика нанимающий, радуйся, в цене притесняющий, радуйся, записыванием № пугающий.
Припев.
Радуйся, пивную посещающий, радуйся, пиво и вино выпивающий, радуйся, проститутку лобызающий.
Припев.
Радуйся, всем страстям своим удовлетворяющий, радуйся, гроша медного непроживающий и даже на дорогу рубль получающий.
Припев.
Радуйся, в карты нечестно играющий, радуйся, уголки загибающий, радуйся, на мелок часто играющий, радуйся долги не возвращающий.
Припев.
Радуйся, всюду бывающий, радуйся, все в жизни знающий, радуйся, правду на ложь искажающий, радуйся, всюду и всех зацепляющий.
Припев.
Приводятся также некоторые рассуждения.
Проблема любви.
(Записки сумасшедшего.)
I.
Любовь к Тамаре.
Если мы представим себе одинокого человека, не связанного ни с какими обязанностями перед родными, близкими, своим народом, религией, общественными интересами дружбой, идеалами и традициями своего века и окружающих его людей, но живущего чистой нравственной жизнью независимо лишь своим духом, но абсолютно не вооруженного ни знаниями, ни опытом, ни особенными способностями и потому живущего обыденным трудом заурядного человека, которого надолго приковывает к месту его труда неприспособленность его к общественной жизни и его физическая ординарная сила, не дающая ему возможность смело и просто скитаться по земному пространству, добывая себе свое пропитание случайным физическим трудом— носильщика, дровосека, пахаря и т. п., — то вам станет ясным факт его женитьбы, в кратких словах, могущего быть выраженным, описанным, так:
В один случайный момент, получив телеграмму об опасной болезни у его матери, он в тот же момент под влиянием момента, подчиняясь инстинкту, чувству необходимости в виду всех соображений о других, так называемых родных, людях,— едет за 1000 верст на свою родину и там венчается с девушкой, которая занимала его мысли, как противоречивое существо, ничем не отличающейся среди своих подруг за исключением характерной для нее черты,— поведением легкомысленной миловидной барышни, не считающейся, по-видимому, ни с каким о себе мнением; иначе — пользующейся ухаживанием множества молодых мужчин ради развлечения, провождения времени без всяких привязанностей с кем бы то ни было. Венчание, факт возможности этого для человека, который отрицал все и вся и исключительно женщин, как носителей порока и бессмысленной жизни и именно с такой девушкой, которая представляла собой воплощение отрицательного типа женщины, такого масштаба людей, взгляды которых на жизнь и мир божий равняются размеру их аппетита, удовлетворяемого в каждый отдельный момент согласно их капризу;— и исполнение этого явления в течение двух трех часов,— при чем герой этого романа „пробыл на своей" родине одни сутки, так как служба и постоянное его местожительство—большой столичный город,— были неразрывной частью его всей жизни и всех его интересов.
Итак, повторяю, если мы представим такого человека томящегося в своем положении, безвыходно одинокого, никому ненужного и но его понятиям „ничего" не делающего,— (т.-е. не имеющего „полезного" труда),— то вам станет ясным и факт его женитьбы и вся последующая..игра",— жизни его с женой,— семейной комедией в кошмаре безумия и дрязг окружающих, в течение двух лет, вплоть до водворения им себя в дом умалишенных"...
II.
Елизавета Леонтьевна — интеллигентная, красивая, самостоятельная девушка, как воплощение разумного друга-девушки подруги жизни.
III.
Как единственный ч е л о в е к".
Больной, считавший себя поправившимся, заботится о своей дальнейшей судьбе.
„Шарада.
Маленький план „бегства" из дома покоя на вольную арену труда.
1) Саадья Семенович — написать письмо, просить прийти на свидание; в письме извиниться за прием мой его при первом свидании объяснив прошлое — „прошлым".
Результаты препятствия.
а) придет на свидание; письмо от меня с такой и прочей просьбой (о службе мне) примет как залог, дающий ему право надеяться „помирить" меня с женой Тамарой —
это его глубокое желание, могущее дать ему при осуществлении большое удовлетворение,— показатель его обаяние личности — умной и влиятельной... и еще многое, касающееся его.
б) может при свидании со мной — расстроить своей бестактной словоохотливостью с поучениями и рассуждениями,—но это, т.-е. „расстройство нерв выздоравливающего",—мне очень полезно. Следовательно, нужно написать письмо ему.
2) Б. (студент на лекции) мог бы с удовольствием помочь найти службу; как крымский караим, богатый, имеет полную возможность попросить кого угодно их богатых крымских караимов принять меня на службу и его просьбу очень легко могут исполнить. Как разыскать Б. и как найти возможность просить его об этом, имея в виду то, что он вообще меня совершенно не знает.
3) Ехать к брату в Нежин хорошо; там спокойно, лучший воздух, но уезжать из Москвы сейчас нельзя: много вещей, их девать некуда; оставить Москву нельзя сейчас еще потому, что здесь моя жизнь потечет нормально, а в Нежине будет все то, что было в Поневеже и Конотопе — безумие, психопатство. Этого повторения нельзя допустить себе и потому нужно подготовиться ранее, пожив на службе до Весны или Лета в Москве. Москва, своей жизнью, своим простором, своей общечеловеческой жизнью, интересами — моя колыбель: в ней я получил свое воспитание, жизненную силу вот для той борьбы в жизни, которая мне казалась и кажется необходимой ради самостоятельной жизни—труд
|
|
|
