Партизанской тропой Гайдара

Партизанской тропой Гайдара

Сайт: "Партизанская правда партизан": http://www.vairgin.ru/

Издание: Камов Б. Партизанской тропой Гайдара Издат. «Детская литература»: Москва, 1973 г.

 

 

 

 

Пионерам-гайдаровцам-

преемникам всех свершенных

и не свершенных Гайдаром дел.

 

АВТОР

 

РАЗГОВОР С ЧИТАТЕЛЕМ

Вместо предисловия

 

— Владик, — с любопытством спросил Толька...— А хотел бы ты быть настоящим старинным рыца­рем? С мечом, со щитом, с орлом, в панцире?

— Нет, — ответил Владик. — Я хотел бы быть не старинным, со щи­том и с орлом, а теперешним, со звездою и с маузером. Как, напри­мер, один человек...

Аркадий Га й д а р.

«Военная тайна»

 

Эта книга — про Аркадия Петровича на войне. А назы­вается она так— «Партизанской тропой Гайдара» —потому, что я шел по его следам.

Шел, как бывший мальчишка, шел, как бывший тимуро­вец, шел по отзвукам полузабытых легенд, чтобы знать, как все было на самом деле.

Я побывал в Лепляве и Озерище, Хоцках и Калеберде, Гельмязеве и Калениках, на Германовом хуторе и хуторе Малинивщина. (Названия этих сел можно отыскать только на очень подробной карте, но они будут часто встречаться в книге.)

Летал и ездил в Канев и Киев, Золотоношу и Черкассы, Гайсин и Львов, Харьков и Днепропетровск, в Ленинград и далекий Уяр, Красноярского края.

Это были тоже тропы Гайдара, потому что я искал и на­ходил боевых его товарищей и еще потому, что след — он остается не только на земле, он остается в памяти, остается в сердце. А Гайдара помнили все, кто видел его хотя бы од­нажды.

В селе Озерище на деревенском празднике меня познако­мили со старым колхозником Петром Петровичем Руденко

О нем говорили: он много помогал партизанам.

- Не приходил ли к вам, — спрашиваю уПетра Петровича, — писатель Гайдар?

— Письменник?.. Нет, письменника не знаю, не ветречал... А вот корреспондент один ко мне приходил. Тут, на гимнастерке, у него крест не крест, а как бы значок какой... Кормил я его. Давал с собою в лес хлеба и сала. А он меня все, бывало, утешает: «Ничего, дедушка, не журись. Скоро мы Терману этому поддадим!..» Люди сказывали: того кор­респондента убили потом в Лепляве... Веселый был человек...

Слушая воспоминания людей, которые знали Гайдара в дни войны, стоя возле обвалившейся землянки, в которой, по преданию, он жил, роя заступом мерзлую землю в надежде отыскать документы партизанского отряда и оружие, зако­панные в трудную пору, я очень жалел, что тебя, мой чита­тель, нет рядом.

Но дело поправимо: я расскажу тебе все с самого-самого начала.

Я не говорю — с начала до конца, потому что конца у это­го поиска нет.

За тридцать семь лет своей жизни Аркадий Петрович прошел немало путей и дорог. Я последовал за ним пока только по одной.

Быть может, ты, или твой друг, или просто твои сверст­ники пройдут по остальным и дополнят мой рассказ.

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«Воюю в тех же местах,

где начинал воевать в гражданскую…»

Глава I

НЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА

 

Автор «Двух капитанов» Вениамин Александрович Каве­рин повстречал однажды моряка, который в дни Великой Отечественной войны сражался в немецком тылу.

Моряк утверждал, что в лесах возле Курска он натолкнул­ся на мальчишеский партизанский отряд, который действо­вал под командой Аркадия Гайдара. Моряк подробно рас­сказал, как принимались в отряд новые бойцы, и привел сло­ва грозной клятвы, которую мальчишки-партизаны повторяли вслед за своим командиром.

То была лишь одна из многих легенд.

Легенды эти легко возникали и порой с полной верой принимались, потому что судьба Гайдара, обстоятельства его гибели долгое время были окружены завесой тайны. Даже подлинные документы, присланные в Москву в годы Великой Отечественной войны, скорее напоминали страницы его книг с их волнующей недосказанностью.

Летом 1942 года в большой ящик для привезенных с фронта писем (ящик стоял в вестибюле Союза писателей) кто-то положил мятый солдатский треугольник.

Видно было, что пришло письмо издалека и побывало не в одних руках, прежде чем попало на улицу Воровского в Москве. Обратного адреса на нем не было.

Письма без обратного адреса приходили каждый день, и еще одно никого не удивило, пока его не нашел и, волнуясь тут же не вскрыл сын Гайдара — Тимур.

 

1мая 1942 года

Уважаемая товарищ Гайдар!

Я пишу это письмо и не знаю, попадет ли оно Вам в ру­ки, потому что отправляю не совсем обычной почтой и бо­юсь, что оно может Вас не застать в Москве.

Выполняя просьбу Вашего мужа, Гайдара Аркадия Петровича, сообщаю Вам, что он погиб от рук фашистских вар­варов 26 октября 1941 года. Мне трудно писать эти строки, но я обещал ему исполнить его просьбу: как будет только возможность, сообщить о его смерти Вам. И вот только те­перь представилась эта возможность.

Вы знаете, что Аркадий Петрович последнее время был корреспондентом Юго-Западного фронта. До последнего времени он был в Киеве. Когда образовалось окружение, то Гайдару предложили вылететь на самолете, но он отказался и остался в окружении с армией. Когда часть армии была разбита, то мы, выходя из окружения, остались в партизан­ском отряде в Приднепровских лесах. И однажды мы ходи­ли по продукты на свою базу и нарвались на немецкую за­саду, где и был убит тов. Гайдар Аркадий Петрович.

Его могила находится в Полтавской области, около же­лезной дороги, которая идет с Канева на Золотоношу. Если ехать с Канева, то надо доехать до станции Леплява и затем пойти пешком до 1-го переезда в направлении Золотоноши. Там есть будка, вот около этой будки на правой стороне железной дороги, метрах в пяти от полотна, и похоронен он.

Будочник знает могилу. И если когда-нибудь Вам при­дется побывать там, то Вы ее найдете.

Я кончаю писать, мне трудно теперь вспомнить то, что прошло, потому что мы любили нашего Аркадия Петровича.

До свидания.

Остаюсь-лейтенант С. Абрамов.

 

Это письмо я передаю из временно оккупированной Украины.

Привет всем, всем, всем от товарищей-партизан, знавших его.

Мы обещались отомстить врагу за то, что они его убили, и мы отомстим так, как умел мстить тов. Гайдар. Он всегда храбро дрался и геройски погиб.

Последнее письмо от Аркадия Петровича пришло из Киева в конце сентября:

«Дорогая Дорочка! — писал он жене. — Пользуюсь случа­ем, пересылаю письмо самолетом. Вчера вернулся и завтра выезжаю опять на передовую, и связь со мною будет прерва­на. Положение у нас сложное. Посмотри на Киев, на карту, и поймешь сама. У вас на центральном участке положение пока благополучное...

Эти товарищи, которые передадут тебе письмо, из одной со мной бригады. Напои их чаем или вином. Они тебе обо мне расскажут...»

Но письмо прибыло по почте.

4 октября 1941 года в «Комсомольской правде» появился очерк Гайдара «Ракеты и гранаты». Потом долгое молчание. И вот первая весть...

Письму лейтенанта Абрамова не хотелось верить. Писал же Гайдар о лихом солдате. Семене Бумбараше, полковыми писарями похороненном, деревенским попом заочно отпетом, родными скупо оплаканном, который однажды пришел и по­стучал в двери родного дома.

Но точное описание места гибели оставляло мало надежд.

Тем же летом и опять в Союз писателей пришла открытка от неизвестного полковника Орлова. Он сообщал, что распо­лагает сведениями о специальном корреспонденте «Комсо­мольской правды» писателе Гайдаре Аркадии Петровиче, с которым пробыл значительное время в немецком тылу, а за­тем расстался.

Ему тут же ответили первая жена Гайдара, Лия Лазаревна Соломянская, и Тимур.

Мои дорогие Лия и Тимур! — писал им Орлов. — Шлю привет!..

Сами понимаете, что сообщить в письме все, что было, нельзя. Уверен я, что любой из видевших и знавших Аркадия Петровича тогда, когда мы были с ним вместе, скажет Вам о нем лишь сердечное.

Для меня лично не было лучше, надежнее, исполнитель­нее человека в трудные минуты, чем он. Это человек исклю­чительной честности, сердечности и отваги…

С моего разрешения, спросив моего совета, и с желани­ем он остался там... 18.10.41 (где, как, при каких обстоятель­ствах — неудобно писать).

Думаю я, что как-нибудь все ж попаду в Москву и все вам сообщу —рад буду это сделать ради памяти друга и ми­лого человека.

Я рад сознанием того, что у меня, в моей группе, в дол­гие дни наших мытарств там он был моим помощником и другом. Будем надеяться, что он жив и мы увидим его...

Ваш полковник Орлов.

Орлов расстался с Аркадием Петровичем 18 октября. А столкновение у насыпи произошло 26-го...

Когда в 1943 году на Украинский фронт уезжал писатель Алексей Глебов, близкие Гайдара попросили его навести справки..

Глебов обратился к руководству армейской разведки, и спустя несколько недель в Москву переслали копию еще од­ного сообщения.

Уважаемый тов. комиссар!

По просьбе встретившего меня писателя Алексея Глебо­ва считаю долгом сообщить все, что мне известно в настоя­щее время о гибели писателя Аркадия Гайдара, с которым я лично тоже встречался и много беседовал в октябре 41 годе.

Первый раз я его увидел числа 15 или 16 октября у ба­тальонного комиссара Терещенко, когда Гайдару предлага­ли уходить с очень сильным отрядом Орлова, но он не по­шел, а сказал, что он остается с партизанами. В нашей груп­пе было только 10 человек из местного актива, а все другие были из окружения, и группой в это время командовал ба­тальонный комиссар Попов. В конце октября, когда от нас ушло еще несколько человек и я был послан в тылы под Ки­ев для вывода товарищей и сбора, тов. Гайдар ходил на ху­тор за продуктами вчетвером или втроем и был убит. С ним вместе ходил Овчаренко, политрук, который вернулся ра­ненным и который мне рассказывал в госпитале в Горловке, что на похоронах Гайдара были комиссар и бойцы.

Захоронили труп тов. Гайдара возле железной дороги. Тов. Глебов знает где, и также можно разыскать из отряда местных людей.

Лучше всех знают точные подробности Попов и Овчаренко.

С тов. приветом.

Ст. лейтенант М. Гончаренко

28/8 - 43 г.

Больше сведений от лейтенанта С. Абрамова и старшего лейтенанта И. Гончаренко с тех пор не поступало.

Затерялись и следы полковника Орлова. В 1942 году, по­сле выхода из окружения, он преподавал в Командной ака­демии ВВС в Чкалове. А затем все посланные ему письма и телеграммы возвращались с пометкой: «Выбыл».

Когда советские войска освободили Украину, в село Леплява был направлен специальный корреспондент «Комсо­мольской правды» Алексей Филиппович Башкиров. От него узнали, что партизанским отрядом, бойцом которого стал Гайдар, командовал Федор Дмитриевич Горелов, первый сек­ретарь Гельмязевского райкома партии, но Горелова, как и многих бойцов отряда, нет в живых; что в Лепляве Гайдара помнят семьи погибших партизан Степанца и Касича, а в де­ревне Михайловское — вдова лесника Швайко. Сын Швайко, Володя, был вроде ординарца у Гайдара.

Башкиров также сообщил, что Аркадий Петрович заре­комендовал себя в отряде превосходным пулеметчиком и осо­бенно отличился в бою у лесопильного завода. Гайдар вел дневник, написал несколько лирических произведений в фор­ме писем к сыну, но всегда носил их с собой, и они попали в руки к немцам.

Это было последнее свидетельство военных лет, и оно легло в основу всего, что писалось потом о пребывании Гай­дара в партизанском отряде.

Два десятилетия спустя, работая над биографией Гайда­ра, я перечитал все эти по-солдатски немногословные донесе­ния и письма, и меня оглушила внезапно лавина вопросов, которые не приходили раньше в голову.

Гайдару накануне падения Киева предлагают место в самолете. А он отказывается. Почему?

Корреспондент «Комсомольской правды», Аркадий Петрович попадает в группу полковника Орлова, летчика. При каких же обстоятельствах?

Орлов пишет: «В долгие дни наших мытарств там он бы моим помощником и другом». А сколько же их было, этих дней? В чем заключалась помощь? Кстати, а что нам извест­но о самом полковнике Орлове, кроме того, что он полковник?

Далее. Что представлял собой партизанский отряд? Сколько в нем было бойцов? Командир отряда, говорят, убит. А кто же все-таки остался жив? И, наконец, самое главное: как погиб Гайдар?..

Почему на пути трех или четырех партизан, когда они возвращались с продовольствием, оказалась засада?..

Чем дольше я думал, тем сильнее убеждался: мы почти ничего не знаем о последних месяцах жизни Гайдара, воз­можно, самых героических в его биографии.

В Москве мне помочь никто не мог. И я понял: надо ехать на Украину, в Лепляву.

 

Глава II

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

 

Август 1962 года. Стремительно-тревожный перестук вагонных колес.

Глубокое, как в самолете, кресло быстроходной «Ракеты», идущей в Канев.

Мелко дрожит алюминиевый пол. Я вдруг мысленно говорю похожей на древнего ящера «Ракете»: «Скорей, теперь как можно скорей...» -

Автобус идет от Тарасовой горы, где похоронен Шевченко, к центру Канева. У площади Ленина конечная остановка. Замечаю указатель — стрелу на металлическом штоке. Она повернута острием к воротам городского парка. На стрелке черным — «К могиле А. П. Гайдара».

Вхожу в парк и медленно иду по аллее.

В вечной скорби склоненная фигура солдата — братская могила ста сорока одного парашютиста.

Еще медленнее двигаюсь дальше. Интуитивно поворачиваю направо. За ровно подстриженным кустарником — просторная площадка. Сквозь зелень кустов тускло блестит полированный камень. Еще шаг — и я вижу красновато-коричневый постамент. На нем отливающий вороненой сталью мраморный бюст: обнаженная голова, сильные плечи, обтянутые солдатской гимнастеркой с орденом.

Памятник высится на холме. От подножия его до Днепра добрых три километра.

...Как мне объяснили, если я спущусь вниз и пойду мимо вон тех беленьких домиков к реке, то выйду к парому, который перевезет меня в Лепляву.

Но подумалось: «Не надо спешить. За двадцать с лишним лет, конечно, многое переменилось, и неизвестно, остался ли сейчас в Лепляве кто-нибудь из тех, кто помнит Гайдара. Лучше сперва навести справки тут, в Каневе».

В каневской детской библиотеке имени Гайдара, которая помещалась в ту пору в тесном деревянном домишке, шел ремонт, и в ней никого, кроме рабочих, не было. Но мне повезло, и скоро я уже беседовал с Еленой Петровной Возной. Она показала скромную экспозицию, посвященную писателю, а потом ушла в другую комнату и вынесла сбитую из двух кусков доску. На ней ножом было вырезано:

А. П. ГАЙДАР,

писатель и воин,

пулеметчик партизанского отряда.

Погиб в октябре 1941 г.

 

Над словом «октябрь» было поставлено «26».

- С могилы в Лепляве, — объяснила Елена Петровна. — Наши, когда пришли в 1943 году, сперва установили эту доску.

- Не знаете, помнит там кто Гайдара?

- К нам приходила недавно жена одного партизана. Рассказывала ребятам про Аркадия Петровича. А под конец даже заплакала. Фамилия ее Степанец...

«Значит, жена Степанца, о которой писал еще Башкиров, — подумал я, — по-прежнему живет в Лепляве. Вот теперь — на другой берег».

- Что скажете? — улыбаясь, спросила женщина в черном платке, половшая клубничные грядки.

- Скажу, что приехал поговорить с вами.

- Тогда пойдемте в хату.

Изба оказалась очень просторной. Из прохладных сеней я попал в большую комнату с высоким потолком и широченными дубовыми лавками вдоль стен. В правом углу — внушительных размеров печь с двухэтажными, уступом, полатями. Возле печи — дверь в другую комнату, поменьше. В избе тихо и чисто.

Теперь, даже трудно представить, сколько партизан, сколько красноармейцев, выходивших из окружения, перебывало в этой хате. Их никто не считал. Имен чаще всего тоже никто не спрашивал: просто помогали, чем могли.

Лишь немногих запомнила Афанасия Федоровна Степанец.

Среди них — Гайдар.

- Я прожила нелегкую жизнь, — рассказывает она. — Фашисты расстреляли в Золотоноше моего мужа, расстреляли и брата моего, тоже партизана, Игната Касича. Четверых детей пришлось подымать самой. И хотя с той поры я перевидела, может быть, тысячи людей, Аркадия Петровича я вижу ясно-ясно. Как будто повстречала его только вчера. Он, бывало, сидел на лавке у окна, где теперь сидите вы. Тут он ел, тут он долго о чем-то все думал.

...Темнеет. Афанасия Федоровна снимает с небольшой приступочки на печи керосиновую лампу. Осторожно протирает стекло. Комната наполняется желтоватым светом.

- При этой лампе он писал.

Я обвожу глазами комнату, где все так удивительно сохранилось: стоят те же лавки и тот же стол, висит портрет старого Тараса и горит та же лампа, что горела при Гайдаре. Нет только самого Гайдара.

Поздно вечером выходим из хаты. Из-за тучи выглядывает луна, и сразу становится светлей.

Узкий проулок выводит нас к железной дороге. Крутая тропа — на высокий гребень насыпи. И мы идем по шпалам туда, где изогнутые дугой рельсы сливаются с лесом, темнеющим слева и справа.

У будки путевого обходчика Афанасия Федоровна вдруг останавливается:

- Здесь погиб Гайдар.

 

От неожиданности я вздрагиваю и настороженно осматриваюсь, думая увидеть вечные, непреходящие следы случив шейся здесь трагедии.

Но кругом спокойно покачивают ветвями сосны. Шелестят листвой осины. Трава устилает землю, а из болота доносится густое кваканье лягушек.

И если бы рядом со мной не стояла Афанасия Федоровна — живой свидетель событий, — я бы ни за что не поверил, что на этом вот месте не стало Гайдара...

Наутро я пришел сюда опять. И пока не кончилась в аппарате пленка, с давящим горьким чувством снимал и убегающие вдаль рельсы, и будку путевого обходчика, и в особенности те несколько метров плотной, усыпанной галькой земли, где произошло непоправимое.

...А пока мы возвращались, Афанасия Федоровна рассказывала мне о смелых операциях партизан, хитроумных засадах, в которых участвовал Аркадий Петрович.

На другой день я простился с Афанасией Федоровной.

Перед самым моим уходом она достала газету «Юный ленинец» за 27 октября 1961 года. В большой статье Теодора Волынского «Последний бой», посвященной Гайдару, говорилось о семье Степанцов, об их помощи партизанам и еще о том, что в Лепляве Аркадия Петровича помнят Акулина Филипповна Ещенко и сын ее Виталий.

Простите, я вчера разволновалась и забыла вам о них сказать. Они живут сразу за железной дорогой,— объяснила Афанасия Федоровна.

Акулину Филипповну я не застал. Она уехала рано утром на дальнее поле. А Виталий, сказали мне, вот-вот должен прийти. Я прождал его часа три и двинулся к переправе.

Возвращаясь по сыпучему песку к парому, я еще не знал, много или мало увожу новых сведений о Гайдаре. Об этом я просто не думал. А думал о том, что вот узнал от живого свидетеля подробности подвига и гибели Гайдара и побывал в Лепляве, о которой впервые услышал еще мальчишкой.

Я чувствовал себя человеком, который с детства мечтал о путешествии в неведомые дальние страны и наконец попал в одну такую страну.

Она мало походила на ту, какой я себе ее представлял, была обыденней и суровей. Но в этой суровой обыденности заключалось для меня что-то загадочное.

 

В Киеве мне предстояло пробыть еще неделю. Но дня через два мной овладело непонятное беспокойство.

Я ловил себя на мысли, что поторопился, так быстро уехав из Леплявы. За тем, что случилось в 1941 году возле будки путевого обходчика, скрыта, казалось мне, какая-то неразгаданная тайна.

Однажды я проснулся среди ночи и решил — еду обратно.

Было воскресенье. Акулина Филипповна и Виталий оказались дома.

- Вы насчет Гайдара приехали, из самой Москвы?— переспросила меня женщина. И вдруг навзрыд, причитая, заплакала:— Аркадий Петрович!.. Человек-то какой был! Бывало, все говорит: «Не дадимся подлецам в руки!.. Не они здесь хозяева».

И пока Акулина Филипповна рассказывает, слезы не просыхают на ее глазах.

- Сколько помню, всегда он был веселый, - шутил, и еще — не мог спокойно видеть моего сына. Как войдет в хату, сразу схватит его, расцелует скристь и все спрашивает: «Что, Виталька, поедем к Тимуру? Поедем?»

Виталий, высокий, сильный, сидит здесь же, слушает рассказ матери и грустно улыбается, изредка вставляя несколько слов.

Я торопливо записываю. Мне ясно, что это еще одна неизвестная страница партизанской биографии Гайдара, который оставил память о себе и в этом доме. И я внезапно понимаю: сколько бы ни отыскалось теперь людей, знавших Аркадия Петровича, каждый расскажет что-нибудь новое. И потому надо искать.

...В райцентр Гельмязево, расположенный в двадцати километрах от Леплявы, приезжаю с Афанасией Федоровной. Она еще в первую нашу встречу, перечисляя партизан, назвала Ивана Сергеевича Тютюнника.

Зная трагическую судьбу большинства бойцов, я уже собирался в своем списке живых и мертвых и против этой фамилии поставить скорбный знак, но Афанасия Федоровна поспешно добавила:

- Тютюнник жив...

Иван Сергеевич, бывший начальник штаба отряда, бывший председатель Гельмязевского райисполкома, а ныне пенсионер, ведет нас в прохладную, по-городскому обставленную комнату. Достает папку с завязочками, в которой у него хранятся документы.

От него я узнаю историю возникновения отряда, созданного по указанию Полтавского областного комитета партии.

Командиром отряда стал секретарь Гельмязевского райкома Федор Дмитриевич Горелов, комиссаром — председатель колхоза в селе Гладковщина Мойсей Иванович Ильяшенко, а начальником штаба — он, Тютюнник, в ту пору председатель райисполкома.

Ивану Сергеевичу отлично запомнился день, когда в лагере появился Гайдар.

- Было с ним в тот раз человек семь или восемь,— вспоминает Тютюнник.— В том числе старший политрук Белоконев, батальонный комиссар Захар Максимович Бугаев... Нет, простите, Бугаев пришел дня на три раньше... Между прочим, Захар Максимович прислал недавно в райком письмо. Адрес его можно узнать. Командовал группой полковник Орлов. Летчик. Имени его не знаю. Мы ведь все тогда больше по фамилии... Орлова и тех, кто был с ним, проводили в лагерь, накормили, дали переодеться. Началась беседа. Старший политрук Белоконев, помню, говорит:

«Мы к вам, собственно, ненадолго. Побудем немного и начнем пробираться на Большую землю».

«Я никуда отсюда не пойду, — ответил ему Гайдар.— Я буду жить в семье этих патриотов...» (Я привожу вам подлинные слова Аркадия Петровича.)

...По совету Тютюнника захожу к Ефросинье Лаврентьевне Свистуновой — жене Горелова. Войну она провела в эвакуации, но когда вернулась, обошла окрестные села, выясняя подробности гибели мужа.

Ефросинья Лаврентьевна дает мне с собой две фотографии Горелова. Я обещаю, пересняв, прислать обратно.

Возвращаемся на райкомовском «газике». Небо затянуло. Вот-вот хлынет дождь. Паром уже не ходит. Поздно. А на рассвете отплывает моя «Ракета». Афанасия Федоровна просит шофера заехать к знакомому деду, у которого есть моторная лодка.

Дед выходит через полчаса, ругаясь и не глядя в мою сторону. Я ему сочувствую — дует пронизывающий ветер. И по* ка моторка, высоко подняв нос, взлетает с волны на волну, старик не перестает неизвестно кому жаловаться, что его с больными-то ногами, согнали б такую погоду с теплой печки.

Лодка мягко ударяется о берег. Выскакиваю из нее на песок и от души благодарю деда.

- Чуешь, хлопец,— перебивает он меня,— не скажи Феня Степанец, що ты корреспондент и сбираешь росповеди за того письменника, що вбит под Леплявом,— не повез бы ни за якие гроши. Правда, сам я цего письменника не бачил, брехать не буду. И книг его тоже не читал. Но сказывали: хороша была людына. И уважение, хлопец, я не тебе — ему сделал.

...О поездке в Лепляву я рассказал по радио. Стали поступать письма. На стол к Лидии Сергеевне Виноградской, редактору передачи, они ложились толстыми пачками. В них назывались новые имена и новые адреса — нити для дальнейшего поиска.

Я тут же начал писать по этим адресам. Наступила мучительная пора ожиданий ответа.

И вот первое письмо — от Захара Максимовича Бугаева... Потом еще и еще...

Безмолвная картотека имен и старых, пятидесятилетней давности, адресов словно оживала. За фамилией, часто без имени, без отчества, вдруг вставал человек — со своим характером, своей героической и трудней судьбой, своим пониманием Гайдара. Сложность судеб этих людей придавала особую весомость тому, что они могли сообщить.

Более тридцати человек, более тридцати биографий, сотни страниц присланных ими воспоминаний и писем о Гайдаре — таков был неожиданный, ошеломляющий итог.

Но одних писем было уже мало. И тогда, положив в рюкзак портативный магнитофон, я снова отправился на Украину, чтобы всех повидать, со всеми побеседовать.

Из этой поездки я привез необычную летопись. Только старинные летописи составлялись мягкими гусиными перьями на плотном пергаменте, а эта была незримо начертана миниатюрным электромагнитом на гибкой пластмассовой ленте. Чтобы прослушать без перерыва все записи, не хватило бы и двух суток.

Теперь нам подробно известны важнейшие события последних, ныне уже легендарных 127 дней жизни Гайдара — с 22 июня по 26 октября 1941 года.

 

Глава III

«В ТОТ ДЕНЬ»

 

 

Тот год и день, когда напряженную тишину тысячеверстной западной границы разорвут первые залпы вражеских батарей, когда вздрогнет миллионами сердец и загудит тысячами встревоженных фабричных гудков оторванный от мирного труда великий Советский Союз,- тот год и день и час не отмечен еще черной каемкой ни в одном из календарей земного шара. Но год этот будет, день возникнет и час придет.

Аркадий Гайдар,

«В тот день», газета «Волна»,

2 марта 1929 года

 

- Знаешь... война! — встретил Гайдар жену.

Дора Матвеевна уронила охапку цветов, только что купленных на Арбате. Аркадий Петрович помог их собрать и пошел звонить по телефону друзьям — Фраерману и Паустовскому.

В то воскресное утро Аркадий Петрович не ждал этого сообщения, как не ждал его никто.

Набранные и сверстанные с вечера, газеты вышли 22 июня с будничными, спокойными заголовками.

Тем не менее, при всей внезапности случившегося, Гайдар к этой внезапности был готов.

Семнадцать лет назад он простился с Красной Армией, но в душе остался военным. Среди его настольных книг были труды немецких военных теоретиков, в первую очередь Клаузевица. И Аркадий Петрович глубже и острее многих понимал смысл происходящего в мире.

Прочел газеты.. — сообщал Гайдар в одном письме.— События кругом надвигаются величественные и грозные. Нужно как можно скорее и больше накопить здоровья, знаний и сил.

 

И в его дневниках последних лет немало строк, полных тягостных раздумий.

Июнь 1939 года: Тревожно на свете, и добром дело, видать, не кончится.

Декабрь 1940-го: На земле — все то же. Англичане и немцы сильно бомбят города.

И в канун 1941-го: На земле тревожно, но в новый год я вступаю твердым, нерастерявшимся.

Тревога за судьбы мира... Тревога за судьбу страны... В книгах Гайдара она звучала прежде всего озабоченностью за судьбу детей.

Вот почему перед самой войной рождается сценарий, а потом и повесть «Тимур и его команда»— книга о том, что делать ребятам, если отцы уйдут на фронт.

Повесть дописана. По сценарию поставлен фильм. Вокруг еще идут нелепые споры: бывают такие ребята, как Тимур, или не бывают, а Гайдар уже захвачен новым замыслом.

Только что (в первом варианте),— сообщает он в газетной заметке,— я закончил сценарий фильма «Комендант снежной крепости»... Тимур во время войны настоящей (имелась в виду война с белофиннами.— Б. К.) готовится сам и готовит своих товарищей к войне будущей.

В «Коменданте снежной крепости» была такая сцена:

«— С сегодняшнего числа часовые у крепости будут сменяться через час, днем и ночью.

- Но... если которых дома не пустят?

- Мы подберем таких, которых всегда пустят».

И дома действительно отпускали, потому что были уже «не те времена».

Стоять на посту днем и ночью значило выполнять приказ. Стоять на часах, не боясь ни мороза, ни ветра, ни тьмы, значило закаляться телом и духом. Условия игры оказывались предельно приближенными к реальным условиям.

Когда все мальчишки хотели быть Тимурами, а девочки — походить на Женю, когда каждый день возникали десятки команд, писатель сидел за своим рабочим столом и думал о том, что движение тимуровцев — это хорошо.

Но все новое и увлекательное рано или поздно становится привычным и даже скучным. То же может случиться и с игрой в команды, причем как раз тогда, когда помощь ребят будет всего нужней. И потому надо им объяснить, что игра в тимуровцев только похожа на игру, а если вникнуть — огромной важности дело, ребячий фронт, с которого нельзя малодушно бежать только потому, что тебе надоело или перестало нравиться...

23 июня, на второй день войны, Гайдару позвонили с киностудии «Союздетфильм»:

Аркадий Петрович, есть указание «создать условия» вам и режиссеру Льву Владимировичу Кулешову и немедленно отправить обоих в Болшево, в Дом творчества.

- 3ачем?! — удивился Гайдар.

- Делать вторую серию «Тимура и его команды» с учетом нынешних обстоятельств. Сценарий должен быть готов через пятнадцать дней.

...Киноповесть «Клятва Тимура» была завершена 14 июля.

 

 

Глава IV

«ТОВ. ГАЙДАР (ГОЛИКОВ) В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ВПОЛНЕ ЗДОРОВЫМ»

 

...Ранен в ногу (левую), контужен в голову... возле местечка на реке Улла, дек. 6. 1919 г.

Краткая записка о службе командира 58 отдельного полка по борьбе с бандитизмом Голикова Аркадия Петровича

 

Когда киностудия «Союздетфильм» приступила к постановке «Клятвы Тимура», возникло неожиданное препятствие. Ребята, которые снимались в «Тимуре и его команде», были эвакуированы из Москвы. Чтобы их вернуть, требовалось специальное разрешение.

Аркадий Петрович пишет письмо военному коменданту города генерал-майору Ревякину:

Уважаемый товарищ Ревякин!

Я — писатель — автор книг «Школа», «Военная тайна», «Тимур и его команда» и ряда других.

По повести и кинофильму «Тимур и его команда» возникло большое пионерское движение помощи семьям ушедших на фронт бойцов Красной Армии.

Десятки тысяч детей уже принимали в этом благородном деле самое горячее участие.

Сейчас мною закончен, и фабрика «Союздетфильм» приступает к съемке второго оборонного кинофильма «Клятва Тимура». Это о том, что должны делать и чем могут помочь взрослым дети во время нынешней Отечественной войны.

Для этого нам необходимы четверо московских ребят, игравших в первой картине главные роли...

Они эвакуированы сейчас в Уфу. Прошу Вашего разрешения на их возвращение в Москву, так как без них эта оборонная кинокартина снята быть не может.

С товарищеским приветом: Арк. Гайдар.

14 июля 1941 г.

 

Но вернуть юных актеров не удалось. Будь то взрослые — другое дело, а насчет детей приказ был строг — вывезти всех из Москвы.

«Клятва Тимура»— это было единственное, что еще удерживало Гайдара в столице. Когда же постановка фильма сорвалась, Аркадий Петрович решил, что делать ему в Москве нечего.

Это не значит, что Гайдар до сих пор ничего не предпринимал. На другой день войны он уже был в военкомате. С военного учета его, правда, несколько лет назад сняли. Контузия, полученная в 1919 году, когда Аркадия Петровича ранило и сбросило с лошади, контузия, обернувшаяся впоследствии неизлечимой мучительной болезнью, освобождала его от военной службы.

Все же Гайдар надеялся: теперь, когда началась война и нужны опытные люди, никто не станет придавать значение его болезни.

 

Но военком, посмотрев бумаги, утомленно сказал, Что отлично понимает Гайдара. Он бы и сам бросил всю канцелярщину, да нельзя. И еще он говорил, что подросло новое поколение, и оно отлично выполнит свой долг на передовой, а писателю, с его авторитетом, его знаниями найдется работа везде...

Аркадий Петрович ушел обиженным… А теперь с еще большим упорством стал добиваться отправки на фронт, прося содействия то в ЦК комсомола, то в редакции Центрального радио, но ему везде отказывали.

Гайдар снова идет в Оборонную комиссию Союза советских писателей, тем более что состав ее изменился. Люди, которые еще недавно здесь работали, ушли на войну.

Конечно, в комиссии тоже обратили внимание на его документы о контузии и болезни. Но Аркадий Петрович сказал, да это было и так видно, что выданы бумаги давно. С той поры он поправился, чувствует себя вполне здоровым (глядя на него, в это легко было поверить). И просит только об одном — чтобы его переосвидетельствовали.

Аркадий Петрович с такой настойчивостью просил в сущности о столь малом, что ему наконец отпечатали ходатайство.

Тов. Гайдар (Голиков) Аркадий Петрович,— говорилось в полученной им бумаге, — орденоносец, талантливый писатель, активный участник гражданской войны, бывший командир полка, освобожденный от военного учета по болезни, в настоящее время чувствует себя вполне здоровым и хочет быть использованным в действующей армии.

Партбюро и Оборонная комиссия Союза советских писателей поддерживает просьбу т. Гайдара (Голикова) о направлении его в медицинскую комиссию на переосвидетельствование.

Начальник третьей части Красногвардейского райвоенкомата интендант второго ранга Самборский, у которого Аркадий Петрович бывал уже не раз, прочитав ходатайство, понимающе улыбнулся и, ни слова не говоря, дал Гайдару направление на комиссию, крепко пожав на прощание руку.

Бывалый командир, повидавший на своем веку всяких людей, Самборский уважал упорство, и нелицемерное мужество.

 

На комиссии Аркадий Петрович уже не настаивал, чтобы его взяли в строевую службу, понимая, что не возьмут. И когда утомленные, издерганные врачи, начиная сердиться, что писатель отнимает у них попусту время, спросили, что, собственно говоря, ему нужно, Гайдар невозмутимо ответил: ему хотелось бы знать, не помешает ли старая контузия его литературной работе.

Врачи переглянулись и ответили: разумеется, нет. Тогда Аркадий Петрович попросил разрешения поехать в действующую армию журналистом. Возразить было нечего — разрешение он получил.

В Генеральном штабе ему выписали пропуск на фронт, а в редакции «Комсомольской правды» отпечатали удостоверение:

Дано писателю тов. Гайдару Аркадию Петровичу в том, что он командируется в Действующую Красную Армию Юго-Западного направления в качестве военного корреспондента газеты «Комсомольская правда»...

 

Дорога на фронт была открыта.

Правда, Гайдара не аттестовали. В то время как его товарищи-писатели получили кто одну, кто две шпалы и стали капитанами и майорами, Аркадий Петрович оставался с пустыми петлицами. Но это была, уже мелочь. И Гайдар был доволен, как можно быть довольным, когда долго стремишься к цели и наконец достигаешь ее.

Перед самым уходом из редакции «Комсомольской правды» Гайдара встретил фотокорреспондент Сергей Васин и сказал, что хочет сфотографировать его. Аркадий Петрович согласился. И Васин сделал три последних «штатских» снимка писателя. Гайдар выглядит на них вдохновенным и сильным.

...В дни, когда Аркадий Петрович просился на фронт, а его не брали, он зашел к своему другу Ивану Игнатьевичу Халтурину.

Тот жил в писательском доме в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи.

Аркадий,— спросил Иван Игнатьевич,— зачем тебе непременно сейчас ехать на фр

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: