Могилы Неизвестного солдата в разных странах

Коронация кайзера Вильгельма II, 1888 год

Осуществлять политическую власть стала нация, само понятие которой появилось в эпоху, когда Просвещение и Революция разрушили легитимность (²⁶) установленного Богом иерархического династического государства. Философская идея, что любая политическая власть исходит от народа, а не от Бога (²⁷), возникает коэволюционно (²⁸) вместе с появлением национальной идентичности.

Чарльз Тили (²⁹) считает, что эти события происходят как ответ на чисто военные необходимости. Нельзя создать эффективную массовую армию, просто запугивая солдат. Чтобы солдаты были лояльны своим командирам, они должны искренне верить, что за их спиной находится их страна, соотносить себя со своей армией, чувствовать, что эти — наши, а те — чужие. То есть они должны испытывать национальные чувства.

У современной культуры национализма нет более захватывающего воображение символа, чем могила Неизвестного солдата. Культурное значение таких памятников становится еще более ясным, если попытаться представить себе, скажем, Могилу неизвестного марксиста или Памятник павшим либералам. Найдется ли хоть кто-нибудь, кто добровольно пожертвует жизнью за СЭВ или ЕЭС? В то время как историки, дипломаты, политики и социальные ученые легко оперируют этим понятием, для большинства обычных людей, к какому бы классу они ни принадлежали, самая суть нации состоит в том, что в нее не вкладывается никакого корыстного интереса. Именно поэтому она и может требовать жертв.

Могилы Неизвестного солдата в разных странах

По мере того как старый принцип легитимности молчаливо отмирал, представители многих правящих династий в поисках нового обоснования своего эксклюзивного права на власть быстро стали приобретать характерный «национальный» отпечаток. Если армия Фридриха Великого (правившего в 1740–1786 годах) была плотно укомплектована «чужеземцами», то армия его внучатого племянника Фридриха Вильгельма III (³⁰) (годы правления — 1797–1840) благодаря впечатляющим реформам Шарнхорста, Гнейзенау и Клаузевица была уже исключительно «национально-прусской». Кроме того, XVIII столетие в Западной Европе знаменует собой не только восхождение эпохи национализма, но и закат религиозных способов мышления. Капитализм — не в последнюю очередь благодаря распространению печати — способствовал появлению в Европе массовых национализмов, базирующихся на родных языках, которые в разной степени подрывали вековой династический принцип и толкали к самонатурализации каждую династию, что была в состоянии это сделать.

* * *

Существует дискуссия о том, где в действительности зародился национализм. Бенедикт Андерсен утверждает, что первый национализм — американский. Первое государство, которое объявляет себя государством народа, возникает не в Европе, а в Латинской Америке и североамериканских колониях, которые превратятся в Соединенные Штаты Америки. Они будут первыми, кто начнет экспериментировать с универсальным политическим гражданством и объявит, что гражданство жителей колоний, освободившихся от своих монархических метрополий, распространяется на всех проживающих на этой территории. Для XVIII века это была прогрессистская идея, лишь затем проникшая в Европу, где и приняла знакомые нам культурные формы, в которых соединились общественный договор (³¹) и культурное наследие. Европейские ученые, привыкшие тешить себя мыслью, что все важное в современном мире зародилось в Европе, вне зависимости от того, были они «за» национализм или «против», с необыкновенной легкостью брали за отправную точку в своих построениях этноязыковые национализмы «второго поколения» (³²) (венгерский, чешский, греческий, польский и т. д.).

«Запаздывание» появления национализмов в Европе почти сразу же стали объяснять через их «спящее существование», а появляющиеся нации назвали «пробудившимися ото сна». В 1803-м молодой греческий националист Адамантиос Кораис (³³) рассказывал сочувствующей ему парижской аудитории: «Впервые в истории [греческая] нация обозревает отвратительное зрелище собственного невежества и впадает в трепет, отмеряя глазом расстояние, отделяющее ее от славы ее предков».

Темой для дискуссий является также национальный фольклор, который возникает параллельно стандартному национальному языку. Известно, что из песен Калевалы (³⁴) Леннрот (³⁵) переписал и написал сам по крайне мере три четверти от всего материала. Можно утверждать, что это был распространенный случай, когда образованные интеллектуалы отправлялись в деревни, чтобы собирать фольклор и изучать историю, на самом деле попутно её выдумывая.

Геллнер (³⁶) утверждает, что «Национализм не есть пробуждение наций к самосознанию: он изобретает нации там, где их не существует». Однако в этой формулировке есть один изъян. Геллнер настолько озабочен стремлением показать, как национализм прикрывается маской фальшивых претензий, что приравнивает «изобретение» к «фабрикации» и «фальшивости», а не к «воображению» и «творению». Тем самым он предполагает, что существуют «подлинные» сообщества, которые было бы полезно сопоставить с нациями. На самом деле все сообщества крупнее первобытных деревень, объединенных контактом лицом к лицу (а, может, даже и они), — воображаемые.

Нация воображается ограниченной, потому что даже самая крупная нация, насчитывающая, скажем, миллиард живущих людей, имеет конечные, хотя и подвижные границы, за пределами которых находятся другие нации.

Даже наиболее мессиански настроенные националисты не грезят о дне, когда все члены рода человеческого вольются в их нацию, как это было возможно в некоторые эпохи (скажем, когда христиане могли мечтать о всецело христианской планете).

Первая мировая война положила конец эпохе династического правления. К 1922 году Габсбурги, Гогенцоллерны, Романовы и Оттоманы стали достоянием прошлого. На место Берлинского Конгресса пришла Лига наций, из которой неевропейцы уже не были исключены.

Отныне национальное государство стало нормой международного права, так что даже сохранившиеся к тому времени имперские державы вошли в Лигу одетыми в национальные костюмы, а не в имперскую униформу.

После катастрофы Второй мировой войны волна становления национальных государств переросла в настоящее наводнение. К середине 1970-х осталась в прошлом даже Португальская империя.

В политике «строительства нации», проводимой новыми государствами, очень часто можно увидеть как подлинный, массовый националистический энтузиазм, так и систематичное, макиавеллистски-циничное впрыскивание националистической идеологии через средства массовой информации, систему образования, административные предписания и т.д. Общепризнанно, что главную роль в подъеме национализма в колониальных территориях сыграла интеллигенция, и не в последнюю очередь потому, что стараниями колониализма коренные жители среди аграрных магнатов, крупных торговцев, промышленников и даже в обширном классе профессионалов были относительной редкостью.

Национализм с конца XVIII столетия находился в процессе модульного перенесения и адаптации, приспосабливаясь к разным эпохам, политическим режимам, экономикам и социальным структурам. В итоге эта «воображаемая общность» проникла во все мыслимые современные общества.

Национализм стал изобретением, на которое невозможно было получить патент.

«Официальный национализм» с самого начала был осознанной политикой самозащиты, тесно связанной с консервацией имперско-династических интересов. Но едва лишь он вышел на «всеобщее обозрение», как стал таким же копируемым, как и прусские военные реформы начала XIX века. Одной из устойчивых черт этого стиля национализма была и остается его официальность; иначе говоря, он исходит от государства и служит в первую очередь и прежде всего его интересам.

Резюме

Для национализма характерен высокий уровень отождествления отдельного конкретного индивида с другим членами группы, которая называется «нация». Эта связь может опираться на разную основу — на чувство расовой, этнической, языковой, религиозной или культурной принадлежности. Появление концепции национализма принято связывать с Французской революцией 1789 года, после которой люди начали чувствовать себя частью более обширной (чем прежде) общности — нации, а не просто обезличенными подданными царствующей династии. Возникновение у людей глобальных националистических чувств не означало исчезновение локальных идентификаторов, но ослабляло их на фоне принадлежности к новому сообществу — большему и по размеру, и по важности.

Национальное самосознание становилось движителем строительства новых государств. Создание национального государства — национального дома для определенной нации — является одной из фундаментальных целей политической деятельности националистов. После Второй мировой войны каждая успешная революция самоопределялась в национальных категориях — Китайская Народная Республика, Социалистическая Республика Вьетнам и др.

Однако национальное самосознание народов не всегда совпадает с географическими границами государства, внутри которого они находятся. Например, курды не считают себя иракцами или турками, хотя могут являться гражданами этих государств. А в случае палестинского народа национализм существует вообще вне государственных рамок. Когда естественные границы проживания этнических групп и народов, созревших до уровня национального самопонимания, упираются в искусственные границы существующих государств или разбиваются этими границами, возникает политическая напряженность, сила которой способна привести к дестабилизации общественного устройства внутри таких стран — или даже к их гибели. Многие «старые нации», считавшиеся некогда полностью консолидированными, оказываются перед лицом вызова, бросаемого «дочерними» национализмами в их границах — национализмами, которые, естественно, только и мечтают, чтобы в один прекрасный день избавиться от этого «дочернего» статуса.

Пришествие национализма, в сугубо современном смысле этого слова, было связано с политическим крещением низших классов. Хотя националистические движения иногда были враждебны демократии, они были неизменно популистскими по мировоззрению и стремились вовлечь в политическую жизнь низшие классы.

В наиболее типичной своей версии это вылилось в форму неустанного лидерства среднего класса и интеллектуалов, пытавшихся всколыхнуть силы народного класса и направить их на поддержку новых государств.

Главная современная антитеза для национализма в его нынешнем обыденном понимании — это демократическое движение. Националисты сегодня представляются как крайне правые недемократы, хотя националистические движения приобретают, как правило, республиканские формы.

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: