Методологическое отступление

Прежде чем перейти к истории, необходимо методологическое введение, уточняющее проводимое нами разделение двух канонов.

Дело в том, что в литературе существует несколько классификаций, близких по смыслу или связанных с нашей. Прежде всего, это различение теоретической и эмпирической экономики. Первый канон по определению дальше от эмпирических данных, чем второй. Для первого канона эмпирический уровень может дать начальную точку исследования и быть вновь "подключен" при интерпретации его результатов. Впрочем, как известно, эмпирическая проверка абстрактной теории связана со многими серьезными проблемами. Однако любое эмпирическое экономическое исследование вряд ли можно с полной достоверностью причислить ко второму канону. Например, к нему явно относятся статистические исследования экономических циклов у Митчелла. А эконометрические изыскания, оперируя фактами, могут быть связаны с более или менее абстрактной теорией. Экономисты, работающие в рамках первого канона, часто подчеркивали важность сбора эмпирической информации, которая могла бы поддержать их теории. Такой была, например, позиция У. С. Джевонса. В дальнейшем мы будем говорить об эмпирическом повороте, который претерпел в последние десятилетия экономический мейнстрим.

стр. 7

Следующая близкая дихотомия: между теоретической и прикладной экономикой. Дистанция между теорией и ее практическими приложениями в экономической науке больше, чем в естественных и других общественных науках. Трудно представить себе серьезный конфликт между теоретической и прикладной физикой - обе сферы уважаемы, в обеих дают Нобелевские премии. Между тем в экономической науке ситуация иная: уважением в научном сообществе пользуются теоретики, а прикладные экономисты компенсируют недостаток престижа более высокими заработками. Между этими подгруппами существуют взаимные недоверие и недооценка. Но однозначного соответствия с предлагаемой нами классификацией нет и здесь.

Абстрактный характер теории автоматически не исключает практического применения ее разработок. Вспомним хотя бы идеи Ж. Дюпюи, использовавшего (не употребляя эти термины) идеи предельной полезности и потребительского излишка для решения вполне практических задач (Дюпюи, 2000. С. 28 - 67), и решение задачи линейного программирования Л. Канторовичем². В обоих случаях речь идет о нормативных задачах, опирающихся (у Дюпюи) или не опирающихся (у Канторовича) на какую-либо позитивную экономическую теорию. Думаю, что в первом случае мы можем говорить о практических приложениях абстрактной экономической теории, а во втором - об экономических приложениях математики³.

Некоторое отношение к нашей дихотомии имеет и разделение между экономикой как позитивной наукой и нормативным искусством (набором правил поведения), восходящее к Дж. С. Миллю (2007) и Дж. Н. Кейнсу (Keynes, 1917). Но то, что мы назвали вторым каноном, не ограничивается нормативным экономическим искусством, он представляет собой скорее комбинации позитивного и нормативного знания, причем последнее достаточно конкретно, чтобы применяться непосредственно.

Наибольшее сходство с нашим подходом имеет дихотомия формализма и реализма, или, лучше сказать, "реалистичности" (realisticness -термин, предложенный У. Мяки и не нагруженный историко-философскими ассоциациями). Формальный подход предполагает оперирование формальными моделями, включающими предпосылки и выводы. Связь формальных моделей с реальностью осуществляется посредством их интерпретации (Resting, Vilks, 2004. P. 291), но пространство интерпретаций лежит в значительной мере вне формальной теории (для этого употребляются приближения, статистические оценки и т. д.). Эпитет "формальный" не следует считать оценочным и осуждающим, как в постановлении ЦК КПСС об опере В. Мурадели "Великая дружба" (см. эпиграф). Формальный подход позволяет экономической теории

² См., в частности, недавнюю статью В. Макарова (2012).

³ Различить эти две ситуации не всегда просто, поскольку два канона экономической науки исходят из разных определений ее предмета. Первый канон с 1930-х годов исходит из формального (роббинсовского) определения экономического (вспомним название книги Канторовича "Экономический расчет наилучшего распределения ресурсов" - точно по Роббинсу), а второй канон придерживается более старого субстанциального определения (через материальные блага и материальные потребности).

стр. 8

избавиться от ошибочных, логически противоречивых аргументов, но в значительной части лишает ее адекватности и влияния на реальный мир (Peukert, 2001. Р. 74).

Успех формальных моделей во многом зависит от того, насколько исследуемая система закрыта, а агенты - атомистичны (Pratten, 2004). Важно отметить, что абстракции и формальные модели применяются и в "реалистичных" подходах. Чтобы разграничить более формальные и более реалистичные подходы, необходимо различать абстракции как упрощения реальных ситуаций (абстрагирование от менее важных аспектов) и как идеальные объекты, обладающие некоторым сходством с реальными, подлежащими изучению. Известный методолог экономической науки Т. Лоусон предлагает называть абстракции второго рода "идеализациями" (Lawson, 1997. Р. 234 - 236), а Р. Солоу считает, что их можно называть "проясняющими аналогиями" (illuminating parables) (Solow, 1970. P. 1). На самом деле отделить абстракции первого рода от "идеализаций" непросто. Например, в своих мрачных теоретических прогнозах, основанных на тенденции к снижению плодородия почвы, Рикардо абстрагируется от технического прогресса, хотя в переписке он был достаточным реалистом, чтобы признать, что тенденция к снижению прибыли "то и дело, к счастью, уравновешивается... открытиями в области сельского хозяйства" (Ricardo, 2005. Р. 71). Вопрос заключается в том, действительно ли технический прогресс во времена Рикардо был в среднем настолько медленным, что он имел право счесть эту абстракцию обоснованной? Но была ли эта предпосылка идеализацией? По-видимому, нет, речь шла об абстрагировании от одного из аспектов реальности, который на беду оказался достаточно важным.

Иногда абстракции бывают имплицитными и не осознаются самим автором. Приведем в пример другую предпосылку Рикардо о том, что все виды человеческой деятельности равноценны с точки зрения общественного благосостояния. Эта предпосылка, заложенная в его теории сравнительных преимуществ, вполне может быть оправданной, если речь идет о торговле между странами примерно равного уровня развития. Но, как показывает Райнерт (на наш взгляд, убедительно), она перестает быть таковой в случае обмена между развитыми и неразвитыми странами. В любом случае, предпосылки Рикардо имеют отношение к свойствам реального мира, а предпосылка новой классической макроэкономики, согласно которой всю экономику можно представить в виде одного домохозяйства, - это, как нам представляется, явная идеализация. Вопрос о степени и правомерности абстракции здесь не стоит - мы имеем дело с описанием идеального объекта, интерпретированного как имеющего сходство с реальной системой. Но в отличие от этих очевидных случаев, обычно для того чтобы определить, какие предпосылки отражают свойства реальной системы, а какие можно считать более или менее "проясняющими" аналогиями, необходима "трудно определимая смесь логики, интуиции и идеологии" (Schlefer, 2012. Р. 30)⁴.

⁴ Важную роль здесь играет поставленная исследователем задача. Например, куб весом 3 т может быть вполне адекватной моделью слона, если речь идет о том, можно ли перевозить слонов в вагонах определенного типа, и совершенно неадекватной в иных случаях.

стр. 9

В целом, первый канон, вероятно, можно считать "формальным", а второй - "реалистичным", не забывая сделанную выше оговорку об оценочных суждениях.

Краткая история двух канонов - XIX век

Отметим, что второй канон в истории предшествовал первому. Но к области экономического анализа в шумпетеровском понимании его первоначально отнести нельзя - обычно он не выходил за рамки логики здравого смысла. Речь шла об искусстве управления домашним хозяйством (домоводстве) или царским двором. В дальнейшем (у А. Серры, Ф. Л. Зеккендорфа и других авторов) в нем появляются отдельные аналитические элементы, например концепции возрастающей и убывающей отдачи и др. Но говорить о замкнутой самодостаточной теоретической системе здесь не приходится. Да и задача создать теоретическую систему перед мыслителями доклассической эпохи, конечно, не стояла. Речь шла об основанных на учете многих факторов рекомендациях для государственной экономической политики, направленной на укрепление могущества страны. Трактаты меркантилистов предназначены для одного читателя - благожелательного деспота, короля или князя. (Не случайно на немецком языке политическая экономия долгое время носила название Staatswissenschaft - государственная наука, см.: Шумпетер, 2001. С. 25.) Здесь между двумя канонами следует отметить важное различие. Дело в том, что в рамках первого канона или абстрагировались от государства - анализ касался взаимоотношений индивидов, в том числе живущих в разных странах, - или, значительно позднее, исходили из того, что государство состоит из эгоистически ориентированных индивидов - политиков и чиновников. Единственное серьезное исключение из этого правила - антимонопольная политика у Смита, за которую государство (видимо, опять же в качестве благожелательного деспота) должно отвечать. Тем не менее из своей абстрактной теории классики непосредственно делали конкретные политические выводы, например вывод Рикардо о необходимости отменить "хлебные законы". В этом и состоял так называемый "рикардианский порок" (выражение Шумпетера). Милль поправил рикардианские позиции методологически: научный анализ экономики невозможен без достаточно радикальных абстракций, но ранее исключенные из рассмотрения факторы надо привлечь, как только мы переходим от теоретических к политическим выводам (Милль, 2007. С. 2011 - 2012). Правда, это легко сказать и очень трудно сделать.

Напротив, представители второго канона не прячут практическую и политическую направленность своих концепций с самого начала. Во втором каноне речь шла преимущественно о "системах политической экономии" и об "экономической мысли", как их понимает Шумпетер (2001. С. 45 -48)⁵. Поэтому место второго канона, видимо, скорее

⁵ Под "системами политической экономии" Шумпетер понимал различные концепции государственной экономической политики.

стр. 10

можно было бы проследить не в истории экономического анализа, а в (так и не написанной) истории экономической политики или экономической мысли.

Первые попытки создать самостоятельную экономическую науку - это не что иное, как зарождение первого канона - предприняли физиократы и далее Смит. Но главная роль, безусловно, принадлежала Рикардо - теория сравнительных преимуществ во внешней торговле действительно основана на сильной абстракции и выходит за пределы житейской мудрости, да и весь аналитический инструментарий Рикардо основан на мысленных экспериментах над весьма упрощенной моделью экономики.

Рикардианская теория - может быть, случайно, как считает Райнерт, но скорее всего не случайно - совпала с приемлемой для наиболее прогрессивной части английского общества политикой свободной торговли. Здесь возникает важный вопрос о влиянии идеологии на экономическую теорию. Преданалитическое видение теоретика безусловно испытывает влияние идеологии. Сами же аналитические инструменты более независимы, подчиняются своей внутренней логике развития, но могут иногда проверяться на идеологическую выдержанность. Наиболее яркий пример здесь - "Капитал" К. Маркса, где в конце I тома из политических соображений делается явно преждевременный вывод о том, что бьет смертный час капиталистического способа производства, - это пример "рикардианского порока". Маркса Райнерт включил в родословную обоих канонов, и понятно почему. С одной стороны, он - признанный критик классической политической экономии, подчеркивавший несостоятельность ее претензий на универсальность. С другой стороны, в экономической теории капитализма Маркс во многом выступил последователем Рикардо, и дошедший до нас в окончательном виде I том "Капитала" дает статическую и абстрактную теорию в традициях Рикардо. Мы знаем, что Маркс задумывал план из шести книг, который должен был вывести анализ на поверхность явлений, в сферу "конкуренции". В выполнимости этого плана существуют очень большие сомнения. Но так или иначе, все оставшееся после его смерти содержание трех томов "Капитала" составляло первую, наиболее абстрактную книгу из этого плана, и здесь Маркс явно представляет первый канон.

Основные оппоненты классической политической экономии, представители исторической школы, исходили из того, что вневременных "железных" объективных закономерностей не существует, а надо опираться на конкретные условия, которые зависят от места и времени и могут быть изменены мудрой политикой повелителя. В этой теории "понимание" (Verstehen) занимало место объяснения (Peukert, 2001. Р. 90). Распространено мнение о том, что историческая школа была нетеоретической или антитеоретической. Это так, но только если мы считаем единственно возможной теорией гипотетико-дедуктивную. Даже у самого известного противника дедуктивизма Г. Шмоллера была теория ценности и цен, основанная на плюралистической мотивации хозяйствующих субъектов и, следовательно, эклектическая с точки зрения гипотетико-дедуктивной науки. Шмоллер придерживался исторического метода не только из принципа, но и потому, что формальные

стр. 11

методы, по его мнению, не помогают понять наиболее важные аспекты функционирования рынков (Peukert, 2001. Р. 93).

В рамках исторической школы было высказано много вполне обоснованных возражений по поводу абстрактной, вневременной теории английских классиков, но не было создано цельной теории, которую можно было бы последовательно противопоставить английской классической политэкономии. Ее и не создашь для такой сложной системы с большим количеством факторов, от которых непозволительно абстрагироваться. С этой точки зрения, трудно не согласиться с Марксом, который в рецензии на книгу А. Вагнера назвал такой подход "могилой политической экономии".

Если образцовым представителем первого канона из числа английских классиков был Рикардо, то наиболее характерным представителем второго канона можно считать Ф. Листа. По причине своего сугубого неакадемизма (преподавал он только в молодые годы, а затем занимался в основном политикой и бизнесом), его обычно не относят к представителям исторической школы. Но если мы говорим о втором каноне как о течении, ориентированном на непосредственное практическое применение, то Лист соответствует ему в гораздо большей степени, чем признанные представители исторической школы Б. Гильдебранд или К. Книс. Исследовательский метод Листа - сравнение различных стран и периодов. "Проясняющие аналогии" у него встречаются, но не из области естественных наук, а из повседневной хозяйственной деятельности: имеется в виду знаменитое сравнение зарождающейся промышленности с рассадой, которую следует высаживать в открытый грунт, где она испытает "свободную конкуренцию" со стороны сорняков, только после того, как окрепнет в горшках под присмотром заботливого огородника. Но в отличие от моделей-аналогий, которые являются для первого канона непосредственным предметом, аналогии второго канона остаются аналогиями и не подменяют реального объекта исследования.

Райнерт обращает внимание на важное отличие рикардианской традиции и второго канона: первая есть теория торговли, обмена (каталлактика, если применять термин Хайека). Говоря словами К. Эйрса, эти экономисты "одержимы теорией цены" (Ayres, 1944. P. V). Второй канон уделяет большое внимание производству, технологиям⁶. С отсутствием анализа производства и технического прогресса связан и статический характер классической теории. Это не значит, что в ней не рассматриваются долгосрочные изменения. Достаточно вспомнить закон убывающего плодородия Рикардо и закон тенденции нормы прибыли к понижению Маркса. Но эти законы - тенденции, полученные путем экстраполяции абстрактной модели.

Таким образом, в экономической науке к середине XIX в. сложилось два противостоящих друг другу течения: классическая политическая экономия (преимущественно британская) и историческая

⁶ Еще один, более поздний пример: рассматривая кризис, поразивший страны с рыночной экономикой, Кейнс уделял основное внимание количественному показателю эффективного спроса, а его противники (например, Хайек) ставили на первое место ценовые соотношения.

стр. 12

школа (преимущественно немецкая). Их корреляция с фритредерством и протекционизмом несомненна. Интересно, что в отличие от Великобритании, где политика свободной торговли была в интересах буржуазии, а протекционизм - земельных собственников, в других странах соотношение было обратным. Как правило, политическое преобладание земельных собственников вело к распространению фритредерства, а представители развивающейся промышленности решительно выступали за протекционизм. Соответственно складывалось и соотношение сил между приверженцами классической и исторической школ. Например, в аграрной в целом Испании преобладали представители классической школы, а в промышленно развитой Каталонии развилась своя историческая школа. Малые страны Северной Европы, связанные с английской экономикой, практиковали свободу торговли и классическую политэкономию. Но в большинстве стран континентальной Европы, а также в США, которые можно было в то время отнести к странам догоняющего развития, очень заметным влиянием пользовалась историческая школа. В отдельных странах свобода торговли и протекционизм сменяли друг друга.

В некотором приближении мы можем считать эти два течения представителями двух упомянутых нами канонов, хотя, как уже было сказано, внутри каждой школы наблюдалось разнообразие.

Как известно, важнейшую роль в развитии экономической науки сыграла маржиналистская революция. В целом она, несомненно, способствовала усилению абстрактности экономической теории, которую мы связываем с первым каноном. Однако реальная картина намного сложнее. Интересно, что авторы первых концепций, которые затем вошли в маржиналистскую теорию, например Дюпюи или И. Тюнен, первоначально исходили из практических потребностей. Однако начиная с Г. Госсена, маржиналистская теория сильно отдалилась от реальной экономики и политики и увлеклась развитием своего теоретического и математического аппарата. Не следует недооценивать значение этого великого достижения: был создан цельный самостоятельный, недоступный пониманию профанов исследовательский аппарат, основанный на системе "предельных" (marginal) величин. Задача его совершенствования была увлекательной, и выход на реальность можно было отложить до тех пор, пока не появится соответствующая статистика, а методы исследования не станут более тонкими. Госсен и Джевонс провозглашали цель: создание дедуктивной экономической науки, построенной по образцу естественных наук. Джевонс даже называл свою теорию "механикой собственного интереса и полезности" (Jevons, 1888. P. XVI-XVII). Предпосылки этой "механики" (речь идет о бентамовской "арифметике счастья"), по утверждению Джевонса, может принять каждый разумный человек (Schlefer, 2012. Р. 75). В действительности это не так - даже среди других маржиналистов первого и второго поколений утилитаристские предпосылки Госсена- Джевонса полностью разделял только Ф. Эджуорт. Еще важнее то, что построенная на них модель совершенной конкуренции рациональных максимизирующих индивидов явно не относилась к сфере обыденного опыта. Теория меновой ценности, с которой революция, собственно,

стр. 13

и началась, несомненно основывалась на абстрактных моделях, хотя Джевонс считал, что в будущем она сможет стать эмпирической по мере прогресса статистики. В еще большей степени мы можем это отнести к маржиналистской теории распределения (например, в версии Дж. Б. Кларка). Теория предельной производительности, лежащая в основе взглядов Кларка на производство и распределение дохода, построена на аналогии с теорией предельной полезности, но аналогия эта не очевидна. В теории предельной производительности реализма меньше, чем в теории предельной полезности, поскольку изменчивость производственной функции даже теоретически не может быть такой же, как изменчивость корзины потребительских благ (Schlefer, 2012. Р. 107 - 111). Абсолютная взаимозаменяемость факторов производства, безусловно, очень сильная абстракция. Другие области экономической теории далеко не сразу были освоены маржиналистским анализом. Но в целом маржиналистская революция, несомненно, ознаменовала собой усиление позиций первого канона.

Какое влияние это оказало на экономическую политику? Казалось бы, следовало ожидать усиления фритредерства в широком масштабе. Однако все получилось совсем не так. Дело в том, что степень абстракции может быть настолько велика, что такие важнейшие экономические институты, как форма собственности или свобода контрактов, легко могут "выпасть" из анализа. Поэтому маржиналистская теория оказалась совместима и с либерализмом, и с социализмом (например, в число основоположников австрийской школы маржинализма входили сторонники свободного предпринимательства К. Менгер и О. Бём-Баверк, а также поборник социализма Ф. Визер). Во время знаменитых дебатов о возможности экономического расчета при социализме просоциалистические аргументы О. Ланге и А. Лернера были сугубо абстрактными, основанными на модели общего равновесия, а антисоциалистические аргументы Л. Мизеса и Хайека были связаны с реальным несовершенством имеющейся у экономических субъектов информации.

Попытки синтеза

Особый интерес для нас представляют редко встречающиеся в истории попытки синтезировать оба канона, взяв от каждого самое ценное. В качестве примеров мы рассмотрим А. Маршалла, И. Шумпетера и В. Ойкена.

В эпоху, наступившую после маржиналистской революции, наиболее масштабной из попыток такого рода следует признать творчество А. Маршалла. С его именем традиционно связывают термин "неоклассическая экономическая теория". Однако понимать Маршалла только как приверженца и защитника маржиналистской или неоклассической теории было бы недопустимым упрощением. Его целью, очевидно, было создание непосредственно полезной экономической теории. Он пытался добиться баланса теории и практики в экономическом анализе, гармоничного сочетания различных исследовательских парадигм и методов. По мнению Маршалла, экономическая наука вовсе

стр. 14

не кончалась теоретическими выкладками с математическими иллюстрациями - ее основная часть должна была лежать гораздо ближе к поверхности явлений. Если говорить о терминологии, то Маршалл предпочитал говорить об "экономическом анализе", в котором "экономическая теория" или "чистая теория" является лишь одним из элементов. Показательна здесь полемика лидера кембриджской школы Маршалла с экономистами из Лондонской школы экономики. В письме Э. Кэннану он спорит с тем, что экономическая теория якобы дает "ощущение пропорций" (Whitaker, 1996. Vol. II. P. 397). Напротив, утверждает Маршалл, она искажает это ощущение, поскольку подчеркивает элементы, которые легче поддаются аналитическим методам, а значит, придает неверные удельные веса различным экономическим силам. Подлинное ощущение пропорций, по мнению Маршалла, дают лишь широкие исторические знания (Whitaker, 1996. Vol. III. P. 13). Любопытно, что здесь Маршалл противопоставляет экономистов-теоретиков, которые, не выходя за пределы своей узкой области, склонны искажать реальные пропорции, бизнесменам-практикам, вынужденным сосредоточить свои умственные усилия на самых важных аспектах стоящих перед ними проблем. Экономист, по словам Маршалла, начинает со смелых и жестких определений, которые вызывают у читателя ложное ощущение безопасности. Что же касается нечеткого, с различными оттенками смысла словоупотребления, свойственного обыденной речи деловых людей, то она всегда "скрывает реальную сложность". Использованный Маршаллом метод частичного равновесия, менее абстрактный, чем вальрасовская система общего равновесия, позволял ему ставить разнообразные практические проблемы, касающиеся отдельных частей экономической системы, и предлагать их решение. Будучи сильным математиком и прекрасно понимая теоретические преимущества системы общего равновесия, Маршалл сознательно наступал на горло собственной песне, считая, что он не вправе заниматься более сложной и интересной теорией в то время, как своего решения ждут практические проблемы.

Судя по работам Маршалла и его немногочисленным и неохотным высказываниям на методологические темы, он видел свою методологическую позицию между английскими дедуктивистами (Дж. Кернс, Г. Сиджуик, Дж. Н. Кейнс) и представителями новой исторической школы (Шмоллер, У. Эшли). Он считал противопоставление индукции и дедукции ложным, поскольку экономист должен владеть более мощным аналитическим аппаратом и хорошо знать факты и исторический контекст. "Индукция, дополненная анализом и дедукцией", - так выглядела, по Маршаллу, формула экономического исследования (Маршалл, 1993. Т. 3. С. 225). Чистая дедуктивная теория нужна экономисту для того, чтобы выделить различные последствия сложных явлений. Но "функция анализа и дедукции в экономической науке состоит не в создании нескольких длинных цепей логических рассуждений, а в правильном создании многих коротких цепочек и отдельных соединительных звеньев" (Маршалл, 1993. Т. 3. С. 212).

Напомним, что Маршалл считал вышедшие в 1890 г. "Принципы" первым, наиболее абстрактным томом большого исследования. Позднее

стр. 15

на максимально приближенном к реальности уровне была написана работа "Промышленность и торговля". Однако и между различными частями ("книгами") "Принципов" существует большое различие в степени абстрагирования. Например, Книга V, посвященная модели (частичного) равновесия, написана на более абстрактном уровне, чем Книга IV, где вопросы экономики промышленности и тенденции убывающей и возрастающей отдачи изложены на уровне, приближенном к реальности. Есть у Маршалла и аналогия из растительного мира, как у Листа: сопоставление жизненного цикла фирм и деревьев в лесу. Что касается политических рекомендаций Маршалла, то они вытекают как из более теоретических абстрактных глав (например, налогообложение отраслей с убывающей отдачей и субсидирование отраслей с возрастающей отдачей), так и из более описательных и конкретных (поддержка малого бизнеса). В целом они направлены на достаточно ощутимое государственное регулирование, хотя и далекое от социалистических мер. Теорию государственного регулирования, построенную на идеях Маршалла, разработал его ученик А. Пигу.

Мы уделили столько внимания Маршаллу, поскольку, на наш взгляд, именно он сделал наиболее основательную попытку не просто навести мосты между двумя канонами экономической науки, но и интегрировать их на благо общества. В каком-то смысле противоположностью Маршалла можно считать Й. Шумпетера. Если Маршалл исходил из того, что "природа не делает скачков", то Шумпетер построил свою теорию экономического развития именно на "скачках", резких изменениях траектории движения экономики. Глубоко чуждым Шумпетеру было и стремление Маршалла и других английских экономистов сделать свою теорию непосредственно полезной для общества - Шумпетер был искушенным методологом и хорошо знал все подводные камни, лежащие на этом пути. Можно вспомнить и о том, что величайшим экономистом всех времен Шумпетер называл Вальраса, который отстаивал подход, противоположный маршаллианскому. И все же именно Шумпетера вполне обоснованно относят к основоположникам эволюционной теории, противостоящей неоклассике. Его теория экономического развития это недвусмысленно доказывает. Абстрактная и статическая система Вальраса была хороша лишь в качестве точки отсчета для динамической и на порядок более конкретной концепции Шумпетера, в которой нашлось место не только для жизненного цикла предприятия, но даже для психологических черт типичного предпринимателя (здесь можно отметить сходство с Маршаллом). В книге "Теория экономического развития" Шумпетер пытался удержаться в границах экономической теории, но теория в последующие десятилетия настолько быстро формализовалась и математизировалась, что шумпетерианство, как и маршаллианство, осталось на обочине мейнстрима, зато с успехом использовалось в бизнес-образовании, где второй канон всегда сохранял прочные позиции. После непродолжительного и неудачного опыта практической деятельности на государственных постах (советник Комиссии по социализации при социалистическом правительстве Германии и министр финансов в социалистическом правительстве Австрии) Шумпетер избегал практических рекомендаций, но в своих теоретических трудах

стр. 16

рисовал перспективы неизбежного, хотя и малоприятного продвижения к социализму. Если в большинстве стран, начиная с 1890 - 1900-х годов, утвердилось господство маржиналистской теории, то в Германии до 1945 г. прочно удерживала позиции историческая школа. Этот период, а также 1920-е годы в США, когда лидирующую роль играл институционализм, можно считать редкими исключениями, когда второй канон господствовал в экономической мысли какой-либо страны за последние два столетия. Поэтому они представляют для нас особый интерес. Если в области практической политики эти периоды отмечены немалыми успехами (достаточно назвать социальную политику Бисмарка и Новый курс Рузвельта, авторами которого были институционалисты), то в области теории прогресс не был заметен.

Стоит также обратить внимание на то, что практические рекомендации второго канона воплощались в жизнь в условиях скорее авторитарных политических режимов. По крайней мере для В. Ойкена, который еще до Второй мировой войны начал задумываться о том, как преобразовать Германию после свержения гитлеровского режима, задачи восстановления свободной, основанной на конкуренции рыночной экономики и возрождения экономической теории как таковой, которая в нацистской Германии была вне закона, воспринимались как неразрывно связанные. Ойкен написал две большие книги, первая из которых ("Основы национальной экономии") была методологической, а вторая ("Основные принципы экономической политики") прикладной. Промежуточного звена в виде теории как таковой здесь не было. Зато была попытка методологически связать воедино описательную конкретную экономическую историю и формальную абстрактную экономическую теорию. Теория, в терминах Ойкена, занимается "хозяйственным процессом", движимым рациональной логикой "экономического человека" и представляющим собой распределение производственных ресурсов между способами применения, распределение имеющихся благ между потребляемой и накопляемой частями и пр. Это действительно инвариант, существовавший во все времена и доступный анализу с помощью категорий формальной экономической теории. Но вопрос о том, какой раздел теории следует применить, можно решить, лишь когда мы с помощью конкретно-исторического описания выясним, к какой из форм рынка относится анализируемый случай. Этот вопрос уже имеет отношение к "хозяйственному порядку", согласно которому строятся планы и принимаются решения в данном историческом случае. Здесь абстрактная теория не может нам помочь. Государственная политика, согласно Ойкену, должна устанавливать и совершенствовать хозяйственные порядки и не вмешиваться в хозяйственный процесс. В итоге принципы политики у Ойкена не связаны с экономической теорией, но вытекают из видения существующего и желательного хозяйственных порядков (основные черты последнего - свобода и конкуренция). Его взгляды на экономическую политику, на которые во многом опиралась экономическая политика Л. Эрхарда, можно назвать либеральными (особенно в немецком контексте). По крайней мере, в лозунге "социального рыночного хозяйства" слово "рыночный" было важнее слова "социальный" (Гутник, 2002. С. 76).

стр. 17

В заключение этого раздела мы можем сделать вывод, что попытки найти баланс между двумя канонами сочетались с различными - далекими от экстремистских - предпочтениями в области экономической политики.

История двух канонов - XX век

Очевидно, что дальнейшее развитие неоклассического мейнстрима, начиная с 1930-х годов, после некоторых колебаний пошло не по предначертанному Маршаллом пути. С одной стороны, предпринимались попытки продолжить движение экономической теории в сторону большей реалистичности и применимости в политике. Такого рода попытки наблюдались как в микроэкономике (теория фирмы Коуза), так и в макроэкономике (теория Кейнса). Коуз настаивал, что "реализм предпосылок заставляет нас исследовать тот мир, который существует, а не воображаемый" (Coase, 1994. Р. 18). Он считал предпосылку максимизации полезности излишней и вводящей в заблуждение и подчеркивал, что "правильная степень абстракции зависит от анализируемой проблемы". Анализ, с его точки зрения, не должен опираться на заведомо фиктивные концепции. Основанная им новая институциональная теория опиралась на более реалистичные поведенческие предпосылки, детальный анализ институтов, сравнение альтернатив, существующих в реальном мире. Однако прогресс в рамках новой институциональной теории шел во многом за счет ее формализации, хотя сохранялась и реалистичная версия (например, у Э. Остром).

Что же касается макроэкономики Кейнса, то он, похоже, сознательно не формализовал свою теоретическую систему, в частности потому, что состояние ожиданий и долгосрочных предположений, ответственное за стабильность макроэкономической системы, не может, с его точки зрения, моделироваться никаким разумным образом (Schlefer, 2012. Р. 142).

Но 1930-е годы все-таки вошли в историю экономической науки как "годы высокой теории", по выражению Дж. Л. С. Шэкла. Большинство экономистов-теоретиков решили дилемму "строгость или реалистичность" в пользу первой и посвятили значительные усилия "избавлению от наследия Маршалла" (Samuelson, 1967. Р. 111). У преемников Маршалла по неоклассической микроэкономике равновесие вытеснило эволюцию. Они распространили равновесный анализ далеко за пределы, которыми его хотел ограничить Маршалл. Дальнейшее развитие микроэкономической теории проходило в русле вальрасианского подхода общего равновесия. Ключевую роль здесь сыграл П. Самуэльсон. В то же время за макроэкономику и макроэкономическую политику отвечала намного более конкретная теория ученика Маршалла - Кейнса. Правда, в области теории "наследники" Кейнса (начиная с Дж. Хикса) практически мгновенно формализовали его подход. На какое-то время местом обитания второго канона стала экономика развития, прежде всего, идеи Г. Мюрдаля, определившие политику Всемирного банка - поддержку индустриализации, импортозамещения и т. д.

стр. 18

Важной вехой в истории развития и взаимоотношений двух канонов стала "формалистическая революция", описанная М. Блаугом (Blaug, 2003). Как подчеркивал Блауг, главные события этой революции произошли в 1950-е годы и связаны с именем Ж. Дебре. Систему общего равновесия Вальраса еще можно было рассматривать как абстракцию реальности, где линейные уравнения изображали отрасли и рынки. В дальнейшем последователи Вальраса двигались в двух противоположных направлениях. Яркий представитель второго канона В. Леонтьев насытил вальрасовскую схему реальной статистикой и создал межотраслевой баланс - инс<

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: