 |
Анна Леопольдовна у власти. Дворцовый переворот Елизаветы Петровны
|
|
|
|
Правление Анны Леопольдовны оказалось невыразительным. Сама правительница не обладала ни умом, ни способностями к государственной деятельности. Она тяготилась государственными делами, большую часть времени проводила во внутренних покоях дворца, ходила неодетой и непричесанной. Как вспоминал Миних, бывавший до своей отставки у нее на докладах, она вяло просматривала дела и говорила о том, чтобы ее сын скорее вырос и взял в руки управление страной. Под стать правительнице был ее муж – принц Антон‑Ульрих. Чуждый интересам страны, в которую он попал волею судьбы, он не пользовался авторитетом ни в армии, ни в обществе. Всеми делами заправляли А. И. Остерман и М. Г. Головкин.
При Анне Леопольдовне в обществе подспудно зрело недовольство. Особенно ярко оно проявлялось в гвардейских казармах, среди рядовых солдат. Многие из них служили в гвардии со времен Петра Великого, помнили его блестящие победы, тот высокий престиж, который был у России к концу его царствования. Жестокости и «суровства» петровского царствования забылись, и в целом гуманное регентство Анны Леопольдовны казалось жалкой карикатурой на «эпоху славы» великого реформатора. У власти оказалась иностранная Брауншвейгская фамилия (так называли в России семью императора‑младенца), страной правили бездарные слабые люди – все это раздражало гвардейцев. Они видели в этом «забвение начал Петра Великого». Внимание их было сосредоточено на личности дочери Петра I цесаревны Елизаветы – прямой наследницы великого царя, русской красавице, доброй к ним, сподвижникам царя‑полководца. Цесаревне Елизавете Петровне в 1740 году было уже за 30 лет. Она жила веселой и беззаботной жизнью в окружении своих фаворитов и кавалеров. Во времена Анны Иоанновны она держалась подальше от политики, опасаясь, как бы ее не выдали замуж в какое‑нибудь маленькое германское княжество. Когда же после свержения Бирона и отставки Миниха у власти оказалась ее племянница Анна Леопольдовна, ситуация изменилась. Окружение цесаревны, в особенности ее врач Лесток, начало подталкивать Елизавету к более решительным действиям, разжигая ее честолюбие и желание властвовать. Этому способствовали и иностранные дипломаты – французский посланник маркиз дела‑Шетарди и шведский посол Э.‑М. Нолькен. Франция была заинтересована в изменении внешнеполитического курса России, дружившей с Австрией – соперницей Франции в Европе. Швеция же хотела ревизии, отмены Ништадтского мира 1721 года, возвращения королевству Восточной Прибалтики. Шетарди и Нолькен обещали Елизавете поддержку и деньги, если она решится на переворот. Но более всего воодушевляли дочь Петра симпатии гвардейцев, которые, как сообщали шпионы Анны Леопольдовны, проявляли особую «горячность» к Елизавете. Подражая своему великому отцу, Елизавета водила дружбу с гвардейцами, запросто, не чинясь, беседовала с ними, соглашалась быть крестной матерью их детей, принимала гвардейцев у себя во дворце. Миних, побывавший с поздравлениями у цесаревны в канун нового 1741 года, был поражен обилию гвардейцев, наполнявших все приемные покои и лестницу дворца. Заметил он также, что гвардейцы запросто обращались к цесаревне «на ты», называя ее кумой. Согласно православному обычаю, так можно называть крестную мать своих детей: родство у купели считалось не менее близким, чем кровное.
|
|
|
Граф А. И. Остерман.
Действующие лица
Граф Андрей Остерман
Генрих Остерман родился в семье приходского священника из Бохума, учился в Йене и 4 мая 1703 года в пьяной трактирной драке убил товарища. После этого он бежал в Голландию, а потом завербовался в Россию. Зная многое о долгой и непростой жизни Остермана, нельзя сказать, что трактирная история была случайностью, неожиданным, нелогичным событием. В характере, личности Остермана заключена тайна. Смирный и тихий, он порой внезапно и неожиданно для окружающих взрывался злым поступком. За внешним хладнокровием, хитростью, разумностью его скрывался вулкан честолюбия, гордости, тщеславия и даже авантюризма. Порой этот умнейший аналитик не мог справиться со своими страстями, допуская нелепые промахи и оказываясь в крайне затруднительном положении. В России Остерман быстро сделал карьеру: попал как переводчик в Посольскую канцелярию, был замечен Петром, который стал привлекать юношу к серьезной работе. Гибкий ум, исполнительность, немецкая педантичность и точность – все было по нраву царю. И еще у Остермана было одно поражавшее всех в России качество. Его отличала фантастическая работоспособность. С годами значение Остермана‑дипломата росло. Без него не обходилось ни одно крупное дипломатическое событие, в котором участвовала Россия. Вершиной профессиональных успехов Остермана можно считать заключение осенью 1721 года Ништадтского мира, по которому Россия получила прибалтийские территории.
|
|
|
В 1723 году Остерман стал вице‑канцлером России – должность почти заоблачная для любого чиновника. Он был сильный дипломат. Основу политики он видел в последовательном соблюдении российских интересов, в трезвом расчете, прагматизме, намерении и умении завязывать союзнические отношения только с теми державами, которые могут быть полезны России.
Но быть дипломатом и не быть политиком невозможно, особенно при дворе. Много раз Остерман повисал над бездной, но благополучно выкарабкивался наверх. В правление императрицы Анны Иоанновны он ближе всего подошел к вершине власти. Он стал министром Кабинета, влиятельным сановником и уже не ограничивался только внешней политикой, а вел и внутренние дела. На должности кабинет‑министра Остерман проявил все те качества, которыми его наделила природа: он был умным, хитрым, скрытным, эгоистичным человеком, беспринципным политиком, хорошо знавшим себе цену. Тут важно особо отметить, что он был одним из редчайших деятелей России XVIII века, который не замарал себя взятками и воровством. Его жизнь целиком была поглощена работой и интригой. Все остальное казалось ему второстепенным и неважным.
|
|
|
Андрей Иванович (так его звали русские), прожив в России почти полстолетия, так и не приобрел друзей, приятелей. Он был всегда одинок. Да это и понятно – общение с Остерманом было крайне неприятно. Его скрытность и лицемерие были притчей во языцех, а не особенно искусное притворство – анекдотичным. В самые ответственные или щекотливые моменты своей политической карьеры он внезапно заболевал. Впрочем, в своем притворстве Остерман знал меру: острый нюх царедворца всегда подсказывал ему, когда нужно лежать пластом и слабо приподнимать веки, а когда, стеная и охая, нередко на носилках, все‑таки следует отправиться во дворец.
Остерман всегда знал, кого держаться на крутых поворотах истории, а потом своих благодетелей предавал. К началу 1741 года после серии переворотов и отставок на политической сцене вдруг не осталось сильных фигур, и у власти оказалась слабая и недалекая правительница Анна Леопольдовна. Тогда‑то Остерман и решил, что его час пробил! Та скрытая честолюбивая энергия, которая в нем клокотала с юности, вырвалась наружу. Он стал при правительнице первым министром, фактическим руководителем государства. Но его триумф продолжался недолго. После очередного переворота, когда к власти пришла Елизавета Петровна, он с громким шумом слетел с Олимпа и угодил в Березов, куда он ранее отправил своего благодетеля Меншикова. Там он и умер в 1747 году, не дожив до 60 лет.
И все же Елизавета долго не решалась на переворот. Уж слишком опасным казалось это дело для привыкшей к праздной и беззаботной жизни цесаревны‑красавицы. К тому же помощь из‑за границы задерживалась. Хотя летом 1741 года Швеция начала войну против России, поход потомков Карла XII на Петербург закончился сокрушительным провалом. Русская армия, возглавляемая фельдмаршалом Петром Ласси и другими иностранными генералами, не посрамила чести русского оружия и 23 августа 1741 года наголову разгромила шведскую армию в Финляндии под крепостью Вильманстранд. Эта победа была не особенно приятна Елизавете и ее сообщникам – шведам дорога в Петербург была закрыта.
|
|
|
Вид Адмиралтейства и Дворцовой площади во время шествия слонов.
Десятого октября 1740 года жители Петербурга увидели необыкновенное зрелище: по улицам города шли верблюды, мулы с огромными тюками. Это было посольство персидского шаха Надира Ашрафа, которое привезло русскому царю невероятно богатые дары: драгоценные украшения, дивные восточные ткани, золотые сосуды, богатую конскую сбрую, усыпанное бриллиантами оружие. Но более всего петербуржцы были потрясены зрелищем четырнадцати слонов, которых привел в подарок императору Ивану персидский посол. Эти великаны торжественно вышагивали по улицам «полуночного града», поражая толпу своим величественным видом. Их поместили в специальный Слоновый двор, иногда выводили гулять на Марсово поле и водили по улицам города для променаду, без всякой полезной цели. Возможно, с тех пор и стали всякое бессмысленное гулянье называть одним словом – «слоняться» или выражением «слоны слонять» – ходить без дела. Оказалось, что Надир‑шах прислал посольство и богатые дары неспроста. Он хотел посвататься к цесаревне Елизавете Петровне – слухи о ее красоте достигли Персии. Под благовидным предлогом Остерман не дал послу шаха возможности увидеться с цесаревной, что ее очень оскорбило.
Осенью 1741 года обстановка для заговорщиков стала ухудшаться. По столице поползли слухи о заговоре цесаревны против Брауншвейгской фамилии, о том же правительству Анны Леопольдовны сообщали шпионы из‑за границы. Но ни правительница, ни ее вялый муж‑генералиссимус ничего не предпринимали. Двадцать третьего ноября 1741 года правительница решилась по‑семейному пристыдить зарвавшуюся тетушку Елизавету и в беседе с ней фактически раскрыла все свои карты. Поняв, что власти знают о заговоре и намерениях заговорщиков, Елизавета решилась на путч.
В ночь на 25 ноября 1741 года, горячо помолившись и надев кавалерийскую кирасу, Елизавета с тремя приближенными поехала по спящему Петербургу в казармы Преображенского полка, где ее уже ждали. Подъехав на санях в сопровождении трехсот преображенцев к Дворцовой площади, она вместе с солдатами пешком двинулась к Зимнему дворцу. Однако, застревая в сугробах, цесаревна задерживала движение своего отряда, и тогда гвардейцы подхватили своего «полководца» на руки и так внесли ее во дворец. Стража дворца сразу же перешла на сторону мятежников. Гвардейцы ворвались в спальню Анны Леопольдовны и Антона‑Ульриха и арестовали их. Из кроватки они вытащили и годовалого императора, которого сразу же отнесли Елизавете.
|
|
|
Заглянем в источник
Вот как описывает произошедшее один из его свидетелей – генерал‑прокурор Сената Я. П. Шаховской. Он проснулся от громкого стука в окно сенатского экзекутора, который потребовал, чтобы Шаховской немедленно явился во дворец к императрице:
«Я сперва подумал, не сошел ли экзекутор с ума, что так меня встревожил и вмиг удалился; но вскоре я увидел многих по улице мимо окон моих бегущих необыкновенными толпами в сторону, где дворец был, куда и я немедленно поехал, чтобы скорее узнать точность такого чрезвычайного происхождения. Не было мне надобности размышлять, в какой дворец ехать. Ибо хотя ночь тогда темная и мороз великой, но улицы были наполнены людьми, идущими к цесаревиному дворцу, гвардейские полки с ружьями шеренгами стояли вокруг оного в ближних улицах и для облегчения от стужи во многих местах раскладывали огни; а другие подносили друг другу, пили вино, чтобы от стужи согреваться. Причем шум разговоров и громкое восклицание многих голосов: “Здравствуй (т. е. Да здравствует! – Е. А.), наша матушка императрица Елизавета Петровна!” – воздух наполняли. И тако я, до оного дворца в моей карете сквозь тесноту проехать не могши, вышед из оной, пошел пешком, сквозь множество людей с учтивым молчанием продираясь, и не столько ласковых, сколько грубых слов слыша, взошел на крыльца лестницу и следовал за спешащими же в палаты людьми…».
Здесь невозможно удержаться от небольшого комментария. В августе 1991 года вышел составленный мною сборник мемуаров из эпохи дворцовых переворотов в России, и в предисловии к нему я писал, что, мол, нам, современным людям, теперь, 250 лет спустя, не дано испытать чувства предков, проснувшихся на следующее утро после ночного государственного переворота. И вскоре по выходу книги я проснулся от громкого стука в окно (дело было на даче). Запыхавшийся сосед сказал мне, что Горбачев свергнут, ночью в стране произошел государственный переворот…
В городе арестовали всего несколько человек – А. Остермана, Б. Х. Миниха, М. Головкина, Левенвольде. Столица, ничего не ведавшая о «славной» революции дочери Петра Великого, проснулась под утро от необычайного шума на улице. Примечательно, что среди гвардейцев, которые внесли Елизавету на престол, было немало тех, кто шел с Минихом свергать Бирона.
|
|
|
