 |
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru
|
|
|
|
Генрих Гофман
Сотрудник гестапо
Холодный цементный пол подвальной камеры. Небольшая охапка старой пыльной соломы, на которую бросили Леонида Дубровского после допросов в службе безопасности города Алчевска. Тело еще ноет от жестоких побоев. Во рту солоноватый вкус крови. До рассеченной губы больно дотронуться языком. Нестерпимо печет рана, открывшаяся на правой ноге. А тут еще этот неугомонный шепот, словно в потревоженном улье: шелестят голоса людей, разместившихся по углам и вдоль стен мрачной камеры. Они отвлекают, мешают сосредоточиться.
«Неужели конец? Неужели конец?…»
Вспомнились слова капитана Потапова: «Малейшая оплошность и… капут». Перед мысленным взором возникла большая хата особого отдела третьей ударной армии, светлая комната, приспособленная под кабинет, и доброе, улыбчивое лицо капитана. В ушах прозвучал его мягкий, ласковый голос: «Леонид, на твою долю выпало ответственное и очень опасное задание. Тебе придется работать за линией фронта. Необходимо установить наличие вражеских разведорганов в Кадиевке и Артемовске. Командование располагает сведениями, что именно там готовятся вражеские агенты для засылки на нашу сторону. Постарайся внедриться в один из этих органов. Будешь выявлять немецкую агентуру: и ту, что заброшена к нам, и ту, которая только готовится. Теперь, после уничтожения армии Паулюса, наше новое наступление не за горами. Впереди Донбасс, Луганская область. Еще до прихода туда наша контрразведка должна знать агентуру гестапо и полиции, оставленную немцами при отступлении. Выявляй предателей, фашистских ставленников, бывших военнослужащих Красной Армии, перекинувшихся к врагу. Дело это трудное и рискованное. А расплата одна - жизнь. Малейшая оплошность и… капут, как говорят немцы».
|
|
|
Дубровский вспомнил, что при слове «капут» Потапов недвусмысленно провел рукой вокруг шеи. «Малейшая оплошность. Где же я ее допустил? Почему допрос вел сам начальник СД майор Фельдгоф? Почти три часа он с упорством твердил, что я советский разведчик. Но ведь и я с неменьшим упорством отрицал это. А какие у них улики? Улик нет. Может, схватили Пятеркина? Всего девять дней, как мы с ним расстались. Но если Виктор Пятеркин у них, тогда последовала бы очная ставка. Нет, Виктор дошел до Потапова, иначе они бы мне его показали, приперли бы фактами. Так где же оплошность? Надо вспомнить все по порядку».
С Витей Пятеркиным Леонид познакомился в кабинете Потапова. Тот уже находился там, когда Дубровский пришел по вызову капитана. Круглолицый парнишка с узкими раскосыми глазами и вздернутым носом, казалось, робко сидел на краешке стула, едва доставая ногами до выстланного досками пола довольно просторной комнаты. На вид ему было не больше двенадцати лет.
- Вот с ним и пойдешь,- сказал Потапов, поднимаясь из-за стола навстречу Дубровскому. И трудно было понять, к кому относятся эти слова - то ли к мальчику, который пойдет с Дубровским, то ли к Дубровскому, который пойдет с мальчуганом.
Леонид пожал протянутую капитаном руку и вновь перевел взгляд на мальчишку.
- А выдюжит он? Не скиснет? - спросил Дубровский, рассматривая залатанную, старую куртку и вконец изношенные ботинки на ногах паренька.
- Можешь не сомневаться,- ответил Потапов.- Виктор Пятеркин человек проверенный. Не смотри, что ему только пятнадцать. Он уже был связным у секретаря подпольного обкома. Не раз ходил через линию фронта. И при тебе он будет связным. С ним и присылай донесения. А легенда такая. С тобой - как и договорились. Ты переводчик Чернышковской комендатуры, разыскиваешь свою часть, от которой отстал. Тут никакой липы. Порукой твои настоящие документы. А он,- Потапов кивнул на Пятеркина,- во время отступления потерял родителей. Отец служил полицаем на станции Чир и ушел с немцами, пока Виктор у тетки в соседнем поселке гостил. Вот и пошел он родителя догонять, а по дороге на тебя наткнулся. Если удастся обосноваться, паренька поодаль пристрой. Рядом не держи. Чтоб никаких подозрений.
|
|
|
- Ясно, Владимир Иванович,- улыбнулся Дубровский и, погладив мальчонку по стриженой голове, спросил: - А в каком селе ты у тетки гостил?
- Село Малый Чир, всего шесть километров от станции,- бойко ответил Виктор. И ни тени смущения не было в его голосе, ни один мускул не дрогнул на совсем еще детском лице. А карие глаза пытливо и выжидающе уставились на Дубровского из-под темных бровей.
- Оружие у тебя есть? - спросил Дубровский.
Виктор смерил Леонида настороженным взглядом и вопросительно посмотрел на Потапова.
- Есть у него трофейный «вальтер»,- ответил капитан.- Такого мальца вряд ли немцы обыскивать будут. А если ненароком наткнутся, скажет, нашел в заброшенном окопе. По возрасту с него взятки гладки.
- Что ж, все ясно, Владимир Иванович. Когда прикажете отправляться?
- Завтра у нас двадцать шестое марта. В ночь на двадцать седьмое я вас вывезу на передовую. В полночь обеспечим вам переход на ту сторону. А пока пообщайся с Виктором. У вас всего сутки, чтобы привыкнуть друг к другу. Да! Конспиративный псевдоним у него - Иванов. В случае чего не называй его настоящим именем. А у дяди Лени? - спросил капитан у Пятеркина.
- Борисов! - не задумываясь ответил тот.- Что я, беспамятный, что ли?
- Память - дело хорошее, только на той стороне многое забыть придется. Борисова вспомнишь, когда обратно к нашим вернешься. Повтори, что ты должен сказать, когда с нашими солдатами встретишься?
- Я Иванов. Прошу доставить меня в штаб части. А в штабе части попрошу офицера связаться с Соколом и доложить, что прибыл связной от Борисова,- невозмутимо и как бы нехотя ответил Пятеркин.
- Вот так-то, Леонид. Паренек что надо. Береги его пуще глаза,- назидательно проговорил Потапов.
- Постараюсь, Владимир Иванович! - Дубровский встал со скамейки.
|
|
|
Капитан пристально посмотрел на продолговатое лицо Дубровского, на широкий лоб и красивую» волнистую шевелюру. И хоть в глубоко посаженных черных глазах чувствовалась усталость, взгляд был спокойным и решительным.
Вечер 26 марта 1943 года выдался на редкость дождливым. Словно серой, прокопченной ватой затянуло весь небосвод. Мелкая, въедливая морось нескончаемо сыпалась на освободившуюся от снега землю.
На командном пункте одного из стрелковых полков, державших фронт где-то между Ворошиловградом и Ворошиловском, появился коренастый, среднего роста капитан, за которым, пригнувшись, шагнули в землянку высокий, худощавый парень в шинели гитлеровского солдата и маленький, совсем еще юный хлопец в залатанной куртке и стоптанных ботинках, облепленных комьями черной весенней грязи.
- Капитан Потапов! - представился вошедший поднявшемуся из-за стола майору, на гимнастерке которого сверкал еще новенький, видимо недавно полученный, орден Красного Знамени.
- А мы вас ждем,- ответил майор.- Я начальник штаба. Командир полка на передовой. Проход на указанном участке разминирован. Прикрытие подготовлено.
- Спасибо! - Капитан пальцами отдернул рукав своего кителя и посмотрел на часы.- Сейчас двадцать часов тридцать две минуты, переход назначен на двадцать два часа. Таким образом, в нашем распоряжении час двадцать восемь минут.
- Товарищ капитан, туда мы за двадцать минут доберемся. Останется час на уяснение обстановки и разговоры с саперами. Так что пора отправляться. Я вас провожу,- сказал майор, набрасывая на себя телогрейку и одновременно расталкивая спящего на нарах человека.- Кузьмин, вставай! Посиди у телефона, пока я вернусь,- буркнул он и, выждав мгновение, пока тот поднялся, направился к двери.
А мелкий дождик все лил и лил. Где-то далеко, сбоку, громыхала артиллерийская канонада. И там, откуда доносились ее гулкие взрывы, хмурое небо то и дело освещалось оранжево-желтыми вспышками. Гуськом, вслед за майором и капитаном, минуя скользкие, наполненные влагой ходы сообщения, двигались разведчики.
|
|
|
Шли молча.
- Теперь уже близко,- нарушив тишину, негромко сказал майор.- Еще один переход - и мы на самом переднем крае. Там командир полка должен встретить.
Неожиданно вдалеке стремительно взлетела ракета. Вспоров нижнюю кромку густых облаков, она тускло высветила дугу и, ныряя к земле, ярко разгорелась, оставляя в воздухе дымный змееобразный хвост.
- Это у немцев. Темноты боятся,- спокойно прокомментировал майор.- В двадцать два ноль-ноль мы по ним так ударим, что им не до ракет будет…
- Стой! Кто идет?! - раздался неподалеку властный голос.
- Свои, свои,- ответил майор.
- Пароль? - уже тише спросили из темноты.
- «Харьков»! - прошептал майор.
- Проходи.
В небольшом, наскоро обжитом блиндаже, когда все вопросы взаимодействия, связанные с переходом через линию фронта, были уточнены, разведчиков напоили чаем. А за пять минут до назначенного срока они с капитаном Потаповым и проводником-сапером перебрались в маленький окопчик на самом переднем крае. Капитан молча обнял и расцеловал Пятеркина, потом стиснул в объятиях Леонида Дубровского.
- Желаю успехов. Береги мальчонку,- шепнул он Леониду на ухо и ласково похлопал ладонью по спине.
И вдруг будто по этой команде земля вздрогнула от гулкого перекатного взрыва. Над головами со свистом пронеслись десятки снарядов, устремившихся на территорию, занятую врагом.
- Время! - коротко сказал капитан Потапов и вслед за сапером перемахнул через бруствер.
За ним без промедления бросился Виктор Пятеркин. Замыкающим распластался на мокрой земле Леонид Дубровский. Теперь всем телом ощущал он вздрагивающую землю, липкую, скользкую грязь, за которую цеплялся руками. А над головой нескончаемой чередой, стаями, все неслись и неслись завывающие снаряды. Вскоре и с немецкой стороны полетели снаряды навстречу нашим. И при каждом пушечном залпе, при каждом взрыве освещенные облака бросали на землю отраженные вспышки света.
«Так и обнаружить недолго»,- подумал Дубровский, вглядываясь вперед, где быстро перебирал ногами Виктор Пятеркин. Позади уже осталось более сотни метров, когда сапер и капитан Потапов остановились.
- Дальше ничейная зона,- глухо проговорил сапер.
- Теперь топайте сами,- сказал капитан, пропуская мимо себя разведчиков.- Ежели что - отходите сюда. Мы вас огнем прикроем.
Сапер молча похлопал Дубровского по плечу и жестом показал направление. Попридержав мальчугана за ногу, Леонид обогнал его и уверенно пополз через нейтральную полосу. За ним по пятам устремился и Виктор Пятеркин. Они быстро скатились в небольшую ложбинку и по ней, стороной, стали обходить высотку, занятую немцами. Над головами, пронизывая ночную мглу, светлячками носились трассирующие пули. Перестук пулеметных очередей дробной россыпью разносился по всей округе.
|
|
|
- Неужели не проскочат? - в раздумье прошептал капитан.
- Вроде бы должны,- ответил ему сапер.- Ишь какой спектакль устроили. Глядишь, под шумок и пройдут.
В двадцать два тридцать прекратилась артиллерийская дуэль, смолкла пулеметная трескотня, и только запоздалые одиночные выстрелы будоражили воцарившуюся тишину. Наконец все смолкло. Но долго еще оставались лежать на мокрой земле два распластанных тела. Слух напряженно ловил каждый шорох, доносившийся с той стороны, куда уползли разведчики.
Где-то звякнул металл. То ли котелок упал, то ли бросили консервную банку. Издалека, будто из-под земли, долетел отголосок немецкой речи, и снова щемящая тишь окутала все вокруг.
До часу ночи пролежали в томительном ожидании капитан и сапер, готовые в любую минуту прикрыть отходящих товарищей. И лишь когда надежда на успех проведенной операции затеплилась в их сердцах, они, продрогшие и вымокшие до нитки, поползли назад по узкой полоске разминированного коридора.
- Завтра в ночь надо брать «языка» на вашем участке,- сказал капитан Потапов командиру полка, как только переступил порог бункера.
- Об этой задаче мне уже сообщили из штаба дивизии.
- Это предусмотрено нашим планом. Пока только «язык» может подтвердить полный успех или провал сегодняшней операции.
- Ждать будете у нас?
- Нет. Я уеду в Ворошиловград, в штаб армии. А «языка» можете допросить в своих интересах и немедля переправляйте к нам.
Его еще взять надо…
- Неужто сомневаетесь? А я был уверен, что у вас ребята надежные.
- Тут не в моих ребятах дело. Всякое ведь случается. Не так давно приволокли одного фельдфебеля. А говорить с ним не пришлось - еще на нейтральной от страха концы отдал. Тотальный, сердечник попался…
К тому времени, когда происходил этот разговор, Леонид Дубровский и Виктор Пятеркин уже миновали наиболее опасную зону расположения передовых немецких частей и полями пробирались все дальше и дальше в тыл противника. Километрах в пяти за линией фронта они наткнулись на разрушенное полотно железной дороги и обнаружили заброшенную железнодорожную будку, в которой провели остаток ночи.
- Дядя Леня, проснитесь, уже светло! - услышал Дубровский над самым ухом.
В глаза ударил свет хмурого утра. Взгляд выхватил за окном низкие облака, скользнул по грязным обшарпанным стенам железнодорожной будки и остановился на перевернутой табуретке, валявшейся в углу.
- Дядя Леня, вокруг никого! Я уже посмотрел,- сказал Пятеркин.
- Это хорошо. Только что ты меня все дядей зовешь? Тебе уже пятнадцать, а мне всего двадцать два года. Можешь просто Леонидом звать.
- Так вы ж сами меня так учили,- обиженно проговорил Виктор.
- Верно. Учил. Но это ж если при немцах. Для них тебе только двенадцать лет. А сейчас мы одни.
- Не… Так я запутаюсь. Лучше я вас все время дядей звать буду.
- Ладно. Валяй зови дядей.
Дубровский поднялся и, натянув сапоги, прошелся по маленькой комнатке из угла в угол.
- Ботинки твои не просохли? - спросил он строго.
- Нет, еще сыроватые.
- Чего ж ты их на ноги натянул?
- Ничего, я привычный. Не босиком же идти.
- Тогда давай почистим нашу одежду.
Леонид поднял с пола зеленую немецкую шинель и, разложив ее на плите, принялся перочинным ножиком соскребать грязь. Больше часа провозились с одеждой. Было уже около девяти, когда они покинули железнодорожную будку, приютившую их этой ночью.
Вдали, у подножия небольшого холма, раскинулся населенный пункт.
- Село Черкасское! - опознал Дубровский.- Через него дорога на Ворошиловск. Это нам по пути.
- Не Ворошиловск, а Алчевск,- хмуро поправил его Пятеркин.
- Алчевск и Ворошиловск - это одно и то же. Пора бы знать. Не маленький.
- Ворошиловск - это по-нашему, по-советски. А у немцев он Алчевском называется. Зря я это заучивал, что ли? Небось опять скажете: «Это при немцах, а сейчас мы одни». А я не хочу так, не могу. В голове тогда все перепутается…
- Ладно-ладно. Договорились, ты прав,- перебил его Леонид.- Значит, с этой минуты город Серго - это Кадиевка, а вместо Ворошиловска - Алчевск. И я для тебя дядя Леня. Только обещай мне: когда война кончится - будешь меня Леонидом звать.
- До этого еще дожить надо,- высказался Пятеркин. И сказано это было столь обдуманно и серьезно, что Леонид невольно поежился. Еще большим уважением проникся он к этому не по годам взрослому человечку.
Вскоре Черкасское осталось далеко позади. По сторонам большака, на который вышли разведчики, виднелись позиции дальнобойной артиллерии немцев. По дороге то и дело с урчанием и грохотом проезжали огромные, крытые брезентом грузовики, обдавая прохожих сизым, масленым перегаром солярки. Изредка попадались телеги с местными жителями.
И никто не обращал внимания на человека, шагавшего в немецкой, по-фронтовому грязной шинели, перехваченной солдатским ремнем, и на семенившего рядом с ним мальчишку.
К вечеру ветер разметал по небу хмурые тучи, кое-где показалось голубое весеннее небо, и в лужах заиграли солнечные зайчики. Идти стало легче.
К Алчевску подошли уже в сумерках. Где-то далеко позади перекатывался гул артиллерийских залпов. В течение дня этот гул несколько раз доносился издалека и вновь затихал так же внезапно, как и появлялся. Но если днем он слышался явственно и отчетливо, то теперь лишь призрачные, еле уловимые отголоски его приглушенно долетали до слуха.
- На этот раз будем искать настоящий ночлег,- сказал Леонид, положив руку на плечо Виктора.- Может, найдется добрая душа, пустит переночевать.
- Надо на самой окраине пошукать. К ночи в город нам не с руки заходить,- отозвался Пятеркин.
- Устал небось за день?
- А что? Километров двадцать пять, а то и все тридцать мы отмахали… Не так уж я устал, как есть охота.
- Потерпи. Найдем ночлег, тогда и перекусим. Доедим сало, а завтра промышлять начнем.
Лишь утром в железнодорожной будке съели они по ломтику этого сала и по небольшому кусочку хлеба, столько же припасли и на вечер. Это было все, что прихватили они в дорогу. Правда, оставались еще четыре плитки немецкого шоколада. Но то был неприкосновенный запас, рассчитанный не столько для утоления голода, сколько на случай обыска. Шоколад германского производства мог лишний раз подчеркнуть принадлежность Дубровского к немецкой комендатуре.
Подойдя к старой, покосившейся мазанке на самой окраине Алчевска, Леонид постучал в маленькое окошко. Дверь отворила согбенная старушка с костлявыми, жилистыми руками. Без разрешения немецкого коменданта она было отказалась пустить на ночлег незнакомых пришельцев, но, увидев в руках Леонида целую пачку оккупационных марок, приветливо пригласила в дом.
В углу, под низким потолком единственной комнаты, перед иконой, мерцала лампада. Еще не снимая шинель, Дубровский спросил:
- Одни проживаете?
- Одна я, сынок, совсем одна маюсь. Муж еще в ту войну не возвратился. Две дочки замужем в Харькове жили. Теперича и не знаю где…
Леонид присел на скамью возле низкого деревянного столика, окинул взглядом комнату: комод, кровать, сундучок, несколько табуреток, пустой чугунок на остывшей печи. Потом не торопясь отсчитал десять марок и протянул их старухе.
- Это за одну ночь. Утром дальше пойдем. Свою часть догонять надо.
- Кто ж ты у немцев будешь? - полюбопытствовала старуха.
- Переводчик я. В комендатуре работал. Да вот от части своей отстал. А хлопчик этот батьку ищет. Ушел батька зимой во время отступления. Полицай Иванов со станции Чир. Может, слыхала?
- Не… сынок, у меня полицаев не было. Солдаты немецкие на постой становились, то правда, а полицаев не было.
Старуха бережно пересчитала деньги и спрятала их за пазуху.
- Бабуся, а печку нам не истопишь? - спросил Дубровский, пытливо оглядывая хозяйку.
- Ох! Трудно, трудно, сынок. Уголька-то совсем нет. Шахты ноне без дела стоят. Ведерочко угля на базаре, почитай, сто пятьдесят рублей стоит.
- А марки немецкие разве не в ходу теперь?
- Пошто не в ходу? Ходють и марки. Одна за десять рублей идет. Зимой было одни марки шли. А ныне, как русская антиллерия послышалась, все больше на рубли торгують. Но и марки немецкие тоже беруть.
Дубровский отсчитал еще двадцать марок и, протягивая их старухе, сказал:
- На тебе и на уголек, бабуся, только истопи нам печку. Погреться хочется, да и пообсохнуть.
- Хорошо, хорошо, сынок. И на том спасибо.- Хозяйка обрадованно схватила деньги.- У меня трошки угля осталось. И картошки немного найду. Со своего огородика припасла. Сейчас затоплю и чугунок поставлю.
- Вот и отлично. Располагайся, Виктор,- сказал Дубровский, снимая шинель.
Пятеркин, скинув куртку, принялся расшнуровывать ботинки. Хозяйка, перекрестившись на икону, причитая, стала растапливать печку. Вскоре хата наполнилась густым теплым духом.
Картошку ели без соли, благо сало было присолено. За столом старуха разговорилась, жаловалась, что соль на базаре исчезла, нарочито кляла советские порядки, осторожно критиковала немцев. Видимо побаиваясь своих постояльцев, она робко спросила:
- Верно, скоро германцы опять за Дон пойдут?
- Не время сейчас. Силы подсобрать надобно.
- То-то я гляжу, много их, новых-то, понаехало. Учора все через город шли. На фуражках головка подсолнуха желтая, на рукаве такая же черная на белом лоскуте. А на автомобилях, на дверцах, собаки намалеваны. Чудно. Я таких сроду не видывала.
- А на танках, на пушках тоже собаки? - спросил Дубровский.
- Ни-и… Они без пушков и без танков ихали.
- Без пушек и без танков сейчас нельзя. У русских этого добра много стало.
- И то правда. Сам-то, сынок, из каких краев будешь?
- Белорус я, бабуся, из-под Мозыря.
- От ить куда забросило. Небось матка дома дожидает?
- Да уж наверно, ждет не дождется.
- А вона знае, шо ты у немца робишь? - переходя на украинский говор, спросила хозяйка.
Леониду не хотелось вступать в дискуссию со словоохотливой старухой, и потому, увидев, как опускаются веки на глазах Пятеркина, он кивнул на него:
- Устал хлопец, совсем из сил выбился. Пора ему спать. Да и мне выспаться надо.
Старуха суетливо заметалась по комнате: достала овчинный, видавший виды тулуп, расстелила его на полу возле печки, извлекла из сундука старое лоскутное одеяло и кусок залежалого ситца.
- То заместо простынки постелить можно,- сказала она, бросив ситец поверх тулупа.
Эту ночь и Леонид Дубровский, и Виктор Пятеркин спали крепким, беспробудным сном. Проснулись рано и, наскоро перекусив остатками холодной картошки, двинулись в путь.
В самом Алчевске войск почти не было. Лишь небольшая колонна грузовиков с гитлеровскими солдатами проследовала по одной из центральных улиц.
- Смотри, дядя Леня, и вправду собаки на дверцах намалеваны и подсолнухи желтые на фуражках,- негромко проговорил Виктор.
- Не соврала бабка, точно подметила. Это австрийцы. Запоминай пока,- в тон ему ответил Дубровский.
Из города выбрались, когда яркое весеннее солнце начало пригревать. В бескрайнем небе не проплыло ни единого облачка. После сухой ветреной ночи земля просохла уже основательно. Дорога на Дебальцево, куда держали путь разведчики, тянулась по степи. Кое-где высились терриконы. В полдень подошли к Мануиловке и свернули налево, в деревню Малоивановку, что виднелась всего в полутора километрах от большака.
На самой окраине деревушки повстречали ефрейтора немецкой армии в сопровождении двух солдат.
- Куда идете? Кто такие? - спросил он. Дубровский объяснил по-немецки, что является переводчиком Чернышковской комендатуры и разыскивает свою часть.
- Документы! - потребовал ефрейтор, окидывая недоверчивым взглядом Леонида и Виктора.
- Пожалуйста.- Дубровский предъявил удостоверение. Ефрейтор внимательно просмотрел истрепанный документ и, возвращая его, сказал:
- Я комендант этой деревни. Здесь нет вашей Чернышковской комендатуры.
- А я и не надеялся найти ее здесь. Мы свернули в Малоивановку в надежде купить продукты и передохнуть. Потом пойдем в Дебальцево. Там, в комендатуре, мне наверняка помогут найти свою часть.
- А кто этот мальчик?
- Повстречал на дороге. Отец его был полицейским на станции Чир, и родители эвакуировались на запад вместе с отступающими войсками. Теперь он ищет своего отца.
- Хорошо, идите в тот дом,- немец указал на большую хату под железной крышей,- там найдете моего переводчика. Он обеспечит вас пайком и укажет, где отдохнуть.
Дубровский поблагодарил ефрейтора.
- Подождите моего возвращения,- сказал тот.- Мне надо еще кое-что выяснить. А в Дебальцево без пропуска вы не пройдете.
Вместе с Виктором направились они вдоль улицы к указанному ефрейтором дому. Возле крыльца, на деревянной, вкопанной в землю скамейке, сидели два полицая с белыми повязками на рукаве. Завидев незнакомых людей, они испытующе поглядели то на Дубровского, то на Пятвркина, пока те не подошли вплотную.
- Где переводчик местной комендатуры? - спросил Дубровский, чеканя по-немецки каждое слово.
Заслышав немецкую речь, оба полицейских будто по команде вскочили со скамейки и вытянулись по стойке «смирно». Их лица расплылись в подобострастной улыбке, а взгляды красноречивее слов говорили о готовности услужить. Но они не поняли, о чем их спросил Дубровский, и продолжали молча стоять, моргая глазами.
- Где находится переводчик здешней комендатуры? - повторил свой вопрос Дубровский на русском языке.
- Он тута, тута! Проходите в дом, там он! - наперебой заговорили полицейские.
Дубровский положил руку на плечо Виктора и, подтолкнув его к крыльцу, ступил на порог дома. Миновав сени, они очутились в просторной и светлой горнице, где за массивным деревянным столом сидели молодой немецкий солдат и пожилой мужчина в гражданской одежде.
- Мне нужен переводчик этой комендатуры,- сказал Дубровский, стараясь произвести впечатление безукоризненным произношением немецких слов.
- Я переводчик. Что вам угодно? - отозвался молодой солдат.
- Здравствуйте, коллега! Меня прислал сюда ваш комендант, ефрейтор. Он передал, чтобы вы обеспечили меня пайком и определили на отдых. По его приказанию я должен дождаться здесь его возвращения.
- А кто вы такой?
- Я переводчик Чернышковской комендатуры.
Дубровский предъявил документы и подробно рассказал свою незатейливую историю. Тут же он представил и Виктора.
- Да, в Дебальцево вам без пропуска не пройти,- подтвердил переводчик, когда Дубровский сказал ему о предупреждении коменданта.- Вам придется подождать здесь до утра. Комендант вряд ли успеет вернуться сегодня.
- Конечно. Я буду ждать сколько потребуется. Но где…
- Это местный староста,- перебивая Дубровского, кивнул переводчик на пожилого мужчину.- Он определит вас на ночлег. А паек я сейчас выпишу.
Переводчик достал из полевой сумки стопку бумаги, обмакнул ручку в чернильницу. В тишине послышался скрип пера. Неожиданно с улицы донесся отдаленный шум автомобильных моторов. Их рокот быстро нарастал, ширился. Переводчик поднялся из-за стола и подошел к окну как раз в тот момент, когда перед хатой, в которой размещалась комендатура, остановились три грузовика, переполненные немецкими солдатами.
Из кабины передней машины проворно выбрался офицер и уверенной походкой зашагал в комендатуру.
Дубровский обратил внимание на дверцы автомобилей. На них были нарисованы собаки. На фуражках солдат красовались желтые головки подсолнухов.
- Хайль Гитлер! - воскликнул вошедший в комнату капитан, вскинув руку в фашистском приветствии.
И переводчик, и Дубровский ответили ему тем же. Только Виктор Пятеркин молча насупил брови, выжидательно оглядывая немецкого офицера.
- Кто комендант? - спросил тот, обращаясь ко всем сразу.
- Комендант ушел в город. Будет завтра. Сегодня его обязанности выполняю я,- ответил переводчик.
- Я командир отдельной роты автоматчиков. Имею приказ до особого распоряжения разместиться здесь. Прошу определить моих солдат на постой.
- Будет исполнено, господин капитан. Здесь как раз местный староста. Сейчас мы с ним устроим ваших солдат по хатам.
- Там лейтенант Штерн, мой заместитель. Он распорядится. Я пока буду здесь.
Староста и переводчик торопливо вышли из дома. В окно Дубровский увидел, как они подбежали к офицеру, выстроившему солдат перед комендатурой.
- Курите? - услышал Дубровский и, повернувшись к капитану, увидел протянутый ему портсигар с сигаретами.
- Благодарю.
Леонид не отказался от предложенной сигареты.
- Вы служите в этой комендатуре? - спросил капитан.
- Нет. Я переводчик Чернышковской комендатуры. Моя фамилия Дубровский. Был под Сталинградом и во время отступления…
- О! Вы были под Сталинградом?! - перебил его капитан.- Это действительно так страшно, как рассказывают?
- Что страшно? - переспросил Дубровский, делая вид, будто не понял, о чем идет речь.
- Ну, это русское наступление. Мне рассказывали, что там был сплошной ад.
- Да. Это было довольно неожиданно. Наша комендатура располагалась в ста километрах от Сталинграда. Но русские так стремительно ринулись на запад, что мы вынуждены были бросить все и уходить ночью. Мы не хотели оказаться в кольце.
- Но окружение - это еще не конец. Главное, не терять голову. Наша дивизия австрийских стрелков тоже попала в прошлом году в окружение под Великими Луками. Но наше командование успешно вывело войска из кольца. Русские ничего не могли предпринять. Правда, мы потеряли много солдат, но не потеряли боеспособность. А фельдмаршал Паулюс просто струсил. Это непостижимо. Иметь трехсоттысячную армию - я сдаться в плен! Такое не укладывается в моем сознании.
- Но ведь и Манштейн не сумел прорваться на помощь Паулюсу.
- Было уже поздно. У Манштейна не было достаточно сил. А Паулюс держал фронт на Волге. Как он мог допустить, чтобы русские прорвались к нему в тыл!
- На участках прорыва русских фронт держали итальянские дивизии.
- О! Эти макаронники никогда не умели воевать. Еще Наполеон говорил, чтобы разгромить Италию, достаточно десяти дивизий. А если иметь Италию своей союзницей, французам потребуется не менее тридцати дивизий, чтобы защищать ее.
- Да, Наполеон был велик, но и он совершил роковую ошибку.
- Господин Дубровский, Наполеон пошел на Россию во главе стотысячной армии. А у Паулюса было более трехсот тысяч. И не французов, а немцев. Немецкий солдат несравнимо выше французского. Со времен Наполеона французы отвыкли повиноваться. А немецкий солдат готов идти на любые жертвы ради фюрера и великой Германии.
- Я полностью с вами согласен. И тем печальнее положение фельдмаршала Паулюса, который не сумел правильно использовать немецких солдат на Волге. Я клянусь головой, что виною всему эти проклятые итальянцы.
- О, да-да! Я с вами согласен. Вы не только блестяще владеете немецким языком, но и мыслите как настоящий немец. Вы очень интересный собеседник. Я хотел бы подробнее поговорить с вами о том, что произошло под Сталинградом. Где вы остановились?
Дубровский неопределенно пожал плечами.
- Господин капитан, вы приехали как раз в тот момент, когда староста должен был определить меня на постой.
- О, это хорошо! Я позабочусь, чтобы нас поместили в одном доме. Мы проведем сегодня приятный вечер.
- Благодарю вас, господин капитан. Это большая честь для меня. Но со мною малыш, который, как песчинка в пустыне, затерялся в этой большой войне.
Дубровский рассказал капитану историю Пятеркина, объяснил, что за несколько дней совместных скитаний привязался к беспомощному мальчугану и не хотел бы с ним расставаться. Капитан внимательно слушал, участливо кивал головой.
- О! Я прекрасно вас понимаю,- сказал он.- Я сам отец двоих детей. Старшему сыну всего десять лет. Уже два года я не видел свою семью.
- А вы кадровый военный? - заинтересовался Дубровский.
- О, нет, нет. Если бы не эта война, никогда не надел бы мундир. Я доктор философии, преподавал в Венском университете. Представьте себе, в юности хотел стать врачом, но неожиданно для себя увлекся философией.
- Тогда мы почти коллеги,- улыбнулся Дубровский.- Я тоже мечтал стать врачом и даже поступил в медицинский институт. Это было в Москве. Но вскоре я понял, что не приспособлен для такой деятельности. Да, да. На занятиях в анатомичке при виде крови у меня всякий раз кружилась голова. Пришлось перейти из медицинского института в институт иностранных языков, на немецкое отделение.
- Судя по вашему произношению, вас неплохо учили. Я бы даже сказал…
Капитан не успел закончить фразу. В комнату вошел переводчик и доложил о размещении солдат. Вскоре явился и староста. Выполняя пожелание капитана, он определил Дубровского на ночлег в ту же хату, где остановился капитан.
В доме сестер Самарских было три комнаты. Самую большую из них по приказу старосты отвели немецкому офицеру. А маленькую, в другой половине хаты, предоставили Дубровскому с мальчиком. Денщик капитана Дитриха - так звали немецкого офицера - принес на ужин несколько банок французских консервов, бутылку шнапса и курицу. Одна из хозяек готовила ужин, другая, постарше, проворно набивала соломой тюфяки для ночлега.
Дубровский вместе с Пятеркиным помогали ей застелить постели на полу небольшой каморки, когда в распахнувшуюся дверь вошла девочка лет десяти с большой подушкой в руках.
- Мама, ты эту просила принести?
- Эту, Любушка, эту. А другая нам с тобой на двоих осталась.
Девочка бросила подушку на тюфяк и, отойдя в сторону, неожиданно обратилась к Виктору:
- А твоя мама где?
- Сам не знаю. Ушли с батькой во время русского наступления.
- А ты разве не русский? - вмешалась в разговор хозяйка. Виктор удивленно посмотрел на женщину.
- Русский я! - с гордостью ответил он.
- Почему же своих-то русскими называешь? Наши ведь это.
- Все так говорят, вот и я тоже,- смущенно оправдывался мальчик.
- Нет, не все. От немцев это пошло. А нам с тобой ни к чему…
- Правильно, хозяюшка! - перебил ее Дубровский, оберегая мальчугана от дальнейших расспросов.- Я вот белорус, а все одно всегда говорю «наши».
- Зачем же тогда ихнюю форму надели?
Дубровский усмехнулся. И вдруг спросил:
- А ваш муж какую одежду выбрал?
- Наш папа на войне. Он в Красной Армии с немцами дерется! - скороговоркой выпалила девочка.
- Люба! - воскликнула женщина, метнув на дочку недобрый взгляд.
- А вы не бойтесь. Вас как зовут-то?
- Евдокия Остаповна.
- Вот и прекрасно, Евдокия Остаповна. Спасибо вам за постель. От мужа-то давненько небось весточек не было?
- Последнее письмецо за неделю до прихода немцев я получила от него. А теперь кто его знает, живой ли?
Глаза женщины повлажнели. Она все еще недоверчиво смотрела на Дубровского, но взгляд ее заметно потеплел.
- Надо ждать и надеяться, Евдокия Остаповна,- участливо проговорил Дубровский.
- Мертвым-то что, живым куда тяжелее.- Она подошла к дочке, с нежностью провела рукой по ее волосам и, легонько подтолкнув к двери, добавила: - Пойдем, Люба. Отдохнуть людям надо.
Но отдыхать не пришлось. Вскоре Дубровского позвали в большую комнату. Капитан Дитрих широким жестом пригласил его к столу.
- Поужинаем вместе,- предложил капитан, усаживаясь первым.
Отказываться было глупо, и Дубровский, поблагодарив за оказанную честь, присел рядом.
- За нашу победу! За великого фюрера! - высокомерно проговорил капитан, поднимая граненый стакан, наполовину наполненный мутноватой жидкостью.
Следуя его примеру, Дубровский тоже поднял стакан и добавил:
- За скорейшее окончание войны!
Виктор Пятеркин давно уже спал, разметавшись на жестком соломенном тюфяке, а словоохотливый капитан продолжал еще мучить Дубровского нескончаемыми вопросами. Его интересовало буквально все: и положение гитлеровских войск перед наступлением русских, и какая бывает зима в этом степном районе, и настроение местных жителей; Он никак не мог понять психологии русских, которые, по его мнению, давно уже проиграли войну, но все еще продолжают сопротивляться с безумством обреченных.
- Сталинград будет отомщен. Вы не представляете, какой сокрушительный удар готовит наше командование. Этим летом война закончится полной победой немецкого оружия. Сейчас огромные массы войск снимаются с Западного фронта и перебрасываются на восток, в группу армий «Центр». Моя дивизия тоже следовала туда, но в последний момент нам изменили маршрут. И говорят, это вызвано тем, что в группе армий «Центр» уже негде размещать прибывающие части. Да-да! Не удивляйтесь. Русским готовится большой сюрприз. В фатерлянде, где пополнялась наша дивизия, я видел новейшие танки «тигр». Их броня непробиваема.
Дубровский поглядывал на опустевшую бутылку, которую капитан опорожнил почти один, и мучительно старался запомнить все важное, о чем болтал этот словоохотливый немец. Лишь далеко за полночь капитан угомонился. Расставаясь с Дубровским, он пообещал ему выдать справку, по которой тот беспрепятственно сможет продолжать путь в Дебальцево.
Вернувшись в отведенную для него каморку, Дубровский, не раздеваясь, прилег рядом с Пятеркиным, но долго еще не мог уснуть, восстанавливая в памяти разговор с капитаном. Перед его мысленным взором проплывали железнодорожные эш
|
|
|
