 |
Духовное пение старой Руси 6 глава
|
|
|
|
Надо сразу оговориться, что это самая простая, условно говоря, элементарная Механика мышления, основание, на котором будет выращена целая система очевидностей, составляющая наш Образ мира. Но для этого в процесс придется вмешаться более сложному уровню человеческого мышления — мышлению Свойства и отобрать "стандартный" набор очевидностей для всех "своих", то есть членов определенного сообщества.
Из всех "механизмов" ума очевидность не случайно становится этим основанием для общения с миром. Она есть отражение на уровне мышления основного принципа ведания— непосредственного видения, знания. Да она и есть видение, но искаженное. Искажение происходит не в "механике" ума, а на уровне постановки задач. С измельчанием целей автоматически мельчает глубина восприятия мира. И ты погружаешься в плотный слой обычного, того, чем живет общество, то есть свои. Очевидность — норма существования обычного человека, человека обычая. Очевидность на самом деле есть подмена жизни, та броня, что не подпускает к ней. И то, как не подпускает, тоже своего рода механика доступная изучению.
Мы можем говорить о Мире очевидностей, являющемся основой для Мира случайностей. Мы, люди, совершаем множество суетливых движений. Это множит случайность, непредсказуемость, бессвязность нашей жизни и нашего мира. Но за этим маревом непредсказуемого, случайного стоят законы мира, на которые мы своими случайными движениями никакого воздействия оказать не можем. Более того, когда нам нужно совершить Поступок, мы вольно или невольно обращаемся к действиям, предписываемым законами. Тогда это действие становится неслучайным и в силу этого ведет к движению и изменению нашего положения в мире. Вся остальная суета, какой бы быстрой и обильной она ни была, ни к каким изменениям не ведет. Это осознают все люди хотя бы на уровне ощущений и стараются опираться на законы, как на источники настоящей силы. Но вот найти эти источники удается далеко не всем.
|
|
|
Как проявляются законы мира для нас? В виде того, что бесспорно. Вот это качество бесспорности и шутит с нами злую шутку с названием человеческая доля. Законы бесспорны потому, что ты ничего не можешь с ними поделать, они есть и их не оспорить. Общество же, общественное мышление создает целую категорию явлений сознания, с которыми не принято спорить, потому что они сами собой разумеются! Само собой разумеющееся и есть очевидность. Но само собой разумеющееся разумеется без тебя! Более того, даже без разума! Оно жестко связано с разумом по принципу его обязательного выключения там, где обнаружит. А это означает, что разум не применим к Очевидностям. Очевидности нужно знать помимо разума. Но что такое разум, и как знать помимо него?
Разум — это способность ума познавать мир, изучать познанное, делать из этого выводы и принимать решения о действиях. И все это в образах.
В отношении очевидностей это не работает. Экономичнее, как говорили в Тропе, рачительнее извлечь готовый образ из памяти, а не из восприятия. Исследовать же очевидности настолько напрасная трата времени, что гораздо проще и выгоднее помнить все очевидности своего мира, как своего рода таблицу умножения. Иначе говоря, применять принцип Само-собой-разумения — это значит действовать бездумно в целях экономичности.
Проверки разумом очевидностей делались так часто и приводили к настолько повторяющимся ответам, что общество (общественное мышление) считает бессмысленным повторять их и даже осмеивает подобного исследователя как глупца, дурака. (Тема дурака, пожалуй, требует специального исследования с точки зрения Науки мышления).
|
|
|
Однако, однозначность очевидности подтверждается только множественностью проверок ее другими людьми, постоянно приводивших к одному и тому же результату. Это означает, что если за очевидностью и прячется какой-то закон, то никого не интересует, могут ли у него быть другие проявления. Попытки их поиска осуждаются на основании того, что многие пытались, и ничего не вышло!
Иными словами, в основе очевидностей лежит общественное Мнение, которое должно управлять не только поведением людей, но и расходованием их сил, чтобы силы эти не разбазаривались зря, а шли на поиск пользы для общества, для своих. То есть на достижение смыслов, потому что основной вопрос осмысления — это: что это мне дает? Какова польза?
Очевидности— это узлы сетки осмысления Мира,закрепленные общественным знанием и охраняемые общественным мнением. Иначе, это те основы, на которых зиждется наше мировоззрение или наш Образ Мира.
Очевидности лежат слоями образов, прикрывая узлы сетки смыслов, которую "умный" человек может прозревать. Еще глубже, под сеткой смыслов, спрятаны законы мира, которые в общем-то есть основа для смыслов. Но видеть их сквозь все эти слои не под силу и "умному" человеку. Какова механика этих искажений?
Если мы бросим камень, он упадет на землю. Падение камня неизбежно. Является ли это смыслом? Нет. Камень падает бессмысленно, но закономерно. В его падении проявляется закон притяжения земли или, для народного понимания, закон тяжести: тяжелое падает на землю — его тянут тяги земные!
Итак, тяжелое падает на землю. Это очевидность. Как этот кусок очевидностного связывается с узлом смыслов? С-мы-сл- ивание происходит, если мы пытаемся связать это с человеком, с людьми, то есть с "мы", задавшись вопросом: а что это значит для меня, для людей?
И ответ примерно таков: тяжелое падает на землю, значит, не маши руками — не взлетишь! Не прыгай с обрывов и крыш — убьешься! Не птица — не полетишь и не мечтай! Ну, если хочешь, мечтай, но попыток не делай, если жизнь не надоела! Уже проверено дураками!
Смысл обладания знанием скрытого за очевидностью в том, чтобы быть умным и не делать глупостей, что означает всего лишь — не тратить силы зря. Именно этот выбор и предлагается Девке-семилетке: согласна ли ты жить, как все... умные люди. Умные, как это ни странно, оказывается синонимом своих, а Дурак — это человек чужой, странный (отсюда — иностранец). А если учесть, что основные значения слова скоморох — веселый и дурак, то можно в определенном смысле говорить о скоморошестве, как о своеобразном посвящении в дураки, то есть в странные, иные, иноки русской деревни.
|
|
|
Умный человек, благодаря своему выбору, вместе с очевидностями обретает и иерархию ценностей своего общества, иначе говоря, он обретает свое место в мире, а заодно и систему/предписаний, как его достигнуть, занять и удерживать. Говоря современно, он запрограммирован с этого момента на всю жизнь. Он теряет свободу, но обретает покой, как ему кажется. На Тропе таких людей называли покойниками, а сквозь обличье умности и свойства видели отсветы древнейшей битвы мирозданья — между добром и злом. Хотя бы потому, что задача очевидностей — отучить человечество думать.
Есть нечто в очевидности, что делает ее потрясающе сильной. Она чуть ли не единственное, что не требует доказательств, рассуждений и даже осмысления, потому что давно осмыслена. Осмыслена тогда, когда стала известна. То есть восприятие очевидности происходит сразу со всеми ее связями. Но как она воспринимается?
Как кажется, зрением, очами. Почему это дает им такую силу и непререкаемость?
Вероятно потому, что у нас нет другого источника знаний о мире, который был бы точнее и полнее, чем зрение. Иными словами, мы зависим от зрения и за это как бы сдаемся ему, платим очень дорогую цену за его услуги — отдаем ответственность за свою жизнь. Что-то типа межличностного общения, но с собственным зрением: "Ну, раз ты мне не даешь выбора, так я буду тогда во всем полагаться на тебя! Но уж тогда, если ты меня подведешь, так это значит, такая жизнь вообще невозможна!" Мы как бы хотели жить по-другому, не завися от зрения в такой мере, но нас словно бы силой засунули в такое состояние, не предоставив выбора, и мы обиделись и специально излишне положились на этого помощника, чтобы он нас подвел. И если это случится, мы обретаем возможность покончить с такой жизнью и затребовать себе более выгодные условия: ведь я же отыграл на ваших условиях, отмучался! Теперь конфетку!
|
|
|
Подтверждением этого, на мой взгляд, является то, что большинство людей отказываются искать другие возможности для восприятия мира. А зачем? Для целей земного существования, то есть для целей этой моей жизни, хватает. Только помнящие и о других жизнях пытаются восстановить свои истинные способности.
Какова же механика очевидного?
Очевидно, что это меньше, а это больше.
Это светлее, а это темнее.
Это острее, а это тупее.
То есть очевидны, в первую очередь, качества вещей. Вещи этого мира сравниваются по качествам. И те качества, которые воспринимаются зрительно, сравниваются с помощью понятия "очевидно". Те же, которые надо сравнивать с помощью других органов восприятия, сравниваются с помощью словесных формул типа: само собой ясно, само собой понятно — из разряда само-собой-разумения или же: это чувствуется, это ощущается. И даже: возьми и попробуй!
Но тут мы приходим к условности языка. Допустим, то, что один раствор явно солонее другого, лишь тогда становится само собой ясным, когда мы договоримся о значении слова "соленость". По мере условности подобные понятия близки к понятию "правое-левое".
Допустим, некто, не знающий различия правого и левого, задает знающему вопрос:
— Какой рукой ты держишь ложку? Знающий ответит:
— Правой.
— Почему ты считаешь, что правой?— может продолжить незнающий.
И тогда вполне возможен ответ:
— Посмотри и сам увидишь!
Но если незнающий будет продолжать допытываться, знающему ничего не останется, кроме как начать договариваться:
— Смотри — эта рука называется правая, а эта левая. Запомнил? Ну-ка скажи мне теперь, в какой руке ты держишь вилку?
Итак, с момента, как только человек это запомнит, понятие "правое-левое" станет для него очевидностью. Почему? Потому что это то, что никаким разумом не распознается, а может только, как данность, храниться готовым зрительным образом в памяти и распознается только в памяти! Точнее, извлекается из памяти как образ-ярлык, заплата, наклейка, которая нашлепывается на явление природы или вещь, сразу неся и все свое смысловое окружение со всей остальной картиной мира этого человека. А чтобы этот образ обнаружить в памяти, его там надо увидеть. Что означает, что очевидное видно отнюдь не в природе, не в окружении человека, а в его внутреннем видении. И видят очевидности отнюдь не глаза, что означает, что очи — орган не физический.
|
|
|
Ты глядишь на явление мира и знаешь, что это величайшая тайна, потому что оно недоступно твоему разуму. Но это означает, что дальше ты не можешь жить, поскольку ты в замешательстве. А жизнь не ждет! И тогда ты обращаешься внутрь себя и находишь в своей памяти образ того, как надо обращаться с подобными явлениями. Точнее, как принято в нашем обществе разгадывать такие загадки, чтобы прервать замешательство.
Что же такое очевидность? Это мостик, который человеческое мышление перекидывает через дыры в Образе Мира, через провалы в неведомое, в тайну! Можно сказать, что это двери в иные миры, миры, где наше мышление не применимо, и куда опасно соваться, как считает житейская мудрость человечества.
Не ходите, дети, в Африку гулять! Это заклинание звучит над землей уже много тысячелетий, вероятно, с момента рождения человека современного. Ну, а если все-таки идти, то надо быть готовым. Готовым к чему и как? С этого вопроса заканчивается обычай и начинается магия.
Очевидности — мостики над неподдающимся познанию — дают возможность продолжить мышление, а значит, и существование. Это их прямая задача. Но есть и нагрузка. Каждый народ применяет очевидности. Однако, поскольку очевидности не связаны с законами природы, то есть с истиной, и даже скорее призваны перекрыть эти законы, лечь поверх их заплатами, то их содержание становится необязательным. Лишь бы только они осуществляли задачу мостика — связывать разорванный поток мышления. А это значит, что каждый народ может позволить себе создать свой набор очевидностей, отличающийся от очевидностей других народов для тех же самых явлений природы. И тем определить своих и выделить себя из чужих. Иначе говоря, набор очевидностей народа становится орудием определения свойства и, следовательно, должен вводиться в мировоззрение "наших" с самого детства и проверяться на всех возрастных экзаменах-инициациях.
Очевидности впитываются членом общества в несколько этапов. Первый можно назвать бессловесным или детским. Дите познает мир телом, оно как бы осваивает сам образ человека, который избрало для будущей жизни. Загадки-задания, которыми оно проверяется в этот период, отражены в так называемом детском фольклоре. Это всяческие пестушки, потешки и прибаутки, цель которых — обучить и проверить, как ребенок владеет телом. Например, рассказывая про Сороку-белобоку, младенцу поочередно загибают и разгибают пальчики, так что он начинает их узнавать и использовать осознанно.
Когда ребенка учат ходить, задают вопрос:
— Ножки, ножки,
Куда вы бежите?
— В лесок по мошок:
Избушку мшить,
Чтобы не холодно жить [12, с. 115].
Или ребенка заставляют плясать, держа за ручки:
Аи, деточка, попляши,
Твои ножки хороши,
Нос сучком,
Голова крючком,
Спинка ящичком [12, с. 114].
То же самое относится и ко всем известным "Ладушкам", которые, если их выполнить со всеми полагающимися движениями рук ребенка, являются просто великолепным детским оздоровительно-гимнастическим комплексом. И всюду один и тот же принцип — задание иди вопрос — обучение или проверка усвоения. Я ограничусь этими примерами, потому что материал тут настолько огромен, что требует отдельной большой статьи.
Заканчивается первый этап с признанием за ребенком пола и первым постригом-посвящением в мальчики или в девочки. В традиционной культуре это происходило приблизительно в два-три года. Можно считать, что этим признавалось, что ребенок сдал экзамен на человека. Теперь он еще должен был стать своим.
Этому посвящен следующий возрастной этап до семи лет. В загадках ему соответствует основной корпус вопросов об устройстве мира. Причем, если взять загадки древние, условно говоря, этнографические, то бросается в глаза, что они неразрешимы. Их может отгадать только тот, кто знает ответ. Это загадки об устройстве Нашего, Своего мира! Это инструмент народной педагогики, с помощью которого воспитывались и проверялись на знание очевидностей свои. Кстати, количество загадок во всех традиционных обществах ограничено всего несколькими десятками. Очень вероятно, что это означает, что для проверки на свойство нужно знать всего несколько десятков очевидностей об устройстве мира. С чем это связано — с тем, что мир был "проще", или же изустное знание мифологии и фольклора заменяло излишние проверки?
Приведу для примера несколько традиционных загадок из статьи Цивьян "Отгадка в загадке: разгадка загадки?" [13]:
Сам жиляный, ножки гляняны, голова маслина = Лен. Я, Петров, имею восемь углов, четыре уха и два брюха = Корзина из лыка для хлеба и сена.
Стоит дед с милю длины, с версту толщины = Печь.
Я умышленно расположил загадки по степени возрастания свойства и убывания возможности искать ответ, вспоминая реалии жизни. При этом еще надо учесть, что русские загадки отразили все-таки стадиально довольно поздний этап развития общественного мышления. Среди загадок охотничьих народов запросто можно встретить что-нибудь типа: Белый старик трубку не курит = Луна; и т.п.
Обучение свойству и знанию очевидностей "устройства мира" происходит уже не индивидуально. Ребенок оказывается в игре, а с определенного возраста и в хороводе, где понятие "видеть — узнавать как правильное-неправильное" закреплялось порой даже с жестокостью через насмешку и издевку. Не буду останавливаться на этом слишком подробно, приведу только один текст из второго выпуска журнала "Живая старина" за 1902 год. Это песня "про невозможное", под которую казаки Восточного Забайкалья плясали пляску "Парочка".
Где это виданное,
Да где это слыханное,
Чтобы курочка бычка принесла,
Поросеночек яичко снес,
Тутусеночек за печку унес,
Кобыла цыплят выпарила,
Жеребенок раскудахтался,
Безрукий яйца покрал,
Голопузый за пазуху поклал,
А глухой-то подслушивал,
А слепой-то подглядывал,
А немой караул закричал,
Безногий на побег побежал! [14]
Именно этот экзамен-посвящение и описывает песня о "Семилетке", в которой появляется старик. Но когда семи-восьмилетняя девочка решает трудные задачи Бабы-Яги или Морозко в сказках типа "Василисы Прекрасной", мы видим задачи другого типа. Это явно экзамен, но в нем появляется кое-что новое, кроме знания "устройства мира". В. Я. Пропп считал, что задача этих испытаний — проверка добродетелей, которые позволяют овладеть магическими силами. Но что такое добродетели? По сути — это всего лишь соответствие личности определенным требованиям общества. С психологической точки зрения, смысл этих испытаний — проверить, знает ли отрок, как поступать правильно. Правильно, значит, в соответствии с Правилами. Знание же правил, правильность поведения и есть основной признак свойства, регламентируемый следующим типом очевидностей — очевидностями поведения или добродетелями. И это, на мой взгляд, следующий этап народной педагогики. Сказка, описывая семи-восьмилетних девочек, просто стянула в один узел два посвящения-экзамена.
Следующий этап в обучении и познании Мира совпадает с подготовкой к браку и идет с семи-восьми до двенадцати-пятнадцати лет. В древности брачный возраст был меньше, чем сейчас, но не надо думать, что наши предки только и мечтали, как бы пораньше оженить свое детище:
Не доноска меня матушка родила,
Да родила, да родила, да родила,
Не дороска меня матушка женила,
Молодая та жена невзлюбила,
Заманила не доростка по малину,
Привязала недоростка ко березке...[15, с. 631, № 114].
Это из "Собрания разных песен" Михаила Дмитриевича Чулкова. О другом виде неравного брака — со стариком — напоминать не буду. Важно одно: необходимость подготовки к браку не просто осознавалась народом, а и воплощалась порой на уровне учебы и особого обряда-посвящения. Иногда он воплощался в специальный обряд-празднование совершеннолетия девицы, как это описано Зелениным [2, Обрядовое празднество совершеннолетия девины у русских]. Иногда по результатам негласного "экзамена", который проводило все общество, и в первую очередь, девическое сообщество, девушка-подросток просто допускалась на Беседы или в Хоровод. Так сказать, принималась в число своих остальными девушками-невестами. Я хочу верить, что где-то сохранялось и специальное обучение жреческого типа, следы которого, как мне кажется, и сохраняются в названных сказках.
Во всяком случае, ему тоже посвящен целый комплекс загадок и задач, разбивающиеся на два типа: очевидности правильного поведения и тонкости знания устройства мира.
К способам обучения очевидностям правильного поведения или добродетелям я бы отнес и "корильные песни" типа:
А я где была,
Да что видела!
Сын на матери
Все дрова возил!
А также загадки и задачи, которые можно назвать неразрешимыми. Они тоже связаны с очевидностями, но другого типа. Их можно назвать Исключениями из правил. Ничто не ростет без кореньев, кроме камня! Ничто не свищет без голосу, кроме ветру! Все цветы мне надоели, кроме розы!.. Знание исключений — это уже признак изощренности. Знающий исключения не просто
принял решение стать своим, он уже столько вложил в это решение, что стал защитником свойства и готов передавать его дальше. Поэтому ему можно позволить вступить в брак, рожать детей и обучать их свойству. Таков обычай!
Родился, женился, умер! Вот таким видится современному человеку традиционный мир. Скучно и нудно. Мы живем интереснее. Вот только непонятно, почему нам так хочется в сказку? В их сказку! Наши современные сказки, до тех сказок все-таки не дотягивают. Может быть, вся эта предопределенность была зачем-то нужна? Хотя бы затем, чтобы из несвободы тянуло к очищению, свободе, Духу? Или чтобы хотя бы было, откуда сбежать?
Можно ли противостоять свойству и миру очевидностей? Вопрос личный. Петь или не петь? Играть или не играть? Мечтать или не мечтать? Я не взялся бы ответить на этот вопрос.
Во поле поле трава да мурава,
У пана на сенях вдова молодая,
Вдовушка по сеничкам похаживала,
Пялечки в ручках понашивала,
Сватался за вдовушку с Москвы дворянин
Сказывал житье, бытье, богачество,
Сто дворов крестьян, да село в барышах,
Думаю подумаю нейду я за нево,
Разумом раскину не быть делу так,
На войну поедет, покинет меня,
Грамотку напишет то слезы мои,
Во поле поле трава да мурава,
У пана на сенях вдова молодая - L
Вдовушка по сеничкам похаживала,
Пялечки в ручках понашивала,
Сватался за вдовушку гостиной сын с Москвы,
Сказывал житье, бытье насад да корабль,
Думаю подумаю нейду я за нево,
Разумом раскину не быть делу так.
За море поедет, покинет меня,
Грамотку напишет то слезы мои,
Во поле поле трава да мурава,
У пана на сенях вдова молодая,
Вдовушка по сеничкам похаживала,
Пялечки в ручках донашивала,
Сватался за вдовушку с Москвы скоморох,
Сказывал житье, бытье волынка да гудок,
Думаю подумаю пойду за нево,
Разумом раскину быть делу так,
Он не уедет, не кинет меня,
Некуда ехать коль нужды в нем нет,
Буду я жити все вместе с дружком,
Сыталь не сыталь всегда весела,
Пьяналь не пьяна скачи да пляши,
Званаль не званаль всегда во пиру,
Чья су такова скамарохова жена [15, с. 599-600, №
СТРОЙ ИЛИ СПАС ДЮЖИЙ
Сначала я думал, что рассказ о Тропе будет рассказом о русском язычестве, который я хотел начать с "русской мандалы" — космогонической модели мира, созданной или записанной моим дедом. Естественно, я употребляю выражение "мандала" условно, как ставшее уже общеупотребительным выражение для любых космогонических схем. Записи и зарисовки моего деда Владимира Харлампыча Комарова оказались для меня практически единственным источником. И это, пожалуй, могло бы явиться принципиальным препятствием публикации текста, если бы при общении с его товарищами, которых, в отличие от деда, можно было назвать практиками, я бы постоянно не ощущал, что созданный дедом теоретический образ устройства мира соответствует тому, как видели мир они. Тогда я понял, что это рассказ о народной психологии, потому что она без хорошо разработанного образа мира немыслима. Сам я думаю, что если подобная схема мирового устройства и могла родиться, то только в офенской среде, из которой вышли все мои прадеды. Но даже если все описанное есть лишь фантазии моего деда, я хочу это сохранить, хотя бы потому, что оно передает определенное состояние, в котором жили они все. Я бы назвал его состоянием погруженности в поиск своих корней, поиск путей к себе через понимание мира, человека и Руси. Откуда есть пошла она — Земля Русская?
Их самих очень мало интересовала научность или ненаучность собственного мировоззрения. Состояние их мышления не охарактеризовать лучше, чем словами профессора Маковского, которыми он открывает свой "Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках": "Мифологическое мышление — это особый вид мироощущения, специфическое, образное, чувственное представление о явлениях природы и общественной жизни, самая древняя форма общественного сознания. Оно представляет собой творение в воображении или с помощью воображения иной действительности — субъективной и иллюзорной, служащей не столько для объяснения, сколько для оправдания определенных ("священных") установлений, для санкционирования определенного сознания и поведения" [16, с. 15]. Я бы только добавил к этому: и возможности магического воздействия на мир и природу. Это мировоззрение оправдывало и санкционировало, то есть разрешало, магию. Для меня это тема исследования не исторического, а психологического.
Мандала, известная прежде всего по тантрическому Востоку, представляет собой циклическую по конструкции схему медитирования над божественностью миропорядка и управления космосом и его энергиями. Слова "энергия" не существовало в русском языке. Вместо него следовало бы употребить слово сила, и я ни разу не слышал иначе от стариков, у которых учился. Однако при разговоре о восточной Мандале я предпочитаю пользоваться тем языком, на котором о ней обычно пишут.
Русская "мандала", возможно, тоже использовалась для работы с некими силами и потоками, идущими от богов. Иконографическое изображение ее дед называет то "Строем", то "Спасом Дюжим" и рассказывает при этом о христианской иконе "Спас в силах", которую считал заимствованной, по крайней мере, по идее, из языческой древности.
Из записей деда складывается впечатление, что он считал свой "Спас Дюжий" — практическим понятием. Я лично не нашел в нем ничего, кроме местного офенского фольклора, но учившие меня старики все, что касалось моего деда, принимали с уважением. Так что, может быть, в этом что-то и есть. Для меня, проведшего среди потомков офеней много лет, да и родившегося в офенской семье, чрезвычайно узнаваем сам дедовский подход: все они любили копаться в мелочах, вводить тончайшие различия в понимании, доводя свое общение до удивительного состояния пребывания внутри притчи, коана, скоморошьей сказки, в которой все есть намек для понимающего человека. Сейчас уже общеизвестно, что тайный язык преступного мира, феня, родился в офенской среде. Иногда и мои старички употребляли его. Но гораздо чаще они говорили языком намеков, двусмысленностей, а еще точнее, многоуровневости видения и раскрытия любой поднятой темы. Они гораздо чаще использовали обычные слова с непривычным смысловым наполнением, чем феню. На какие только странные вещи я не налетал в общении с ними! Например, полной неожиданностью для меня стало, когда мой второй учитель Дядька начал расшифровывать "пальцовки" — те жесты и игры с пальцами, которые мы знаем с детства. Действительно ли они сразу создавались, чтобы нести определенный смысл, или же он был приписан им затейливым крестьянским умом, я не знаю, но считаю их фактом культуры и когда-нибудь опишу.
То же самое можно сказать и про дедовскую расшифровку "мандалы", которая, как он считал, была чуть ли не изначально закодирована в русском счете, точнее, в русской дюжине. Отсюда и название его дюжины — "Спас Дюжий", то есть "Спас в силах".
Вот что пишет В. Н. Топоров в статье "Числа" в "Мифах народов мира": "Числа, в мифопоэтических системах, один из наиболее известных классов знаков, ориентированный на качественно-количественную оценку; элементы особого числового кода, с помощью которого описывается мир, человек и сама система метаописания". И чуть дальше: "В архаичных традициях Ч. могли использоваться в ситуациях, которым придавалось сакральное, "космизируещее" значение. Тем самым Ч. становились образом мира и отсюда — средством для его периодического восстановления в циклической схеме развития для преодоления деструктивных хаотических тенденций" [17].
Первая цифра дюжины Один или Йодин — Един, как пишет дед. Реальное звучание реконструируется, на мой взгляд, если совместить оба звучания единицы: один и един. У деда так и записано: "Один и Един — Еодин". Про второй слог дед говорит, что "дин" — это хозяин. Иначе говоря, он считает "дин" чем-то типа суффикса властвования и владения и в пояснение просто пишет одно слово: "Господин". Первый же слог я осознанно йотирую, чтобы сделать наглядным, что основа йо — та же, что и в Йоге, потому что, как это ни странно, но дед считал, что начальное йо (ё) — означает именно единение, как и в слове "йо-га", которое переводится как "путь единения". Я, правда, не мог бы сказать — эта параллель только лингвистическая, псевдоэтимологическая, так сказать, или мы можем говорить о каких-то общих древних корнях, уходящих еще в ведическую древность. Мне думается, о русских параллелях индийской йоге нужен специальный разговор, для которого у меня не хватает компетентности.
Итак. Единение всего в одном, где оно содержится потенциально и не развернулось еще в Космос или, как называет его дед, в "Поселенную". В "Мифах народов мира" в статье "Числа", которая поразила меня совпадениями с дедовскими мыслями, В. Н. Топоров говорит об этом: "Специфична семантика числа 1. В наиболее древних текстах 1 встречается крайне редко или вовсе не встречается. Оправдано предположение, что 1 означает, как правило, не столько первый элемент ряда в современном смысле, сколько целостность, единство. Совершенная целостность, понимаемая как единица, объясняет приписывание числа 1 таким образам этой совершенной целостности, как бог или космос" [17].
|
|
|
