Прежние обитатели и зимние гости

Генри Дэвид Торо. Уолден, или Жизнь в лесу

----------------------------------------------------------------------- Henry David Thoreau. Walden or Life in the Woods. Пер. - З.Александрова. М., "Наука", 1979. OCR & spellcheck by HarryFan, 28 November 2000 -----------------------------------------------------------------------

ХОЗЯЙСТВО

Когда я писал эти страницы - вернее, большую их часть, - я жил один влесу, на расстоянии мили от ближайшего жилья, в доме, который сам построилна берегу Уолденского пруда в Конкорде, в штате Массачусетс, и добывалпропитание исключительно трудом своих рук. Так я прожил два года и двамесяца. Сейчас я снова временный житель цивилизованного мира. Я не стал бы навязывать читателю всех этих подробностей, если бы ненастойчивые расспросы моих земляков о моей тогдашней жизни, - расспросы,которые иные назвали бы неуместными, но которые мне, при данныхобстоятельствах, кажутся, напротив, вполне естественными и уместными.Некоторые спрашивали меня, чем я питался, не чувствовал ли себя одиноким,не было ли мне страшно и т.п. Другим хотелось знать, какую часть своихдоходов я тратил на благотворительность, а некоторые многодетные людиинтересовались тем, сколько бедных детей я содержал. Поэтому я прошупрощения у тех читателей, которые не столь живо интересуются моей особой,если на часть этих вопросов мне придется ответить в моей книге. Вбольшинстве книг принято опускать местоимение первого лица, здесь онобудет сохранено; таким образом эгоцентричны все писатели, и я только этимот них отличаюсь. Мы склонны забывать, что писатель, в сущности, всегдаговорит от первого лица. Я не говорил бы так много о себе, если бы зналкого-нибудь другого так же хорошо, как знаю себя. Недостаток опыта, ксожалению, ограничивает меня этой темой. Со своей стороны, я жду откаждого писателя, плохого или хорошего, простой и искренней повести о егособственной жизни, а не только о том, что он понаслышке знает о жизнидругих людей: пусть он пишет так, как писал бы своим родным из дальнихкраев, ибо если он жил искренне, то это было в дальних от меня краях.Пожалуй, эти страницы адресованы прежде всего бедным студентам. Чтокасается других моих читателей, то они выберут из книги то, что к нимотносится. Надеюсь, что никто, примеряя платье на себя, не распорет в немшвов, - оно может пригодиться тем, кому придется впору. Мне хочется писать не о китайцах или жителях Сандвичевых островов, но овас, читатели, обитающие в Новой Англии, о вашей жизни, особенно о внешнейее стороне, т.е. об условиях, в каких вы живете в нашем городе и на этомсвете: каковы они, и непременно ли они должны быть так плохи, и нельзя лиих улучшить. Я много бродил по Конкорду, и повсюду - в лавках, в конторахи на полях - мне казалось, что жители на тысячу разных ладов несут тяжкоепокаяние. Мне приходилось слышать о браминах, которые сидят у четырехкостров и при этом еще глядят на солнце, или висят вниз головою надпламенем, или созерцают небеса через плечо, "пока шея их не искривитсятак, что уже не может принять нормальное положение, а горло пропускаетодну лишь жидкую пищу", или на всю жизнь приковывают себя цепью к стволудерева, или, уподобившись гусенице, меряют собственным телом протяженностьогромных стран, или стоят на одной ноге на верхушке столба; но даже всеэти виды добровольного мученичества едва ли более страшны, чем то, что яежедневно наблюдаю у нас. Двенадцать подвигов Геракла кажутся пустяками всравнении с тяготами, которые возлагают на себя мои ближние. Тех быловсего двенадцать, и каждый достигал какой-то цели, а этим людям, насколькоя мог наблюдать, никогда не удается убить или захватить в плен хотькакое-нибудь чудовище или завершить хотя бы часть своих трудов. У них нетдруга Иола (*1), который прижег бы шею гидры каленым железом, и стоит имсрубить одну голову, как на месте ее вырастают две другие. Я вижу моих молодых земляков, имевших несчастье унаследовать ферму,дом, амбар, скот и сельскохозяйственный инвентарь, ибо все это легчеприобрести, чем сбыть с рук. Лучше бы они родились в открытом поле и быливскормлены волчицей; они бы тогда яснее видели, на какой пашне призванытрудиться. Кто сделал их рабами земли? За что осуждены они съедатьшестьдесят акров, когда человек обязан за свою жизнь съесть всегопригоршню грязи? (*2) Зачем им рыть себе могилы, едва успев родиться? Ведь им надо прожитьцелую жизнь нагруженными всем этим скарбом, а легко ли с нимпередвигаться? Сколько раз встречал я бедную бессмертную душу,придавленную своим бременем: она ползла по дороге жизни, влача на себеамбар 75 футов на 40, свои Авгиевы конюшни, которые никогда нерасчищаются, и 100 акров земли - пахотной и луговой, сенокосных и лесныхугодий! Безземельные, которым не досталась эта наследственная обуза, едвауправляются с тем, чтобы покорить и культивировать немногие кубическиефуты своей плоти. Но люди заблуждаются. Лучшую часть своей души они запахивают в землю наудобрение. Судьба, называемая обычно необходимостью, вынуждает их всюжизнь копить сокровища, которые, как сказано в одной старой книге (*3),моль и ржа истребляют, и воры подкапывают и крадут (*4). Это - жизньдураков, и они это обнаруживают в конце пути, а иной раз и раньше.Рассказывают, что Девкалион и Пирра создавали людей, кидая через плечокамни: Inde genus durum sumus, experiens que laborum, Et documenta damus qua simus origine nati (*5). [То-то и твердый мы род, во всяком труде закаленный, И доказуем собой, каково было наше начало]. Или, в звучных стихах Рэли (*6): From thence our kind hard-hearted is, enduring pain and care, Approving that our bodies of a stony nature are. Вот что значит слепо повиноваться бестолковому оракулу и кидать камничерез плечо, не глядя, куда они упадут. Большинство людей, даже в нашей относительно свободной стране, поошибке или просто по невежеству так поглощены выдуманными заботами илишними тяжкими трудами жизни, что не могут собирать самых лучших ееплодов. Для этого их пальцы слишком загрубели и слишком дрожат отнепосильного труда. У рабочего нет досуга, чтобы соблюсти в себе человека,он не может позволить себе человеческих отношений с людьми, это обесценитего на рынке труда. У него ни на что нет времени, он - машина. Когда емувспомнить, что он - невежда (а без этого ему не вырасти), если ему такчасто приходится применять свои знания? Прежде чем судить о нем, намследовало бы иногда бесплатно покормить, одеть и подкрепить его. Лучшиесвойства нашей природы, подобные нежному пушку на плодах, можно сохранитьтолько самым бережным обращением. А мы отнюдь не бережны ни друг к Другу,ни к самим себе. Всем известно, что некоторые из вас бедны, что жизнь для вас трудна, ивы порой едва переводите дух. Я уверен, что некоторым из вас, читатели,нечем заплатить за все съеденные обеды, за одежду и башмаки, которые такбыстро изнашиваются или уже сносились, - и даже на эти страницы вы тратитеукраденное или взятое взаймы время и выкрадываете час у ваших заимодавцев.Совершенно очевидно, что многие из вас живут жалкой, приниженной жизнью, -у меня на это наметанный глаз. Вы вечно в крайности, вечно пытаетесьпристроиться к делу и избавиться от долгов, а они всегда были трясиной,которую римляне называли aes alienum, или чужая медь, потому что некоторыеих монеты были из желтой меди; и вот вы живете и умираете, и вас хоронятна эту чужую медь, и всегда вы обещаете выплатить, завтра же выплатить, асегодня умираете в долгу; и все стараетесь угодить нужным людям и привлечьклиентов - любыми способами, кроме разве подсудных, вы лжете, льстите,голосуете, угодливо свиваетесь в клубочек или стараетесь выказать щедростьво всю ширь слабых возможностей - и все ради того, чтобы убедить вашихближних заказывать у вас обувь, или шляпы, или сюртуки, или экипажи, илибакалейные товары; вы наживаете себе болезни, пытаясь кое-что отложить наслучай болезни, кое-что запрятать в старый комод или в чулок, засунутый вкакую-нибудь щель, или для лучшей сохранности, в кирпичный банк - хотькуда-нибудь, хоть сколько-нибудь. Я иной раз удивляюсь, что мы легкомысленно уделяем все вниманиетяжелой, но несколько чуждой нам форме кабалы, называемой рабовладением,когда и на юге, и на севере существует столько жестоких и тонких видоврабства. Тяжко работать на южного надсмотрщика, еще тяжелее - насеверного, но тяжелее всего, когда вы сами себе надсмотрщик. А еще говорято божественном начале в человеке! Посмотрите на возчика на дороге: днемли, ночью ли - он держит путь на рынок. Что в нем осталось божественного?Накормить и напоить лошадей - вот его высшее понятие о долге. Что емусудьба в сравнении с перевозкой грузов? Ведь она работает на сквайра Ну-каПоживей. Что уж тут божественного и бессмертного? Взгляните, как он дрожити ежится, как вечно чего-то боится, - он не бессмертен и не божествен, онраб и пленник собственного мнения о себе, которое он составил на основаниисвоих дел. Общественное мнение далеко не такой тиран, как нашесобственное. Судьба человека определяется тем, что он сам о себе думает.Найдется ли другой Уилберфорс (*7), чтобы освободить от оков Вест-Индиюмысли и воображения? А наши дамы, те готовят к страшному суду нескончаемыевышитые подушечки, чтобы не выказать слишком живого интереса к своейсудьбе! Словно можно убивать время без ущерба для вечности! Большинство людей ведет безнадежное существование. То, что зоветсясмирением, на самом деле есть убежденное отчаяние. Из города, полногоотчаяния, вы попадаете в полную отчаяния деревню и в утешение можетесозерцать разве лишь храбрость норок и мускусных крыс. Даже то, чтозовется играми и развлечениями, скрывает в себе устойчивое, хотя инеосознанное отчаяние. Это не игры, ибо те хороши лишь после настоящейработы. Между тем мудрости не свойственно совершать отчаянные поступки. Когда мы размышляем над тем, _что_ катехизис (*8) называет истиннымназначением человека, и над его действительными потребностями, можетпоказаться, что люди сознательно избрали свой нынешний образ жизни потому,что предпочли его всем другим. А ведь они искренне считают, будто у нихнет выбора. Но бодрые и здоровые натуры помнят, что солнце взошло на ясномнебе. Никогда не поздно отказаться от предрассудков. Нельзя принимать наверу, без доказательств, никакой образ мыслей или действий, как бы древенон ни был. То, что сегодня повторяет каждый, или с чем он молчасоглашается, завтра может оказаться ложью, дымом мнений, по ошибкепринятым за благодатную тучу, несущую на поля плодоносный дождь. Многое изтого, что старики считают невозможным, вы пробуете сделать - и онооказывается возможным. Старому поколению - старые дела, а новому - новые.Было время, когда люди не знали, как добыть топливо для поддержания огня,а теперь они кладут под котел немного сухих дров и мчатся вокруг земногошара с быстротою птиц, которая для стариков - смерть. Старость годится внаставники не больше, если не меньше, чем юность, - она не столькомунаучилась, сколько утратила. Я не уверен, что даже мудрейший из людей,прожив жизнь, постиг что-либо, обладающее абсолютной истинностью. Всущности, старики не могут дать молодым подлинно ценных советов; для этогоих опыт был слишком ограничен, а жизнь сложилась слишком неудачно; но этоони объясняют личными причинами; к тому же, наперекор их опыту, у нихмогли сохраниться остатки веры, и они просто менее молоды, чем были. Япрожил на нашей планете 30 лет и еще не слыхал от старших ни одногоценного или даже серьезного совета. Они не сказали мне - и вероятно немогут сказать - ничего, что мне годилось бы. Передо мной жизнь - опыт,почти неиспробованный мной, но мне мало проку от того, что они егопроделали. Если у меня есть какой-то собственный, ценный для меня опыт, язнаю наверняка, что мои наставники об этом не говорили. Один фермер говорит мне: "Нельзя питаться одной растительной пищей, изчего тогда образоваться костям?", - и вот он посвящает часть своего днятому, что благоговейно снабжает свой организм сырьем для построениякостей; а сам, между тем, шагает за плугом, за своими быками, которые хотьи вскормлены растительной пищей, а тащат через все препятствия и его, иего тяжелый плуг. Есть вещи, которые составляют предмет первойнеобходимости только в некоторых кругах, самых беспомощных и испорченных,в других они являются лишь предметами роскоши, а третьим и вовсенеизвестны. Кажется, что все наши пути, и по горам, и по долам, уже исхожены нашимипредшественниками, и что все ими предусмотрено. У Эвелина (*9) сказано,что "мудрый Соломон определил даже расстояния, какие надо соблюдать придревесных посадках, а римские преторы постановили, как часто можнособирать желуди на земле соседа, не нарушая его прав, и какая доля ихпринадлежит этому соседу". Гиппократ оставил даже наставления насчетподстригания ногтей; вровень с кончиками пальцев - не короче и не длиннее.Нет сомнения, что и самая скука и сплин, которые якобы исчерпалиразнообразие и радости жизни, восходят еще ко временам Адама. Носпособности человека до сих пор никем не измерены, и мы не можем судить оего возможностях по тому, что им до сих пор сделано, - ведь испробованотак мало. Каковы бы ни были до сего дня твои неудачи, "не печалься, дитямое, ибо кто же припишет тебе работу, которая осталась у тебя несделанной"(*10). К нашей жизни можно применить множество простых способов проверки, хотябы, например, такую: то же самое солнце, под которым зреют мои бобы,освещает целую систему планет, подобных нашей. Если бы я это помнил, яизбежал бы некоторых ошибок. А я окапывал бобы совсем не с этой точкизрения. Звезды являются вершинами неких волшебных треугольников. Какиедалекие и непохожие друг на друга существа, живущие в разных обителяхвселенной, одновременно созерцают одну и ту же звезду! Природа ичеловеческая жизнь столь же разнообразны, как и сами наши организмы. Ктоможет сказать, какие возможности таит жизнь для другого человека? Возможноли большее чудо, чем хотя бы на миг взглянуть на мир глазами другого? Мытогда за один час побывали бы во всех веках мира и во всех мирах веков.История, поэзия, мифология! - никакие описания чужих переживаний не моглибы так нас поразить и столькому научить. Большую часть того, что мои ближние называют хорошим, я в глубине душисчитаю дурным, и если я в чем-нибудь раскаиваюсь, так это в своемблагонравии и послушании. Какой бес в меня вселился, что я был такблагонравен? Можешь выкладывать мне всю свою мудрость, старик, - ты прожилна свете семьдесят лет и прожил их не без чести, - но я слышу настойчивыйголос, зовущий меня уйти подальше от всего этого. Молодое поколениебросает начинания старого, точно суда, выкинутые морем на берег. Я считаю, что мы могли бы гораздо больше доверять жизни, чем мы этоделаем. Мы могли бы сократить заботы о себе хотя бы на столько, сколько мыих уделяем другим. Природа приспособлена к нашей слабости не менее, чем кнашей силе. Непрестанная тревога и напряжение, в котором живут иные люди,- это род неизлечимой болезни. Нам внушают преувеличенное понятие оважности нашей работы, а между тем, как много мы оставляем несделанным! Ачто, если бы мы захворали? Мы вечно настороже! Мы полны решимости не житьверой, если этого можно избежать; прожив весь день в тревоге, мы на ночьнехотя читаем молитвы и вверяем себя неизвестности. Уж очень"основательно" приходится нам жить; мы чтим наш образ жизни и отрицаемвозможность перемен. Иначе нельзя, говорим мы, а между тем способов житьсуществует столько же, сколько можно провести радиусов из одного центра.Всякая перемена представляется чудом, но подобные чудеса совершаютсяежеминутно. Конфуций говорит: "Истинное знание состоит в том, чтобы знать,что мы знаем то, что знаем, и не знаем того, чего не знаем" (*11). Когдахоть одному человеку удастся постичь разумом то, что сейчас представляетсятолько нашему воображению, я предсказываю, что и все люди станут строитьна этом свою жизнь. Давайте подумаем, в чем суть большей части забот и тревог, о которых яговорил, и насколько необходимо нам тревожиться или хотя бы заботиться.Неплохо было бы среди внешнего окружения цивилизации пожить простойжизнью, какой живут на необжитых землях, хотя бы для того, чтобы узнать,каковы первичные жизненные потребности и как люди их удовлетворяют, илиперелистать старые торговые книги, чтобы увидеть, что люди покупали преждевсего, чем они запасались, то есть каковы продукты, без которых непроживешь. Ибо столетия прогресса внесли очень мало нового в основныезаконы человеческого существования; точно так же и скелет наш, вероятно,не отличается от скелетов наших предков. Под _жизненными потребностями_ я разумею то из добываемого человеком,что всегда было или давно стало столь важным для жизни, что почти никто непытается без этого обойтись, будь то по невежеству, или по бедности, илииз философского принципа. В этом смысле для многих живых существ имеетсялишь одна потребность - в Пище. Для бизона прерий это несколько дюймоввкусной травы и водопой, да еще, может быть, укрытие в лесу или в тенигоры. Животные нуждаются только в пище и убежище. Для человека в нашемклимате первичные потребности включают Пищу, Кров, Одежду и Топливо; покаэто нам не обеспечено, мы неспособны свободно и успешно решать подлинныежизненные проблемы. Человек изобрел не только дома, но и одежду, иприготовление пищи; вероятно из случайно обнаруженного тепла от костра,вначале - роскоши, возникла нынешняя потребность греться у огня. Мы видим,что собаки и кошки тоже приобрели эту привычку - вторую натуру. С помощьюКрова и Одежды мы лишь законно сохраняем наше собственное внутреннеетепло; когда появляется избыток этого тепла, или Топлива, то есть, когдасоздается наружное тепло, превышающее наше внутреннее, начинаетсяприготовление пищи на огне. Натуралист Дарвин (*12), рассказывая о жителяхОгненной Земли, говорит, что он и его спутники, сидя у самого костра втеплой одежде, вовсе не ощущали чрезмерного тепла и удивлялись тому, чтообнаженные туземцы, сидевшие дальше, "обливались потом, точно ихподжаривали". Говорят, что житель Новой Голландии (*13) безнаказанно ходитобнаженным, когда европеец даже одетый дрожит от холода. Нельзя лисочетать закаленность этих дикарей с интеллектуальностью цивилизованногочеловека? Согласно Либиху (*14) человеческое тело представляет собой печь,а пища является тем топливом, которое поддерживает внутреннее горение влегких. В холодную погоду мы едим больше, в теплую - меньше. Животноетепло получается в результате медленного сгорания; а болезнь и смертьнаступают, когда это горение чрезмерно ускоряется, или когда, наоборот, отнедостатка топлива или какого-нибудь дефекта в тяге, огонь гаснет.Конечно, жизненное тепло нельзя отождествлять с огнем, но в какой-тостепени эта аналогия годится. Из сказанного следует, что слова _животнаяжизнь_ почти совпадают с _животным теплом_. Если рассматривать пищу кактопливо, поддерживающее огонь внутри нас, - а Топливо служит лишь дляприготовления Пищи или для усиления внутреннего тепла путем добавлениянаружного, - Кров и Одежда также нужны лишь для сохранения создаваемого ипоглощаемого таким образом тепла. Итак, первой потребностью нашего организма является потребностьсогреться, сохранить жизненное тепло. Вот почему мы так хлопочем не толькоо Пище, Одежде и Крове, но и о постелях - нашей ночной одежде - и радиэтого внутреннего крова разоряем гнезда птиц и ощипываем пух с их груди,подобно кроту, который в глубине своей норы устраивает себе постель изтравы и листьев. Бедняк часто жалуется, что ему холодно в этом мире;холоду, как физическому, так и социальному, мы приписываем большую частьнаших недугов. В некоторых широтах для человека летом возможна райскаяжизнь. Топливо требуется ему лишь для приготовления Пищи, костром служитсолнце, многие из плодов достаточно прожариваются в его лучах; и вообщепища там разнообразнее и доступнее, а Одежда и Кров почти совершенно ненужны. В наше время и в нашей стране, как я знаю по собственному опыту,почти столь же необходимы некоторые орудия - нож, топор, лопата, тачка, адля занятий науками - лампа, бумага и несколько книг; все это стоитнедорого. А ведь находятся безумцы, которые отправляются на край земли, вдикие местности с нездоровым климатом, и торгуют там 10 и 20 лет радитого, чтобы потом доживать свой век - то есть сохранять в себе тепло - вНовой Англии. Кто живет в роскоши, тот не только поддерживает в себетепло, но и парится в чрезмерной жаре. Как я уже говорил, его поджаривают,разумеется a la mode [по моде (франц.)]. Большая часть роскоши и многое из так называемого комфорта не только ненужны, но положительно мешают прогрессу человечества. Что касается роскошии комфорта, то мудрецы всегда жили проще и скуднее, чем бедняки. Никто небыл так беден земными благами и так богат духовно, как древние философыКитая, Индии, Персии и Греции. Мы немного о них знаем. Но удивительно, чтомы вообще о них знаем. То же можно сказать и о реформаторах и благодетеляхчеловечества, живших в более поздние времена. Нельзя быть беспристрастными мудрым наблюдателем человеческой жизни иначе, как с позиций, которые мыназвали бы добровольной бедностью. Живя в роскоши, ничего не создашь,кроме предметов роскоши, будь то в сельском хозяйстве, торговле,литературе или искусстве. У нас сейчас есть профессора философии, нофилософов нет. Но и учить хорошо, потому, что некогда учили на собственномпримере. Быть философом - значит не только тонко мыслить или даже основатьшколу; для этого надо так любить мудрость, чтобы жить по ее велениям - впростоте, независимости, великодушии и вере. Это значит решать некоторыежизненные проблемы не только теоретически, но и практически. Обычно жеуспех знаменитых ученых и мыслителей подобен успеху царедворца, а невластелина или героя. Они живут по-старинке, как жили их отцы, и нестановятся родоначальниками более благородной человеческой породы. Почемуже вообще вырождаются люди? Отчего вымирают семьи? Какие именно излишестварасслабляют и губят народы? Нет ли их и в нашей собственной жизни?Истинный философ даже во внешнем образе жизни идет впереди своего века. Онпо-иному, не так, как его современники, питается, укрывается, одевается исогревается. Можно ли быть философом и не поддерживать свое жизненноетепло более мудрыми способами, чем прочие люди? Когда человек согрелся одним из описанных мною способов, какие ещепотребности у него остаются? Едва ли это будет добавочное тепло того жерода - более обильная и жирная пища, больший и более роскошный дом, болееразнообразная и красивая одежда, непрестанный и более жаркий огонь в очагеили нескольких очагах и тому подобное. Добыв все необходимое для жизни, онможет поставить себе лучшую цель, чем получение излишков; освободившись отчерной работы, он может, наконец, отважиться жить. Раз почва оказаласьподходящей для семени, и оно пустило корешки вниз, оно может безбоязненновыпускать свои ростки вверх. Для чего же человек так прочно укоренился наземле, как не для того, чтоб настолько же подняться вверх, к небесам? Ведьнаиболее благородные растения ценятся за их плоды, созревающие в воздухе ина свету, высоко над землей, не то, что овощи, хоть бы и двухлетние,которые выращиваются только ради корней и для этого часто обрезаютсясверху, так что многие не узнали бы их в пору их цветения. Я не собираюсь диктовать правила сильным и мужественным натурам,которые сами знают свое дело, будь то в небесах или в аду, и строят болеероскошно и тратят щедрее всех богачей, но никогда не становятся от этогобеднее и не считают, на что живут, - если только действительно есть такиелюди, как об этом мечталось; не намерен я поучать и тех, кто восхищается ивдохновляется именно нынешним порядком вещей и лелеет его с нежностью ипылкостью влюбленных, - до некоторой степени я и себя самого отношу к ихчислу; я не обращаюсь к тем, кто убежден, что живет правильно, кто бы онини были, - им лучше знать, так ли это; я обращаюсь главным образом к массенедовольных, напрасно сетующих на жестокую участь или на времена, вместотого, чтобы улучшить их. Есть такие, что горюют всего сильнее ибезутешнее, потому что, по их словам, они исполняют свой долг. Я такжеимею в виду тот, по видимости богатый, а на деле удручающе нищий класс,который накопил груды мусора, но не знает, как им пользоваться, или как отнего освободиться, и сам себе сковал золотые и серебряные цепи. Если бы я попытался рассказать, как мне хотелось провести свою жизнь,это, вероятно, удивило бы тех из моих читателей, которые сколько-нибудьзнакомы с моей действительной историей, и уж наверняка поразило бы тех,кто о ней ничего не знает. Я упомяну лишь некоторые из планов, которые ястроил. В любую погоду, в любой час дня или ночи я стремился наилучшим образомиспользовать именно данный момент и отметить его особой зарубкой; я хотелоказаться на черте, где встречаются две вечности: прошедшее и будущее, - аэто ведь и есть настоящее, - и этой черты придерживаться. Вы должныпростить мне некоторые неясности, потому что в моем ремесле больше тайн,чем в большинстве других, и не то, чтобы я нарочно стремился их иметь, -просто они неотделимы от самой его природы. Я рад бы рассказать все, что яо нем знаю, и никогда не писать на своей калитке: "Вход воспрещен". Когда-то давно у меня пропал охотничий пес, гнедой конь и голубка(*15), и я до сих пор их разыскиваю. Многих путников я расспрашивал о них,говорил, где они могли им встретиться и на какие клички отзывались. Мнепопались один или два человека, которые слышали лай пса и топот коня идаже видели, как взлетала за облака голубка, и им так же хотелось найтиих, словно они сами их потеряли. Как хорошо опережать не только солнечный восход или рассвет, но, есливозможно, и самое Природу! Сколько раз, летом и зимою, я начинал свойтрудовой день раньше кого-либо из соседей. Многие мои сограждане навернякавстречали меня уже на обратном пути - фермеры, ехавшие на рассвете вБостон, или дровосеки, выходившие на работу. Правда, я ни разу не пособилсолнечному восходу, но будьте уверены, что даже присутствовать при нембыло крайне важно. Сколько осенних и даже зимних дней я провел за городом, пытаясьподслушать, что скажет ветер - подслушать и поскорее разнести его вести. Явкладывал в это почти весь свой капитал, да к тому же еще и задыхался,пытаясь бежать против ветра. Если бы дело касалось одной из политическихпартий, можете быть уверены - об этом напечатали бы в "Газете", в самомраннем выпуске. Иногда я наблюдал с какого-нибудь утеса или дерева, чтобызнаками известить о любом новом пришельце, а по вечерам поджидал навершине холма, не начнет ли валиться небо и не свалится ли что-нибудь намою долю - хотя мне мало что доставалось, да и это таяло на солнце, какманна небесная. Я долгое время работал репортером в журнале, у которого было не оченьмного подписчиков (*16); его редактор до сих пор не нашел нужнымнапечатать большую часть моих корреспонденции, и я, как очень многиеписатели, ничего не получал за свой труд. Но в данном случае труды самизаключали в себе награду. Много лет я добровольно состоял смотрителем ливней и снежных бурь ивыполнял свою работу добросовестно; был инспектором, если не проезжихдорог, то лесных троп, содержал их в порядке, чинил мостики через овраги иследил, чтобы они круглый год были проходимы всюду, где след человекауказывал, что в них есть нужда. Я присматривал за дикими животными нашей округи - а они так любятпрыгать через изгороди, что доставляют заботливому пастуху немало хлопот;заглядывал я и в дальние уголки фермерских усадеб, хоть и не всегда знал,на каком поле сегодня работает Джонас или Соломон - это меня не касалось.Я поливал бруснику, карликовую вишню, каменное дерево, красную сосну ичерный вяз, белый виноград и желтые фиалки, - а то они, пожалуй, погиблибы в засуху. Скажу, не хвалясь, что я долго трудился таким образом, и трудилсяусердно, пока не стало совершенно очевидно, что сограждане не намеренызачислить меня в штат городских чиновников и назначить мне скромноевознаграждение. Счета, которые я честно вел, никогда не проверялись и уж,конечно, не акцептировались и не оплачивались. Впрочем, я к этому нестремился. Недавно бродячий индеец принес на продажу корзины в дом известногоадвоката (*17), живущего неподалеку от меня. "Нужны вам корзины?" -спросил он. "Нет, не нужны", - был ответ. "Вот тебе раз! - воскликнулиндеец, выходя из ворот, - вы, значит, хотите нас уморить голодом?" Увидя,как процветают его предприимчивые белые соседи, как адвокату достаточнонаплести речей и доводов, чтобы, словно по волшебству, добыть и деньги, ипочет, индеец сказал себе: надо и мне заняться делом; буду плести корзины,это я умею. Он решил, что от него требуется только сплести корзину, апокупать - это уж обязанность белого. Он не знал, что необходимо сделатьпокупку выгодной для белого или хотя бы уверить его в этом, или же плестичто-либо другое, что выгодно покупать. Я тоже плел своего рода тонкиекорзины, но не сумел устроить так, чтобы хоть кому-нибудь было выгодно ихкупить. Но я-то все равно считал, что плести их стоит, и вместо того,чтобы выяснять, как сделать приобретение моих корзин выгодным для людей, ястал искать способов обойтись без их продажи. Люди привыкли признавать ивосхвалять лишь один вид жизненного успеха. Но зачем превозносить именноего, в ущерб всем другим? Обнаружив, что сограждане не намерены предложить мне судейское кресло,или приход, или еще какую-нибудь должность и что мне надо самому искатьсредства к жизни, я еще решительнее устремился в леса, где меня зналилучше. Я захотел немедленно войти в дело, не накапливая требуемого в такихслучаях капитала и обойдясь имевшимися у меня скудными средствами. Яотправился на берега Уолдена не за тем, чтобы прожить подешевле илиподороже, но чтобы без помех заняться своими делами (*18); уж очень глупобыло бы отказаться от них из-за недостатка здравого смысла, малой долипредприимчивости и деловых способностей. Я всегда старался приобрести навыки делового человека; они необходимыкаждому. Если вы торгуете с Небесной Империей (*19), тогда достаточноконторы на побережье, в какой-нибудь гавани Салема (*20). Вы будетевывозить чисто отечественные продукты: больше всего льда и сосновойдревесины, немного гранита, и все это на отечественных судах. Это выгодноедело. Тут надо самому во все входить, быть и штурманом, и капитаном, ивладельцем, и страховщиком; самому покупать, продавать и вести счета,получать всю почту и самому на все отвечать; самому во всякое времянаблюдать за разгрузкой ввозимых товаров; поспевать почти сразу внесколько точек побережья - ибо самый ценный груз часто могут выгрузить напобережье Джерси (*21); быть самому себе телеграфом, неустанно обозреватьгоризонт, окликая все суда, направляющиеся к берегу; иметь постояннонаготове товар для снабжения столь далекого и обширного рынка; бытьосведомленным о состоянии всех рынков, о перспективах войны и мира,предвидеть перемены в промышленности и цивилизации, использоватьрезультаты всех экспедиций, все новые пути и возможности для навигации;изучать карты, выяснять, где рифы, а где новые маяки, и буи; постоянновыверять логарифмические таблицы, ибо из-за ошибки в вычислениях многиесуда, шедшие в гостеприимную гавань, разбивались о скалы - вспомнимзагадочную судьбу Лаперуза (*22); следить за успехами науки во всем мире,изучать жизнь всех знаменитых открывателей и мореходов, искателейприключений и торговцев, от Ганнона (*23) и финикийцев до наших дней, и,наконец, производить время от времени учет товаров, чтобы знать, в какомположении ваши дела. Подобный труд заставляет человека напрягать все своиспособности; все эти вопросы прибылей, убытков и процентов, учет веса тарыи все прочие измерения и расценки требуют универсальных познаний. Я решил, что Уолденский пруд будет отличным местом для ведения дела, -не только из-за железной дороги и добычи льда; есть и еще преимущества,которые мне, быть может, нет расчета раскрывать: выгодное и удобноеместоположение. Здесь нет, как на невских берегах, болот, которые надозасыпать, хотя всюду надо строить на сваях и вбивать их самому. Говорят,что наводнение и западный ветер во время ледохода на Неве могут сместиПетербург с лица земли. Поскольку я начинал дело без обычных капиталовложений, читателю будетнелегко догадаться, откуда взялись те средства, которые все же необходимыдля подобного предприятия. Что касается одежды, - если сразу перейти кпрактическим вопросам, - то здесь нами чаще руководит любовь к новизне иоглядка на других людей, чем соображения действительной пользы. Пустькаждый, кому приходится работать, помнит, что назначение одежды состоит,во-первых, в том, чтобы сохранять жизненное тепло, а, во-вторых, принынешних нравах, в том, чтобы прикрывать наготу; тогда он увидит, скольконужной и важной работы он может совершить, ничего не прибавляя к своемугардеробу. Королям и королевам, которые только по одному разу надеваюткаждый свой туалет, хотя бы и сделанный придворным портным или портнихой,неведомо удовольствие носить ладно сидящую одежду. Они не более чемдеревянные плечики, на которые вешается новое платье. Наша одежда с каждымднем все более к нам применяется; она получает отпечаток нрава своеговладельца, и мы неохотно расстаемся с ней, почти как с нашим собственнымтелом, и так же оттягиваем этот срок с помощью починок и иногомедицинского вмешательства. Ни один человек никогда не терял в моих глазахиз-за заплаты на одежде; а между тем люди больше хлопочут о модном, илихотя бы чистом и незаплатанном платье, чем о чистой совести. А ведь даженезаплатанная прореха не обличает в человеке никаких пороков, кроме развенепрактичности. Я иногда испытываю своих знакомых такими вопросами:согласились ли бы они на заплату или просто пару лишних швов на колене?Большинство, по-видимому, считает, что это значило бы загубить своюбудущность. Им легче было бы ковылять в город со сломанной ногой, чем сразорванной штаниной. Когда у джентльмена что-нибудь приключается сногами, их еще можно починить, но если нечто подобное случается с егобрюками, это уже непоправимо, ибо он считается не с тем, что действительнодостойно уважения, а с тем, что уважают люди. Нам редко встречаетсячеловек - большей частью одни сюртуки и брюки. Обрядите пугало в вашеплатье, а сами встаньте рядом с ним нагишом, - и люди скорее поздороваютсяс пугалом, чем с вами. Недавно, проходя мимо кукурузного поля, я увиделшляпу и сюртук, нацепленные на палку, и сразу узнал хозяина фермы.Непогода несколько потрепала его с тех пор, как мы виделись в последнийраз. Я слыхал о собаке, которая лаяла на каждого чужого человека,приближавшегося к дому ее хозяина в одежде, но очень спокойно встретилаголого вора. Интересно, насколько люди сохранили бы свое общественноеположение, если бы снять с них одежду. Сумели бы вы в этом случае выбратьиз группы цивилизованных людей тех, кто принадлежит к высшим классам?Когда мадам Пфейфер (*24), смелая путешественница вокруг света, с востокана запад, добралась до Азиатской России, она почувствовала надобностьпереодеться ради встречи с местными властями, потому что, как она пишет,"оказалась в цивилизованной стране, где о человеке судят по платью". Дажев городах нашей демократической Новой Англии случайно приобретенноебогатство и его внешние атрибуты - наряды и экипажи - обеспечивают ихвладельцу почти всеобщее уважение. Но те, кто воздает богачу такоеуважение, как они ни многочисленны, по сути дела - дикари, и к ним надо быпослать миссионера. К тому же, одежда породила шитье - занятие поистиненескончаемое. Во всяком случае, женским нарядам никогда не бывает конца. Когда человек нашел себе дело, ему не требуется для этого новый костюм.Для него сойдет и старый, невесть сколько времени пролежавший на чердаке.Старые башмаки дольше прослужат герою, чем его лакею, если только у героевбывают лакеи, а еще древнее башмаков - босые ступни, и можно обойтись дажеими. Только тем, кто ходит на балы и в законодательные собрания, требуетсяменять костюм так же часто, как меняется носящий их человек. Если мойсюртук и брюки, шляпа и башмаки еще годны, чтобы молиться в них богу, -значит, их еще можно носить, не правда ли? А кто из нас донашивает своеплатье действительно до конца, пока оно не распадется на первичныеэлементы, вместо того, чтобы в виде благотворительности оделять имкакого-нибудь бедного парня, который, возможно, в свою очередь, отдает егокому-нибудь еще беднее, - или, может быть, следовало бы сказать: богаче,раз он обходится меньшим? Я советую вам остерегаться всех дел, требующихнового платья, а не нового человека. Если сам человек не обновился, какможет ново

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: