 |
Отомстить, победить или умереть! 4 страница
|
|
|
|
То была важная новость. Теперь кардинал мог не опасаться нападения со стороны Маринеллы или Старого рынка, ведь пушки форта господствовали над ними; как раз в это время возвратился Фра Пачифико, весь день ездивший со своей хоругвью по улицам и оставивший за собой город в огне. В награду за такие заслуги кардинал назначил монаха командующим артиллерией форта и отправил его туда с дюжиной капуцинов.
Не успел Руффо отдать этот приказ, как ему доложили, что захвачена лодка, отчалившая от Кастель Нуово и двигавшаяся, по-видимому, по направлению к Гранателло.
У того человека, кому, по-видимому, принадлежала лодка, был найден и изъят какой-то пакет.
Кардинал прошел в свои комнаты и велел ввести пленного. Но на первые же обращенные к нему слова тот ответил словами пароля, известного лишь членам семейства Руффо, их слугам и их приспешникам и служившего своего рода охранным знаком в крайних случаях: «La Malaga es siempre Malaga». [1074]
По этому паролю был уже однажды опознан повар Кошиа, когда в русском лагере его привели к кардиналу.
Странно было уже то, что хозяин лодки, вместо того чтобы проплыть подальше от санфедистов, вне поля их зрения (это не представляло труда), приблизился к берегу, где его безусловно должны были заметить, и, наконец, вместо того чтобы направиться в сторону Гранателло, которого он мог бы достигнуть раньше своих преследователей, взял курс в открытое море, где шлюпка с шестью гребцами легко догнала его.
Что же касается письма, которое он вез, то проще простого было бы порвать его или выбросить в воду со свинцовой пулей, если бы человек этот действовал не в интересах кардинала.
Но он сохранил пакет и по первому требованию вручил его санфедистскому офицеру.
|
|
|
Этим офицером-санфедистом, как нарочно, оказался Шипионе Ламарра, тот самый, что привез кардиналу хоругвь королевы. Руффо вызвал его, и он подтвердил все сказанное задержанным хозяином лодки; впрочем, тому служил надежной охраной пароль, который он узнал от сестры самого кардинала, княгини де Кампаньи, и сообщил своим спутникам, ибо на них он мог положиться: эти люди, подобно ему самому, прикидывались патриотами до той минуты, когда пришла пора сбросить маску.
Хозяин лодки доложил кардиналу, что полковник Микеле, пославший его в Гранателло, очевидно не вполне доверяя ему, посадил к нему в лодку человека, который был не кем иным, как его заместителем Пальюкеллой. Когда преследователи подошли вплотную к лодке, Пальюкелла, то ли по несчастливой случайности, то ли не желая быть захваченным в плен, упал за борт, а может быть, и нарочно бросился в море, и больше его никто не видел.
Кардинал не придал большого значения этой подробности и потребовал письмо.
Шипионе Ламарра передал ему пакет.
Кардинал его распечатал. В письме содержались следующие распоряжения:
Генерал Бассетти генералу Скипани, в Гранателло.
Ради будущего Республики мы должны одним решительным ударом, в одном сражении разбить банду разбойников, собравшихся на мосту Магдалины.
Посему приказываю: завтра, по сигналу, поданному тремя пушечными выстрелами с Кастелъ Нуово, Вам с Вашей армией выступить на Неаполь. По прибытии в Портичи атаковать позиции врага и пройти с рукопашным боем через любые препятствия. Патриоты из монастыря святого Мартина спустятся вниз одновременно с патриотами из замка дель Кармине, Кастель Нуово и Кастелъ делл 'Ово. Мы поведем атаку с трех сторон и с фронта; Вы обрушитесь на вражеские тылы и истребите их. Вся наша надежда на Вас.
Привет и братство.
Бассетти. [1075]
– Ну как? – спросил задержанный, видя, что кардинал вторично и еще внимательнее перечитывает письмо. – Малага всегда Малага, ваше преосвященство?
|
|
|
– Да, парень, – ответил кардинал, – и сейчас я тебе это докажу. Обратившись к маркизу Маласпина, он распорядился:
– Маркиз, велите выдать этому молодцу пятьдесят дукатов и накормить его хорошим ужином. Доставленные им сведения того стоят.
Маласпина выполнил приказ кардинала в той части, что касалась его лично, то есть выдал владельцу лодки деньги, что же касается ужина, он поручил его заботам Карло Куккаро, лакея его преосвященства.
Как только Маласпина вернулся, кардинал велел ему написать Де Чезари, находившемуся в Портичи, чтобы тот глаз не спускал с армии Скипани. Он приказал сохранить все вчерашние диспозиции и послал на подмогу Де Чезари две-три сотни калабрийцев и сотню русских солдат; одновременно он распорядился разместить тысячу человек на склонах Везувия, от Резины до Торре Аннунциата.
Эти люди должны были стрелять в солдат Скипани из-за деревьев, из-за нагромождений лавы и скалистых камней, которыми покрыт западный склон Везувия.
Получив депешу кардинала, Де Чезари со своей стороны отдал приказ командующему силами Портичи сделать вид, будто он отступает под натиском Скипани, и заманить его в город. А когда он окажется на длинной, в три льё, дороге, тянущейся из Фавориты в Неаполь, отрезать ему отступление с флангов; тем временем мятежники из Сорренто, Кастелламмаре и Кавы нападут на Скипани с тыла и разгромят его армию.
Все эти меры были приняты на тот случай, если депеша Бассетти была послана в двух экземплярах и Скипани, получив второй экземпляр, выполнит предписанный ему маневр.
Кардинал действовал не напрасно. Второй экземпляр депеши еще не был послан, но его должны были вскоре послать, и Скипани, на свое несчастье, предстояло получить его.
Глава 152
ДЕНЬ 14 ИЮНЯ
Пальюкелла не упал за борт: он бросился в море.
Заметив подозрительное поведение владельца лодки, он понял, что полковник Микеле доверился недостойному человеку, и, так как Пальюкелла плавал не хуже знаменитого Кола-рыбы, [1076] чей портрет украшает Рыбный рынок Неаполя, он прыгнул с борта головою вперед, поплыл под водой, вынырнул на секунду, чтобы глотнуть воздуха, и снова нырнул под воду; а потом, уверившись, что его уже нельзя увидеть, спокойно направился к Молу, с хладнокровием человека, три или четыре раза побеждавшего в заплыве от Неаполя до Прочиды.
|
|
|
Правда, на сей раз он плыл в одежде, что было не совсем удобно, и ему потребовалось немного больше времени, чтобы добраться до берега, только и всего. Целым и невредимым вылез Пальюкелла на Мол, отряхнулся и зашагал к Кастель Нуово.
Он пришел туда в час ночи, как раз в ту минуту, когда вернулся и Сальвато – на израненном коне, сам получивший несколько ножевых ран, к счастью неопасных; зато с разряженными пистолетами и погнутой саблей, не влезавшей в ножны. По всему было видно, что он не только получал удары, но и возвращал их с лихвой.
При виде Пальюкеллы, с которого ручьем лилась вода, Сальвато встревожился, а узнав о происшедшем, совершенно забыл о себе и начал лихорадочно соображать, как исправить положение; надо было срочно послать с приказом другого гонца.
Впрочем, Сальвато предвидел нечто подобное, ведь он, как мы помним, потребовал, чтобы приказ был составлен в двух экземплярах.
Он поднялся в зал заседаний Директории, которая, как уже говорилось, работала круглосуточно. Двое членов из пяти спали, но трое, чьих голосов было достаточно, чтобы принимать решения, постоянно бодрствовали.
Сальвато, казалось, был неподвластен усталости; он вошел в зал, ведя за собою Пальюкеллу. Одежда молодого генерала была буквально разодрана в клочья вражескими клинками и во многих местах запятнана кровью.
Он кратко доложил о создавшемся положении, рассказал, как они с Николино и Микеле подавили мятеж, усеяв мертвецами улицу Толедо, и прибавил, что теперь может поручиться за спокойствие в городе до утра.
Микеле ранен кинжалом в левую руку и отправился делать перевязку, но рана не опасна, так что можно рассчитывать на него и дальше.
Влияние, которым Микеле пользовался в среде неаполитанских лаццарони-патриотов, делало необходимым его присутствие, так что члены Директории с большим удовлетворением услышали, что утром он вновь приступит к своим обязанностям.
|
|
|
Затем пришла очередь Пальюкеллы, до сих пор скромно державшегося за спиною у Сальвато.
В двух словах он рассказал, в чем дело.
Члены Директории переглянулись.
Если уж Микеле, сам лаццароне, был предан моряками.
Санта Лючии, то на кого же могли положиться они, не пользовавшиеся ни авторитетом у этих людей, ни их дружбой?
– Нам нужен верный человек, который мог бы вплавь добраться отсюда до Гранателло, – сказал Сальвато.
– Почти восемь миль, – напомнил один из членов Директории.
– Это невозможно, – отозвался другой.
– Море спокойно, хотя погода пасмурная, – заметил Сальвато, подходя к окну. – Если вы никого не найдете, я сам попробую сделать это.
Пальюкелла выступил вперед.
– Прошу прощения, генерал, – сказал он. – Вы нужны здесь. Пойду я.
– Как это пойдешь ты? – засмеялся Сальвато. – Ведь ты только что вернулся!
– Тем более: я знаю дорогу.
Члены Директории снова переглянулись.
– Если ты чувствуешь себя в силах исполнить то, что предлагаешь, – сказал Сальвато, на сей раз без улыбки, – ты окажешь великую услугу отечеству.
– Я за себя отвечаю, – заявил Пальюкелла.
– Ну что ж, отдохни часок, и храни тебя Бог!
– Мне не нужно так долго отдыхать, – отвечал лаццароне. – Кроме того, часовой отдых может все испортить. Сегодня четырнадцатое июня, теперь самые короткие ночи в году, в три часа уже начнет светать – нельзя терять ни минуты. Дайте мне второе письмо, только пусть его зашьют в провощенную парусину, я повешу его на шею, как образок Богоматери. Перед уходом я выпью стаканчик водки, и, если мой покровитель святой Антоний не переметнулся окончательно к санфедистам, генерал Скипани получит ваше послание еще до четырех утра.
– Если уж он сказал, значит, сделает, – послышался голос Микеле, только что отворившего дверь и успевшего услышать обещание Пальюкеллы.
Появление приятеля еще больше подбодрило Пальюкеллу. Письмо зашили в кусок провощенной парусины.
Затем – поскольку было крайне важно, чтобы посланец отбыл никем не замеченный, – его выпустили через окно, обращенное к морю и пробитое над самой водой. Выйдя на берег, Пальюкелла сбросил с себя всю одежду, обвязал вокруг головы штаны и рубаху и погрузился в волны.
Он был прав: приходилось дорожить каждой минутой, ведь ему надо было ускользнуть от лодок кардинала и незаметно проплыть между английскими военным кораблями.
Но все прошло как нельзя лучше; однако, утомленный предыдущими часами, которые он провел в море, Пальюкелла уже в Портичи был вынужден выбраться на сушу. К счастью, солнце еще не взошло, так что он, держась настороже и готовый при малейших признаках опасности снова броситься в воду, сумел благополучно добраться до Гранателло.
|
|
|
Патриоты имели все основания рассчитывать на мужество Скипани; но они знали заранее, что ничего, кроме мужества, от него ожидать не приходится.
Генерал встретил гонца приветливо, велел его накормить и напоить, уложил спать в свою собственную постель и приступил к исполнению приказа Директории.
Пальюкелла подробно рассказал ему о неудаче первой экспедиции и о том, как кардинал захватил лодку; таким образом, Скипани мог понять, – к тому же и Пальюкелла особо настаивал на этом обстоятельстве, – что кардинал знает о задуманном походе на Неаполь и будет сопротивляться ему всеми средствами. Но люди, подобные Скипани, не верят в материальные препятствия, и, так же как прежде он говорил: «Я возьму Кастеллуччо», теперь заявил: «Я овладею Портичи».
В шесть утра его небольшая армия, насчитывавшая от тысячи четырехсот до тысячи пятисот человек, уже стояла под ружьем и была готова к выступлению. Генерал прошел по рядам патриотов, остановился посреди строя, поднялся на пригорок, откуда мог видеть всех своих солдат, и заговорил с грубоватым и властным красноречием, которое вполне соответствовало его геркулесовой силе и львиной отваге. Он напомнил патриотам об их детях, женах и друзьях, оставленных на позор и поношение, воззвал к отмщению, возлагая всю надежду на мужество и самоотверженность бойцов: только от них зависит конец всех зол и угнетения! Потом он огласил послание Директории, в частности прочел то место, где Бассетти, не зная о падении замка дель Кармине, сообщал Скипани о четырех вылазках, которые будут предприняты, чтобы поддержать его продвижение, и завершил свою речь, живо изобразив, как самые верные патриоты, надежда Республики, шествуют впереди его солдат по трупам врагов.
Едва Скипани произнес последние слова, как со стороны Кастель Нуово через равные промежутки времени грянули три пушечных выстрела и все увидели, что над Южной башней, единственной, которая находилась в поле зрения Скипани, трижды появился и рассеялся в воздухе легкий дымок.
То был сигнал. Его встретили криками: «Да здравствует Республика! », «Свобода или смерть! »
Пальюкелла, с ружьем в руке, одетый только в штаны и рубаху (впрочем, до того, как Микеле возвел его в ранг своего заместителя, то был обычный наряд лаццароне), занял место в рядах сотоварищей; барабаны забили, призывая к атаке, и патриоты ринулись на врага.
А он, как мы знаем, имел приказ пропустить Скипани на улицы Портачи. Но даже не будь такого приказа, яростный натиск республиканского генерала открыл бы ему дорогу в город, если бы дорогу эту преграждали только люди.
В таком повествовании, как наше, следует черпать сведения и у врага, тем более что он уж не заинтересован в том, чтобы восхвалять доблесть противников.
Вот что говорит о страшной атаке республиканцев Винченцо Дуранте, адъютант Де Чезари, в книге, рассказывающей о военной кампании этого корсиканского авантюриста:
Отважный командир этого отряда отчаянных храбрецов шел впереди, грозный и яростный, бешено топча землю, подобно быку, наводящему ужас своим ревом.
Но, к несчастью, достоинства Скипани имели и свою оборотную сторону. Вместо того чтобы отправить на фланги разведчиков, которые, конечно, обнаружили бы сидящих в засаде стрелков Де Чезари, он пренебрег всякими предосторожностями, форсировал проходы на Торре дель Греко и Фавориту и углубился в длинную улицу Портичи, не обратив внимания, что двери и окна всех домов закрыты наглухо.
Маленькое, но растянутое в длину селение Портичи, по сути, состоит из одной улицы. Если идти со стороны Фавориты, эта улица через сотню шагов так резко поворачивает влево, что путнику кажется, будто он попал в тупик, упирающийся в церковь, которую он видит перед собой, и пройти дальше можно только через узкую щель между церковной стеной и тянущимися справа домами. И лишь дойдя до самой церкви, он обнаруживает настоящий проход слева.
Именно здесь, в этом мнимом тупике, Де Чезари поджидал генерала Скипани.
Две пушки преграждали улицу, по которой должны были подойти республиканцы, и простреливали ее во всю длину; левый ряд домов соединяла с церковью баррикада со множеством бойниц, представлявшая почти непреодолимую преграду уже сама по себе, даже без защитников.
Де Чезаре с двумя сотнями людей засел в церкви, канониры при поддержке трех сотен солдат защищали переулок, сто человек находились в засаде за баррикадой; наконец, почти тысяча санфедистов заняла дома по обе стороны улицы.
Когда Скипани, круша все на своем пути, оказался шагах в ста от этой засады, обе пушки выстрелили картечью, и по этому сигналу все пришло в движение; отворились двери церкви, через которые можно было увидеть алтарь, освещенный как при выставлении святых даров, а перед алтарем священника, держащего просфору; церковь, словно кратер вулкана, извергла смертельный огонь.
В тот же миг вспыхнули окна во всех домах, и республиканская армия, атакованная с фронта, с флангов и с тыла, оказалась в огненном пекле.
Оставалась единственная надежда – овладеть переулком, защищаемым двумя пушками. Трижды шел Скипани на приступ, подводя своих людей к самым жерлам орудий, и каждый раз пушки почти в упор расстреливали патриотов, укладывая их целыми рядами. На третий раз генерал отделил пятьсот человек из оставшихся у него восьми-девяти сотен, послал их в обход по берегу моря и приказал напасть на батарею с тыла, пока он будет атаковать ее с фронта.
Но, вместо того чтобы доверить это дело самым храбрым и преданным бойцам, Скипани, действуя с обычной своей неосмотрительностью, послал первых попавшихся людей. В представлении этого исключительного патриота все люди обладали таким же сердцем, как и его собственное. Посланные выполнили указанный им маневр, но, вместо того чтобы атаковать санфедистов, присоединились к ним, крича: «Да здравствует король! »
Эти крики Скипани принял за условный знак. Он двинулся на приступ в четвертый раз, но был встречен еще более сильным огнем, потому что в него стреляли теперь и пятьсот изменников. Маленький отряд патриотов, из которых уцелела едва ли десятая часть, осыпаемая со всех сторон ядрами и пулями, дрогнул и рассеялся как дым.
Скипани с трудом удалось собрать под своим началом какую-нибудь сотню республиканцев; потеряв всякую надежду прорваться, он повернул обратно к врагу и бросился вперед, словно раненый вепрь – на охотника.
То ли испугавшись, то ли из уважения к его доблести, преграждавшая отступление масса санфедистов расступилась перед ним; но он продвигался под двойным огнем.
Оставив на земле убитыми половину своих людей, преследуемый санфедистами, Скипани в сопровождении всего трех-четырех десятков патриотов добрался до Кастелламмаре. Он был дважды ранен – в руку и в бедро.
В Кастелламмаре он кинулся в глубь узкой улочки. Дверь одного из домов была открыта, и генерал вошел. По счастью, здесь жил патриот; он узнал его, укрыл у себя, перевязал ему раны и дал другую одежду.
В тот же день, не желая подвергнуть опасности великодушного гражданина, Скипани распрощался с ним и, как только стемнело, ушел в горы.
Там бродил он два или три дня, но был узнан, арестован и, вместе с двумя другими патриотами, Спано и Батистессой, [1077] препровожден на Прочиду.
Читатель помнит, что на Прочиде суд вершил Спецьяле, тот самый человек, что произвел на Трубриджа впечатление самого гнусного скота, какого ему когда-либо приходилось видеть.
На этом мы расстанемся со Скипани – ведь нам скоро придется проститься со столькими другими! – и поближе познакомимся со Спецьяле по одному из тех его свирепых деяний, которые лучше рисуют человека, чем самые подробные описания.
Спано был офицером; выдвинулся он еще при монархии; Республика сделала его генералом и послала против Де Чезари; он был захвачен врасплох отрядом санфедистов и взят в плен.
Батистесса занимал более скромное положение: он был отцом троих детей и слыл одним из самых достойных граждан Неаполя. Когда кардинал Руффо подошел к городу, Батистесса без всякого шума и хвастовства взял ружье и стал в ряды патриотов; он сражался со спокойным мужеством, свойственным по-настоящему храбрым людям.
В целом свете его некому было ни в чем упрекнуть.
Он откликнулся на призыв отечества, только и всего. Правда, бывают времена, когда человека за это обрекают на смерть.
Но какую смерть! Сейчас вы это увидите.
Не удивляйтесь, что пишущий эти строки, выходя за пределы романа и углубляясь в подлинную историю, возмущается и проклинает. Никогда, в самом страшном лихорадочном бреду не смог бы он выдумать того, что предстало его взору, когда он заглянул в описание роялистской бойни 1799 года.
Спецьяле приговорил всех трех узников к смерти.
К смерти на виселице, унизительной в глазах людей и потому особенной ужасной.
Но одно обстоятельство десятикратно усугубило ужас смерти Батистессы. Тела всех трех жертв двадцать четыре часа оставались на виселице, а затем были выставлены на Искье, в церкви Спирито Санто.
Но когда тело Батистессы положили на траурный помост, повешенный внезапно вздохнул, и священник с изумлением и испугом заметил, что тот все еще жив!
Грудь несчастного поднималась и опускалась, хриплое, но непрерывное дыхание свидетельствовало, что жизнь еще теплится в нем.
Мало-помалу он стал приходить в чувство и наконец совсем опомнился.
Все присутствовавшие решили, что этот человек, уже однажды претерпевший казнь, на том и покончил со смертью, целые сутки державшей его в своих объятиях; но никто, даже священник, чей долг, возможно, состоит в том, чтобы проявлять мужество, не решился ничего предпринять без приказа Спецьяле.
Вследствие этого на Прочиду был послан запрос.
Представьте себе волнение и тревогу несчастного, вышедшего из могилы: он снова увидел солнце, небо, окружающий мир, вновь обрел жизнь, дышит, вспоминает, говорит «Мои дети! » и думает, что все это, может быть, лишь загробные сны, которых опасался Гамлет. [1078]
Это воскресший Лазарь, он обнимает Марфу, благодарит Магдалину, славит Иисуса – и вдруг на голову ему снова падает надгробный камень.
Вот что почувствовал, по крайней мере должен был почувствовать, несчастный Батистесса, увидев, что посланный возвращается в сопровождении палача.
Палачу велено было извлечь Батистессу из церкви, которую ради мстительности короля лишили права предоставлять убежище, и убить его ударом ножа на паперти, чтобы он больше не мог воскреснуть. Судья не только распорядился об этой казни, он ее изобрел: казнь по его прихоти, казнь, не значащаяся в законе!
Приказ был исполнен буквально.
Так пусть же не говорят, что длань мертвых не столь могущественна, как рука живых, когда приходит час ниспровергнуть троны самодержцев, пославших на небо подобных мучеников!
Глава 153
ДЕНЬ 14 ИЮНЯ
(Продолжение)
Вернемся в Неаполь.
Беспорядок в городе был столь велик, что никто из беглецов, уцелевших в резне у замка дель Кармине, не догадался известить Директорию о том, что форт в руках санфедистов.
Комендант Кастель Нуово не знал о событиях, происшедших за ночь, и, как было условлено, в семь часов утра произвел три пушечных выстрела, предназначенных послужить сигналом для Скипани.
Мы уже видели, сколь плачевно окончилось его выступление.
Едва грянули условные выстрелы, как коменданты всех крепостей и другие высшие офицеры получили известие, что форт дель Кармине взят врагом и его пушки повернуты теперь не к мосту Магдалины, а к улице Нуова и площади Старого рынка, – иными словами, эти пушки угрожают городу, вместо того чтобы его защищать.
Тем не менее, решено было, что, как только из Портичи покажется Скипани со своей маленькой армией, надо будет любой ценой атаковать лагерь кардинала Руффо.
Сигнал к выходу патриотов из монастыря святого Мартина и из фортов должен был прозвучать из Кастель Нуово. И вот все высшие офицеры, среди которых и Сальвато, стоят с подзорными трубами в руках и не спускают глаз с Портичи.
Они видели, как из Гранателло вылетел вихрь пыли с языками пламени посредине, – то был Скипани, двинувшийся на Фавориту и Портичи.
Видно было, как патриоты углубились в описанную нами узкую улицу, потом загрохотала пушка, затем над домами взвилось облако дыма.
Целых два часа пушечные выстрелы следовали один за другим с интервалами, необходимыми для того, чтобы перезарядить орудия, и к небу поднимался все более густой дым. Потом гул затих и дым постепенно рассеялся. На открытых взору местах дороги стало заметно движение, обратное тому, что наблюдалось три часа назад.
Это Скипани с остатками своего отряда возвращался в Кастелламмаре.
Все было кончено.
Но Микеле и Сальвато упорно следили за какой-то черной точкой на поверхности моря, приближающейся к берегу, и шепотом переговаривались, указывая на нее друг другу.
Когда эта точка оказалась уже не более в полульё от них, им почудилось, будто из воды то и дело поднимается рука и делает какие-то знаки.
Оба давно угадали в черной точке голову Пальюкеллы, и обоим пришла одна и та же мысль: пловец взывает о помощи.
Поспешно сбежав вниз, они прыгнули в лодку, служившую для связи между Кастель Нуово и Кастель делл'Ово, схватили каждый по веслу и, гребя изо всех сил, стали огибать маяк.
Обогнув его, они огляделись, но ничего не увидели.
Однако через мгновение футах в двадцати пяти-тридцати от них из воды снова показалась человеческая голова. На сей раз сомнений не оставалось, то был Пальюкелла.
Лицо его было мертвенно-бледно, глаза вылезали из орбит, рот был открыт в немом крике. Ясно было, что пловец на пределе сил и вот-вот утонет.
– Берите второе весло, генерал, – крикнул Микеле, – я скорее доберусь до него вплавь!
И, скинув верхнюю одежду, лаццароне бросился в море. Одним рывком преодолел он под водой расстояние, отделявшее его от тонущего, вынырнул в метрах десяти от него, твердя:
– Держись!
Пальюкелла хотел ответить, но захлебнулся и ушел под воду.
Микеле тотчас же нырнул вслед и секунд десять-двенадцать не появлялся на поверхности.
Наконец вода забурлила и показалась его голова; он сделал усилие, чтобы всплыть окончательно, но тут же стал тонуть, успев лишь крикнуть:
– Сюда, генерал! На помощь! Спасите!
Два взмаха весел – и Сальвато был рядом, но только он протянул руку, пытаясь ухватить Микеле за волосы, как тот, увлекаемый, какой-то неведомой силой, снова стал уходить под воду.
Сальвато оставалось только ждать, и он ждал.
Но вот перед носом лодки опять забурлила вода, Сальвато, как мог дальше, перегнулся через борт лодки и схватил Микеле за ворот рубахи.
Коленями подтянув лодку поближе, Сальвато поддерживал голову лаццароне над водой до тех пор, пока у того не восстановилось дыхание
Вместе с дыханием вернулось и самообладание.
Микеле уцепился за борт, чуть не опрокинув лодку, но Сальвато, чтобы уравновесить ее, быстро передвинулся ближе к другому борту.
– Он меня держит, – бормотал Микеле, – он меня держит.
– Постарайся втянуть его в лодку, – отвечал Сальвато.
– Помогите мне, генерал, дайте руку. Но смотрите, держитесь противоположного борта.
Не поднимаясь с левой скамьи, Сальвато протянул руку вправо.
Микеле ухватился за нее.
И тогда, собравши всю свою необыкновенную силу, Сальвато потянул Микеле на себя.
Действительно, за того обеими руками держался Пальюкелла, парализуя каждое его движение.
– Клянусь телом Христовым! – воскликнул Микеле, с трудом переваливаясь через борт. – Еще немного, и я бы посрамил старуху Нанно с ее пророчеством, да еще по милости старого друга Пальюкеллы! Но, кажется, верно, что тот, кому суждено умереть на виселице, в воде не утонет. И все-таки благодарю вас, генерал. Мы, можно сказать, играем в спасение друг друга. Только что вы неплохо выиграли, так что теперь опять должок за мной! Да уж ладно, займемся-ка этим храбрецом.
Понятно, что говорил он о Пальюкелле. Тот был без сознания и в крови от двойной раны: пуля пробила ему бедро навылет, не затронув кость.
Сальвато решил, что лучше всего – как можно быстрее грести к Кастель Нуово и передать Пальюкеллу, обнаруживавшего несомненные признаки жизни, в руки врача.
Причалив к подножию крепостной стены, они увидели ожидавшего их человека. То был доктор Чирилло, который прошлой ночью просил убежища в Кастель Нуово.
Он с берега следил за всеми подробностями только что разыгравшейся драмы и, как deus ex machina, [1079] явился к развязке.
Теплые одеяла, растирание водкой с камфорой и вдувание воздуха в легкие скоро привели Пальюкеллу в чувство, так что он мог рассказать о чудовищной бойне, в которой чудом уцелел.
Только окончил он свой рассказ, убедивший патриотов, что им остается лишь защищаться до последней капли крови под укрытием фортов, только доктор Чирилло успел перевязать у Пальюкеллы рану на бедре – тот прежде и не почувствовал ее из-за холодной воды, а главное, ввиду грозившей ему смерти, – как прибежал вестник и сообщил, что Бассетти, атакованный в Каподикино отрядами Фра Дьявол о и Маммоне, вынужден был в беспорядке отступить и, яростно преследуемый врагами, вошел обратно в городские ворота.
По слухам, лаццарони-роялисты миновали улицу Студи и находились уже на площади Спирито Санто.
Сальвато схватился за ружье, Микеле тоже; в сопровождении двух или трех патриотов они вышли из Кастель Нуово и на площади Кастелло забрали с собою еще несколько человек. Микеле со своими лаццарони, стоявшими лагерем на улице Медина, бросился на Ломбардскую улицу, чтобы прорваться на улицу Толедо немного не доходя до Меркателло; Сальвато же повернул к Сан Карло и обогнул церковь святого Фердинанда, намереваясь соединиться с людьми Бассетти, которые, по слухам, бежали на улицу Толедо, крича об измене. Он отправил нарочных к патриотам, засевшим в монастыре святого Мартина, с приказом спуститься с горы и поддержать его своими силами, а затем поспешно двинулся на улицу Толедо, где действительно слышны были крики и царили смятение и замешательство.
Некоторое время отряд Сальвато продвигался против течения, врезаясь в поток обезумевших беглецов. Но, увидев красивого молодого человека с непокрытой головой, развевающимися кудрями, державшего в руке ружье, юношу, который ободрял их, говоря на понятном им языке, и призывал к сопротивлению, республиканцы устыдились охватившей их паники, остановились и решились оглянуться назад.
Санфедисты преграждали улицу внизу, там, где начинался подъем Студи; в первых рядах были видны Фра Дьяволо в своем нарядном и живописном одеянии и Гаэтано Маммоне в куртке и штанах, какие носят мельники, некогда белых и осыпанных мукой, а ныне красных и мокрых от крови.
|
|
|
