 |
Синтез. Силомеры. Закрытый глаз
|
|
|
|
Синтез
Синтез самый вмещающий, самый доброжелательный может создавать то благотворное сотрудничество, в котором все человечество так нуждается сейчас. От высших представителей духовного мира до низшего материалиста-торговца — все согласятся на том, что без синтетического сотрудничества никакое дело не может быть построено. В Культуре целых государств мы видим, что там, где был понят и допущен широкий синтез, там и творчество стран шло и плодотворно и прекрасно. Никакое обособление, никакой шовинизм не даст того прогресса, который создает светлая улыбка синтеза.
Не подумаем, что сказанное есть ненужный труизм. Именно сейчас множество понятий глубоко извращено в непонимании или в личном желании придать им какое-то случайное значение. От самых высших понятий, можно сказать, от Бога и до мельчайших наших личных ощущений — так часто все злоумышленно перетолковано, искажено.
Что же должно делать человечество в этих случаях явной порчи основных понятий? Не должно ли оно немедленно очищать их и возвращать к их естественному первоначальному значению? Ведь можно создавать совершенно новые понятия и выражения, но приклеивать к вековым понятиям новое эгоистическое обозначение совершенно недопустимо. Таким порядком жизнь вместо улучшения и оформления будет приходить в нестерпимый хаос, в то смешение языков, о котором так символически повествует Библия во образе Вавилонской Башни.
Конечно, все прогрессирует; жизнь нуждается в новых определительных для новых открытий и порожденных ими обстоятельств. Мы имеем новые названия лучей, газов, разных энергий и планет и всего того, что не было известно дню вчерашнему. Будем создавать эти новые обозначения, заботясь о том, чтоб они были и выразительны, и звучны, и прекрасны. Может быть, создастся какой-то совсем новый язык. Пусть будет так, во вмещении поймем и его, но подставлять под исконное понятие, созданное и завещанное нам бывшими Культурами, наши произвольные и часто самомнительные значения, было бы ошибкой, ведущей за собою плачевные и продолжительные последствия. Ведь это было бы своеобразной работой на разъединение и разложение, тогда как обязанность каждого мыслящего существа думать о сотрудничестве, о синтезе, о строительстве добром.
|
|
|
Было бы целым огромным научным трудом исследование о всех злоупотребленных и извращенных выражениях. Надо думать, что кто-то найдет возможность выполнить и это задание, так необходимое человечеству. Теперь же хотелось бы уточнить определение двух понятий, с которыми ежедневно приходится сталкиваться в обиходе нашем. Многозначительно приходится повторять понятие о Культуре и цивилизации. К удивлению, приходится замечать, что и эти понятия, казалось бы, так уточненные корнями своими, уже подвержены перетолкованиям и извращению. Например, до сих пор множество людей полагает вполне возможным замену слова Культура цивилизацией. При этом совершенно упускается, что сам латинский корень Культ имеет очень глубокое духовное значение, тогда как цивилизация в корне своем имеет гражданственное, общественное строение жизни. Казалось бы, совершенно ясно, что каждая страна проходит степень общественности, т. е. цивилизации, которая в высоком синтезе создает вечное, неистребимое понятие Культуры. Как мы видим на многих примерах, цивилизация может погибать, может совершенно уничтожаться, но Культура в неистребимых духовных скрижалях создает великое наследие, питающее будущую молодую поросль.
Каждый производитель стандартных изделий, каждый фабрикант, конечно, является уже цивилизованным человеком, но никто не будет настаивать на том, что каждый владелец фабрики уже непременно есть культурный человек. И очень может оказаться, что низший работник фабрики может быть носителем несомненной Культуры, тогда как владелец ее окажется лишь в пределах цивилизации. Можно легко себе представить «Дом Культуры», но будет очень неуклюже звучать: «Дом Цивилизации». Вполне определительно звучит название «культурный работник», но совсем иное будет обозначать — «цивилизованный работник». Каждый профессор университета вполне удовлетворится названием культурного работника, но попробуйте сказать почтенному профессору, что он работник цивилизованный; за такое прозвище каждый ученый, каждый творец почувствует внутреннюю неловкость, если не обиду. Мы знаем выражения «цивилизация Греции», «цивилизация Египта», «цивилизация Франции», но они нисколько не исключают следующего, высшего в своей нерушимости, выражения, когда говорим о великой Культуре Египта, Греции, Рима, Франции…
|
|
|
В прошлых статьях о Культуре мне приходилось называть Культуру почитанием Света. В результате мы и не уйдем от этого понимания. Культ всегда останется почитанием Благого Начала, а слово Ур нам напоминает старый восточный корень, обозначающий Свет, Огонь. Но, может быть, я слишком воодушевлен понятием Культуры, потому обратимся к наиболее прозаическим определениям толковых словарей и энциклопедий. Пресловутый Вебстер определяет цивилизацию как акт гражданственности или цивилизованное состояние, относительное преуспеяние в социальной культуре. Тот же словарь определяет Культуру как акт улучшения и развития воспитанием, дисциплиной; просвещение и дисциплинирование, полученное умственным и моральным воспитанием; утончение; характерные достижения народов или социальных организаций, как, например, «греческая Культура».
Большая Энциклопедия Этики совершенно опускает определение слова цивилизация, как не входящего в круг высоких этических понятий, и посвящает Культуре следующие строки: «Культура. Бэкону мир обязан этим термином, так же как и философией о культуре. (Прогресс учения. 1605 II XIV, 2. ) Хотя в самом себе понятие культуры достаточно широко выражает все формы духовной жизни человека — мыслительной, религиозной, этической, — оно более всего понимаемо как высшее стремление человечества утвердить смысл своего внутреннего Бытия. Это стремление выражается рядом контрастов по разделению мыслительному и действенному. Наиболее основные контрасты по делению физическому и духовному, с их дуализмом животности и человечности. Идеалами культуры человек устремляется к высокой мыслительной жизни, а не к насилию, стремясь к вышнеудаленному, а не к ближайшему физически. С общественной точки Культура противопоставляется промышленным занятиям, различая их по качеству работы».
|
|
|
Как видим, говоря о Культуре как о почитании Света, мы лишь синтезировали существующее определение.
Если кто по незнанию будет настаивать, что понятие Культуры соединено лишь с культурой физической, он покажет просто свою ограниченность. Если кто-то будет вспоминать какое-либо прежнее неудачное злоупотребление этим высоким понятием, он просто будет пресекать себе возможность к совершенствованию, утончению сознания и вмещению. Нам приходилось встречаться с очень определенными пониманиями этих двух понятий среди народов. Народ считает каждого, надевшего белый воротничок, цивилизованным человеком, для этого даже коверкая это где-то услышанное слово; каждый грамотей уже цивилизован; так, хотя и в примитивных формах, правильно понимается начало первой гражданственности. Но решительно все народы поверх этой гражданственности, легко всем доступной, чувствуют существование чего-то высшего, к чему неизбежно стремится каждый ищущий дух человеческий. Для этого высшего обозначения у каждого, даже примитивного, народа существует свое слово, которое скажет вам о высшем взаимопонимании, о высшей духовности, о знании высшем и о радостях духа. Это не будут чисто клерикальные понятия, они будут соответствовать именно нашему понятию, наследованному нами от великих нахождений Латинской Культуры. Может быть, мы могли бы взять такое же понятие из китайской или даже из тибетской письменности, но Запад просветился латинским обозначением этого понятия; потому мы не можем извращать его лишь в угоду кому-то, кто хотел бы своевольно применить или извратить его.
|
|
|
Почему-то все очень легко понимают обозначение «Всемирный День Культуры», но всемирный день цивилизации может быть истолкован очень странно и даже несколько комично. Пример соотношения этих двух так принятых понятий Культуры и цивилизации напоминает нам, как много в таких же соотношениях или забыто, или перетолковано. Мы знаем, сколько старинных заветов нуждаются в новом переводе, ибо многие определения нашего ближайшего прошлого оказываются или неопределяющими, или примитивными, ибо не забудем, что конец 19-го века не очень послужил к утончению и уточнению научных и философских терминов. Но сейчас мы находимся в преддверии очень знаменательного времени, во времени сознательного Синтеза, когда никакие обветшавшие условные нагромождения не должны мешать стремиться к Свету и к ничем не стесненному познанию.
Кто-то подумал о том, что само произнесение слова Культура уже заключает в себе самомнение и гордость. Но ведь это не так; ведь каждое стремление и совершенствование есть нечто как раз обратное самомнению. Самомнящий удовлетворяется и не двигается, но ищущий стремится и готов ко всяким невежественным выходкам со стороны, лишь бы только протолкнуться по пути к Свету. Ведь этот Свет не есть отвлеченность; ведь нахождения наших великих ученых говорят нам о тех близких возможностях, которые еще четверть века тому назад казались несбыточной утопией и вызывали даже в тогдашних научных учреждениях лишь улыбки сожаления. Но мы счастливы видеть, как эволюция человечества, хотя бы даже в своеобразных путях, но очень быстро изменяет смысл всей цивилизации. А за этим актом будет происходить и накопление Культуры. И если люди начнут мыслить о Культуре, начнут вводить в обиход свой это священное понятие, они вовсе не будут самомнительными, но лишь покажут себя готовыми к высшему вмещению.
Благодетельный Синтез поможет и ввести в обиход жизни оздоровляющие высокие понятия и научит вмещать то многое, что еще вчера казалось или пустою отвлеченностью, или неприменимою неуклюжестью, или просто смешным, с точки зрения условных привычек, предрассудков и суеверий. Не суеверие ли, не предрассудки ли испортили так многие прекрасные понятия? И приходится теперь молодому поколению бесстрашно поднять забытые сокровища во имя лучшей и светлой жизни!
Гималаи
Силомеры
|
|
|
Риши Нарада принял на себя тяжкую миссию великого спорщика, вызывателя обмена мнений, тем противоположно выявляя силу благого подвига. Многократно история древности в разнообразных проявлениях дает нам значение противодействующей силы добру, как сознательное вызывание напряжения энергии для роста творчества. Кузнец нуждается в наковальне, чтобы выковать меч, который послужит оружием подвига. Тягота наковальни, напрягающей благие удары, так же значительна, как и тягость гигантов, поддерживающих ношу мира.
Было бы неосмотрительно относить эти явления сознательного противоположения добру лишь в область зла. Зло, как таковое, может быть обеспокоено этими проявлениями не меньше, нежели проявлениями Абсолютного Блага. Ведь зло понимает значение подосновы добра; эта подоснова входит как ближайший инструмент строительства, тогда как злобное начало имеет в виду лишь разложение для умножения хаоса. Если добро из себя представляет высшее искусство для искусства строения, то и сознательное зло тоже в не меньшей мере желает разложить и разрушить во имя самого разложения, ибо разложение сопровождается тлением. Тьма питается тлением.
Когда мы говорим о врагах, и не только говорим, но и чувствуем все натиски их, осмотрим же их пристально, чтобы не ошибиться, где именно наковальня, а где тление и разложение. Во многих внешних приемах эти два понятия могут быть довольно сходны, но по своему внутреннему значению они, как показывает всегда ближайший срок, совершенно различны.
Так называемая подоснова добра усиливает искры ковки меча и затем сама, как таковая, исчезает часто бесследно, претворяясь в объеме порожденного строительного блага. Но сознательно злая сила не претворяется, оставаясь самой в себе злодействующей постоянно, оставляя несомненнейшие следы яда разложения, порождая в конце концов хаотичность и инертность.
Что же нужно порождать злу? Ведь не твердыни подвига, но смрадное тление; ему нужно превращать дух человеческий в червей пресмыкающихся, своею кишащею слизкою бесформенностью засасывающих то, что уже начинало оформляться из хаоса. Конечно, каждому ясно, как трудна и длительна в процессе своем задача оформления хаоса; и как сравнительно скоро совершается постыдный процесс инволюции в первобесформие.
Приложим все сказанное к нашим обстоятельствам. Не нужно думать, что я стал бы хотя в какой-либо мере сопоставлять задачу Риши Нарады с вымогательными действиями сеятелей тьмы. Но пусть эти невежды окажутся тем «туркой» на ярмарке, который стоит, предлагая попробовать о него силу удара. Пусть это будут просто «силомеры», и по-своему послужат утверждению благих начал.
Поистине, разнообразны пробные камни и строительные материалы. Какие только трубы и какой щебень и мусор находят себе применение в стенах здания с ведома строителя! При этом не начнем радоваться количеству представившихся нам силомеров. Ведь на ярмарках только прохожие кичатся тем, что их удар заставил «турку» высунуть язык. Строителям нет дела до того, какие именно судороги пробегут по лицам невежд. Даже судорога лишний раз заставит их подумать о чем-то таком, что иначе, может быть, и не пришло бы на ум. Строителям же нужно спешить дальше, чтобы зимние дожди и ураганы не заставали постройку без покрытия.
Одно дело попытки силомеров, но совершенно другое дело чье-либо небрежение, оставившее на ночь врата постройки незапертыми. Пусть Водящая Воля посылает столько силомеров, сколько нужно для утверждения дел, но не будем покушаться на трату чьей-то энергии лишь вследствие какой-либо забывчивости или легкомысленности.
Большая и прекрасная ответственность заключается в том, чтобы, мудро использовав силомеры, не допустить со своей стороны небрежность и неуважение к тому, что мы сами считаем в пределах желанной Культуры. Если мы возьмем историю целых государств, что же мы увидим: терпели ли они ущерб лишь от внешних врагов или же, прежде всего, содействовали умалению и разрушению своими собственными внутренними мерами? «Ищите ближе» — так сказано самыми Мудрыми. Зачем возлагать столько надежд и обвинений на силомеров, нет ли в доме у самого очага каких-то способствующих затруднениям обстоятельств?
Когда древние заповедовали: «Держите очаг чистым, держите его священным», ведь это не было только кухонное соображение! Ведь это было одно из мудрых указаний о значении всего внутреннего, которое многими наслоениями, часто в отдельности почти незаметными, ведет к несмываемым и часто суровым последствиям.
Итак, прежде всего, ищите ближе! Если же кто-либо вместо того, чтобы заставить «турку» высунуть язык, безрезультатно разобьет о него свой кулак, пусть пеняет не на силомер, а на неправильность или на недостаточность удара своего; даже на ярмарках более опытные прохожие, прежде нанесения удара, присматриваются, чтобы соизмерить и не сделаться посмешищем гуляк. Когда воины обучаются рубке меча на глиняных чурбанах, сколько раз можно видеть, как неопытный рубака ломал оружие свое о мягкую глину без всякого результата. При этом опытный наблюдатель замечал: «Эх ты, простак, чего рубишь, как дровосек, не в силе дело, но в ее искусном приложении». А сломавший оружие новичок долго недоумевает, как это могло случиться, чтобы его отточенный клинок преломился о такое мягкое вещество? Но скоро он узнает, насколько труднее рубить гнущиеся прутья, нежели сухую дубовую ветку. Итак, в мирных настроениях памятуйте и военные примеры. Ведь стратегия была изобретена из жизни, а вовсе не извне. И, в конце концов, опять — ищите ближе. А в особенности тогда, когда хотите посмотреть вдаль.
Благо — не бесформенность, не мягкотелость, не день вчерашний. Благо — устремленность, построение, но не мозговое только, а сердечное, во всей сердечной Беспредельности. И в этой Беспредельности столько находит себе новые места. Именно сердце в широком понимании оценит, где неоспоримое строение и творчество.
Агни насыщает сердце! Искра — от удара! Удары — двигатели!
Окончим из книги «Мир Огненный»:
«Зерно духа как бы нуждается в ударах укрепляющих. Мертвенное благополучие и прожигание бесцельное жизни — действо, противное природе. Люди не могут постигать целительного свойства подвигающих ударов, как бы разрядов двигателей. Вспышки энергии двигают человечество. Нужно познать, насколько начинает действовать Агни лишь при движении энергии. Можно наблюдать много примеров в природе, но люди предпочитают изъять себя из закона единства. Правда, что без понимания будущего удары-двигатели непонятны. Они могут порождать сетования и уныние. Потому так нужно постижение основ самоусовершенствования для великого будущего. Устремление к будущему уже будет означать проявление Агни. Не думайте, что излишне твердить об Агни и о будущем. Нужно примирить младенца с его первой болью. Явление сетования уже значит непонимание задачи жизни. При ударах-двигателях особенно трудно познать их истинное значение. Но начало подвига есть уже признание ударов-двигателей. Пусть не забудем формулу ударов-двигателей».
1932 г.
Гималаи
Закрытый глаз
Вспоминается из области археологии характерный эпизод. Когда двадцать пять лет тому назад в пределах Новгородской и Тверской губерний были нами впервые найдены человекообразные изображения каменного века, то проф. Н. Веселовский в собрании Императорского Русского Археологического общества объявил представленные предметы фальшивыми. Не имея никаких доказательств для своего утверждения, проф. Веселовский ссылался на то, что подобных находок столь важного значения никогда находимо не было и что рабочие во время раскопки могли их подкинуть. Ни изысканная техника самих предметов, ни мое соображение о том, что вещи могут быть подкинуты лишь с корыстной целью, а рабочие даже вообще и не рассматривали и не понимали смысла находимых предметов, не могло повлиять на старшего члена Императорской Археологической комиссии проф. Веселовского, и он остался при своем мнении.
Но на будущий год, даже не стесняясь обычно принятой этикой, проф. Веселовский с группою археологов побывал на местах моих изысканий и обнаружил подобные же человекообразные фигуры среди предметов каменного века. Когда же в собрании Археологического общества проф. Веселовский сообщил об этих своих замечательных находках, то я, следуя его примеру, спросил, не думает ли почтенный профессор, что и его находки фальшивы? Конечно, проф. Веселовский начал возмущенно доказывать подлинность и высокое значение этих находок, и мне оставалось только еще раз спросить его, когда же его мнение было правильно, теперь или же в прошлом году?
Вспоминаю и другой эпизод, уже из мира коллекционирования картин. Однажды мне была принесена картина не только по подписи, но и по технике напоминавшая Рембрандта. Сомневаясь в ней, я показал ее известному знатоку голландской школы, члену Государственного Совета Семенову-Тян-Шанскому, который не только признал эту картину за оригинал, но и выразил самое горячее желание купить ее. Такое же определение этой картины дал и другой известный собиратель С. В то время владелица картины потребовала спешного решения, и, не задумываясь дальше, пришлось картину купить. Но сомнение шевелилось, и, произведя еще раз подробнейший осмотр картины, я пришел к убеждению, что доска не отвечает времени, да и сама живопись, несомненно талантливая по существу, не принадлежит имеющейся на картине подписи. Картина не была повешена на стену. Но мои друзья не забыли о ней, и собиратель С. настойчиво спрашивал, где же картина? На что я ему сказал: «К сожалению, она неподлинна». «Отлично, — сказал мне друг, — если вы полагаете, что она неподлинна, то продайте ее мне. Ведь я знаю, сколько вы за нее заплатили». «Доска недостаточно стара, — сказал я, — и вообще я не могу продавать картину, если считаю ее неподлинной». Мой друг сказал: «Во-первых, картина может быть перенесена на новую доску, а во-вторых, до свиданья, я тороплюсь». Не прошло и двух часов, как явился человек от моего друга с письмом и двумя голландскими картинами. Мой друг писал: «Прошу вас принять от меня в подарок на память две посылаемые при сем картины. Если же вы хотели бы взаимно отдарить меня, то не откажите дать мне ту самую картину, которую вы считаете неподлинной. Я хотел бы иметь лишь этот подарок». Ничего не оставалось сделать, как исполнить упорное желание, и собиратель очень гордился новым членом своей коллекции, о чем и заявлял всем на собраниях друзей у него. При этом, подмигивая мне, он всегда оповещал: «А эту картину Н. К. считает неподлинной», и при этом сожалительно разводил руками.
Таких эпизодов и из области картин, как, например, однажды на моих глазах прекрасный Ян Викторс, имевший полную подпись, превратился в Рембрандта с письменным сертификатом, так и из мира археологического, когда однажды в кургане был найден бронзовый идол с номером музея, — таких эпизодов можно приводить множество во всех странах. Одна эпопея тиары Сайтаферна и Клюзельских находок или надписей неизвестного языка из Афганистана — достаточно характерна.
Вспоминаю это не к тому, чтобы сказать, что проф. Веселовский, или Семенов-Тян-Шанский, или Соломон Рейнак, или Орель Стейн были плохими знатоками. Вовсе нет. Не осуждениями живем. Хочется только напомнить о неисчерпаемой возможности ошибок, которая особенно неизбежна там, где ревность и страстность берут верх над беспристрастным изучением и суждением. Только что газеты оповестили об экспедиции, нашедшей халдейское племя в Гималаях. Сколько же таких крылатых небывальщин порхает по свету, смущая умы и увлекая за собою то, что, может быть, действительно ведет к крупным нахождениям. Нельзя нарушать доверчивость, ибо каждый энтузиазм должен иметь в себе элемент доверия, но как же нужно взвешивать это доверие с истиною, чтобы даже малейшим оскорблением истины не подрывать действительности.
Вот мистер Х-р и тому подобные «знатоки искусства» считают, что я не мог написать все мои картины. По ошибочности в невежестве своем это заявление и смешно и глупо. Но если мы посмотрим в прошлое, то, к удивлению нашему, найдем, что нечто подобное применялось не раз. Конечно, все эти курьезы и остаются в степени исторических анекдотов, но они показывают, насколько неизобретательно мышление клеветников, издревле действующих одними и теми же формулами. Курьезнее всего то, что не только Х-р и вдохновители его изобрели такую идею, но я должен сказать, что подобное же изобретение выдумывалось неоднократно, и, что курьезнее всего, уже со времен моего пребывания в Академии художеств. Уже тогда кто-то неведомый будто бы писал за меня картины. Уже тогда мне, слыша эту легенду, приходилось сказать: «Конечно, зачем беспокоиться самому, когда можно заказывать картины выдающимся художникам». Яремич в своей статье «У истоков творчества» приводит любопытный факт, как один из писателей искусства утверждал, что я воспользовался одною картиною Васнецова, но фактически оказалось, что моя картина была написана ранее картины Васнецова, о чем, конечно, ни Васнецов, ни я и не предполагали, что и было установлено Яремичем.
Помню, как улыбался всегда учитель мой Куинджи, когда подобные россказни доходили до него. Он-то имел полное право снисходительно улыбаться этим легендам, ибо о нем самом кем-то была изобретена совершенно невероятная история. Шепталось, что он убил известного художника Куинджи и завладел всеми его картинами, но сам он вряд ли вообще знает живопись и сам он вовсе не Куинджи. Конец этой легенды так же коснулся меня, когда в Лондоне в 1920 году «достоверные люди» мне сообщили, что я умер в Сибири, а ровно через десять лет там же один ученый спрашивал меня как великую тайну: «Ведь фамилия ваша не Рерих, а К..? ». И такие ошибки бывают! Даже жаль, что мы не можем проследить первоначальное возникновение подобных вымыслов. Вероятно, можно бы было подивиться странице своеобразного творчества. Оно вовсе не далеко от тибетского намтара о мужестве нашем, воспевшего, как мы невредимо шли против всех пуль, расстегнув на груди рубашки. Даже эта подробность предусмотрена, чтобы показать отсутствие защитного панциря. И не необычными путями узнается творчество это. Британский полковник сообщает такое сведение из Лхасы.
Так заостренно соприкасаются — злоумышление, ошибка, легенда, поверие. Иногда невозможно бывает различить границу доброжелательного поверия от изысканного злоумышления. Вспоминаются гофманские «Ошибки» с их фантастическим добрым юмором. Ладно, пусть процветает творчество. В конце концов мякина отсеивается, но пусть сознание остерегает от ошибок, которые могут лишь загрязнять пространство.
Оборачиваясь на корни ошибок, не забудем, что одним из самых существенных среди них будет «закрытый глаз». Примеры закрытых глаз бывают прямо поразительны, и если бы они не происходили в жизни, то часто было бы трудно прямо допустить такую возможность.
Закончим примером из археологических экскурсий. Исследуя старинный монастырь, лежавший вне обычных дорог, мы нашли посреди монастырского двора древний каменный крест, полузасыпанный, но сохранивший прекрасную резьбу свою. Я обратился к игумену монастыря с просьбой отпустить этот крест для музея, тем более что хотя он и находился на срединном месте, но, видимо, не привлекал ничьей заботы о себе. Игумен очень удивился и прежде всего сказал мне: «Никакого древнего креста на монастырском дворе не имеется». Я продолжал настаивать и пригласил игумена пройти со мной на двор. Игумен, в сопровождении казначея и еще кого-то из братии, прошел во двор и остановился перед крестом в нескрываемом изумлении. При этом игумен произнес незабываемые слова: «Крест! Действительно крест! Господи, двадцать лет хожу по этому месту, а креста-то и не заметил». Если монастырь и глава его креста не заметили, то разве это не будет замечательным знаком «закрытых глаз».
Так же точно, как в одном очень знатном доме мне пришлось указать на одну картину, явно висевшую вверх ногами. Но почтенный хозяин долго отрицал такую возможность, говоря: «Ручаюсь, что уже десять лет здесь никто картин не перевешивал». В другом месте владелица отличных голландских портретов на мое замечание о том, что на одном из них, к сожалению, совершенно стерты глаза, также заметила, что это не может быть, ибо никто этих портретов со стены не снимал. Впрочем, когда я настоял снять портрет со стены и указал на непоправимую порчу, владелица, вздохнув, допустила очевидность со словами: «Верно, к празднику песком вычистили». Во всех этих случаях и во множестве подобных не было никакой злонамеренности и даже не было небрежения, как такового, ибо картинами дорожили, но был просто «закрытый глаз».
И вот когда мы говорим о культуре, то прежде всего в действиях культуры будет открываем глаз, чтобы увидеть действительность. Может быть, одни из самых крупных и непоправимых вандализмов совершались даже не злоумышленно, но именно в силу закрытого глаза и всех ошибок, которые порождала эта искусственная слепота.
Слепота и глухота — действительно не там они, где отсутствует глаз и ухо, но там, где незнание их закрыло. И Бетховен был глух, и Гомер был слеп, и эти особенности не помешали остаться их именам в почетном ряду светочей культуры. Если в школах будет уделен момент, когда напомнят о «закрытом глазе» и о всех тех непоправимых несчастьях, порожденных этим свойством, то еще одна опасность уничтожения сокровищ духа человеческого будет устранена.
1932.
Гималаи
|
|
|
