Философская герменевтика и гуманитарное знание (Г. Гадамер)

Вопросы социального познания и его методов являются пред­метом пристального внимания в современной герменевтике. Гер­меневтика — термин греческого происхождения (разъясняю, ис­толковываю). Изначальный смысл — искусство толкования Биб­лии, литературных текстов и т. д. В XVIII—XIX вв. герменевтика рассматривалась в качестве учения о методе гуманитарных наук. Ее задачей становится объяснение «чуда понимания».

В кратком виде суть герменевтики один из ее основателей вы­разил так: «Фундаментальная истина герменевтики такова: истину не может познавать и сообщать кто-то один. Всемерно поддержи­вать диалог, давать сказать свое слово и инакомыслящему, уметь усваивать произносимое им — вот в чем душа герменевтики»[262]. В

качестве наиболее важных выделим следующие основные фило-софско-методологические идеи Гадамера.

1 Считая «большим ослеплением» фактическое абслютизиро-вание идеала науки и ее методов, он пытался примирить фи­лософию с наукой, показывая ее особенности и границы «во всеобщности человеческой жизни», перешагнуть ограничен­ный горизонт интересов научно-теоретического учения о ме­тоде.

Гадамер стремится показать, что способ познания, связанный: понятием науки и лежащим в ее основе понятием метода, не является ни единственным, ни универсальным. Культурно-исто­рическая традиция знает различные способы человеческого отно­шения к миру. Научно-теоретическое освоение мира — лишь одна из возможных позиций человеческого бытия, а истина познается не только и не столько с помощью научного метода. Важнейши­ми вненаучными способами раскрытия истины является искусст­во, философия и история.

2. Важной особенностью гуманитарных наук является то, что их предмет — нечто такое, к чему принадлежит с необходимос­тью и сам познающий. А это означает, что эти науки не могут и не должны механически копировать методологию естество­знания.

Однако Гадамер подчеркивает, что гуманитарные науки («на­уки о духе») имеют свою специфику, свои способы постижения мира, и на самом деле они далеки от того, чтобы чувствовать свою неполноценность относительно естествознания. Хотя в со­циальном познании можно и нужно применять методы естествен­ных наук (например, индуктивный метод), но делать это надо очень осторожно, а главное — учитывать особенности предмета гуманитарного знания (в частности, включенность туда «самого

познающего»).

Гадамер обращает внимание на то, что социально-историчес­кое познание не имеет своей непосредственной целью предста­вить конкретное явление как частный, единичный случай, лишь только иллюстрирующий общее правило (закономерность). Суть гуманитарных наук не может быть верно понята, если измерять их по масштабу прогрессирующего познания закономерностей. «Напротив, идеалом здесь должно быть понимание самого явле-

ния в его однократной и исторической конкретности»[263] — а имен­но, понимание того, каковы этот человек, этот народ, это государ­ство и т. д.

Вот почему фундаментальной характеристикой человеческо­го бытия и мышления немецкий философ считает «историчность»: определенность местом, временем, конкретной ситуацией, в ко­торой человек себя застает.

3. Герменевтика реализуется в качестве деятельности по осмыс­лению некоторого текста и, взятая вне этой деятельности, те­ряет свою специфику. Однако философская герменевтика для немецкого мыслителя не сводится только к пониманию тек­стов, а представляет собой своего рода философию понима­ния. Согласно Гадамеру, действительность не только теоре­тически познается научными средствами, но и жизненно-практически «испытуется» человеком. Поэтому у него часто речь идет не о познании, а об опыте мира. Последний вклю­чает в себя и непосредственность переживания («опыт жиз­ни»), и различные формы практического и эстетического опос­редования реальности («опыт истории», «опыт искусства», «опыт философии»).

Тем самым «опыт науки» — отнюдь не единственный вид опы­та, а последний есть совокупность своих видов, ни один из кото­рых недопустимо сводить к научному опыту, а тем более абсолю­тизировать его. Выделенные формы опыта — это три основные вненаучные формы связи человека с миром, три главных измере­ния, в которых развертывается бытие человека в мире — за рам­ками науки и ее методов.

4. Означает ли, что при рассмотрении трех названных вненаучных способов постижения мира здесь не применимы понятия «познание» и «истина»? Нет, не означает. В этой связи Гадамер в противовес позитивистско-сциентистским представле­ниям стремится показать несводимость истины к тому ее по­нятию, которое сложилось в рамках новоевропейской науки. Истина, по его убеждению, не есть характеристика только познания, но прежде всего — характеристика самого бытия. Она не может быть целиком «схвачена» с помощью метода, а может лишь приоткрыть себя понимающему осмыслению.

Истина «свершается», и преимущественный способ ее «свер­шения» — искусство.

Герменевтический феномен не предполагает построения ка­кой-либо системы прочно обоснованного познания, отвечающего методологическому идеалу науки. Задача герменевтических ис­следований состоит в том, чтобы раскрыть опыт постижения ис­тины, превышающий область, контролируемую научной методи­кой. Предмет герменевтики образуют только «понимающие» (ис-торико-гуманитарные) науки, но в той мере, в какой феномену понимания придается универсальный характер — вся совокупность человеческого знания о мире и бытии в нем[264].

5. Важнейшая заслуга Гадамера — всесторонняя и глубокая раз­работка ключевой для герменевтики категории понимания. По­нимание для него — способ существования познающего, дей­ствующего и оценивающего человека. Понимание — это не столько познание, сколько универсальный способ освоения мира («опыт»), оно неотделимо от самопонимания интерпре­татора, есть процесс поиска смысла («сути дела», и невозможно без предпонимания. Поэтому понять нечто можно лишь благо­даря заранее имеющимся относительно него предположени­ям, а не когда оно предстоит нам как что-то абсолютно зага­дочное. Тем самым предметом понимания является не толь­ко смысл, вложенный в текст автором, а то предметное со­держание («суть дела»), с осмыслением которого связан дан­ный текст.

Гадамер утверждает, что, во-первых, понимание всегда явля­ется истолковывающим, а истолкование — понимающим. Во-вто­рых, понимание, возможно лишь в качестве «применения» — со­отнесения содержания текста с культурным мыслительным опы­том современности. Интерпретация текста, таким образом, состо­ит не в воссоздании первичного (авторского) смысла текста, а в создании смысла заново. Тем самым понимание может выходить за пределы субъективного замысла автора, более того, оно всегда и неизбежно выходит за эти рамки.

6. Гадамер в своей философской герменевтике хочет связать в новом синтезе «речь» и «логос», герменевтику и диалектику.

Так, в одном случае он пишет, что стремится «в большей мере следовать Гегелю, нежели Шлейермахеру»[265], а в другом отме­чает: «Моим намерением было объединить масштабы фило­софской герменевтики с платоновской диалектикой, а не с гегелевской»[266]. Как бы там ни было, но в обоих высказывани­ях речь идет о рационалистической диалектике объективно-идеалистического «толка».

Вместе с тем Гадамер указывает, что хотя герменевтика при­знает «диалектическое превосходство рефлексивной философии», но видит границы последней — при всех ее несомненных дости­жениях. Он очень высоко ценит диалектические идеи Платона и Гегеля, считая, в частности, что диалектика последнего была и осталась величественной даже в своей неудаче и что думать, буд­то в наш век сциентизма нам нечему поучиться у Гегеля, — это — «большое заблуждение». Заслугу Гегеля немецкий философ ви­дит в том, что, разрабатывая диалектику рефлексии как всеобщее опосредование разума, он резко выступил против формализма, софистики, пустой аргументации рассудка, называемой им «внеш­ней рефлексией». В этом понятии Гегель, по мнению Гадамера, подверг критике идею такого метода, который применяется к делу как некое чуждое, внешнее ему действие. Поэтому он разделяет идеи Гегеля и о том, что истинный метод есть «деяние самого дела» и это деяние не должно входить во внутреннюю область мысли со своими собственными домыслами, ибо мыслить — зна­чит «развернуть дело в его собственной последовательности».

«Придерживаясь» Гегеля, опираясь на его диалектические идеи, Гадамер стремится «сделать шаг дальше гегелевского понимания» тех проблем, которые он находит важными для разработки своей концепции. Наиболее ценным у Гегеля он считает то, что в рам­ках мыслительной последовательности вещи сами собой перехо­дят в свою противоположность и «опыт перехода в противопо­ложное» — это и есть подлинный опыт диалектики: «Мышление получает возможность, даже не касаясь сути, рассматривать про­тивоположности — таков опыт мысли, на который опирается ге­гелевское понятие метода как саморазвертывания чистой мысли в систему целостной истины»[267].

Именно этот опыт мысли и берет Гадамер прежде всего при построении своей философской герменевтики, полагая, что имен­но Гегель продумал, прорефлектировал то историческое измере­ние (т. е. развитие через противоположности), в котором коре­нится проблема герменевтики. Подчеркивая важность диалектики Платона и Гегеля для решения данной проблемы, Гадамер отме­чает, что и в герменевтическом опыте мы сталкиваемся с диалек­тикой, с переходом в свою противоположность, с историчностью и целостностью. Так, он пишет, что «само дело — смысл тек­ста — добивается нашего признания. Движение истолкования яв-ляется диалектическим (курсив наш. — В. К.)... прежде всего потому, что толкующее слово, «попадающее» в смысл текста, вы­ражает целостность этого смысла (курсивнаш. —В. К.) и, зна­чит, дает бесконечности смысла конечное выражение»[268]. И вооб­ще «наукам о духе» должно быть свойственно, чтобы все прису­щее им частное познавалось в целостности нашего человеческого, разумного существования.

7. Для Гадамера характерно всемерное подчеркивание диалоги­ческого характера философской герменевтики как логики воп­роса и ответа, как своеобразной философии понимания. Диа­лог (беседу) Гадамер считает — вслед за Сократом и Плато­ном — основным способом достижения истины в гуманитар­ных науках. Всякое знание, по его мнению, проходит через вопрос, причем вопрос труднее ответа (хотя часто кажется на­оборот). Поэтому диалог, т. е. вопрошание и ответствование, есть тот способ, которым осуществляется диалектика. Реше­ние вопроса есть путь к знанию, и конечный результат здесь зависит от того, правильно или неправильно поставлен сам вопрос.

Сущность знания, согласно Гадамеру, заключается в том, что оно не только выносит правильное суждение, но одновременно с этим и на тех же основаниях исключает неправильное. «Ведь знать всегда означает: одновременно познать противоположное. Зна­ние в своей основе диалектично (курсив наш. —В. К.). Знание мо­жет быть лишь у того, у кого есть вопросы, вопросы же всегда схватывают противоположности между «да» и «нет», между «так» или «иначе»[269].

Искусство вопрошания — это сложное диалектическое искус­ство искания истины, искусство мышления, искусство ведения беседы, разговора, которое требует прежде всего, чтобы собесед­ники слышали друг друга, следовали за мыслью своего оппонен­та, не забывая, однако, «сути дела», о котором идет спор, а тем более не пытаясь вообще замять вопрос.

Вот почему, подчеркивает Гадамер, чтобы вопрошание было действительным искусством, а разговор (спор) — подлинным и продуктивным, но не «софистической интерпретацией текстов», крайне важной «является внутренняя последовательность, с кото­рой продвигается вперед развиваемая в диалоге мысль. Вести бе­седу — значит подчиняться водительству того дела, к которому обращены собеседники. Чтобы вести беседу, нужно не играть на понижение аргументов собеседника, но суметь действительно оценить фактическую весомость чужого мнения»[270].

Таким образом, диалог, т. е. логика вопроса и ответа, и есть логика «наук о духе», к которой мы, по мнению Гадамера, не­смотря на опыт Платона, подготовлены очень слабо. Подчерки­вая тесную связь между вопрошанием и пониманием, немецкий мыслитель утверждает: «Кто хочет мыслить, должен спрашивать», т. е. должен ставить проблемы и правильно разрешать их. 8. Согласно Гадамеру, понимание человеком мира и взаимопо­нимание людей осуществляются в «стихии языка». Последний рассматривается как особая реальность, внутри которой чело­век себя застает. «Я полагаю, — пишет философ, — что не только процедура понимания людьми друг друга, но и про­цесс понимания вообще представляет собой событие языка даже когда речь идет о внеязыковых феноменах или об умол­кнувшем и застывшем в буквах голосе»[271]. Всякое понимание есть проблема языковая, и оно достигается (или не достигается) в «медиуме языковости». Иначе говоря, все феномены взаимосогласия, понимания и непонимания, образую­щие предмет герменевтики, суть явления языковые. Как «сквоз­ная основа» передачи культурного опыта от поколения к поколе­нию, язык обеспечивает возможность традиций, а диалог между различными культурами реализуется через поиск общего языка.

Итак, исходный пункт герменевтики — языковая форма выра­жения мышления. При этом понимание и взаимопонимание име­ют в качестве своих условий критику, борьбу с косностью и истори­ческий подход к языку. Последний подход очень важен потому, что вместе с новыми взглядами зарождается и оформляется новая речь и на почве изменившейся жизни и изменившегося опыта вы­растают новые языковые соподчинения и новые формы речи.

Таким образом, процесс постижения смысла, осуществляе­мый в понимании, происходит в языковой форме, т. е. есть про­цесс языковый. Язык есть та среда, в которой происходит процесс взаимного договаривания собеседников и обретается взаимопони­мание по поводу самого дела. Такое взаимопонимание и достига­ется «на путеводной нити языка», и языковая структура нашего опыта мира способна охватить самые многообразные жизненные отношения[272].

⇐ Предыдущая41424344454647484950Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: