Russia: the Fate of Generations

Россия: судьба поколений

 

Бытие Культуры, как и бытие Природы, определяется, в основном, двумя ведущими, но разнонаправленными процессами: изменением и сохранением, инновациями и традициями. Смена поколений людей, живущих в одном обществе, есть процесс природный, чисто биологический. Однако он может существенно влиять на саму конфигурацию культуры. Управление процессом социализации молодых возрастных когорт, разрыв связей со старшим поколением, олицетворяющим культуру прошлого, ревизия истории общества, превращают процесс смены поколений из природного явления в социокультурное. И наоборот, быстрое нарастание инноваций, социальной мобильности, осуществление научно-технического прогресса, мощное влияние средств массовой коммуникации, могут вызвать такую дифференциацию в обществе, которая сделает несущественным разделение людей на возрастные когорты, устранит необходимость в самом понятии «поколение».

Поколение – объективно складывающаяся социально-демографическая и культурно-историческая общность людей, объединенных границами возраста, общими условиями формирования и функционирования в конкретно-исторический период времени[i]. Члены одного поколения, как правило, исповедуют сходные духовные ценности, имеют сходный социальный опыт и образ жизни. Поколение как понятие в западной истории было проблематизировано в контексте революций XVIII века и связано с утопическим представлением о «новом человеке», новом человечестве, новом народе… Возникновение вопроса о поколении связано с обстоятельствами рождения идеологий как таковых, с началом «идеологического века». Но всякая политическая революция перетекает в социальную и готовит свою культурную революцию. Так Проект национального образования (1792), порожденный Великой французской революцией, декларирует: «нужно, обязательно нужно обновить нынешнее поколение, создавая в то же время поколение грядущее, нужно превратить французов в новый народ»[ii]. Революционный пафос данного проекта XVIII века пробуждает в памяти песни русской революции ХХ века: «…мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем – тот станет всем…», последние станут первыми… Однако, отличие принципиальное: буржуазные революции ставили вопрос о правах человека и отдельных поколений на свободное самоопределение, заложили основы правосознания западного мира. Здесь обозначилась «логика… перехода от предписаний иерархии сословной к динамике конкурирующих групп и классов общества, от «единого правильного» вкуса к различным и конфронтирующим вкусам – логика перехода от традиционного общества к модерной эпохе и буржуазному, дифференцирующемуся, динамичному обществу»[iii]. («Каждое поколение можно рассматривать как отдельный народ… прав на следующее поколение у него не больше, чем на жителей другой страны» Джефферсон; «Все поколения обладают равными правами» Томас Пейн)[iv]. Хотя имущественная, социальная, культурная дифференциация в капиталистическом мире нивелирует возрастные отличия, проблема поколений, социализации молодежи, создания методов ослабления конфликта «отцов и детей» (лечение Эдипова комплекса) интенсивно изучалась и обсуждалась в западном обществе (как в Европе, так и в США). Остро вопрос об особых поколениях вставал при значительных исторических событиях. Так Первая мировая война породила «потерянное поколение», научно-техническая революция, набравшая небывалый темп за 20 лет (с 40-е по 60-е годы), породила особую молодежную субкультуру и проявления студенческого молодежного бунта 60-х годов, который был обозначен как «конфликт поколений».

Специфика истории России, как справедливо отмечает историк В.В.Бочаров, состоит о том, что социально-возрастной конфликт и политические катаклизмы в российском обществе - два тесно связанных явления. В течение всего ХХ столетия именно этот конфликт лежит в основе преобразований в стране и фиксируется на всех уровнях общества. Так напряженные взаимоотношения между старшим поколением и молодыми были в традиционной русской общине уже с середины ХIХ века, хотя последняя определяла образ жизни основной массы населения вплоть до в 20-х годов ХХ века. Конфликт между поколениями характеризует отношения и в семьях интеллигенции, что объяснялось не только различием в образовании, но и приверженностью разным идейным течениям. Немаловажную роль в этой ситуации играло желание власти (начиная с Петра Великого) обрести опору в среде образованной по западным образцам, но оторванной от национальной культуры, молодежи. Учитывая наличие именно в городской среде постоянного «перепроизводства» интеллигенции, возрастной конфликт как психобиологическое явление трансформировался в социально-возрастной, но ориентированный, опять-таки, против «социальных отцов», т.е. против представителей власти. В результате, прежде всего городская культура попала под мощное влияние революционной интеллигенции, деятельность которой мотивировалась как социальными, так и возрастными причинами. В городских слоях общества социально-возрастной по своей сути конфликт приобретал форму культурного конфликта. Молодежная политическая культура ориентировалась, прежде всего, на харизматического лидера, отрицающего прежнюю идеологию, весь строй старой жизни и готового к насилию ради грядущих перемен… Особенно отчетливо политика опоры на молодежь стала проявляться в действиях Сталина, но при этом сталинский режим пристально следил за настроениями именно среди молодежи, решительно подавляя любые оппозиционные настроения[v].

После окончания Гражданской войны в стране было обозначено поколение «бывших» (так называемых «недорезанных» буржуев), которые были уже немолодыми людьми, и поколение «молодых», вступавших в права наследования Россией. Перед старшим поколением стояла задача не передачи культурного опыта, который был обесценен, признан вредным и подлежал забвению, а мимикрии к новому советскому обществу. «Поколению» в официальной речи был придан статус «класса». «Молодое» поколение сыновей отрекалось от своих отцов, происходивших из «эксплуататорского класса», и с нетерпением ожидало (и даже торопило) вымирание этого класса, обреченного на небытие. На рубеже 20-30-х годов прошла вторая волна отречений – крестьянских сынов от «раскулаченных» отцов, возник культ Павлика Морозова. Поколение «старых большевиков» (еще довольно молодых людей) обозначилось в качестве такового только перед лицом государственного террора, то есть, когда их стали репрессировать и убивать. При этом сформировался новый слой сыновей без отцов – третья волна отречений[vi]. Дело социализации детей без отцов организуется вне семьи, по государственным каналам. Приобщение к новой идеологии и правилам общественной жизни идет через школу и развернувшуюся культурную революцию, через репродуктор, предназначенный для совместного прослушивания, через установку радио в каждой семье и тотальный коллективный контроль. Сталинское правительство пристально следило за тем, чтобы социально-возрастные общности в стране организовывались строго по установленным директивам и не выходили из-под государственной опеки: октябрятская, пионерская, комсомольская, партийная, профсоюзная ячейка. К концу 30-х годов основные черты советской культуры в СССР сформировались. Страна превратилась в закрытое общество с отлаженным процессом социализации молодежи, передачей строго отобранной культурной информации в основном по государственным и социальным каналам, а не родственным.

Однако ХХ век, век мировых катаклизмов, уже не оставляет возможности создать полностью закрытое общество. Впервые спонтанно родившиеся поколенческие общности возникают в СССР в ходе Великой отечественной войны. Как сама Великая отечественная война, так и послевоенное время явились культурной травмой (концепция культурной травмы, обозначающей резкие социокультурные изменения, принадлежит современному польскому социологу Петру Штомпке)[vii], возникшей, прежде всего, из-за знакомства советских людей, участников военных действий на территории Европы, с западным миром. Появление фронтовой общности, некоего «поколения фронтовиков», состоящего из людей разных возрастов, познавших опыт ответственного, самостоятельного поведения в экстремальных условиях, критически настроенного по отношению, как к реалиям советского общества, так и к руководству страны, правительство расценило как враждебное, самостоятельно организовавшееся вне или против государственных интересов. Необходимо отметить генетическую связь между послевоенными изменениями настроения населения, которые подготавливали десталинизацию страны (несмотря на отчаянные попытки режима возобновить репрессии и тотальный контроль над обществом) и выступлением Н.С.Хрущева на ХХ съезде КПСС. Это выступление лишь подытожило то, что «в массах населения назрела потребность жить иначе, назрел протест против сталинистских методов, ставших бессмысленными»[viii], так как они были направлены уже против людей, воспитанных советской властью, против поколения советских людей. Развенчание культа личности, начавшееся в 1956 году (правда, быстро свернутое: для предотвращения дискредитации правящей партии), означало позитивную культурную травму. Ее можно определить как раскрытие правды о прошлом, ревизия истории страны. Это момент поворота к новому, более открытому, свободному обществу. Несмотря на краткость данного исторического этапа, он породил «шестидесятников».

Шестидесятые годы в мире – это особый всплеск невиданной по размаху и характеру социальной активности: это события 1956 года в Венгрии (их, безусловно, можно отнести к тому же периоду, к которому относится и «оттепель»), а затем в Чехословакии в 1968 году, это студенческие выступления в Западной Европе и США. Для России поколение «шестидесятников» - самое специфическое в советской истории потому, что впервые со времени октябрьского переворота появились невиданные возможности. Собственно период деятельности данного поколения отсчитывается от 1956 до 1968 г., но многие исследователи говорят о существованииэтого социального феномена вплоть до перестройки, то есть оно жило в течение практически 30 лет. Согласно взглядам испанского философа Х. Ортега-и-Гассета, поколение действует (в стабильно существующем обществе) именно 30 лет, при этом в течение первой половины оно распространяет свои идеи, склонности и вкусы, которые затем утверждаются и становятся господствующими[ix]. Спецификой движения «шестидесятников» является то, что как раз вторая половина действия поколения превратилась в особую стадию - диссидентское движение - первое, относительно массовое протестное явление в СССР.

Для понимания этапов рождения поколения, как субъекта истории и культуры, важно, что период формирования его «характера» начинается в 16-17 лет (так называемый формационный период) и заканчивается к 24-25 годам, когда окончательно кристаллизуются общественно-политические взгляды[x]. Юность и ранняя зрелость – важнейший период, когда происходящие события в решающей степени воздействуют на мировоззрение, укрепляя общность жизненного опыта и самосознание поколения, это период чистейшего воплощения высших социальных и культурных ценностей. К началу 60-х годов в советской России «исторически совпали несколько важных обстоятельств: 1). смягчение режима репрессий; 2). тот факт, что общество стало более открытым; 3). появление физического пространства для приватности (отдельные квартиры с интеллигентскими разговорами на кухнях - Н.Кр.). Все это в совокупности и сформировало новое поколение, условия социализации которого резко отличались от тех, в которых формировались советские люди прежде»[xi]. Необходимо добавить, что интенсивность культурной травмы, вызвавшей рождение новой общности, была небольшой, в список произошедшего не входили: крах экономической системы, кардинальное изменение политического режима, возникновение социально-политического плюрализма, обширная ревизия предшествующей истории. Все это появится в конце 80-х годов. Этим условия протекания поколенческих процессов 60-х годов резко отличаются от таковых в условиях перестройки. Ревизия истории страны, исторические «раскопки» происходили без пересмотра значения октябрьской революции, без обесценивания системы социализма и остановились перед фигурой Ленина, как не скомпрометированного вождя. Но, безусловно, «шестидесятникам» приходилось преодолевать в себе идеологический пресс предшествующей сталинской эпохи (это признавали самые яркие лидеры движения – поэты Б.Окуджава, Е.Евтушенко). Культурная травма, по мнению П.Штомпки, приводит к активизации деятельности, прежде всего, интеллектуалов, которые осознают, описывают, определяют и символически выражают данную травму для других. Иными словами, данное событие приводит к интеллектуальной, моральной и художественной мобилизации. Условия периода «оттепели» не позволили включиться в процесс переоценки истории и общества интеллектуалам - профессионалам в области обществоведения: историкам, философам, социологам и политологам. Властителями дум закономерно стали писатели … «Таких профессий, как социолог, а тем более, политолог, тогда просто не существовало, и аудитория привычно повернулась к писателям… Поколение 60-х вошло в жизнь под флагом поэзии. Так вышло, что именно молодые литераторы стали голосом поколения, паролем и отзывом»[xii], - отмечает Л.Жуховицкий. В поколение, как культурную общность, выполняющую культурное задание эпохи, могут попасть все, кто в момент общественного потрясения, требующего ответа, оказался в дееспособном возрасте и включился в ответ. «Главный критерий выделения «шестидесятников» как специфического поколения связан с тем, что для определенной социальной группы открылась возможность выбора перспективы, который стимулировал на активную интеллектуальную работу, на поиск своего пути (курсив мой – Н.Кр.). Это не касалось большинства: чаще всего социальная среда не позволяла выйти за пределы идеологических догм и стереотипов поведения. Не все увидели выбор!»[xiii]. Несмотря на то, что движение было разнородно и разноречиво, обладало огромной динамикой, оно характеризуется выраженным поколенным единством и самосознанием. Оно состояло, в основном, из представителей интеллигенции (наиболее важную роль играли студенты), рожденных в 1931-1945 гг. (то есть это не фронтовая общность), гуманитарии составляли примерно 30 %, инженерно-технические работники - 19%. Преобладало городское население (Москва, Ленинград, Новосибирск, Таллинн, Тбилиси). Это была среда, в которой властителями дум были - «лирики», а символическими героями поколения стали - «физики»; которая верила в технический прогресс, ведущий к светлому будущему; среда наукомании, почитания поэзии, джаза, рождения бардовской песни, чтения и обсуждения толстых литературных журналов, иностранных газет (социалистического лагеря) в невиданных прежде условиях приватности - отдельных квартирах. Обретение благ частной жизни, появление феномена индивидуализации жизненной стратегии (от мировоззрения, образа жизни, круга чтения и круга общения до внешнего вида) в противовес тотальной коллективности и официозности, составили важнейший прецедент в борьбе за открытость режима, а в дальнейшем, учитывая формирование диссидентского движения, за ликвидацию монополии КПСС на идеологию и политическую деятельность. Именно к этому свелось то культурное задание «шестидесятников», которое они с честью выполнили, но осознание которого приходит только теперь.

В современной России, пережившей «перестройку» как очередную, но гораздо более глубокую и обширную культурную травму, смена поколений сопровождается сменой политических, экономических, социальных, идеологических структур. Во всех этих сферах культуры наблюдается невиданный прежде, оглушающий плюрализм, который, безусловно, стимулирует рефлексию, исторические и ценностные ревизии, но при этом порождает и дезориентирующее разночтение, и моральный релятивизм, и даже нравственный протеизм, безнормность, а, главное, значительно отвлекает от всякой созидательной деятельности нестабильными, не отрегулированными экономическими условиями. В этом состоит важнейшее отличие от эпохи 60-х. В настоящий период возраст все еще значительно определяет социальную дифференциацию современного российского общества. Во время кризиса всех предшествующих идентичностей «солидарность с людьми своего поколения» сохраняет в общественном сознании свою значимость, хотя постепенно и ослабевает. (В.А.Ядов).[xiv] Напротив, для западного мира конца ХХ – начала ХХI вв. характерно существование единения возрастной группы лишь на этапе первичной социализации в рамках системы образования (школа, вуз, частично – армия). В дальнейшем происходит усиление процессов индивидуализации и дифференциации внутри поколения. Во взрослой жизни пути сверстников расходятся, все более биографизируются, и, таким образом, в среде ученых возникает сомнение в значительности поколенческой идентичности и применимости понятия «поколение».

В соответствии с данными российских социологов, в нашем обществе сосуществуют в настоящий момент, как минимум, четыре возрастные когорты, которым придается статус поколений в связи с их отношением к пережитой культурной травме:

1. Околовоенное поколение (им сейчас 60-80 лет) является довольно однородным внутренне, формационный период его совпал с «тяготами военного времени». Эти люди считают себя «стойкими приверженцами эпохи коммунистического строительства».

2. Доперестроечное поколение (им сейчас 40-60 лет, ядро составляют 40-50-летние). Наиболее дифференцированное внутренне как по своему социальному опыту, так и по нынешнему социальному статусу. Это наиболее образованное и рефлектирующее поколение, осознающее, прежде всего, свою невостребованность и нереализованность как поколения.

3. Поколение переходного периода (от 25 до 45 лет, ядро 30-40-летние). Портрет этой общности представляется мозаичным. В целом это поколение предстает активным, деятельным, предприимчивым социальным субъектом, который успешно приспособился к пореформенному времени. Но в его коллективном сознании не отрефлектированы цели ни индивидуального, ни коллективного дальнейшего движения. Это привело к раннему психологическому кризису (разочарованию и отчуждению), вследствие которого наметился поворот к более понятным целям прошлого, доперестроечного периода.

4. Послеперестроечное поколение (от 20 до 30 лет, ядро 18-25-летние). Их кредо – созидательная активность, направленная на самостоятельное достижение личного успеха и благополучия. Это поколение компьютерной грамотности, стремящееся к высшему образованию как профессиональному старту (а не для «общего развития» как часто оно обосновывалось у родителей) и как средству достижения, прежде всего, материальных ценностей[xv].Опыт предыдущих поколений (в том числе опыт выживания при режиме репрессий, в сталинских лагерях, при тотальной коллективизации, при минимальном удовлетворении базовых потребностей, опыт катастрофических социальных перемен, революций и перестроек - Н.Кр.) для них не является значимым, так как принципиально изменился мир, в котором предстоит себя утверждать

Наряду с дифференциацией российского общества на поколенческие группы существует разделение социума на особые субкультуры, которые могут лишь частично соответствовать вышеперечисленным возрастным когортам. В настоящее время, по мнению культуролога А.С.Флиера, в российской культуре можно выделить несколько основных субкультурных подсистем:

а). «Высокая интеллигентская» культура, развивающая историческую традицию национальной, элитарной культуры, крайне тяжело адаптирующаяся к современным рыночным отношениям и меркантильным ценностным приоритетам, проявляющая тенденцию к «съеживанию», самозамыканию в своей элитарности;

б). «Советская» культура, продолжающая традицию минувших десятилетий, основанная на привычке населения к государственному патернализму в отношении любых социокультурных запросов людей, к социальной уравниловке, приоритету коллективного над личным, эйфории великодержавности;

в). Западная (по преимуществу американская) культура либеральных ценностей, социокультурного индивидуализма и экономической независимости, охватывающая значительную часть молодежи, предпринимателей и интеллигенции, отличающихся, с одной стороны, сравнительной индифферентностью к духовным и интеллектуальным ценностям, установками на получение удовольствия от жизни, на немедленное удовлетворение любых социальных запросов, на особую престижность материального достатка, с другой - значительной социальной активностью, высокой степенью идейного плюрализма, либерализма, толерантностью, уважением права каждой личности на свободное культурное и социальное самоопределение;

г). Комплекс маргинальных субкультур социальных «низов» в широком спектре от «блатного» стиля и непосредственно криминального образа жизни до национально-шовинистических и мистико-оккультных движений (весь этот набор объединяет происхождение от первобытно-мифологического сознания и кровно-племенной системы ценностных ориентаций, преимущественно тоталитарный (обобщающий) подход к личности, а также «манихейский» тип мировосприятия, «окопная» психология непрерывной борьбы «наших» с «не нашими».

Указанный социальный и культурный плюрализм ставит под сомнение выводы социологов о том, что в российской действительности не наблюдается биографизации жизненных путей и что понятие «поколение» в дальнейшем сохранит свою применимость. Единственное, что безусловно объединяет все подгруппы – это принадлежность к единому социокультурному пространству, сложившемуся в результате культурной травмы, которая еще не преодолена. Вследствие этой непреодоленности наиболее острые взаимоотношения между представителями разных поколений складываются в семье и на образовательных площадках: школа, вуз. Усугубляет этот процесс демонстративное социальное и материальное неравенство в обществе.

Существенной характеристикой современной российской культуры является катастрофическое преобладание процессов дифференциации над процессами интеграции. Интегративную роль, безусловно, могла бы выполнить интерпретация произошедшей в конце 80-х годов культурной травмы как позитивного акта, возвратившего (правда, слишком стремительно и разрушительно) Россию на путь свободного самоопределения: политического, социального, экономического, культурного. Ведь могла же быть принята большинством населения страны интерпретация культурной травмы 1917 года, как созидательной: желательность поражения правительства в Первой мировой войне, превращение империалистической войны в войну гражданскую, выигрышность условий Брестского мира и … все последующие интерпретации. Интегративную роль могла бы выполнить установка на толерантное отношение граждан России друг к другу. Идея толерантности, как пришедшая из мира западной культуры, кажется чужеродной. Она призывает, прежде всего, к терпимости по отношению к людям, исповедующим другую религию, принадлежащим к иным этническим традициям, политическим взглядам. Однако для современной избыточно плюралистичной России, актуален особый вид терпимости: коммуникативной толерантности. Это терпимость, затребуемая в повседневном, привычном общении. Коммуникативная толерантность – комплексная характеристика человека, она отражает особенности воспитания и личной судьбы, опыт общения и способность к общению. Это системообразующая характеристика личности, поскольку в ней согласуются и составляют психологический ансамбль многие другие качества индивида: нравственные, характерологические и интеллектуальные. Коммуникативная толерантность свидетель психического здоровья, внутренней гармонии, способности к самоконтролю, самокоррекции, самоограничению[xvi]. Установка на воспитание данного типа толерантности значительно облегчила бы общение в тех пространствах современной российской культуры, где взаимодействие представителей разных поколений наиболее интенсивно и неизбежно: в семье, школах, вузах. Она привела бы к объединению стремлений людей с различным жизненным опытом к исцелению от культурной травмы.

 

[i] Глотов М.Б. Поколения как категория социологии. Социс, 2004, №10, С.42

[ii] Цит. По Бенетон Ф. Введение в политическую науку. М., 2002,С.267.

[iii] Дубинин Б.В. Поколения: смысл и границы понятия//Отцы и дети: поколенческий анализ современной России /Сост. Ю.Левада, Т.Шанин – М.: Новое литературное обозрение, 2005. –С.69.

[iv] Цит по Нора П. Поколение как место памяти//Новое литературное обозрение,1998, №2(30),С.48-72.

[v] Бочаров В.В. Антропология возраста. СПб, 2001, С.169-180.

[vi] Чудакова М.О. Заметки о поколениях в советской России. Новое литературное обозрение, 1998, №30 (2), С.74 – 80.

[vii] Штомпка П. Социальное изменение как травма. Социс, 2001, №1, С.6-16.

[viii] Зиновьев А.А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М.:Центрполиграф, 1999. – С.325.

[ix] Ортега -и-Гассет Х. Вокруг Галилея. Избранные труды. М., 2000, С. 269.

[x] Маннгейм К. Проблема поколений. Новое литературное обозрение, 1998, №30 (2).

[xi] Воронков В.М. Проект «шестидесятников»: движение протеста в СССР//Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России /Сост. Ю.Левада, Т.Шанин. – М.: Новое литературное обозрение, 2005,С. 194.

[xii] Жуховицкий Л. Самая удачная карта//Книжное обозрение. 1993. 22 октября

[xiii] Воронков В.М. Проект «шестиядесятников»: движение протеста в СССР//Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России./Сост. Ю.Левада, Т.Шанин – М.: Новое литературное обозрение, 2005,С. 196-197.

[xiv] Цит. По Семенова В.В.Дифференциация и консолидация поколений//Россия: трансформирующееся общество / Под ред. В.А.Ядова. М.: «Канон-Пресс-Ц»,2001,С.259.

[xv] Семенова В.В. Современные концепции и эмпирические подходы к понятию «поколение» в социологии //

Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России./Сост. Ю.Левада, Т.Шанин. – М.: Новое литературное обозрение, 2005,С. 80-107.

[xvi] БойкоВ.В. Коммуникативная толерантность. СПб, СПб МАПО, 1998, С.3-4.

 

Россия: судьба поколений

 

Статья представляет собой попытку выяснения взаимосвязи между изменениями в культуре и выделением особых поколений, с особой судьбой. Обсуждаются специфические черты функционирования поколений в ХХ веке в России. Применены понятия «культурная травма», как характеристика изменений в обществе, и «культурное задание поколений».

Russia: the Fate of Generations

The article is only an attempt to approach to understanding of correlation changes in the culture with the appearance of special generations with particular fate. Specific features of generations activities in Russia of the 20-th century are discussed. Concepts “culture trauma” as characteristics of changes in society and “culture task of generations” are used to describe changes in a society.

 

ДОПОЛНЕНИЕ по Маргарет Мид и Петру Штомпке

В рамках культурологического рассмотрения проблемы поколений, прежде всего, целесообразно вспомнить концепцию известного американского антрополога Маргарет Мид[xvi], выводящую зависимость отношений между поколениями и вида межпоколенной трансмиссии знания и опыта от характера культуры, темпов научно-технической и социальной динамики. Автор выделяет три типа культур (в зависимости от того, насколько в каждой из них конфигурация культуры сложилась, складывается или только проектируется) и указывает соответствующий тип межпоколенной трансмиссии культурного опыта. Первый тип – постфигуративная культура, ориентирующаяся на прошлое, свойственна, прежде всего, традиционным, бесписьменным, закрытым обществам, в которых культурное знание передается от старшего поколения младшим, очень высок статус старшего поколения (старейшин), хранителей и законодателей культурных норм, значительна роль семьи, как первичного института социализации. Однако, не только первые, примитивные, бесписьменные общества являли собой такой тип культуры (постфигуративный). К ним, как указывает М.Мид, относятся и различные диаспоры, рассеянные по миру и включенные в иные социокультурные миры. Наиболее устойчивый вид самовоспроизводящихся этнических общностей представляют армянская и еврейская, а из социальных общностей – аристократия.Вспомним тот факт, чточлены аристократических и даже королевских семей, попавшие в немецкие концлагеря,проявляли беспрецедентную стойкость и дистанцирование от окружающей их реальности, отрицая для себя возможность принадлежать к лагерному человеческому «материалу»[xvi].

Разрушение постфигуративного типа культуры, согласно М.Мид, может произойти в результате следующих событий: 1. природного катаклизма (когда от эпидемии или стихийных действий погибли старики - носители основной культурной информации); 2. завоеваний чужеземцами, принесшими вследствие своего господства новый порядок и новую культуру; 3. религиозной или социальной революции, принесшей новые ценности и ориентиры и обесценившей прежние; 4. массовой иммиграции и формирования новых, иммиграционного типа государств; 5. появления новых видов техники и технологий, неизвестных старшим. Во всех указанных случаях, авторитет старших естественным образом падает. Данные типы изменений, перечисленные М.Мид, в конце ХХ века в публичных дискурсах все чаще обозначают словом «травма»[xvi]. Концепцию культурной травмы, возникающей в результате значительных социальных изменений (событий), разработал современный польский социолог Петр Штомпка[xvi]. «Примерный список социальных изменений различной величины и значимости … потенциально могущих вызывать травматические события или ситуации: 1. революция (удавшаяся или нет), государственный переворот, уличные бунты; 2. крах рынка, кризис фондовой биржи; 3. радикальная экономическая реформа (национализация, приватизация и т.п.), иностранная оккупация, колониальное завоевание; 4. принудительная миграция или депортация; 5. геноцид, истребление, массовые убийства; 6. акты терроризма и насилия; 7. религиозная реформация, новое религиозное пророчество; 8. убийство президента, отставка высшего должностного лица; 9. разоблачение коррупции, правительственный скандал; 10. открытие секретных архивов и правды о прошлом; 11. ревизия героических традиций нации; 12. крах империи, проигранная война»[xvi]. Одним из закономерных следствий социокультурных перемен является изменение формирования, вычленения, функционирования и взаимодействия поколений. В результате таких событий, которых объединяет одно - смена культурного порядка - возникает второй тип – кофигуративная культура, складывающаяся, постоянно уточняющаяся, не застывающая. Наиболее ярким примером является культура США, как культура иммигрантского типа, оформленная разнородными и разновременными иммигрантскими потоками из Старого Света, где «все должны терпеть всех» (М.Уолцер). Последующая, постоянная иммиграция в США, Канаду, Израиль, Австралию (все эти страны относятся к типу иммигрантских обществ) делает необходимым для молодежи вновь прибывших иммигрантских потоков ориентироваться на культуру новой страны проживания, игнорировать опыт родителей и стариков; семья, как важнейшая социализирующая среда, заменяется средой сверстников. Молодежь проявляет к старшим меньше уважения как к людям, не имеющим уже власти. Сверстники в состоянии дать им более практичные модели поведения, чем те, которые могут предложить взрослые. Новое культурное наследие передается этим детям от взрослых, которые не являются их родителями. В культурном отношении кофигурация стала доминирующей, преобладающей формой передачи культуры в мире уже в начале ХХ века. Общества, сознательно пользующиеся возможностями, заложенными в кофигурации, общества, побуждающие подростков или взрослых образовывать группы, в которых их не воспитывают и не обучают (группы по интересам), часто оказываются гибкими, легко адаптирующимися к новым условиям. Последователи различных революционных (случай Советской России – Н.Кр.), религиозных или иных преобразований пытаются создать закрытые общества, видя в них способ увековечить желательный образ жизни и, тем самым, отучают, дезадаптируют целые поколения своего народа относительно возможности жить в быстро изменяющемся мире. Третий же тип культуры, по М.Мид, это префигуративные культуры, ориентирующиеся на будущее, которое никому неизвестно и которым никто не управляет: это результат эпохи научно-технической революции. Старшее поколение все больше прислушивается к молодежи.

Отсюда М. Мид выводит и молодежную субкультуру, студенческие волнения. Автор считает, что необходимо применить в данной ситуации модель пионеров-иммигрантов первого поколения в неизвестной и ненаселенной стране. Причем представление о миграции в пространстве необходимо заменить новым образом – миграции во времени. Это то качественно новое состояние мира, которое сложилось за два десятилетия с 1940 по 1960 годы: произошли события, необратимо изменившие отношения человека к человеку и миру природы, что привело к резкому и необратимому разрыву между поколениями. Сегодня во всех частях мира, где все народы объединены компьютерной коммуникативной сетью, средствами массовой информации у молодых людей возникла общность опыта, того опыта, которого никогда не было и не будет у старших. И, наоборот, старшее поколение никогда в жизни молодых людей не найдет повторения своего беспрецедентного опыта. Этот разрыв совершенно нов, он глобален и всеобщ. Концепция М.Мид предполагает, что межпоколенная трансмиссия культуры включает в себя информационный поток не только от родителей к детям, но и обратно: интерпретация молодежью современной ситуации и культурного наследства оказывает влияние на старшее поколение[xvi].

Данные типы изменений, перечисленные М.Мид, в конце ХХ века в публичных дискурсах все чаще обозначают словом «травма»[xvi]. Концепцию культурной травмы, возникающей в результате значительных социальных изменений (событий), разработал современный польский социолог Петр Штомпка[xvi]. «Примерный список социальных изменений различной величины и значимости … потенциально могущих вызывать травматические события или ситуации: 1) революция (удавшаяся или нет), государственный переворот, уличные бунты; 2) крах рынка, кризис фондовой биржи; 3) радикальная экономическая реформа (национализация, приватизация и т.п.), иностранная оккупация, колониальное завоевание; 4) принудительная миграция или депортация; 5) геноцид, истребление, массовые убийства; 6) акты терроризма и насилия; 7) религиозная реформация, новое религиозное пророчество; 8) убийство президента, отставка высшего должностного лица; 9) разоблачение коррупции, правительственный скандал; 10) открытие секретных архивов и правды о прошлом; 11) ревизия героических традиций нации; 12) крах империи, проигранная война»[xvi].

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: