 |
Переполошить сонное царство 17 глава
|
|
|
|
– Такие дела, – сник Альцедо.
– Сядешь в самолет, бахнешь виски и ляжешь спать. Я присмотрю за малюткой Изабеллой, – предложил я.
– Наверно, я плохо объяснил. Ее фобия была настолько сильна, что я просто боюсь потерять контроль над телом. Чего доброго, нокаутирую стюардесс, разобью окно и попытаюсь выйти из самолета на высоте десять тысяч метров. Ты готов к таким приключениям?
Я расхохотался, да так, что не сразу заметил, что Альцедо не смеется – что он абсолютно серьезен! Я не сомневался в том, что даже находясь в теле девочки, он, скорей всего, управится с любым противником (годы тренировок взяли свое), и если ему сильно захочется выбить окно самолета, то вряд ли кто-то сможет его остановить. Но во что я категорически отказывался верить – так это в то, что можно потерять контроль над телом. Среди десульторов ходили всякие байки, некоторые из которых мы особенно любили пересказывать за стаканом сангрии, и легенда о «потере контроля» была самой популярной.
– Ты в самом деле веришь в эти сказки?
– Даже сказки не возникают на пустом месте, Крис… Мозг такая штука… Не всегда знаешь, чего ждать от своего собственного, что уж говорить о чужом? Жить в другом теле – все равно что жить в заброшенном доме: при свете дня все спокойно, но стоит задернуть шторы, и неизвестно, какие призраки попрут наверх из подвалов и чердаков. Хочешь историю? – Альцедо подсаживается поближе, нервно сложив ладони на коленях. – Однажды, когда я все еще был в теле старика-афганца, мы с приятелями выбрались поиграть в пейнтбол. Я еще не успел толком приладить маску на лицо, но уже смекнул, что со мной что-то не так. Маска, камуфляж и оружие в руках наполнили меня какой-то панической, лютой решимостью. Я сразу смекнул, что это всего лишь остаточные, и подумал, что не стоит себя сдерживать: даже собак иногда нужно спускать с поводка. Все шло гладко, пока я ни с того ни с сего не потерял сознание на несколько секунд… А когда пришел в себя, то увидел перед собой окровавленную физиономию одного из парней. Догадайся, что случилось? Мне потом рассказали, я сам никак не мог вспомнить…
|
|
|
– Тело рвануло в бой?
– Да. Я рубанул друга прикладом пушки для пейнтбола. Не помню этого момента вообще, но… есть о чем подумать, правда?
– Со мной никогда не случалось ничего подобного.
– Я уверен на сто процентов, что внутри каждого из нас есть тайная комната, fra, в этой комнате – потайной шкаф, а в шкафу – тайная кнопка, при нажатии на которую можно вылететь из ботинок. И черт бы с ней, ты знать не знаешь, где эта кнопка, да вот беда: тело прекрасно помнит, где она.
Альцедо тряхнул белокурыми локонами и вскочил на ноги.
– Я не полечу с тобой в твой Киев ни за какие коврижки.
– Ну и ладно.
– Мы поедем туда на машине!
Навернуть две тысячи километров в один конец только потому, что мои остаточные реакции не дают мне спать по ночам? Иногда я поступал нерационально, но чтобы настолько? Альцедо же пребывал от затеи в полном восторге.
– Всегда хотел прокатиться по старушке Европе! Да еще и на твоей тачке, это же просто вихрь. Не успеешь глазом моргнуть, как мы будем сидеть посреди Крещатика, уплетать борщ и глушить украинскую водку. Если, конечно, останемся живы после немецкого пива, чешской бехеровки и польской медовухи…
– Это если крошке Изабелле согласятся продавать спиртное, – обламываю его я.
– О, Беллочка постарается выглядеть хоть куда! Она уже сносно прыгает на каблуках и даже раздобыла силиконовые подкладки в лифчик! Показать?!
– Боже, избавь меня от этих подробностей.
* * *
Я забросил в машину дюжину доз силентиума, коробку GPS-трекеров для окольцовки птиц, пушку с транквилизатором, сумку со всяким медицинским хламом, который я всегда предпочитал держать под рукой. Неофрон бы прослезился… Альцедо забил оставшееся пространство косметикой и дизайнерскими туфлями.
|
|
|
– Я модная девушка, – важно сказал он, залезая в салон.
– Я вижу.
– Я могу отличить карандаш для губ от карандаша для бровей!
– О нет…
– О да! Я могу за пять секунд отличить дезодорант от антиперспиранта, а потом выбрать такой, который не оставляет белых пятен на черном платье!
– О боги…
– А бретельки лифчика, оказывается, можно перекрещивать на спине, и тогда их не будет видно из-под одежды, ты знал?!
– Изабелла, а можно мне поговорить с братом? Что-то я давно его не слышал.
Глядя, как мой брат, профессор химии, сотрудник Исследовательского департамента Уайдбека, будущий член совета директоров, напялил лакированные туфли и хихикает, как девчонка, я впервые был готов признать, что десультор все-таки может потерять контроль над телом.
* * *
Путешествие до Киева, которое могло бы уложиться в несколько часов, заняло три дня. Впрочем, я не жалел о потраченном времени. Все, начиная с восхитительных скоростных немецких трасс и заканчивая уютными польскими городками, с улицами, мощенными брусчаткой, стоило того, чтобы быть увиденным. Каждый постоялый двор в чешской глубинке и каждый стакан в компании брата стоил потраченного времени. И только сны, которые настигали меня в гостиничных номерах, заставляли вставать затемно и снова гнать машину все дальше на восток, навстречу восходящему солнцу, без устали и промедления.
По пути из Германии в Чехию бро взялся за второе по популярности предание. Оно гласило, что десультор может почувствовать другого десультора на расстоянии. И этой байке Альцедо тоже был склонен верить.
– Это как в том сериале, который мы смотрели в детстве? – подкалываю его я. – Я Дункан Маклауд. Родился четыреста лет назад в горах Шотландии. Я один из Бессмертных!
– Хочешь верь, хочешь нет, – выпячивает губу Альцедо, – но это точно похоже на правду. Если уж птица может почуять десультора за три версты, то почему бы нам не чувствовать друг друга? Особенно если ты долго не контактировал с себе подобными и твои чувства обострились?
|
|
|
– Ну и как ты себе это представляешь – почувствовать другого десультора на расстоянии?
– Понятия не имею, но, клянусь, ближе к старости я свалю на необитаемый остров, а потом, когда совсем одичаю, приглашу тебя в гости, задница. Я наверняка почую твой катер за километр!
– Только глухой не услышит катер за километр.
– Заткнись, умник.
* * *
Третья самая популярная байка, о которой Альцедо размышлял остаток пути до Киева, гласила, что не стоит возвращаться в родное тело, испытывая сильные мучения. Предполагалось, что агонизирующее от боли сознание может убедить твой мозг, что травмы чужого тела – твои собственные.
– Если твое приемное тело погибнет в пожаре, то можно очнуться с ожогами на родном теле, – говорит Альцедо, постукивая пальцами по рулю. – Лихо? Я видел краем глаза кое-какие исследования, приятного там мало. У восприимчивых к боли десульторов все может закончиться плачевно.
– Истории из жизни?
– Достоверная всего одна. Но какая. Мать Неофрона. Не слишком удачно пустила себе пулю в висок при попытке завершения прыжка. Пуля убила приемное тело, но не сразу. А как только бедняжка очнулась в своем собственном теле, у нее началось массивное внутричерепное кровоизлияние. Совпадение? Не думаю.
– О боги… Вот почему так важно расстаться с оболочкой безболезненно – покинуть ее до того, как почувствуешь боль… Все, мои байки на исходе, теперь можем поговорить о чем-нибудь другом.
– Способы удаления волос с тела? – ровно спросил я, едва сдерживая подступающий хохот.
– Хорошо, – радостно кивнул Альцедо. – Представляешь, чтобы удалить воском волосы с ног, нужно сначала не бриться три недели, чтобы они отросли до нужной длины! Три недели с волосатыми ногами!
Нет, он же это несерьезно? Или серьезно? Я смеялся, как ненормальный, и чуть не отправил машину в кювет.
* * *
К вечеру второго дня мы были уже на подъезде к Киеву. Я вырубался от усталости, так что Альцедо пересел за руль. Но поспать не удалось: не прошло и часа, как я подскочил от жутчайшей тряски и воплей. Мой взгляд тут же наткнулся на паутину трещин на лобовом стекле, эпицентр которой расположился прямо напротив водительского сиденья. Альцедо выскочил из машины, матерясь во весь голос. Я вылез следом, потирая затекшую шею.
|
|
|
– Если бы я не был наслышан о твоей реакции, то подумал бы, что мы только что расхерачили лобовое стекло.
– Очень смешно.
Я снял тонкое окровавленное перо, зацепившееся за дворник, и расправил его в пальцах.
– Сова?
– Не успел разглядеть. В тот момент я думал о гораздо более важных вещах, например о том как не расплющить наши задницы, слетев в кювет на скорости девяносто миль в час.
Альцедо развернулся и зашагал назад, сердито потряхивая кудряшками на каждом шаге. Потом остановился и поднял большой помятый ком перьев, который когда-то был птицей.
– Никогда к этому не привыкну. Даже случись это в сотый раз, все равно с перепугу можно наложить в штаны. Надеюсь, в этом твоем Киеве удастся заменить стекло у такой машины. Я почти уверен, что это займет кучу времени…
– Дотащимся до города, а там возьмем что-нибудь напрокат, пока будут менять стекло…
Альцедо трясло, как эпилептика, так что я снова уселся за руль.
– Ложись поспи, девочка. До города еще несколько часов тихим ходом. Ни фига не видно…
– Выспишься тут. «Девочку» до сих пор колотит.
– Уколись силентиумом.
– Иди к черту, Крис.
* * *
Ближайший сервисный центр, который взялся заменить стекло у моей машины, объявил, что это займет не меньше двух недель. Впрочем, сумма, в пять раз превышающая стоимость ремонта, тут же сократила две недели до двух дней. В прокате мы взяли резвый внедорожник, сняли номера в гостинице и к полудню отправились колесить по Киеву. Район за районом, улица за улицей в надежде, что мозг Феликса подкинет мне новый фрагмент мозаики. Но мои поиски так и не увенчались успехом. Только один раз, когда мой взгляд наткнулся на красный кирпичный забор, в памяти вдруг отчетливо всплыло слово «Беспалова». Но сколько я ни терзал навигатор, он упорно настаивал на том, что ни улицы, ни района с таким названием в Киеве нет.
К концу дня я окончательно выдохся. Альцедо согнал меня на пассажирское сиденье и повернул обратно к гостинице. В тот вечер он оказался за рулем по чистой случайности. И только благодаря этой случайности девчонка, возникшая прямо перед машиной, осталась жива. Все произошло так неожиданно, что девяносто девять против одного, что я не успел бы затормозить вовремя. Чтобы в подобной ситуации отреагировать достаточно быстро, водитель должен был бы обладать просто нечеловеческой реакцией. Например, реакцией десультора, помноженной на реакцию некогда подающей надежды теннисистки. Так что той, что рухнула с тротуара прямо на проезжую часть, не просто повезло. Ей повезло так, как обычно везет только раз в жизни. Машина остановилась в полуметре от ее распластанного на дороге тела.
|
|
|
– А теперь можно пойти и оторвать ей голову, раз уж колесо не раздавило ее, – Альцедо зло ударил ладонью по кнопке аварийных огней и распахнул дверь.
Две девчонки, подружки пострадавшей, суетились возле распластанного на дороге тела. Похоже, потеряла сознание, когда ударилась об асфальт. Я открыл дверь и неторопливо вылез следом за Альцедо.
– Когда выгуливаете чокнутых вдоль дорог, надо крепко держать их за шкирку! – рявкнул Альцедо двум насмерть перепуганным школьницам – лет по пятнадцать-шестнадцать обеим – и двинул к пострадавшей.
– Она… не знаю, что с ней случилось, она никогда себя так странно не вела, – запинаясь, пробормотала блондинка.
– Пожалуйста, помогите, – пискнула вторая, девочка-воробушек с колкими глазами и взъерошенной стрижкой.
Альцедо объявил, что нужно перенести тело на тротуар, и Бло с Воробушком неохотно отошли. Я сделал шаг к безжизненному телу, и меня накрыло жуткое чувство дежавю. Девичья фигура, лежащая лицом вниз, и шелк темных, почти черных волос, рассыпавшийся по плечам и ловящий отблески фонарей. Только нечеловеческим усилием воли мне удалось убедить себя, что это не Катрина, а другой человек, и не мертвый, а живой, я переверну ее и не увижу крови и открытых неподвижных глаз, положу пальцы на ее шею и под кожей будет трепетать пульс…
Я осторожно перевернул ее и не сразу, словно собираясь с силами, заглянул ей в лицо.
Удар электрического тока. Остаточная реакция в своем самом полном и ярком проявлении: несомненно, мои глаза видели ее раньше, несомненно, предыдущий хозяин тела знал ее. Невероятно.
Я с трудом оторвал свой взгляд от тонких, наглухо закрытых век, подхватил ее на руки и перенес на тротуар. Пожалуй, мне следовало сразу переложить ее в машину и везти в ближайшую клинику, но что-то внутри меня пыталось оттянуть этот момент, посмотреть на ее пугающе бледное лицо еще секунду, еще две… Пугающе бледное и очень красивое. Я запустил пальцы в ее волосы, делая вид, что ощупываю кости черепа, но на деле только для того, чтобы скрыть дрожь. Если я знаю ее, а в этом нет никаких сомнений, то она…
Сейчас она очнется и узнает меня!
– Как она? – мальчишка, возникший из ниоткуда минуту назад, участливо склонился над телом.
Ситуация грозила обрасти ненужными свидетелями и любопытными. Я прикидывал, где здесь ближайший госпиталь. Ее подруги не узнавали меня, значит был шанс, что она тоже не узнает, все-таки месяцы в реабилитации не прошли даром. Я положу ее на заднее сиденье и, если она придет в себя раньше, чем мы приедем в клинику, просто не буду лишний раз оборачиваться. А если она что-то заподозрит, то укол силентиума быстро исправит ситуацию…
Я поднял тело и двинулся к машине. Бло и Воробушек бросились открывать дверь. И тут странный мальчишка, который все это время мялся рядом, выволок из кармана нож и выдал:
– Никто никуда не поедет.
Парнишка находился под воздействием психотропных веществ или собирался извлечь из ситуации какую-то очевидную только для него пользу. Рукоятка, зажатая в его кулаке, выплюнула лезвие..
Я велел девчонкам залезть в машину и перевел взгляд на Альцедо. В этой ситуации он беспокоил меня больше всего. Брателло не слишком хорошо контролировал себя, когда дело доходило до драк. Пожалуй, этим грешили все в нашей семье. Я знал, что вид направленного на него ножа может заставить его психануть. Он глухо рассмеялся и сложил на груди свои крохотные девчачьи ручки. Это была обманчивая безмятежность. Пяти секунд ему хватило бы на то, чтобы выбить нож из руки мальчишки, сломать ему руку и раскроить череп о капот машины. И тот факт, что сейчас он закован в тело десятилетней девочки, не стал бы помехой. Но, к моему удивлению, он повел себя на редкость сдержанно.
– Крис, не стоит привлекать лишнее внимание, – утомленно сказал он и не спеша залез в машину. Я повернулся к мальчишке:
– Убери нож. У тебя три секунды.
Лицо подростка вдруг обнаружило едва заметную перемену: от враждебной решительности до настороженной сосредоточенности. Он зажмурил глаза и открыл их снова, его качнуло, и нож вывалился из его руки. Я был уверен, что малыш здорово накачался какой-то дрянью и теперь видел то, чего не видели другие. Но его следующая реплика заставился меня дернуться от неожиданности:
– Вот мы и встретились, сукин ты сын!
Мальчишка оскалился в безумной улыбке и рванул ко мне. Его сухая рука выпрыгнула вперед, как пружина – быстрая и намеревающаяся получить расплату за какие-то неведомые мне долги.
Я перехватил его руку, стараясь не сломать запястье, и отбросил от машины. Потом запрыгнул в машину, и Альцедо вдавил педаль газа в пол.
– Надо было вырубить его, – бросил мне Альцедо по латыни, поглядывая в зеркало на летевшего следом пацана. Странный он какой-то: зрачки в норме, речь связная, не похож на обдолбанного, интересно, какого черта ему надо. – Альцедо повернулся к троице на заднем сиденье. – Вы его знаете?
Бло и Воробушек испуганно помотали головами.
И тут мальчишка споткнулся и рухнул в пыль, проехавшись животом по асфальту. Вот и все. Несколько секунд спустя он медленно поднялся и, даже не взглянув в нашу сторону, поплелся в обратном направлении.
– Пришла в себя! – пискнул кто-то на заднем сиденье.
Рановато. До ближайшей клиники еще минут пятнадцать. Узнает ли она мой голос, если услышит его, или мне стоит помалкивать? И тут она заговорила.
– Я в порядке. И я все помню.
– Лика, мы едем в больницу, – сказала Бло.
Еще один электрический разряд, взявший начало где-то в висках и угасший в кончиках пальцев. Я едва сдержался, чтобы не обернуться и не переспросить, как ее зовут.
– Лика, прошу тебя, – тут же сказала вторая.
ЛИКА.
И вот тут меня словно окатило ведром ледяной воды.
«Блики». Liquid[33] λύκος[34]…
Я невидящими глазами таращился прямо перед собой. Вовсе не ушки заставляли этот мозг фонтанировать остаточными реакциями, – это было ее имя. Вот что все это время топталось на пороге моего сознания, ускользало и никак не давалось в руки. То, что отсвечивало бликами, звенело водой и смотрело из темноты яркими волчьими глазами – ее имя, рассыпавшееся на переливчатые «ли», «ка» и их невесомые комбинации… Неужели она и есть та мозаика, которая вела меня сюда? И если так, то что мне теперь со всем этим счастьем делать?
– Чем же вы успели ему насолить? Отказались подкинуть до закусочной? – подала голос девчонка. Она явно была не в духе. Подруги смотрели на нее с испугом.
– Спутанное сознание. Возможно последствие травмы, – бесцветным голосом начал я, но договорить не успел, потому что девчонка вдруг как с катушек слетела.
– Остановите машину! – завопила она.
Альцедо тут же свернул к обочине и остановился. Я не спускал с него глаз и больше всего боялся, что тот сейчас выкинет что-нибудь в своем репертуаре: нокаутирует вопящего человеческого подростка, выбросит всю троицу на обочину и спокойно поедет себе поглощать стейк из лосося в ближайший кабак. Но мысль, что лицо этой девочки украсит еще один кровоподтек, ни с того ни с сего вывела меня из себя.
– Держи себя в руках, – предупредил я его, – это всего лишь дети.
– А теперь все вон из машины! – рявкнуло «дитя».
В глазах Альцедо полыхнули два синих огня, а пальцы мертвой хваткой вцепились в руль. Если бы эта крикливая малышка знала, что сейчас находится на волосок от прямого удара в голову – она бы вела себя потише. Альцедо рассмеялся. Он всегда смеялся, когда нервничал и пытался взять себя в руки.
– Это что, угон? – спросил он.
Ситуация накалилась добела. Мои планы держаться в стороне и оставаться неузнанным горели огнем.
Я обернулся – и две вещи поразили меня одновременно. Первая: она смотрела на меня в упор так, будто вокруг больше никого не существовало, и вторая: на ее лице была написана тотальная всепоглощающая ненависть.
– Мне нужно поговорить с ним, – она вытянула палец в моем направлении. – Наедине.
* * *
Когда мисс Истерика, прежде чем высказать вслух свои подозрения, потребовала аудиенции, – она приняла одно из самых верных решений в своей жизни. «Теперь ты можешь перестать притворяться, что видишь меня первый раз в жизни, Феликс», – если бы эти слова коснулись уха Альцедо, то в следующую секунду его пальцы сомкнулись бы на ее шее. А я этого ой как не хотел…
Она перебралась на водительское сиденье и теперь сидела, скрестив руки на груди и слегка откинув голову. В глазах – презрение, ненависть и страх. Я замер в нетерпении: что нас с ней связывает и чем Феликс успел ей досадить? Не отдал долг, бросил, втянул в авантюру? Впрочем, для авантюр она была слишком юна. И, несмотря на решительный характер, выглядела слишком… невинно, чтобы иметь общий круг знакомых с вором, наркоманом и убийцей. Слишком невинно, чтобы вообще знать его.
– Твоя мать – за что ты ее так ненавидишь? – сказала она, пытаясь держать себя в руках, но в глазах стояли слезы. – Когда ты исчез, она напоминала живой труп, Феликс! Живой труп! Такому поступку может быть только одно веское оправдание – смерть.
О, в таком случае он искупил свою вину с лихвой. Передо мной сидела очередная жертва обстоятельств, предъявляя мне счета, по которым я не хотел платить, – чужие счета.
– Я не тот человек, за которого ты меня приняла. Ты ошиблась.
Девчонка не поверила мне – ни единому слову. В следующую секунду ее пальцы сомкнулись на моем левом предплечье, сдергивая с него рукав. Она оглядывала мою руку со всех сторон в поисках неопровержимых доказательств того, что я – тот самый Феликс. Доказательств, которых больше не было и быть не могло. Она смотрела на руку и не верила своим глазам. Вслед за левой подозрения пали на правую – и снова ничего.
А потом она взялась за мою рубашку…
Последним человеком, который расстегивал пуговицы на моей одежде, была Катрина, и только эти навязчивые, выключающие разум ассоциации помешали мне перехватить ее обезумевшие руки, жаждавшие найти любые доказательства. Во что бы то ни стало. Но двух длинных параллельных шрамов чуть ниже солнечного сплетения тоже больше не было.
– Этого не может быть, этого не может быть, – повторяла она голосом человека, который только что увидел невероятный фокус. Я затаил дыхание в предвкушении новой выходки: что теперь? Попытается взять у меня образец крови для ДНК-диагностики?
Но ее взрывоопасный энтузиазм вдруг иссяк. Она отстранилась и притихла, опустив руки и уронив лоб в ладони. Слезы. Слезы бессилия и разочарования. Мне тут же захотелось утешить ее – то ли потому, что горе было столь настоящим, то ли потому, что ее длинные темные волосы и фигура – до одури, до рези в глазах напоминали мне Катрину. Я привлек ее к себе и решил не отпускать, пока она не успокоится.
– Мне жаль, – сказал я, чувствуя, как замедляется ее дыхание и перестают вздрагивать плечи. Происходящее ввергло меня в легкое замешательство. Я знал, что лучшее, что можно для нее сделать, – это как можно сбить ее с толку и выпроводить из своей жизни, но что-то в этом сценарии…
Она крепче прижалась ко мне и обняла за шею. И в этом движении, выпрашивающем утешения и покровительства, я не смог вовремя распознать уловку, а когда ее пальцы погрузились в мои волосы – было уже поздно. Она знала о шраме на моем затылке и теперь пожелала убедиться в его отсутствии!
Нет, это была не просто злость. Это был взрыв ядерного реактора. Моя новая знакомая обрушила на мою голову тайфун отборнейших – и я не сомневался, что справедливейших – ругательств. О, этот Феликс постарался на славу, если смог посеять в ней такую термоядерную ненависть. Ненависть, которая придавала этому хрупкому подростку неимоверную силу, скорость и точность: я слишком поздно сообразил, на что она способна. Понял только тогда, когда ее пальцы, сжатые в кулак, врезались в мою переносицу.
Из носа хлынула кровь, а нервы полоснула такая боль, какой я давно не испытывал. Я выбросил вперед руку, совершенно точно уверенный в том, что за первым ударом последует попытка совершить второй, поймал ее за локоть и больно сжал. Но она даже не пикнула: ее голова вдруг свесилась на бок, а руки безжизненно повисли.
Ее зрачки слабо реагировали на свет, пульс и дыхание были в норме. Обморок. Судя по всему, результат истерики.
Пора со всем этим заканчивать. Так будет лучше для всех. Я открыл бардачок и достал шприц с силентиумом. Всего одна инъекция – и она забудет обо всем, что здесь произошло. Останется просто вызвать такси и исчезнуть до того, как она придет в себя.
Снимаю колпачок со шприца. Тонкая рука, голубые вены на сгибе локтя, перевожу взгляд на ладонь и… останавливаюсь. Ее ладонь покрыта едва заметными светлыми шрамами. Расправляю вторую – то же самое. Похоже, что она когда-то проехалась ладонями по битому стеклу.
Мои пальцы рефлекторно сжимаются в кулак. Очередной высоковольтный разряд остаточных реакций. Я внезапно вижу ее на больничной койке: ее руки и ноги перебинтованы, кислородная маска на белом бескровном лице (о боги, человек в бинтах, которого я столько раз видел во сне, – это тоже она!) я смотрю на нее в проем полуоткрытой двери и чувствую неконтролируемое желание, желание на грани одержимости, убить того, кто сделал с ней это.
Закрываю глаза, пытаясь стряхнуть странное оцепенение и выбросить из головы эти неудобные чувства – чужие чувства к чужому человеку. Но мозг тут же подбрасывает мне новое воспоминание из «прошлой жизни»: эта девочка обнимает Феликса и плачет. Я смотрю на нее его глазами и знаю, что на моей голове повязка, под которой десятисантиметровое рассечение осколком бутылочного стекла. Его нос сломан, повреждено несколько ребер и шейные позвонки. Я заново чувствую всю эту боль, пульсирующую в голове.
Эта девочка никогда не питала к нему добрых чувств, но на этот раз перестает держать дистанцию, говорит с ним, смотрит с ним его любимые фильмы, сидит на краю его кровати. Она ему не подружка и не сестра, но что-то заставляет ее проводить время с ним рядом… Кто она ему? Пытаюсь проникнуть в чужую память. Наконец мне это удается: она дочь человека, который женился на матери Феликса. Она недолюбливала и побаивалась своего сводного брата, и было за что. Феликс был готов убить всех, кто посмеет ее обидеть, но одновременно с этим страдал навязчивой идеей обладать ею. Во что бы то ни стало. Даже вопреки ее воле. Например, горсть снотворного, подмешанная в чай, что может быть проще? Я копаюсь в памяти, пытаясь понять, удалось ему это в конце концов или нет, – но безуспешно…
Всевозможные психические отклонения на почве любовной горячки уже не удивляют меня, и все же меня захлестывает отвращение. Не только к Феликсу, но и к тому, что собираюсь сделать я сам. Потому что мои методы не сильно отличаются от его методов: получить желаемое, не прилагая особенных усилий, – а просто накачать ее химией, сделать так, чтобы она попросту ничего не вспомнила.
Я перевожу взгляд с руки на ее лицо. Спокойное, умиротворенное лицо, уверенный подбородок, на щеке – кровоподтек, над ключицей – едва заметный шрам от катетера. Что если она заслуживает знать, что случилось с ее дорогим Феликсом? С минуты на минуту она может прийти в себя, а я первый раз в жизни не могу быстро и уверенно принять решение.
Если я не сделаю инъекцию сейчас, то придется расхлебывать кашу.
Если я сделаю укол, то больше никогда ее не увижу.
Из разбитого носа на ворот моей рубашки капает кровь. Ладно, один-ноль! Хотя бы за отлично поставленный удар. Правда, какое же сейчас, черт возьми, неподходящее время и место для разговоров…
Я бросил шприц обратно в бардачок и стал искать ручку и бумагу. Ручка нашлась, а вот с бумагой было туго. Мне на глаза попалась стопка маячков для окольцовки. Я развернул в пальцах тонкую полимерную ленту, похожую на бумагу, и втиснул на нее несколько строк: «Мне показалось, что все, о чем ты говорила, – важно для тебя. Обстоятельства не способствовали спокойному разговору, но, если ты сможешь держать себя в руках, можно встретиться и поговорить. Завтра… – вспоминаю число, – 22 апреля, в 7 вечера я буду ждать в ресторане гостиницы Heaven…»
Я свернул маячок трубочкой и сунул в карман ее куртки.
Минутой позже рядом остановилась машина такси. Я перенес тело девушки в машину и поручил таксисту отвезти ее с подругами в ближайшую клинику. Альцедо уселся за руль, и мы двинулись в обратную сторону.
* * *
– Ох, дерьмо, я не верю что все это наконец закончилось, – защебетал Альцедо, пристраивая задницу на пассажирское сиденье.
– Чего эта пигалица хотела? Пыталась стряхнуть с тебя бабки за то, что чуть не переехали ее? Опа… подожди-ка… Что с твоим носом? Она что, врезала тебе?
– Врезала. И, кстати, все не закончилось. Все только началось.
– Что? – довольная улыбочка на лице брата моментально погасла.
– Она узнала меня. Оказалась близкой знакомой того, кто пожаловал мне это тело.
– Крис, – Альцедо всматривается в мое лицо. – Ты же сделал ей инъекцию, да? Скажи, что ты сделал ей эту долбаную инъекцию…
Я качаю головой. Он откидывается на спинку кресла, схватившись за голову.
– Почему?!
– Завтра я встречусь с ней и расскажу, что потерял память и того Феликса, которого она знала, больше нет. Мне кажется, что она… – Я попытался подобрать нужные слова, – заслуживает знать.
Альцедо нервно рассмеялся.
– Не заслуживает. Имей в виду, что если у этой девицы на тебя зуб, – а судя по тем взглядам, которые она тебе отвешивала всю дорогу, это весьма вероятно, – то завтра к месту встречи она может прийти с вооруженным отрядом. Мы знаем только малую толику из всего того, что твой Феникс наворотил до того, как сыграл в ящик.
Мой телефон внезапно начинает звонить. Звонок до того неожидан, что я почти готов увидеть имя Феликс на дисплее. Нет, незнакомый номер, звонящий из черт знает какой страны…
– Да?
– Крис, – тихо говорит мне женщина, голос которой я не слышал никогда прежде. – Это я, Диомедея…
Дар речи покидает меня. Я прилипаю к телефону ухом и хватаю воздух, как астматик.
– Дио?! О небо, ну наконец-то! Где ты?!
– Мне нужна твоя помощь, иначе я отсюда не выберусь… Только ни слова в Уайдбек, умоляю…
* * *
– Я в Египте, долина Нила, я продиктую тебе точные GPS-координаты. Женщина лет тридцати, среднего роста и телосложения. Упала с лошади, раскроила голову об камень. Я провела два месяца в госпитале в Александрии. Потом меня забрали домой, на ферму.
|
|
|
