Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Бутылочка «доктора броннера»




Дэвид Керс - Совершенное сияние недвижимости

 

 

Дэвид Керс – просветленный учитель недвойственности.

То, о чем говорится в этой книге, если действительно понять это, настолько странно, что находится далеко от того, что может понять и принять нормальный человеческий мозг. Более того, если то, на что здесь указывается, срезонирует с вами, вы уже не сможете вернуться к той жизни, которую вы называете «своей»: «вы» вообще не сможете вернуться.

Для смелых читателей.

 

Аннотация

 

Эта книга и выраженные в ней мысли и концепции не имеют авторских прав. Они не «мои». Понимание или непонимание, истолковывание или неверное истолковывание, цитирование или искаженное цитирование, упо­требление или неверное употребление, уместное или не­уместное, может случиться или нет. Все есть Присутствие, Осознанность, в которой все воспринимаемые мысли и концепции, события и действия возникают спонтанно.

 

«Особые условия»:

 

Существует множество книг, которые помогут вам улуч­шить свою жизнь, стать более совершенным человеком, расти и развиваться, чтобы раскрыть весь свой потенциал духовного существа.

 

Эта книга — не одна из них.

 

На момент ее появления практически все известные духов­ные учителя Америки и Европы учат, что окончательное духовное просветление, которого когда-то могли достичь лишь йоги, гуру и другие исключительные существа, теперь может стать вашим и что чтение их книг или посещение их семинаров поведут вас к победному концу.

Эта книга будет говорить вам, что эти идеи абсурдны, по­тому как совершенно очевидно: ни вас, ни чего-либо еще ни­когда не существовало.

 

На самом деле, несмотря на полную энтузиазма аннотацию на обложке, я бы, собственно говоря, посоветовал всем более или менее нормальным людям не покупать эту книгу. Я говорю это, потому что не вижу смысла в трате прилич­ных денег на еще одну «духовную» книгу только для того, чтобы от нее не было для вас никакого толку. Предмет об­суждения таков, что заинтересует лишь немногих. То, о чем здесь написано, если действительно понять это, на­столько странно, что находится далеко от того, что мо­жет понять и принять нормальный человеческий мозг. Сам бы я не понял или не счел это интересным, не случись того, что случилось в джунглях.

 

Вдобавок ко всему, если это все-таки вызывает у вас инте­рес и вы способны смотреть за пределы слов, чтобы понять хоть что-то из того, на что они указывают, то вы риску­ете лишиться покоя. Мало кто покупает книги на тему духовности, чтобы оказаться выбитым из равновесия, так что считайте, что вас предупредили.

 

В заключение, если вы все равно приметесь читать ее, и то, на что она указывает, срезонирует и маловероятным обра­зом поведет вас до конца, то это может стать и вашим концом. Так что, опять-таки, это предупреждение. Как бы там ни было, после этого вы уже не сможете вернуться к той жизни, которую вы называете «своей»: «вы» вообще не сможете вернуться.

 

Невозможно знать, каковы шансы того, что это может случиться; Упанишады говорят, что «только раз в тысячи тысяч лет кто-то пробуждается», так что, возможно, нет причин для беспокойства. Возможно.

 

Итак, наслаждайтесь.

 

С самого начала эта жизнь никогда

не обнаруживала смысла.

Сорок шесть лет жизнь казалась

случайностью, хаосом и болью.

 

Были многие:

родители, братья, сестры,

учителя, одноклассники, друзья,

подруги, жены,

коллеги и деловые компаньоны,

консультанты и адвокаты,

шаманы, священники и предсказатели,

доктора, терапевты, всякого рода целители

и множество случайных свидетелей, —

 

кто, каждый по-своему,

ободрял и поддерживал, помогал и утешал,

давал мудрые советы и вел за собой

разбитую душу,

пока она падала в темноту

до тех пор, пока не перестала падать.

 

Эта книга посвящается всем вам,

с бесконечной благодарностью.

 

Теперь это так легко увидеть:

вы все являетесь мной Самим.

 

«Все это только слова, разве нет?» —

«Слова и концепции. А истина находится за ними.

Так что лучше всего забыть все концепции и все,

что было здесь услышано…»

 

«Когда ты совершенно безмолвен,

ты достигаешь первоосновы всего.

Это глубокое, темно-синее состояние,

в котором существуют миллионы звезд и планет.

Когда ты находишься в этом состоянии,

Ты не осознаешь своего существования».

– Нисаргадатта Махарадж

–––––––––––––

 

Сердечная благодарность всем тем,

чьи комментарии, вопросы и корректура

внесли свой вклад в создание и рождение этой книги:

Синди, Анни, Билл, Джина, Анима, Майкл, Кара,

Марси, Диана, Дэйв, Анна, Клаудин и Кошен.

 

–––––––––––––

А также Рамешу, с глубокой любовью и признательностью.

 

Будьте недвижимы

И познайте

Что Я есть

Бог.

 

Псалом 46:10

 

–––––––––––––

 

«Сущностное Понимание таково:

в реальности ничего нет. Это настолько

очевидно, что не воспринимается».

 

Вэй У Вэй

 

 

Один

 

Сияние

внутри,

где Сердце

открывается

и нет

НИЧЕГО

 

ИЗЛИЯНИЕ

 

«Тот, кто привел меня сюда,

доставит меня Домой».

Руми

 

 

Итак

Есть только Одно

Все иное — иллюзия

Конструкция ума

Здесь ничего не происходит

Есть только Одно Бытие Осознавание

 

недвиж и мость тишина совершенство

и в этой недвиж и мости,

быть может, дыхание

словно

дышит только Одно

и все это суть то дыхание

все это суть То

мы суть То

мы суть То Одно

впрочем

 

даже не мы

ибо нас нет

есть только Одно

 

Здесь ничего не происходит

Чем бы оно ни казалось

Ничто не имеет значения

 

неслышное

дыхание Одного

есть Излияние

чистого сияющего сострадания любви

прощения красоты дара

И я обнаруживаю, — я не тот,

кем считал себя

Тот, кого я называл «собой»,

ничто — идея

сросшиеся воспоминания

атрибуты паттерны мысли

унаследованные качества привычки идеи

Взглянув на которые, я могу сказать

 

 

Не я

Я не это

Как такового

«меня» просто нет

и не было никогда —

иллюзия

выдумка

ничего не происходит

нет никого

есть только Одно,

которое дышит

 

Это То, что я есть

Я есть То и То есть Все

 

и То есть Сияние,

которым является все это —

жизнь смерть любовь страдание

сострадание понимание исцеление

свет

 

Сияние внутри

оттуда, где открывается Сердце

и нет НИЧЕГО

ни меня, никого

только щемящая красота

и переполняющая благодарность

 

Изливающаяся через край

 

 

НИТЬ

 

«Позволь увлечь себя неслышно

той тяге истинной любви,

которая тебя сильнее».

Руми

 

«Мудрости можно учиться —

но ей невозможно научить».

Энтони Де Мелло

 

Есть только Одно. Никогда ни в каком смысле не су­ществовало множества или хотя бы двух. Любое воспри­ятие различия и разъединения, двойственности и, следовательно, того, что известно под физической реаль­ностью, — сотворенная умом иллюзия, сродни природе сновидения. То, чем, по твоему разумению, ты являешь­ся — обособленной индивидуальной сущностью, — часть этой иллюзии. Ты не деятель какого-либо дейст­вия и не думатель какой бы то ни было мысли. События свершаются, но деятеля нет. Все, что есть, — Сознание. Это то, чем Ты являешься на самом деле.

Изучая и практикуя философию, религию или мис­тицизм, мы то и дело сталкиваемся с повторяющимся набором подобных идей и умозаключений, в их попытке указать на истинную природу реальности: непрерыв­ная нить постижения, пронизывающая почти все куль­турные и исторические эпохи, известная как «вечная мудрость».

В числовом выражении относительно немногие стре­мились к поиску и постижению этой нити откровения, и совсем немногие постигли ее полностью. Посему во­круг нее существует некая аура таинственности и зага­дочности; аура, которая, в соответствии с человеческой природой, на всем протяжении истории использовалась для получения наживы мистическими школами, тайны­ми культами и всякого рода учителями, претендующими на особое, эксклюзивное знание природы Того, что Есть.

Однако на самом деле это всегда было и остается от­крытой тайной, передаваемой из поколения в поколе­ние как внутри, так и за пределами основных духовных традиций, предлагающих к ней доступ. И хотя ищущих и постигших ее столь немного, эта нить Постижения, эта вечная мудрость, выдержала испытание временем, ибо сулит ни много ни мало — все: ответы на вечные во­просы жизни, истинную природу всего сущего, высший смысл и цель, и конец страдания.

И судя по тому, как много она обещает, может пока­заться странным, что к Постижению этого и элементов того, что есть, которые принято называть просто Уче­нием, пришли столь немногие. В сущности, основная причина этого кроется в самой природе Постижения. Но непосредственная, функциональная причина, ка­кой она видится человеческому опыту и пониманию, заключается в следующем: Учение, вечная мудрость, не может быть выражена напрямую. Учителя, пришедшие к пониманию, могут указать на него, говорить о нем, советовать другим пути и средства для его достижения, но не могут прямо и ясно обозначить его. Многих это заставляет поверить в то, что все это лишь выдумка, не стоящая поиска, в то время как для других, упорно продолжающих искать, эта особенность Учения может оказаться источником сильного разочарования и раз­дражения.

Альберт Эйнштейн однажды сказал, что проблема не может быть решена тем же умом, который ее создал. Сходным образом, все ответы на вопросы, касающиеся человеческого бытия, возникающие внутри этого чело­веческого опыта, сами становятся частью проблемы, обусловленные и порожденные все той же ситуацией, которую они силятся объяснить. Можно с уверенностью утверждать, что любой истинный ответ, или окончатель­ное понимание, в определенном смысле должен прийти извне, должен иметь иную природу, чем то, что он объ­ясняет.

Это же относится и к Постижению. Оно не является частью обусловленного человеческого существования, оно приходит «извне», оно полностью отличается от или существует до любого человеческого опыта и понима­ния. Конечно, как таковое оно по сути своей непости­жимо; приходя из-за пределов человеческой мысли и опыта, оно не может быть вмещено, ограничено или ух­вачено пределами человеческих концепций и слов. И ес­ли его можно познать, то ему нельзя научить. Если по сути своей оно поддается проницанию, осознаванию или, если хотите, интуитивному проникновению, то го­ворить о нем напрямую невозможно, и, раз уж на то по­шло, даже думать о нем в лингвистически структуриро­ванных мыслях, идеях или концепциях. Да, существует. Нет, невыразимо.

Естественно, этого достаточно, чтобы отвратить большинство представителей человечества и заставить их искать где угодно какой угодно смысл, лишь бы он был чем-то более осязаемым. Но и этого же достаточно, чтобы зажечь и поддерживать интерес тех немногих, кого влечет и ведет в это невыразимое пламя. Тех, кого называют «духовными искателями». Они знают, и это знание неизменно терзает их, что окончательный ответ там, за пределами их восприятия. И они проводят свою жизнь, следуя и внимая видящим, мудрецам, учителям и старцам, пытаясь познать то, чему невозможно на­учить.

Ну а кроме того, есть те, на кого нежданным и необъ­яснимым образом нисходит милость, открывающая ис­тинную природу Того, Что Есть. Это может произойти в результате долгих лет следования, слушания и изучения, но может случиться и более несообразно, без настойчи­вого и явного искания. И если кажется странным, что столь немногие пробудились ото сна повседневной жиз­ни, чтобы увидеть истинную суть вещей, можно считать еще более удивительным, учитывая особую природу сновидения, что кто-то вообще способен пробудиться.

Что можно сказать о тех, в ком возникло Понимание Того, Что Есть? Они — противоположность, пробужден­ные к тому, к чему мир спит, и сновидящие то, к чему пробужден мир. Мало что в них доступно пониманию обычного человека, даже пониманию тех, кто умеет складно рассуждать о духовных материях:

 

«Пробужденный ум вывернут наизнанку и не со­ответствует даже мудрости Будды» (Хуйхай)

 

О них, тех немногих, через которых все так же необъ­яснимо совершается попытка сказать несказанное, тем самым поддерживая жизнь непрерываемой нити вечной мудрости.

Да, существует. Нет, невыразимо.

 

ИСТОРИЯ

 

"Я жил на грани безумия,

желая познать причини, стучал в дверь.

Она открылась.

Я стучал изнутри!"

Руми

 

 

I

 

Не так давно меня в очередной раз попросили рас­сказать мою историю… и в очередной раз я отказался. Причина весомая: именно эта личная история, неустан­но творимая, поддерживаемая, рассказываемая снова и снова, полируемая и оттачиваемая, способствует укреп­лению чувства индивидуального «я». Эго — всего лишь история, которую оно беспрестанно рассказывает о се­бе, о собственном опыте и пережитых трудностях, о пути, которому оно следует, и о ранах, которые несет с собой.

Хочется сказать: давайте наконец прекратим расска­зывать истории. Когда чувство индивидуального «я» ис­чезает, эта крайне важная и столь лелеемая история, ко­торая делает нас теми, кем мы себя разумеем, предстает поверхностной и низкопробной байкой, чем она в сущ­ности и является. Оставленная без полировки и много­кратного пересказывания, она превращается в бесплот­ный воздух, из которого и возникла. Это приглашение к духовному пробуждению: перестать держаться за эту постоянную подпорку верования о себе как об обособлен­ном индивидуальном «я» и таким образом выйти из тьмы.

Но тут, конечно, в игру вступает божественная спра­ведливость или, по меньшей мере, божественная иро­ния: сложившиеся обстоятельства потребовали, чтобы история все-таки была рассказана. Да будет так. Пусть на сей раз это случится — и этого раза будет достаточно.

Существуют еще несколько причин для нежелания рассказать историю, возможно, не столь уж благород­ных: глубоко укоренившееся сопротивление ума-тела, втиснутого в рамки собственной обусловленности. Од­нажды уже пришлось убегать от роли «святоши», оста­вив позади период романо-католического служения и прихватив с собой глубокое недоверие ко всему, спо­собному привлечь к себе внимание и тем заново укре­пить это убийственное чувство собственной особенно­сти. Я несся сломя голову по гибельному пути, то и дело уклоняясь от руководящих ролей, которые мне постоян­но предлагались, пока не научился избегать самих ситу­аций, эти роли предлагающих. Работа плотника, забива­ние гвоздей, раскрой два на четыре — это было безопас­ным… в то время как ум, подорванный всякого рода терапиями и медикаментами, балансировал на грани ха­оса. Минуло 25 лет и с ними два неудавшихся брака. Но Сознанию не ведомо время.

Затем, вызванный некой, в ту пору еще неведомой силой (черт, я-то думал, что это была «моя» идея) инте­рес к собственным индейским корням (в то время, когда еще было привычно думать, что личная история имеет какое-то значение) привел к шатанию по старейшинам, целителям и шаманам коренного населения Америки. Одно ведет к другому, и штуковина «дэвид», несмотря на то что путешествие доставляет массу неудобств и ка­жется неприятным, что она мучается тщательно скрыва­емым страхом перед — в близоруком восприятии — черным континентом Южной Америки и одержима жесто­кой аллергией на все, что предполагает участие в группе, тем не менее, обнаруживает себя в компании еще четы­рех очаровательных персонажей, предпринимающих несколькодневное путешествие на автобусе, маленьком самолете, каноэ и своих двоих в юго-восточном направ­лении от Кито: сначала в Андах, вниз по плато, сквозь тропический лес, затем вдоль множества притоков, стремящихся к верхнему бассейну Амазонки.

Время, проведенное в кругу целителей и шаманов на­рода шуар в недрах тропического леса, полно замеча­тельных историй, прекрасно-драматичных. Все они не имеют никакого отношения к делу и ничего не означа­ют, разве что как тщательно разработанный Сознанием план жестоких мер, которые придется принять, если этой штуковине «дэвид» суждено быть расколотой. За­чем Сознанию понадобилось так напрягаться, когда во­круг тысячи заслуживших, созревших приверженцев, только и ждущих, чтобы лопнуть с треском, находится за пределами понимания.

 

II

 

«Что случилось в джунглях». Тони Парсонс говорит о «прогулке по парку». Для Сюзан Сигал это было «авто­бусной остановкой». У. Г. Кришнамурти соотносит сие событие с «тотальной катастрофой». В случае Дугласа Хардинга это было «так называемым гималайским опы­том». Здесь это будет называться «что случилось в джунглях». Ничего не случилось в джунглях. Что случилось, было всем — единственным, что когда-либо случалось где-либо и с кем-либо. Что случилось, невыразимо сло­вами. Ничего не случилось.

То, что случилось в джунглях, могло бы стать предме­том многих разговоров, если бы обусловленность здесь не испытывала бы столь сильную неприязнь к тому, к чему это может привести. Впрочем, записанное здесь неминуемо приведет к тому же проклятому результату.

Ну и что, в конце концов? «Навеки закреплена линия массивного экватора…» Все вещи находят свое равнове­сие. Ошметки и остатки обусловленности «дэвида», рас­трепанные ветром, мрачно предчувствуют ловушку, рас­ставленную эго, и жаждут пуститься наутек, чтобы скрыться в недрах пещеры, подобно пресловутому ана­хорету, хотя бы метафорически.

Но это глупо. Не существует эго, не существует ло­вушки. Это та же иллюзия, призрачная, как утренний летний туман над полями. Отвращение испытывает устройство ум-тело, подобно тому как оно испытывает от­вращение к еде или приходит в раздражение от громкой музыки. Это осознаваемо, но более не имеет никакого значения. Единое Сознание струится сквозь все эти миллиарды форм, а что именно происходит с каждой из них, включая и данную, ей-богу, совсем не важно. Здесь нет места выбору, есть лишь невыбирающая чистая осо­знанность струящегося потока Сознания. Тони Де Мелло назвал это «добровольным сотрудничеством с неизбежностью». Итак, приступим.

Многое из того, что случилось в джунглях, было эмпирическим переживанием, поэтому о нем можно думать, вспоминать, говорить. Глубоким, трансформи­рующим переживанием. Весьма приятным. Трансцен­дентным. Прекрасным. Из разряда «высшего пика пе­реживания». Вы прекрасно понимаете, о чем я. Доста­точным для того, чтобы выбить исусика из «дэвида». Подготовительным опытом, можно было бы теперь ска­зать. О нем еще возможно говорить, пусть и с запинка­ми, нарушая грамматические правила и коверкая семан­тику слов.

Но затем наступил момент, когда закончилось все, закончился опыт, и здесь уже не подобрать слов. Потому как дэвид тоже закончился. Хотя, что за глупость! Дэви­да никогда и не было.

Последовавшие вслед за тем попытки выразить не­выразимое в дневниковых записях похожи на слабоум­ное бормотание. Это все демонстрирует бесконечное, но с этой перспективы скорее извращенное чувство юмора, присущее Сиянию за пределом света, которое мы назы­ваем Сознанием. «Эй, смотри-ка, мы испробовали все комбинации: многолетняя подготовка с последующим пробуждением; многолетняя подготовка без последу­ющего пробуждения; многолетняя подготовка с еще-не-много-и-пробуждением, но — упс! — простите, не полу­чилось. Попробуем что-то более неожиданное: как насчет полного пробуждения, абсолютного осознания, бух! И это — без всякой подготовки! Возьмем какого-нибудь тупицу, полуиндейца, оторвавшегося от собст­венных корней, попа-расстригу с измученной душой, плотника с холмов Вермонта… Бедняга даже не поймет, каким обухом его вдарило. Офигительное развлечение!»

Поймите, я ни черта не знал обо всей этой фигне. Понятия не имел, что это за зверь такой — «искатель», не говоря уже обо всей искательской субкультуре. Ни­когда не сталкивался с их жаргоном, не был знаком ни с одной концепцией. Ни разу не слышал слов «садхана», «мокша», «лила» или «самадхи», а если бы и услышал, то, вероятнее всего, принял бы за названия салатной за­правки. В арсенале не было ни одного готового пред­ставления или идеи, которые можно было бы приме­нить ко всему произошедшему. Абсолютная, чистая, беспредельная, потрясающая Милость, сошедшая безо всякого тому объяснения.

Спустя несколько месяцев первые дневниковые записи пополнились другими, менее сбивчивыми, по­явившимися вслед за тем, как Сознание проявило мило­сердие и разложило веером целый набор идей адвайты пред тем, что осталось от штуковины «дэвид». Ими-то я и поделюсь с вами на последующих страницах. Тот вне­запный щелчок, хлопок, мгновенное выпадание за пре­делы времени, когда существует только свидетельствование (все еще до всякого представления о том, что по­нятие «адвайта» по сути означает «свидетельствование») той вещи «дэвид», которую я считал «собой», не просто тела, но всего этого так называемого тела-ума-души-личности-духа. И мгновенное постижение, что как та­кового всего этого нет. Никого нет дома. Ничего нет. Ни «меня», ни чего-либо, что могло бы быть «мной». Оче­видно, что нет никакого «меня», ведущего наблюдение, свидетельствующего. Свидетельствование наполняет вселенную, и более нигде ничего нет, ибо нет «где» и нет «чего», никаких объектов, никаких сущностей. Есть только Это, Этость, Осознавание, и это то, что есть Я.

«Сдвиг восприятия» вполне подходящая фраза, но… мама дорогая! Это означает не «видеть иначе» и не «ви­деть иное», а отсутствие видящего как такового. Точнее: восприятие идет не от ума-тела.

Одновременно все вышесказанное — полнейшая чушь, ибо сводится на нет пониманием того, что вообще ничего не случилось. Тогда вся катастрофа получает, так сказать, ретроактивный характер. Ничего не измени­лось, потому что так было всегда: неверные представле­ния закончились, прекратилось искаженное восприя­тие. Что случилось? Ничего. Никого никогда не было дома. Эта этость всегда то, что есть Я. Теперь кажется за­бавным это маленькое недоразумение, все эти идеи «времени», «объектов», личности, концепций, существ, дэвида, джунглей, Источника, всего…

Нисаргадатта Махарадж называет это Пониманием, но оно не имеет ничего общего с обычным пониманием. Знание, не имеющее ничего общего со знанием в привычном смысле слова.

Послушайте, это важно. Для описания здесь исполь­зуются слова и понятия. Но соответствует ли то, что случилось в джунглях, тому, о чем словами и понятиями пытаются говорить различные учителя, мудрецы и тра­диции, я не знаю и, честно говоря, мне это безразлично. По сути своей, это ничто, случившееся в джунглях, не нуждается ни в чьем подтверждении. Оно делает все от­носительным, но ни что не делает относительным его.

С одной стороны, есть все: все, что мы знаем, чувст­вуем, о чем думаем, во что верим, все, что существует или не существует, все возможное и невозможное. Все, что было, есть или когда-нибудь будет, или никогда не будет. А с другой стороны, есть это. Всего нет, а это есть.

А будет ли признано это кем-либо еще из обитателей известной, а то и неизвестной вселенной, после выхода за пределы времени в джунглях стало навеки неважным. Я не могу этого объяснить, не впадая в попытку рацио­нального осмысления. Здесь не просто нет никаких со­мнений — самой концепции сомнений не существует.

Часто возникает слово «очевидно», но это явное зло­употребление хорошим словом, ибо, используемое всуе, оно только затемняет смысл. И тем не менее, все, что находится перед вами, более того, все, чем вы на самом деле являетесь, все, чем является все это, от чего невоз­можно убежать, что не может быть иным, есть очевидность, даже если в большинстве случаев это и невозмож­но увидеть.

Так или иначе, на том все и могло бы закончиться. Попытался поделиться этим с несколькими людьми (совсем рехнулся!), но они решили, что я сошел с ума, так что я махнул рукой и стал наблюдать дэвида, вернув­шегося к забиванию гвоздей. Купающегося в Сиянии, не видимом никому. Потрясающая, захватывающая дух благодарность. Часто в слезах, спонтанных и неостано­вимых, дэвид совсем «двинулся», но кажется счастли­вым идиотом, так и ладно. Всегда, повсюду — совер­шенное Сияние Недвижимости и ни-что, у которого нет имени (любовь, сострадание, блаженство — лишь жалкие тени), изливающееся беспрестанно, отныне и всегда доступное прямому видению, без участия ума-тела.

 

III

 

На том все и могло бы закончиться. Но Сознание в очередной раз проявило милосердие (или, быть может, жестокосердие, что суть одно и то же; жестокосердное милосердие) и, в полном несоответствии с характером дэвида, записало его на курс под руководством некоего динамического дуэта самозваных учителей адвайты. Со временем они обнаружили практически непробиваемое эго, ничего общего не имеющее с путем духовных учите­лей. Но и прекрасную интеллектуальную хватку и хоро­шее понимание предмета, так что, понятное дело, для меня, абсолютно ничего не смыслящего в этом деле, бы­ло чему поучиться. То был странный опыт: иногда начинало казаться, что она знает, о чем говорит… но вскоре становилось ясно, что это не так.

Постепенно разрозненные фрагменты сложились в целостную картину целой культуры, где слепой ведет слепого. История оказалась усеянной бесчисленными случаями видения и постижения того, что тех глаз, через которые идет видение, на самом деле не существует. До­статочным количеством текстов, написанных штуковинами, называемыми Будда, Руми, Сэнцзан, Рамана и т. д., которые другие штуковины, считающие себя та­ковыми, не видящие и не понимающие, что это не они что-либо считают (все это звучит как шутка, потому что «они» и есть то Я, которое есть эта Естьность всего виде­ния), могли прочитать и решить, что они что-то поняли. А тем временем в промежутках между случаями пости­жения развивались целые структуры и системы вокруг теории видения, некоторым из которых удалось при­влечь толпы последователей и поклоняющихся, ничего толком не понимающих. Никто не видел разницы, по­этому их так легко одурачить!

Это было странно. Между тем, конечно, всегда, по­всюду — совершенное Сияние Недвижимости, излива­ющееся беспрестанно.

Говорят, что учитель приходит, когда ученик готов. Конечно, это подразумевает необходимость в учителях как таковых, что вызывает большие сомнения. Вселен­ная зиждется на принципе «необходимого знания», хотя в большинстве случаев мы не нуждаемся в знании. Но когда для целостной картины мироздания уму-телу действительно требуется какое-либо знание, то оно его по­лучает, причем именно тем образом, который наиболее соответствует возможностям его восприятия. Ответ мо­жет прийти в форме учителя, или случайно услышанно­го разговора, или просто спонтанно возникшей мысли. А как иначе? Все, что есть, — Сознание.

В джунглях все остановилось; остановился дэвид; ос­тановился мир. И какое-то время было лишь пребыва­ние в этом и только этом, без опорных концепций и мыслей. Позже случилось наткнуться на тех двух, упо­мянутых раньше, и обнаружить, что то, о чем они толку­ют, каким-то образом пересекается с тем невыразимым знанием, открывшимся в джунглях. Есть просто движе­ние по пути, возникающем под ногами, видя лишь свой следующий шаг. В конце концов, это все, что мы спо­собны видеть.

В любом случае ближе к тому моменту, когда стано­вится понятно, что все, чему можно научиться у тех дво­их, ограничивается общей интеллектуальной рамкой, как-то в беседе она упоминает имя «Рамеш», на которо­го ссылается как на одного из своих учителей.

 

IV

 

Не растекаясь мыслью по древу: поиск в интернете, «Окончательная Истина» на сайте Amazon.com — ос­тальное принадлежит истории. Проглотив все, написан­ное на ту пору Рамешем Балсекаром, я счел это наибо­лее полезным из всего, с чем довелось столкнуться по­сле джунглей. Эти ранние работы бомбейского банкира на пенсии предельно ясны и метафоричны, что отража­ет влияние его собственного учителя Нисаргадатты Ма­хараджа, а также писателя, творившего несколько ранее под псевдонимом Вэй У Вэй. Все доступное из создан­ного этими господами аналогично проштудировано, на­ряду со всем написанным или каким-то образом связан­ным с Раманой Махарши, мистиком и учителем из юж­ной Индии.

В процессе чтения и размышлений становится оче­видным, что, хотя это ни-что, случившееся в джунглях, и не поддается какому-либо объяснению или понима­нию в непосредственном контексте произошедшего, су­ществует, тем не менее, другой контекст, традиция, хо­рошо знакомая с подобными феноменами. В мире ду­ховной профанации и запутанных, переданных через третьи руки побасенок все-таки есть те немногие, кто способен ясно думать и писать о Том, Что Есть, предпо­лагая, конечно, что вы уже знаете, о чем идет речь, и способны воспринять, на что указывают их слова. По­нятые буквально, их речи кажутся по большей части не­вразумительными, особенно если учесть скудные воз­можности самого языка.

Так состоялось мое знакомство с безвременной нитью Учения, вечной мудростью. В какой-то момент пребывания в этом возникает мысль: порой совсем не­плохо, оказавшись в незнакомом месте, пообщаться со старожилами. Из тех четверых, коих я счел источника­ми, достойными доверия, Рамеш единственный, кто все еще жив и пребывает в относительно добром здравии для человека, всю жизнь проведшего в Бомбее и разме­нявшего восьмой десяток.

Первые несколько встреч оказываются весьма эф­фективными. Звучит вопрос про историю, и рассказы­вается история; дэвид повествует о том, что случилось в джунглях. Сбивчиво, запинаясь, используя слова и по­нятия, спонтанно всплывающие из контекста его жиз­ни, в попытке описать то, что, как известно, не поддает­ся описанию. И все, что случилось в джунглях, находит признание и поддержку у Рамеша, как соответствующее тому, что он, перекликаясь с Вэй У Вэем и Махараджем, называет полным Пониманием и что в его традиции из­вестно как пробуждение, или просветление. Во время одной из встреч он говорит, что это несколько странно: без гуру, без учителя… но, в конце концов, ведь был же Махарши с его горой, так что… легкое пожатие плечами, широкая улыбка. Он весьма уверен в своем не-«я».

Ему приходится убеждать. Первая реакция на это — инстинктивное отскакивание назад; вновь вмешивается старый страх собственной особенности. Какими бы размытыми ни были предвзятые представления о том, что такое «просветление», та разрушительная ночь в джунг­лях и это мощное излияние Присутствия не входили в их число. И в то же время превалирует ощущение, что это оно и есть. Никого нет дома. Это получает призна­ние, которое, однако, ни на что не влияет и ровным сче­том ничего не меняет. Что бы кто ни думал и ни говорил об этом, включая индийских гуру, и сколь бы полезным оно ни было, зафиксировать словами невыразимое не­возможно. Тут нет места собственничеству, наклеива­нию ярлыков, закреплению рамками концепций и тра­диций.

В последующие за этим недели и годы — новые встречи, новые разговоры. Поначалу неловкие: это ве­ликое колебание в обусловленности, все еще трепещущее на ветру. Несколько раз во время визитов, когда Рамеш снова и снова повторял, что «здесь есть полное По­нимание», меня начинали преследовать другие искатели из группы, посещающей утренние беседы, или, наобо­рот, избегать. Поэтому хочется держаться в тени, оста­ваться инкогнито среди несчастных искателей, счастли­во пребывая в глубине извечно изливающегося Сияния. Если у этих визитов и есть какая-то «цель», то это нечто, что я только могу назвать «обратным процессом»: в джунглях ответ был получен до всех вопросов, так что теперь приходится формулировать вопросы на ответ, строить поддерживающую конструкцию, чтобы понять Понимание постфактум.

 

V

 

Итак, это то, что случилось в джунглях. И в Бомбее. Ничего не случилось.

Увиденное больше никогда не станет не-видимым. Это так просто. Всегда и везде лишь совершенное Сия­ние Недвижимости. И не-вещь, у которой нет имени: беспрестанное Излияние, сейчас и всегда доступное ви­дению, которое исходит не из вещи ум-тело. И не гово­рить об этом, когда оно возникает, невозможно, как и невозможно не писать. И я полностью, абсолютно от­даю себе отчет в том, с какими трудностями приходится сталкиваться в этой связи.

Уэйн Ликермэн в своем предисловии к книге Рамеша «Сознание говорит» очень точно заметил, что «сам факт просветления вовсе не означает способность донести сопутствующее ему понимание».

Сказано верно. Я не учитель. Учительствование не представляет интереса, а это ум-тело не обладает доста­точными навыками или квалификацией. С точки зре­ния кого угодно, умудренного знанием всего этого, в данном случае вам приходится иметь дело с весьма нео­тесанным плотником полуиндейских кровей (ненасто­ящим индейцем) с холмов, с явной и абсолютной нехват­кой каких бы то ни было «умелых приемов», с весьма ог­раниченным интеллектуальным пониманием предмета, не владеющим какой-либо «практикой» и не имеющим специальной подготовки, которую дают многолетние медитации или служение. Сказать, что вещь «дэвид» бы­ла выбрана по ошибке и абсолютно не обтесана под то, о чем здесь идет речь, означает проявить ненужную деликатность. Разве что, конечно, вещь «дэвид» была за­думана, обтесана и помещена в конкретные обстоятель­ства именно для этого. У Сознания потрясающее чувство юмора.

Есть только это. И это прозвучало бы как абсурдное славословие, если бы было кому славословить, но та­кового не существует. Существует, понятно, только это. Я абсолютно ничего не знаю, кроме одного: знание, ви­дение, понимание. Знание, видение, понимание, — то знание, видение и понимание, которого нет, которое за пределами человеческого понимания, открывшееся здесь, которое есть здесь. Теперь всегда воспринима­емое не из этого ума-тела. Незаслуженное, полученное безо всякого поиска, даже без запроса, по меньшей мере без прямого. Это невозможно передать словами, невоз­можно выразить, это невозможно ухватить мыслью.

Руми был прав:

 

«Подобно соли, растворившейся в океане,

Я был поглощен Тобой

За гранью сомнения или уверенности

 

Внезапно в моей груди

Взошла Звезда

Столь ясная,

Что все на свете звезды к ней устремились».

 

И Рамеш прав, называя это чем-то вроде «божествен­ного гипноза». А чем оно еще объясняется? Все умы-те­ла взирают на это, купаются в этом, являются этим — и не могут увидеть это. Как можно показать кому-то что-то, чем они уже являются, особенно когда это есть ни­-что, а они — ни-кто? Все это так невероятно просто. Ведь очевидно, что никого нет дома. Все-Что-Есть — Любовь за пределами любви, Свет за пределами света, Покой за пределом покоя, Свобода за пределом любого представления о свободе… напишите все слова заглав­ными буквами и кричите их, плачьте их, рыдайте их.

Но народ чешет в затылке и говорит, что не доходит. «Ну, это что-то философское…», или «Но мне нравится моя история, мне нравится моя драма», или «Боже, как же адвайтически верно мы сегодня звучим». Так или иначе, все расставляют защиту, лишь бы не видеть Того, Что Есть. Даже самоотверженные искатели, когда слы­шат «это лишь сон», кивают

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...