К вопросу о языке, речи и мышлении

СЛ. РУБИНШТЕЙН

Вопрос о соотношении мышления и языка, мышления и речи принадлежит к числу наиболее сложных и дискуссионных. Трудность решения этой проблемы связана в значительной мере с тем, что при постановке ее в одних случаях имеется в виду мышление как процесс, как деятельность, в других – мысль как продукт этой деятельности; в одних случаях имеется в виду язык, в других – речь. Соотношение языка (или речи) и мышления берется то в функциональном, то в генетическом плане, причем в первом случае имеются в виду способы функционирования уже сформировавшегося мышления и роль, которую при этом играют язык и речь, во втором случае вопрос заключается в том, являются ли язык и речь необходимыми условиями возникновения мышления в ходе исторического развития мышления у человечества или в ходе индивидуального развития у ребенка. Понятно, что если принимается во внимание главным образом одна из сторон проблемы, а решение относится затем ко всей проблеме в целом без дифференциации различных ее аспектов, то решение уже в силу этого неизбежно оказывается не однозначным. Разнобой еще увеличивается в силу различия теоретических позиций, с которых к этой проблеме подходят.

Для того чтобы однозначно поставить и решить вопрос о соотношении мышления (и мысли) и его языковой оболочки, надо прежде всего различить и правильно соотнести язык и речь. Лишь рассматривая язык и речь в их различии и взаимосвязи, можно разрешить вопрос об отношении каждого из них и их обоих вместе к мышлению. Различие языка и речи было, как известно, введено в языкознание еще Ф. де Соссюром. Он различал “lа langue” и “le langage”. Мы не можем принять общей концепции Соссюра, прежде всего того, что и речь и язык оказываются в его представлении в конечном счете психологическими образованиями – с той лишь разницей, что язык относится к социальной психологии, а речь – к индивидуальной. Неприемлемы и основании, по которым Соссюр различал язык и речь, поскольку они строились на противопоставлении общественного и индивидуального [1].

Вместе с тем самое различение языка и речи – вопреки высказывавшимся в последнее время взглядам – должно быть сохранено. Вопрос заключается лишь в том, как, но каким линиям их следует разграничивать. Различая речь и язык, надо вместе с тем и соотнести их. Прожди всего, нельзя, на наш взгляд, изъять из речи и отнести к языку языковые образования, оставляя за речью лишь деятельность как таковую, лишенную всякого языкового содержания. Язык – это национальный но своему характеру, данным народом общественно обработанный словарный состав и грамматический строй, выражающийся в определенных правилах (закономерностях) сочетания слов в предложения. Сами же конкретные предложения, которые непрерывно высказываются людьми устно и формулируются письменно, относятся не к языку, а к речи: они образуют языковой материал, в котором только реально и существует язык. Из этого языкового материала языковед извлекает составляющий данный язык словарный состав и грамматику. Но ни один язык (русский, украинский, французский и т. д.) то есть совокупность всего сказанного и написанного на этом языке. Отожествлять язык – предмет языкознания с совокупностью всего сказанного и написанного на данном языке, всего высказанного людьми, на нем говорящими, – значило бы отнести к языкознанию все содержание литературы и науки, растворить в языкознании содержание всех наук. А это явно бессмысленно. Грамматика как часть языкознания изучает общие закономерности сочетания слов, но она не охватывает все возможные и реально встречающиеся закономерные их сочетания.

Речь – это использование средств языка индивидом сообразно с задачами, которые перед ним стоят, и условиями, в которых эти задачи возникают; этот процесс совершается в виде речевой деятельности и выражается в речевых образованиях, посредством которых совершается общение; язык же – та совокупность средств, которые речь при этом использует. Речевые “произведения“ или образования (речь как текст в отличие от деятельности по его созданию) могут относиться к любой области знания. Однако речь как таковая – все же языковое (хотя и не языковедческое) явление. Языковедческая задача при его изучении заключается в раскрытии законов языка (грамматики и т. д.), согласно которым оно строится. Мы различаем языковые явления и языковедческие категории. Языковедческие категории возникают в результате изучения языковых явлений.

Это различение языка и речи лежит целиком в языковедческом плане. Его никак нельзя смешивать (как это сплошь и рядом делается) с соотношением языковедческого и психологического подхода к языку – речи. Психологический подход возможен только в отношении речи; при этом сама речь – это прежде всего языковедческая, а но психологическая категория. Психологический подход к языку вообще неприменим и ведет к неправомерной психологизации языковедческих явлений. Проблема речи с точки зрения психологии — это прежде всего проблема общения посредством языка (и проблема мышления при овладении речью и использовании ее). Психологическое изучение развития речи раскрывает, как в процессе общения и обучения ребенок овладевает языком. Когда, как это делается, например, в книге А.Н.Гвоздева, исследование сводится к инвентаризации грамматических форм, которые на каждом этане могут быть зарегистрированы у ребенка, языковедческий подход применяется к самому формированию речи (в частности, ее грамматического строя) у ребенка. Однако при таком языковедческом подходе происходит лишь поэтапная инвентаризация языковых средств; самый процесс формирования речи как таковой при этом неизбежно выпадает. Изучение собственно формирования речи у ребенка требует психологического подхода, психологического исследования и заключается оно в раскрытии того, как в процессе общения (и обучения) ребенок осваивает родной язык, овладевает лексическими и грамматическими обобщениями, создавай и целях общении из языкового материала соответствующие речевые “произведения”. Проведя различие между языком и речью [2], можно теперь поставить вопрос о соотношении как языка, так и речи с мышлением [3]. Первым, естественно, встает вопрос о мышлении и языке. Язык, созданный пародом и воспринимаемый каждым к нему принадлежащим индивидом в качестве некой общественно-отработанной и от него независимой “объективной” реальности», является необходимой языковой (в широком смысле слова) базой мышления. Без нее отвлеченное мышление невозможно.

Язык, слово является необходимым условием возникновения и существования мышления в собственном специфическом смысле. Лишь с появлением слова, позволяющего отвлечь от вещи то или иное свойство и объективизировать представление или понятие о нем в слове, зафиксировав таким образом продукт анализа, впервые появляются абстрагируемые от вещей “идеальные” объекты мышления, как “теоретической” деятельности, а отсюда – и сама эта деятельность. Применение анализа, синтеза, обобщения к этим “объектам”, которые сами являются продуктами анализа, синтеза, обобщения, позволяет затем выйти за пределы исходного чувственного содержания в сферу абстрактного мышления и раскрыть стороны и свойства бытия, недоступные непосредственно чувственному восприятию. Будучи прежде всего условием возникновения мышления, язык, слово является вместе с тем необходимой материальной оболочкой мысли, ее непосредственной действительностью для других и для нас самих. У человека со сформировавшимся речевым мышлением фактически всякое мышление происходит на языковой базе. В самом процессе своего становления – даже еще до того, как оно породило и оформило определенные мысли, мышление совершается на основе грамматической схемы предложений как высказывание чего-то о чем-то. Самые же мысли, формирующиеся в процессе мышления, возникают на базе слов, мыслятся посредством слов.

Неверно было бы, однако, на этом основании утверждать единство языка и мышления как формы и содержания, если при этом разуметь, что мышление сводится к содержанию языка, т. е. к значениям слова, а форма мысли – к языку, к языковым формам. Мышление имеет свою форму – логическую, а язык свое содержание – значение слов, их фиксированную семантику, которая не изменяется в результате каждого мыслительного акта индивида, а образует устойчивую основу, из которой исходит и посредством которой осуществляется его мыслительная деятельность.

Семантика языка, значения слов, входящих в его словарный состав, представляют собой фиксированный итог предшествующей работы мысли народа. Каждый язык, фиксируя в значениях слов результаты познания действительности, по-своему их анализирует, по-своему синтезирует выделенные анализом в значении слов стороны действительности, по-своему их дифференцирует и обобщает – в зависимости от условий, в которых этот язык формировался.

Различие в степени обобщения и дифференциации явлений в системе языка выступает особенно резко, если сравнить языки, сформировавшиеся в очень разнородных условиях, и взять в них слова, непосредственно обозначающие эти условия. Так, например, в языке саамов, как известно, имеется 11 слов, обозначающих холод, 20 разных слов для обозначения различных форм и сортов льда, 41 слово для обозначения снега. Различие в степени дифференциации явлений, фиксируемой в словарном составе языка, выступает в данном случае особенно рельефно. Изучая ход исторического развития познания мира человеком, зафиксированный о языках разных народов, можно – мы полагаем – выявить различия не только в степени, но и в формах, в структуре обобщения, характерных для разных языков. При этом различия в форме и в степени обобщения, запечатлевшиеся в разных языках, не означают, конечно, что народы, у которых в ходе их развития сложилась та или иная система языка, не могут, пользуясь им, мыслить сейчас сообразно логическому строю современного научного знания. Им только нужно формулировать в речи результаты своего мышления, продвинувшегося на более высокую ступень, чем та, которая зафиксирована в системе значений их языка.

Различия в способе анализирования и синтезирования явлений вы ступают и на ряде более частных примеров. Так, некоторые языки, на пример русский, фиксируют в самом словарном составе различие речи и языка, обозначая их разными словами; в немецком же языке имеются слова Sprache, sprechen и Rede. Из них первое означает язык, второе и третье относятся к речи, но одно из них (sprechen) значит собственно говорить, а другое обозначает речь в смысле выступления (речь, произнесенную таким-то, по такому-то случаю). Русский язык не дифференцирует в своем словарном составе речь как единичное выступление и речь как деятельность, использующую язык для сообщения, выражающуюся в не ограниченном числе отдельных речей – выступлений и отдельных высказываний, но зато фиксирует в самом языке выше приведенное различие речи и языка. В русском и немецком языках отразились различные линии анализа языковых явлений. Совершенно очевидно, что это различие языков не исключает возможности высказать те же мысли и провести ту же точку зрения на соотношение языка и речи на немецком языке, какая здесь была высказана на русском. Но в русском языке различие языка и речи зафиксировано в языке, а на немецком языке его надо провести в речи. Таким образом, конкретное соотношение языка и речи по отношению к разным языкам складывается по-разному.

Значение слов разных языков по-разному фиксирует и синтезирование явлений. Так, например, русское слово рука объединяет, синтезирует в единое целое то, что французский, немецкий и английский языки анализируют, расчленяя на две составные части: bras – main и Arm – Hand. Это опять-таки, конечно, не исключает возможности, говоря на русском языке, дифференцировать разные части руки, а говоря на французском, немецком или английском, высказать нечто о руке в целом. Но то, что в одном случае зафиксировано в самом языке, в других – надо средства ми языка осуществить в речи [4].

То же можно сказать и об обобщении. В русском и английском языках фиксировано, например, обобщенное понимание познавательной деятельности: знать (по-английски know) и понимать (по-английски understand). В немецком и французском языках нет таких обобщенных обозначений знания и понимания. Вместо этого для обозначения знания во французском языке имеются слова saroir и connaitre, а в немецком – wissen и kennen. Из этих пар слов первые означают знание в смысле познания, а вторые – в смысле знакомства. Подобно этому, в немецком языке нет слова, которое по своей обобщенности соответствовало бы русскому обобщенному понимать (французскому comprendre и английскому understand). Вместо него в немецком языке имеются лишь более частные – urestehen и begreifen. Из них первое означает понимание с оттенком – уловить смысл, второе – постичь. Это опять-таки, само собой разумеется, не значит, что нельзя, пользуясь любым из этих языков, сформулировать ту же теорию познания, высказать те же мысли о природе знания и понимания, как и обобщенном, так и дифференцированном их понимании. Но то обобщение и ту дифференциацию, которые в одном языке зафиксированы в самом словарном составе, в другом языке надо сформулировать в речи, пользуясь средствами языка и результатами дополнительной работы мысли. На базе различных языков, в которых зафиксированы некоторые итоги анализа и синтеза, дифференциации и обобщения, требуется разная дополнительная работа мысли, формулируемой и речи.

Примеры, подобные вышеприведенным, можно умножать без конца, но мы не станем этого делать. Важен здесь лишь общий вывод: в семантическом отношении язык – это определенная, в ходе исторического развития народа фиксируемая система анализа, синтеза, обобщения явлений. Овладевая в процессе обучения родным языком, ребенок в умственном отношении делает именно это приобретение – он осваивает определенную систему анализа, синтеза и обобщения явлений окружающего его мира.

В языке – в отличие от речи – заключен относительно фиксированный результат познавательной работы предшествующих поколений, результат предшествующей работы мысли с фиксированной в нем системой анализа, синтеза и обобщения явлений. Мышление человека не ограничено отложившимися в языке результатами анализа, синтеза и обобщениями явлений действительности, фиксированными в системе языка. Опираясь на них, мышление людей продолжает анализировать, синтезировать и обобщать, непрерывно углубляя эту работу и оформляя результаты ее в речи.

Совершаясь на базе языка, мысль формируется в речи. Мысль не существует без языковой оболочки, которую она получает в речи. Однако мышление и речь не совпадают. Говорить – еще не значит мыслить). (Это банальная истина, которая слишком часто подтверждается жизнью.) Мыслить – это значит познавать; говорить – это значит общаться. Мышление предполагает речь; речь предполагает работу мысли: речевое общение посредством языка – это обмен мыслями для взаимопонимания. Когда человек мыслит, он использует языковой материал и мысль его формируется, отливаясь в речевые формулировки, но задача, которую мышление разрешает, – это задача познавательная. Познавательная работа над мыслями, облеченными в речевую форму, отлична от работы над самой речью, над текстом, выражающим эти мысли. Работа над текстом, над речью – это отработка языковой оболочки мыслей для превращения последних в объекты осуществляемого средствами языка речевого общения.

В этой связи решается и вопрос о “функциях” речи. Рушится концепция, сформулированная К. Бюлером, согласно которой у речи несколько, по крайней мере две равноправные функции: 1) функция обозначения (или Dfustellung) вообще – семантическая функция и 2) коммуникативная функция – функция общения. У речи одна функция, одно назначение – служить средством общения. Но речевое общение – общение посредством языка – специфично; специфика его заключаемся в том, что это общение мыслями; связь речи с мышлением – не особая функция речи, а выражение специфической природы общения, осуществляемого посредством речи. С другой стороны, у мышления одна “функция”, одно назначение – познание бытия; связь его с речью, с языком не прибавляет мышлению новую “функцию”, а выражает специфику человеческого мышления как общественно обусловленного явления и создает новые условия для мысли тельной деятельности.

Ссылки

1. Формулировки до Соссюра но этому вопросу, впрочем, по однозначны; так, на стр. 38 русского перевода он пишет: “Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем социальное от индивидуального”. Наряду с этим на стр. 34 мы находим правильное положение: “У речевой деятельности есть и индивидуальная и социальная сторона, причем нельзя понять одну без другой”.

2. Различая язык и речь, надо и слово рассматривать в двояком качестве – как единицу языка и как единицу речи. Как единица речи слово, в зависимости от условий его употребления и от контекста, имеет изменяющееся значение. Как единица языка слово имеет относительно устойчивое – “словарное” значение или ряд друг с другом связанных значений (см. О.С.Ахманова. К вопросу о слове в языке и речи – Доклады и сообщения филологического МГУ. Вып. 5, 1948).

3. Это различение языка и речи необходимо учитывать и при решении вопроса о соотношении логики и грамматики. Пользуясь любым языком, человек может выразить свои мысли. Но то, что в одном языке непосредственно зафиксировано в грамматических категориях, в грамматическом строе языка, в других языках выражается при помощи лексических средств. Это выражение логических соотношений при помощи лексических средств представляет собой операцию, совершающуюся в плане речи при помощи речевых произведений. Спор между теми, которые утверждают, что существует полная эквивалентность логики и грамматики в любом языке, и теми, кто такую всеобщую эквивалентность отрицает, нередко обусловлен неоднозначной постановкой вопроса, неясностью в вопросе о соотношении языка и речи. Можно, во обще говоря, согласиться с Соссюром (см. в том, что логические категории мысли не совпадают с грамматическими категориями языка. Из этого, однако, не следует, что для речи (1е 1аngage) соотношение мыслей остается чем-то внешним, покольrу речь – это “комбинирование слов и их отношений по правилам игры” не имеющее ничего общего с логикой выражаемых речью мыслей. Правы критикующие Соссюра Д.П.Горский и Н.Г.Комлев, которые утверждают, что средствами языка можно выразить всевозможные логические соотношения мыслей (см. Д.П.Горский, Н.Г.Комлев, К вопросу о соотношении логики и грамматики. (Вопросы философии, 1953, №6). Доказывая это положение, они в своей статье оперируют не только грамматическими, но и лексическими категориями и имеют по существу дело, но с языком как таковым, а с речью. Однако из того, что средствами языка в речи можно выразить логические соотношения мыслей, никак не следует, что “система грамматических категорий языка всегда полностью соответствует системе логических категорий” как утверждается в той же статье (стр. 68). Так неадекватное понимание соотошений языка и речи делает невозможным не только решение, но и надлежащую остановку вопроса, связанного с соотношениями языка, речи и мышления.

Средствами языка можно в речи выразить все логические отношения, но из этого последует непосредственное соответствие или совпадение логического строя мысли грамматическим строем языка как такового. С другой стороны, несмотря на это несовпадение, средствами разных языков в принципе можно в речи выразить отношения, фиксируемые логикой. Тем не менее, соотношение логики и грамматики, логического строя мысли и грамматического строя языка в различных языках не одинаково. В грамматическом строе разных языков непосредственно фиксировано разное логическое содержание. Это не значит, что люди, говорящие на разных языках, не могут выразить все многообразие логических отношений, это значит только, что в зависимости от того, что из логики мысли непосредственно зафиксировано в грамматике языка, различные задачи надают на долю речи.

4. Стоит отметить, что и числовой ряд анализируется и синтезируется в значениях слов в каждом языке по-своему. Так, например, число 95 по-русски – девяносто пять (т. е. 90 + 5), по-немецки – Funf und neunzig (т. е. 5 + 90), по-французски – quatre-vingt quinze (т. е. 4 х 20 + 15). Таким образом, одно и то же число выражено на разных языках разной системой словесных значений, при одном же понятийном содержании.

 

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: