Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

О романе Ф. Достоевского «Бесы»

Идейно-художественный замысел "Бесов" требовал такого изображения единичного события, чтобы в нем отразились основные тенденции развития современного общества, раскрылись связи настоящего с прошлым и будущим, проявились бы едва уловимые переходы высокого в низкое.

Достоевский подчеркивал, что в его произведении нет реальных "портретов или буквального воспроизведения нечаевской истории". Ему важно было создать тип псевдореволюционера, который мог нисколько не походить на реального Нечаева, но который должен был вполне соответствовать совершенному злодейству.

В образе Петра Верховенского и его сообщников, в их мыслях и действиях концентрированно и выпукло проявляется истинный облик и реальные мотивы поведения мнимых борцов за справедливое переустройство общества.

Достоевский показывает, каким бумерангом может обернуться и оборачивается нигилистическое стремление уничтожить те самые социальные формы и установления, через которые из века в век, от поколения к поколению, и передавались эти ценности, идеалы, традиции.

Воинствующее безверие, отсутствие семейного очага и главного занятия, поверхностное образование, незнание народа и его истории – эти и подобные им духовно-психологические предпосылки формируют "ум без почвы и без связей – без нации и без необходимого дела", развращающе действуют на душу.

В результате главный герой романа "Бесы" Петр Верховенский оказался не в состоянии понимать благородные и "идеалистические" измерения жизни, но своим "маленьким умом" хорошо усвоил, каким образом можно использовать слабости человеческой натуры (сентиментальность, чинопочитание, боязнь собственного мнения и самобытного мышления).

Люди для Петра Верховенского – своеобразный "материал, который надо организовать" для какого-то невнятного прогресса.

Служение человечеству в теории, которым заняты в романе и "бесенята", на деле оборачивается духовным и физическим уничтожением. В основе такого служения – презрительное разделение людей на имеющих право "гениев" и бесправную "толпу".

Например, Шигалев предлагает "в виде конечного разрешения вопроса – разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем, и будут работать...".

Лямшин же хотел бы несколько преобразовать методический деспотизм Шигалева, чтобы ускорить конечное разрешение вопроса: "А я бы вместо рая... взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться, и взорвал их на воздух, а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-ученому..."

Самое страшное то, что этими идеями одержимы не только теоретики, так называемые идеологи "ученой" и "прогрессивной" жизни. "Мутное" влияние этого принципа "всеобщего разрушения для добрых окончательных целей" испытывают опасающиеся отстать от моды и прослыть ретроградами другие персонажи романа.

Отец главного "беса" Степан Трофимович Верховенский задается вопросом:

"Почему же все эти отчаянные социалисты и коммунисты в то же время и такие неимоверные скряги, приобретатели, собственники, и даже так, что чем больше он социалист, чем дальше пошел, тем сильнее и собственник. Почему это?"

Дело в том, что Верховенский старший не понимает тех законов, по которым снижаются, изменяются и перерождаются исповедуемые им самим гуманистические идеи.

"Вы представить себе не можете, какая грусть и злость охватывает всю вашу душу, когда великую идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и вытащат к таким же дуракам, как и сами, на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, неузнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции, без гармонии, игрушкой у глупых ребят! Нет! В наше время было не так, и мы не к тому стремились."

Сам Степан Тимофеевич наиболее ярко выражает в романе собирательные черты русских западников и типизирует особенности мировоззрения, умонастроения и психологического склада "либералов-идеалистов" 1840-х годов.

 

 

Внешнему и внутреннему облику, мыслям, чувствам, желаниям Степана Трофимовича Верховенского свойственны, с одной стороны, возвышенность, благородство, "что-то вообще прекрасное", а с другой – какая-то невнятность, неочерченность, половинчатость. Он блестящий лектор, но на отвлеченные от жизни исторические темы, автор поэмы "с оттенком высшего значения", ходившей, однако, лишь "между двумя любителями и у одного студента". Верховенский-старший собирался обогатить науку и какими-то исследованиями, но благие намерения умного и даровитого ученого ушли, как говорится, в песок полунауки.

Для Верховенского-отца родная страна "есть слишком великое недоразумение, чтобы нам его разрешить, без немцев и труда".

По замыслу Достоевского, непонимание России, ее исторических достижений и духовных ценностей, безусловное подражание Западу без анализа всех (не только положительных, но и отрицательных) вытекающих отсюда последствий создавали благоприятные условия как для заимствования "коротких" и туманных идей, так и для последующего снижения.

В конце романа ироническое освещение образа Верховенского-старшего дополняется драматическими интонациями, когда он выходит в "последнее странствование", осознает трагическую оторванность своего поколения от народа и его духовных ценностей, стремится проникнуть в сокровенный путь Евангелия. В самой возможности такого "странствования" писатель видит залог подлинного возрождения своего героя, доверяет ему авторское истолкование эпиграфа романа, вкладывает в его уста мысль апостольского послания о любви как могущественной силе и "венце бытия".

Таким образом, Достоевский предполагает и такой выход из неопределенного великодушия "чистого и идеального" западничества "отцов", хотя в действительности "верховенство" оказалось на стороне тенденций "нечистого" нигилизма "детей". Кстати, сама фамилия героев несет в произведении вполне определенную смысловую нагрузку. В записной тетради автор отмечает, что отец постоянно "пикируется с сыном верховенством".

В одном из писем Достоевский подчеркивал, что хотя нечаевская история и ее обобщенно-памфлетное изображение находятся на переднем плане романа, все это тем не менее "только аксессуар и обстановка" поступков действительно главного героя.

В представлении писателя беснующийся нигилист, его "команда" и "болельщики" не только обретают питательную среду в недодуманных идеях и незаконченных теориях, но и находят себе поддержку и оправдание в глубинах сознания так называемых "лишних", праздных, страдающих от отсутствия подлинного дела людей.

По-настоящему "верховенствующий" в «бесах» – Николай Ставрогин. Это некое предельное, заостренное и полемическое выражение онегинско-печоринского типа личности.

Главным губительным следствием разрыва высшего слоя общества с "почвой" и "землей" Достоевский считал потерю живых связей с традициями и преданиями, сохраняющими атмосферу непосредственной христианской веры. Образ Ставрогина как бы сгущает и обнажает результаты той ситуации современного мира, в которой, если воспользоваться известными словами Ницше, "Бог умер". По словам Достоевского, Ставрогин предпринимает "страдальческие судорожные усилия, чтобы обновиться и вновь начать верить".

Сердце Ставрогина иссушено и делает его неспособным к искренней вере. Вместе с тем он прекрасно понимает, что без "полноты веры" и соответственно абсолютного осмысления человеческое существование приобретает комический оттенок и теряет подлинную разумность. Поэтому Ставрогин пытается добыть веру "иначе", своим умом, рассудочным путем. Но этот "самодвижущийся нож разума" (И. Киреевский) уводит его еще дальше от желанной цели.

В результате Ставрогин оказался словно распятым (сама его фамилия происходит от греческого слова σταυρός – крест) между безмерной жаждой абсолюта и столь же безмерной невозможностью его достижения.

Достоевский признавался, что взял Ставрогина не только из окружающей действительности, но и из собственного сердца, поскольку его вера прошла через горнило жесточайших сомнений и отрицаний.

В отличие от своего создателя, Ставрогин, однако, оказался органически неспособным преодолеть трагическую раздвоенность и обрести хоть сколь-нибудь заполняющуюся пустоту души "полноту веры".

В "Дневнике писателя" Достоевский писал о том, что без веры в бессмертие души и вечную жизнь бытие личности, нации, всего человечества становится неестественным, немыслимым, невыносимым: "только с верой в свое бессмертие человек постигает всю разумную цель свою на земле. Без убеждения же в своем бессмертии связи человека с землей порываются, становятся тоньше, гнилее, а потеря высшего смысла жизни несомненно ведет за собою самоубийство".

Достоевский показывает, что "пожар в умах" пленяет вслед за "дряннейшими людишками" не только всякую "сволочь", "флибустьеров" и "буфетных личностей".

 

Он с глубоким сожалением обнаруживает, что во времена потрясений и перемен, сомнений и отрицаний в чудовищные общественные злодеяния вовлекаются и простодушные, чистые сердцем люди. "Вот в том-то и ужас, что у нас можно сделать самый пакостный и мерзкий поступок, не будучи вовсе иногда мерзавцем!.."

Отсутствие коренного духовно-нравственного стержня и подлинно великого начала жизни обусловливает, по логике автора, формирование неполного, незаконченного, недосиженного человека, способного на неоднозначные действия.

Без совершенных личностей не может быть и совершенного общества.

А Верховенский-отец в очередном недоумении спрашивает сына: "Да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь?"

Вопрос Степана Тимофеевича автор рассматривал как основную проблему, от решения которой зависит будущее России и, всего человечества, и которая по-своему ставится в эпилоге. Серия больших и малых катастроф в последней части произведения завершается холодно-рассудочным самоубийством Ставрогина, как бы свертывающим художественную перспективу романа в безнадежный апокалиптический круг.

Но именно в потере вековечных идеалов, великих мыслей, в отсутствии высшего сознания, высшего развития, высшего смысла, высших целей жизни, в исчезновении "высших типов" вокруг Достоевский видел корни и главную причину духовных болезней своего века. "Почему же мы дрянь?" – спрашивал он и отвечал: "Великого нет ничего". И не образованием, не внешней культурностью и светским лоском, не научно-техническими достижениями, а лишь "возбуждением высших интересов" можно перестроить глубинную структуру эгоистического мышления.

В представлении писателя, выбор пути всего человечества связан с духовным благоустроением, увеличением света и любви в душе отдельной личности. Творческий опыт "Бесов" учит везде и во всем искать нравственный центр, шкалу ценностей, которые руководят помыслами и действиями людей определять, на какие, темные или светлые, стороны человеческой души опираются разные явления жизни. Говоря о своем произведении и драматических исканиях современной молодежи, Достоевский подчеркивал:

"Жертвовать собою и всем для правды – вот национальная черта поколения. Благослови его Бог и пошли ему понимание правды. Ибо весь вопрос в том и состоит, что считать за правду. Для того и написан роман".

 

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...